Читать книгу Уцелевшие - Майк Гелприн - Страница 3

В оставшиеся до похорон два дня Антон не прекращал думать о том, что сказал ему граф Муравьев. Фраза «оное «одно лицо» – лицо не человеческое» упорно не шла из головы. И это несмотря на то, что Самарин вышел из дома Муравьева обозленным и разочарованным. Новый знакомый совершенно не походил на блаженного идиота, начитавшегося желтой прессы. Однако гипотеза Муравьева о сверхъестественном убийце казалась вполне под стать несуразным идеям, с которыми Антон в первые дни после исчезновения Ольги осаждал беднягу Пахомова. Теперь, когда способность здраво рассуждать вернулась, за те домыслы ему было стыдно.

Особенно раздражало то, что Муравьев не счел нужным объяснить, ни каким образом, ни по какой причине совершаются убийства в экстраполированной им в прошлое гипотетической цепочке.

– На этом мы с вами прервемся, Антон, – сказал на прощание граф. – Сделайте милость, подумайте над тем, что сегодня услышали. Среди тех, с кем мне приходилось на сию тему беседовать, были люди, с ходу посчитавшие меня за умалишенного. Мы не осуждаем их, отнюдь, однако и убеждать не собираемся. Попросту они пойдут своим путем, а мы – своим. Да-да, не удивляйтесь, я употребил местоимение «мы» намеренно. Кто мы такие, вы в дальнейшем узнаете, а вот пожелаете ли одним из нас стать… Впрочем, давайте не будем торопить события. У вас впереди несколько нелегких дней, что, если мы встретимся, когда они останутся позади? А пока всего доброго, Макс вас проводит и, если пожелаете, окажет посильную помощь.

Макс оказался на высоте. Место на Южном кладбище без излишних проволочек пробил он. Похороны и поминки организовал тоже он, и он же накануне привел двух шебутных теток, за считаные часы вылизавших и выскобливших квартиру до блеска. Стол был накрыт и заставлен выпивками-закусками стараниями того же Макса. Под конец он представил скрупулезно расписанный счет, оплатить который, к вящему Антонову стыду, взялся тесть.

На похороны собралось довольно много народу. Пришли и бывшие Антоновы, и бывшие Ольгины сослуживцы, пришли оставшиеся после выпуска в Питере однокурсники. К кладбищу вездесущий Макс подогнал автобус, который и перевез в квартиру тех, кто решил остаться на поминки.

Димка с Танечкой сидели за столом по правую от Антона руку. Оба молчали и почти не смотрели на него. Лишь когда Ольгины родители, одев детей, собрались уходить, а Антон выбрался в прихожую проститься, Димка, не глядя на отца, спросил:

– Папа, ты никогда больше не будешь жить с нами?

Антон отступил на шаг и оперся спиной о стену, под сердцем нехорошо ворохнулось. Он не успел ответить, на помощь пришла теща.

– Конечно, папа будет жить с вами, – сказала она и выразительно посмотрела на зятя. – Он устроится на работу, будет зарабатывать много денег и обязательно вас заберет.

Антон кивнул. Он с трудом отвалился от стены и шагнул вперед. Присел, поцеловал Димку и потянулся к Танечке. Та безучастно подставила щеку. Когда за детьми захлопнулась дверь, Самарин, крепившийся весь день, наконец заплакал. Он заперся в ванной, плеснул в лицо холодной водой из-под крана. Затем в порядком опустевшей гостиной уселся за стол и потянулся за водкой. До этого он почти не пил и лишь ополовинил две-три рюмки. Теперь же, залпом осушив бокал с пепси-колой, набухал в него до краев сорокаградусной.

– Антоша, может, не стоит так много, – тихо сказала Надя Полевая, бывшая однокурсница и свидетельница со стороны Ольги на свадьбе. Она присела на соседний стул. – Знаешь что… Отлей мне, я выпью с тобой.

После окончания института Надя успела дважды неудачно побывать замужем. Работала она в том же банке, из которого Самарина год назад уволили, и с тех пор звонила несколько раз, предлагая помощь. Он неизменно благодарил и отказывался.

Антон нашел пустую рюмку, наполнил ее из своего бокала и молча протянул Наде.

– Антошенька, – Надя рассеянно повертела рюмку в руках, – ты извини меня, я не собираюсь лезть в душу. Но хочу, чтобы ты знал: я расспрашивала о тебе, мне больно за то, что с тобой происходит. Мне кажется… Впрочем, не важно. Давай выпьем.

– Давай, – Антон благодарно кивнул и залпом осушил бокал.

Гости разошлись за полночь. Все, кроме Нади, которая осталась помочь с мытьем посуды.

– Спасибо, Надюша, – сказал Антон, проснувшись с ней наутро в одной постели. – Ты не представляешь, насколько я тебе благодарен. Можешь смеяться, но у меня вот уже два года никого не было.

– Я так и подумала, – ласково и чуть смущенно улыбнулась Надя. – Знаешь, Антоша, ты только не думай, что я осталась с тобой из-за того, что бросаюсь на мужиков.

– Что ты, я вовсе так не думаю, – покраснел Антон, которого эта мысль успела уже посетить.

– Ну и ладно. Завтракать будешь? Там после гостей полный холодильник остался.

– Буду, – ответил Антон, – обязательно буду. И не только завтракать.

Надя ушла около полудня. Антон, проводив ее до метро, вернулся домой и сразу позвонил Николаю Ивановичу.

– Если не возражаете, давайте встретимся послезавтра, – предложил граф. – Возможно, к тому времени у меня будут новости из Магадана. Располагаете ли вы временем послезавтра?

– Да, конечно, – поспешно ответил Антон. – Николай Иванович, прежде всего я хотел поблагодарить вас за помощь. Вас и, разумеется, Максима.

– Не стоит благодарности, – небрежно бросил Муравьев. – Засим послезавтра с утра. Макс заедет за вами к десяти.

Остаток дня Антон провел в раздумьях. Теперь, когда всякая надежда иссякла, вещи стали видеться несколько в ином свете. В первые дни после исчезновения Ольги он, вполне возможно, уцепился бы за любую версию – с отчаяния. Теперь же привычным к порядку умом экономиста Самарин пытался разложить по полкам известные факты, чтобы составить из них цельную картину. Получалось плохо. Рассудок усиленно сопротивлялся гипотезам о сверхъестественном монстре, убивающем женщин одну за другой, неведомо в каких целях. Кроме того, о цепочке убийств Антон знал лишь со слов Муравьева. Фактов же, подтверждающих эти слова, не было. Вопросов оказалось намного больше, чем ответов, да и те ответы, что были, доверия не внушали.

«Надо посоветоваться, – решил наконец Антон. – Мне не хватает взгляда со стороны. Нужен человек, которому бы я доверял, человек нейтральный и опытный. Который выслушает и не станет смеяться».

С минуту Антон перебирал в уме возможные кандидатуры и отметал их одну за другой. Родители жены – люди явно неподходящего склада, к тому же они – лица заинтересованные. Близких друзей у Самарина не было. Знакомых и приятелей было достаточно, но за два года отшельничества он практически ни с кем не общался, так что обращаться с просьбой к людям, которых сам усиленно избегал, было неудобно. Да и не ко всякому можно с таким обратиться без риска прослыть душевнобольным.

Пахомов, понял Антон. Вот кто не просто может, а обязан его выслушать. Дело еще не закрыто, так что его статус потерпевшего не изменился. Кроме того, следователь в курсе всей истории – ему не придется объяснять все сначала. Да и мужик он неглупый и опытный.

Антон разыскал домашний телефон Пахомова, позвонил и договорился о встрече в прокуратуре на завтра.

– Антон Петрович, – Пахомов смотрел на Антона сочувственно, – вы это, надеюсь, не всерьез? Монстры, нелюди, серийные убийства… Я понял бы, будь вы в шоке, в отчаянии, как тогда, в самом начале дела. Но сейчас-то… У меня сложилось впечатление, что вы разумный человек. Мы же не в Средневековье живем, Антон Петрович. Сегодня не годится всерьез рассуждать о вурдалаках и оборотнях. Не говоря уже о том, чтобы загружать подобными версиями следственные органы.

– Постойте, я ведь ничего не утверждал, я посоветоваться пришел, – Антон уже успел раскаяться в том, что явился к следователю. – Вы – человек опытный, через вас не одно дело прошло. Неужели раньше ничего подобного не было? Исчезновений людей, которые остались нераскрытыми и которые нельзя объяснить иначе, чем вмешательством иного, враждебного разума?

– Антон Петрович, – следователь вздохнул, – многие дела так и остаются нераскрытыми. Такова, к сожалению, реальность. А теперь подумайте: как раскрывать преступление, если в нем и состава преступления-то нет? В деле вашей жены, извините, конечно, состав преступления отсутствует. Примите мои соболезнования, Антон Петрович, но Ольга Самарина умерла естественной смертью, что подтверждено документально. Да, мы не знаем, что побудило ее покинуть семью. Не знаем также, где она находилась все то время, что отсутствовала. Но криминала в деле нет. И всякие гипотезы о серийных убийствах, совершенных потусторонними существами, попросту, Антон Петрович, нелепы. Хотите, я вам подобных версий с десяток нафантазирую, с ходу, не вставая из-за стола? Да вы и сами их массу когда-то напридумывали, ничуть не лучше той, что сейчас.

Спорить со следователем было трудно и даже несколько стыдно, но Антон все же решился на продолжение разговора.

– Вы не ответили на мой вопрос, – сказал он упрямо. – Это первый такой случай в вашей практике или нет?

– Не первый и, уверяю вас, не последний. Вы знаете, сколько людей пропадает без вести? А скольких из них никогда не находят, знаете? Или находят спустя долгие годы. Не знаете? Так я вам скажу – огромное количество! Тысячи и тысячи граждан разыскивают своих родных и близких, так-то вот. Жизнь – сложная штука, она, бывает, затейливые коленца выкидывает, Антон Петрович. Уж я навидался, поверьте. И нечистая сила, извините, абсолютно тут ни при чем.

– Ну что ж. Я должен был это предвидеть. Скажите, вы считаете, я не в своем уме?

Следователь укоризненно покачал головой.

– Ну зачем же так, Антон Петрович, – мягко пожурил он Антона. – У вас произошло несчастье, я вам искренне сочувствую. К тому же вы переутомились, и немудрено – такая беда. Поверьте, это пройдет. Время зализывает раны, все, кроме смертельных. Позвольте на этом попрощаться с вами – к сожалению, работа в следственных органах почти не оставляет свободного времени.

Вернувшись домой, Антон позвонил Муравьеву.

– Слушаю, – раздался в трубке голос графа.

– Здравствуйте, Николай Иванович, – вежливо произнес Самарин. – Я звоню, чтобы поблагодарить вас за участие. Было крайне приятно познакомиться. И на этом позвольте с вами проститься.

В ответ Муравьев вдруг раскатисто расхохотался. Антон опешил. Он был готов к любой реакции, даже к самой бурной, но только не к смеху.

– Я крайне рад, – наконец сказал граф. – Признаюсь, если бы вы приняли мои слова на веру, я стал бы сомневаться, стоит ли нам с вами продолжать общение. Вы, по всей видимости, обдумали то, что услышали от меня, и, рискну предположить, посоветовались с опытными людьми. А те, кого вы выбрали в советчики, наверняка над вами посмеялись, не так ли?

Самарин почувствовал, что краснеет. В проницательности графу явно нельзя было отказать.

– Вы правы, – пробормотал Антон виновато, – я действительно посоветовался. И мне сказали…

– Что вам необходимо подлечить нервы, – подхватил граф. – Или что-либо наподобие. Видите ли, в чем дело, Антон… Ваши советчики, кто бы они ни были, не побывали, с позволения сказать, в вашей шкуре. В отличие от меня и некоторых моих друзей. Впрочем, знаете что, подумайте еще, я, разумеется, неволить вас не стану. Но на вашем месте я бы не отказывался от встречи со мной. Хотя бы из любопытства. Тем более что эта встреча ни к чему вас не обяжет, ручаюсь в том честным словом дворянина. Так что поразмышляйте, Антон, обдумайте все и дайте мне знать. Договорились?

Размышлял Антон недолго: граф его убедил, и согласие на встречу он дал тем же вечером.

На следующее утро ровно к десяти Макс подогнал «Мерседес» к подъезду. По дороге большей частью молчали, но, когда автомобиль свернул уже с Сенной на Садовую, Антон решился на разговор.

– Максим, – сказал он, – вы с Николаем Ивановичем приняли во мне такое близкое участие, что мне поистине несколько неудобно. Вы ведь даже толком меня не знаете.

– Граф хорошо разбирается в людях, – бросил Макс, – и великодушен к тем, кому нужна помощь. Возможно, он также видит в вас будущего друга.

– Будущего друга, – задумчиво повторил Антон. – Скажите, Максим, а в каких отношениях с графом находитесь вы?

Водитель помедлил с ответом, и Антон подумал было, что вопрос оказался бестактным. Однако пару секунд спустя Макс хмыкнул, затем коротко хохотнул и сказал:

– Сам до конца не понимаю, в каких. Но в общем и целом – в прекрасных. Я многим обязан графу, и вообще: Николай Иванович – удивительный человек.

– Понятно, – протянул Антон. «Что ничего не понятно», – мысленно добавил он.

Муравьев проводил гостя в давешний кабинет и усадил в то же самое, стоящее у письменного стола, кресло.

– Итак, Антон, – начал он, – поскольку вы согласились на встречу, надо полагать, мои слова не показались вам излияниями душевнобольного. Или все же показались, но вы решили разобраться до конца? Говорите, прошу вас, не стесняйтесь. Знали бы вы, сколько раз меня принимали именно за тронувшегося умом. Вот Макс не даст солгать.

Подпирающий стену здоровила Макс утвердительно кивнул.

– Понимаете, – ответил Антон растерянно, – я попросту не знаю, что думать. Вот как на духу, Николай Иванович… Вы приняли во мне участие, помогли мне. И я более чем благодарен вам. Но скажите: зачем? Почему вы заботитесь обо мне, совершенно чужом вам человеке?

– Ответ на этот вопрос вы, несомненно, получите, но, с вашего позволения, чуть позже. Сначала, если не возражаете, я поделюсь кое-какой информацией. Вчера коллега Косарь вернулся из Магадана. Ах да, разговор про поездку туда был при вас. Так вот, городской прокуратурой Магадана возбуждено уголовное дело по исчезновению некой Анжелы Заяц. Косарь – человек весьма дотошный, за короткое время он успел узнать многое. – Муравьев, до сих пор расхаживавший по кабинету, остановился и пристально посмотрел Антону в глаза. – Вам интересно? Желаете, чтобы я продолжил?

– Да-да, конечно, – пробормотал Самарин. – Продолжайте, пожалуйста.

– Пропавшей госпоже Заяц сравнялось тридцать четыре года. Она, по некоторым данным, совладелица некоего бизнеса. Бизнес сей теневой и занимается, как было несложно выяснить, золотом – левым золотом, в приисковых ведомостях неучтенным. Засим… Анжела Заяц пропала неделю назад, и главным свидетелем по делу проходит ее телохранитель по прозвищу Кабан. Так вот этот самый Кабан изволит утверждать, что на коттедж, в котором проживала его патронесса, было совершено бандитское нападение. Причем непосредственно перед нападением господина Кабана выманили из дома наружу. По его словам, к коттеджу явилась неопрятная старуха-нищенка и принялась христарадничать. Кабан велел ей прекратить шум и убираться вон, но та и не подумала, а, напротив, начала сквернословить и извергать проклятия. Тогда телохранитель вышел из коттеджа наружу, вознамерившись лично прогнать попрошайку, но ему тут же нанесли оглушительный удар сзади, в затылок. Пока господин Кабан пребывал без сознания, нападающие проникли в дом. В результате хозяйка исчезла, а вместе с ней внушительная сумма в наличных деньгах. Внутри все, с позволения сказать, вверх дном, коттедж явно тщательно обыскивали. Это, как вы понимаете, официальная версия.

– Есть и неофициальная? – механически спросил Антон.

– Разумеется. Косарь побеседовал с господином Кабаном приватно. В ресторане, под водочку, как в таких делах и подобает. И, хотя от своих слов Кабан не отказывался, пару раз ему случилось оговориться. С учетом оговорок очень похоже на то, что бандитов никаких вовсе и не было, а была одна лишь старуха-христарадница. Коя и приложила телохранителя по затылку, в чем признаться он, разумеется, не пожелал. Ну и напоследок позвольте огласить то, о чем вы наверняка уже догадались. Коттедж, в коем проживала покойная госпожа Заяц, – на слове «покойная» граф сделал ударение, – окнами выходит на сквер. Именно тот, где на следующее после нападения утро обнаружили тело Ольги Самариной.

Антон утер носовым платком внезапно пробившую лоб испарину.

– Вы хотите сказать, что это Ольга? Что нищенкой была моя жена, так?

– Нет, то была не ваша жена, – ответил граф грустно, – вашей женой она перестала быть за два года до этого.

– Ради бога, скажите, что все это значит!

– То, о чем я вам имел уже честь говорить. Анжелу Заяц убило то самое существо, кое до этого умертвило Ольгу Самарину, а до нее – ту даму из Омска, Тамару Пегову. Однако тремя жертвами список отнюдь не исчерпывается: на счету этой твари не одна сотня, а то и не одна тысяча женщин.

– Николай Иванович, – взмолился Антон, – прошу вас, объясните подробно, я ничего не понимаю.

– Так-таки совсем ничего? Даже после всего, что услышали от меня?

– Ну, почти ничего. Откуда взялся этот монстр? Кто это? Зачем он убивает людей? Куда девается после убийства? И, наконец, откуда вы все это знаете?

Граф с полминуты стоял недвижно, заложив руки за спину и задумчиво разглядывая потолок.

– Вы задали пять вопросов подряд, Антон, – сказал он наконец. – Вопросы правильные, но мне, знаете ли, не ответить на все сразу. Поэтому, с вашего позволения, давайте-ка пойдем по порядку. Ваш первый вопрос – откуда взялся сей монстр. На него я готов ответить незамедлительно: не знаю.

– Не знаете? – растерялся Антон.

– Увы. Видите ли, что бы вы ни думали об услышанной от меня гипотезе, мы предпочитаем оперировать фактами, а не домыслами… где можем, разумеется. Мы очень много знаем об этом существе. Но, увы, далеко не все. К примеру, откуда оно взялось, нам неведомо. Однако предполагать мы можем. Засим я лично предполагаю, что существо сие – иной расы. Не человеческой.

– Инопланетянин?

– Да нет, вряд ли, хотя не исключена и такая версия. Но я полагаю, что это просто еще одна разумная раса на Земле. Древняя, возможно древнее, чем Homo Sapiens. И весьма малочисленная. У меня достаточно данных для того, чтобы сделать именно такое предположение. Макс, будь настолько любезен, сотвори-ка нам кофе.

– А эти данные, – начал Антон, воспользовавшись паузой, – они…

– У вас будет возможность с ними ознакомиться, – прервал граф. – А пока что, экономии времени ради, поверьте мне на слово – такие данные есть. И, пожалуй, двинемся дальше. Вы осведомились, кто это существо. По сути, на сей вопрос я уже ответил. Оно – представитель той самой расы. Мы называем их попросту нелюдями, а как они называют себя сами – сие неизвестно. Итак, это существо – нелюдь, причем, разумеется, женского пола. Впрочем, «разумеется» лишь для меня, для вас сие, думаю, покамест не очевидно.

– Вы хотите сказать, у нелюдей тоже два пола? – ошеломленно пролепетал Антон. – Мужской и женский?

В голове у него все смешалось. Обдумывать получаемую от Муравьева информацию он не успевал, и слова графа все больше и больше казались нагромождением нелепостей. Речь, густо пересыпанная словно заимствованными из позапрошлого века архаизмами, не добавляла графу убедительности, а, напротив, делала его еще более чудаковатым.

– Да, нелюди – двуполые существа, сие мы знаем наверняка, – сказал граф, – но позвольте об этом чуть позже. Давайте будем последовательны. Итак, нелюди убивают людей, и вы задали совершенно закономерный вопрос: зачем они это делают. Это, Антон, вопрос ключевой, и на него у нас есть ответ, однозначный. Нелюди не имеют собственного тела. Чтобы жить, нелюдь завладевает телом человеческим, которое и использует как оболочку для своей сущности. Внутри очередной захваченной оболочки нелюдь существует до тех пор, пока не возникает необходимость сменить тело, – граф выдержал паузу, подался вперед и продолжил, резко чеканя слова: – Как только нелюдь завладевает новой оболочкой, происходят две вещи. Во-первых, отторжение старой, иными словами, тела человека, умерщвленного во время предыдущей смены. И, во-вторых, умерщвление человека, тело коего отныне становится новой оболочкой нелюди. И так без конца, труп за трупом, убийство за убийством.

Антону показалось, что последние слова граф вбил ему в голову, будто молотком гвозди. То, что раньше выглядело сумбуром и нелепостью, вдруг обрело стройность, и вещи разом встали на свои места. Но вместе с тем сказанное было настолько шокирующим и невероятным, что походило на что угодно, только не на правду.

– Как же так? – ошарашенно выдавил из себя Антон. – Почему? Почему никто об этом не знает? Николай Иванович, то, что вы сказали, похоже на…

– На бред, – предупредительно подсказал граф. – Именно так – на бред. Посему, попытайся мы предать наши знания гласности, нас неминуемо приняли бы либо за умалишенных, либо за скандалистов из желтой прессы, выдумавших очередную сенсацию. В прежние времена было не так. Триста-четыреста лет назад люди были гораздо более восприимчивы к подобным вещам.

– Вы имеете в виду?..

– Именно, – граф едва уловимо улыбнулся и вновь стал серьезен. – Знание о нелюдях существует издавна, если не сказать испокон веков. Однако количество людей, владеющих информацией, во все времена было невелико. В частности потому, что большинство посвященных информацию эту усиленно скрывали. По разным причинам, не всегда, к сожалению, достойным. Это, Антон, самый печальный факт в истории Знающих – так мы называем себя сегодня. Впрочем, мы отвлеклись, давайте, с вашего позволения, вернемся к проблеме сокрытия информации позже. А вот, кстати, и Макс со своим знаменитым кофе.

Механически глотая кофе и не чувствуя вкуса, Антон пытался собраться с мыслями. Ему казалось, он тонет в потоке нахлынувшей информации. То, что он услышал, было невероятно. И вместе с тем…

Антона передернуло, стоило ему сконцентрироваться на услышанном. Монстр, меняющий человеческие тела как костюмы, убивающий свои жертвы одну за другой. И среди этих жертв – Оля, телом которой эта дрянь пользовалась два года как оболочкой. Пока не возникла необходимость сменить оболочку. Избавиться от нее, как от обветшалой старой тряпки. Антона заколотило, когда он подумал про Олю, уже убитую Олю, тело которой носило в себе эту дрянь. Чувство возникло омерзительное, Антон едва не подавился и поспешно отставил кофейную чашечку в сторону.

– Николай Иванович, – сказал он, – извините, я не могу прийти в себя. Для меня все это, вы понимаете…

– Вполне понимаю. – Граф тоже отодвинул свою чашечку. – Знаете, на сегодня, пожалуй, достаточно. Давайте встретимся завтра. Во-первых, переизбыток информации никому еще не шел на пользу. А во-вторых, у вас будет время на обдумывание и осмысление того, что узнали. А также будет у вас два варианта. Вы или поверите мне и тогда узнаете намного больше. Или не поверите, и тогда, простите великодушно, нам с вами не по пути. Иными словами, я делаю вам предложение. Просто и коротко – стать одним из нас. Я не вербую вас и не уговариваю – вы или пойдете с нами, или нет… Прошу прощения, я вижу, у вас есть вопросы. Извольте, постараюсь ответить.

– Вопрос действительно есть, – Самарин поднял голову и посмотрел Муравьеву в глаза. – Вы предложили мне присоединиться к вам. Но не сказали, ни сколько вас, ни какие у вас цели.

– Извольте, я отвечу. Нас мало, буквально каждый человек на счету. Мы – те, кому нелюди поломали жизнь. Каждый из нас потерял близких – кто жену, кто мать, кто дочь. Каждый, включая меня. И мы стремимся лишь к одному – уничтожить нелюдей, смести их, с позволения сказать, с лица Земли. Мы верим, что способны это сделать, мы обладаем для этого и средствами, и знаниями. То, к чему мы стремимся, – не только и даже не столько личная месть. Это наш долг, мы должны, нет, обязаны раз и навсегда избавить мир от этого проклятия, от этой заразы.

С минуту Антон осмысливал новую информацию. Потом сказал:

– Спасибо, я понял вас. Ответьте еще на один вопрос, пожалуйста. Почему я? Ведь по вашим словам, людей, пострадавших от нелюдей, много. Вы говорили, что монстры убили тысячи женщин. Значит, есть тысячи таких, как я, не так ли?

– Эти тысячи – в прошлом, Антон. В наши дни жертв относительно немного. Мы знаем, что нелюдей почти не осталось, их раса на грани вымирания. И мы позаботимся о том, чтобы они эту грань переступили, – граф, сидевший на дальнем конце стола, встал, шагнул вперед и опустился на стул напротив Самарина. – Теперь – относительно вас, – продолжил он, глядя собеседнику в глаза. – Людям свойственно мириться с обстоятельствами. Раны затягиваются, в том числе и душевные. И человек становится безразличным. Я беседовал со многими, пострадавшими от нелюдей, вы не единственный. Большинство не пожелали иметь со мной дела. Не потому, что я не сумел их убедить, а оттого, что не захотели поверить. Эти люди смирились и просто хотели обо всем забыть и жить дальше. Вы – нет. Вам по сию пору не все равно, я вижу это явственно и поэтому надеюсь, что вы станете одним из нас. Но, разумеется, я могу ошибаться, что, как известно, человеку свойственно. На этом, Антон, позвольте попрощаться с вами. Макс, проводи гостя.

Вернувшись домой, Антон сбросил одежду и отправился в ванную. Залез под душ и минут двадцать попеременно истязал себя струями горячей и ледяной воды, чего не делал с тех пор, как пропала Ольга. Наконец вылез из ванны, растерся жестким полотенцем и, не одеваясь, направился в спальню. Рухнул лицом вниз на кровать и попытался собраться с мыслями.

То, что он услышал, было ошеломляюще. Это было совершенно невероятно и абсолютно невозможно. Возьмись кто-нибудь рассказать Антону историю, даже наполовину менее фантастичную, он бы попросту не стал слушать и усомнился в адекватности рассказчика. Да что там, наверняка принял бы того за сумасшедшего. Похож ли на сумасшедшего Николай Иванович Муравьев? Антон мог бы поклясться, что нет. Хотя заурядным человеком его никак не назовешь – странностей хватает. Этот его графский титул хотя бы взять, необоснованную заботу, чудаковатую старомодную речь, верзилу-телохранителя, который сам не знает, кем графу приходится… И наконец, поступившее предложение примкнуть неизвестно к кому.

Самарин поднялся, накинул халат и двинулся на кухню. Только сейчас он сообразил, что его абсолютно не тянет на выпивку.

– Вот черт, – подумал он, – я что же, за два дня стал другим человеком? Перепрограммировал меня его сиятельство, что ли?

Антон открыл холодильник, с недоумением посмотрел на стоящую на полке поллитровку и захлопнул дверцу.

«У тебя появилась возможность обрести цель в жизни, – пробудился вдруг внутренний голос. – Не упусти ее».

«Хорошенькая цель, – возразил Антон. – Сражаться с ветряными мельницами? Как там сказал Муравьев – стереть эту заразу с лица Земли? Бред ведь, отчаянный бред. Тоже мне, охота за привидениями. Драконоборцы хреновы, действительно можно рехнуться. К чертям – я еще не пропил мозги, хоть и упорно старался. А для того чтобы пойти воевать невесть с кем и невесть за что, мозги должны быть набекрень».

«Ой ли, – не унимался внутренний голос. – Так уж и набекрень. Из того, что ты чего-то никогда не встречал, вовсе не следует, что этого «чего-то» не существует. Представления людей об окружающем их мире постоянно меняются».

«Да, меняются, но не до такой же степени. К тому же меняются неспроста, а под давлением фактов и твердых доказательств. Мне же предлагают поверить в черт-те что, основываясь на неких мистических данных, на неведомой и якобы засекреченной древней информации. Абсурд же, явный абсурд. Да и зачем мне это, в конце концов?»

«Тебе дают шанс».

«Шанс на что? – рассердился Антон. – Попасть в палату для умалишенных? Спасибо большое, перспектива прекрасная, лучше уж от цирроза печени сдохнуть, чем от сульфатов, или чем там потчуют психов. На моем месте ни один здравомыслящий человек не согласился бы».

«Непременно бы согласился. Только не так это легко для здравомыслящего человека – оказаться на твоем месте».

Антон закурил и с тоской посмотрел в окно. Снаружи было сумеречно, ранний ноябрь рвал последние листья с гнущейся на ветру березы, накрапывал мелкий дождь, и вдали, на проспекте Просвещения, уже зажглись первые фонари.

«А ведь ты, похоже, уговорил меня, приятель, – криво улыбнулся Антон своему невидимому второму «я». – Наверное, уговорил потому, что ты прав, – меня, в моем положении, человеком здравомыслящим не назовешь».

На этот раз граф жестом пригласил Антона не в давешний кабинет, а в гостиную. Там за массивным дубовым столом сидели трое мужчин.

– Знакомьтесь, господа, – улыбнулся Муравьев. – Это Антон, о котором я имел честь говорить с каждым из вас. Станет ли он нашим, зависит во многом от того, как закончится сегодняшняя встреча. Посему это зависит и от вас, господа.

Самарин подошел к столу и по очереди пожал руки присутствующим.

– Артем Сильвестрович, можно просто Сильвестрыч, – улыбнувшись, представился коренастый мужик лет сорока с загорелым, будто дубленным на солнце лицом. Моряк в нем распознавался сразу, даже если не принимать во внимание якорь, наколотый на тыльной стороне ладони.

– Голдин, – назвал себя сидящий справа от Сильвестрыча парень, с виду Антонов ровесник. Голдин казался субтильным, даже хрупким. У него были ухоженные, с длинными гибкими пальцами руки и нервное породистое лицо с узким прямым носом, высоким лбом и тонкими, почти бесцветными губами.

– Наше вам, – скороговоркой пробормотал неопределенного возраста мужичонка с вислыми усами и аккуратно зализанной на лысину единственной прядью волос. – Очень, тык скыть, приятственно лицезреть. Знакомцами, стало быть, будем.

– Прошу вас посерьезней, Косарь, – строго сказал Муравьев, – шутить потом будете. Обожает сыграть роль сельского дурачка, – прокомментировал он, повернувшись к Антону. – Не обращайте внимания, от такой головы, как у сего, с позволения сказать, пейзанина, никто бы не отказался.

Мужичонка открыл было рот, явно собираясь возразить графу, но тот резко вскинул ладонью вперед руку. Косарь осекся и смолчал.

– Достаточно, господа, – бросил граф. – Садитесь, Антон, разговор нам предстоит долгий. Я буду рассказывать, а вы, если что-нибудь непонятно, – сразу спрашивайте, договорились? Если я не смогу ответить, непременно поможет кто-либо из этих господ.

Антон сел на свободный стул между Косарем и Голдиным и приготовился слушать.

– Я происхожу из старинного дворянского рода, – приступил к рассказу Николай Иванович. – Начинаю с этого потому, что моя семья имеет к предмету нашей беседы самое непосредственное отношение. Мой прапрадед граф Алексей Тихонович Муравьев был для своего времени весьма просвещенным человеком. Он увлекался историей, водил знакомство с Соловьевым, Ключевским, Костомаровым, его библиотека была одной из самых богатых в России. Также был он человеком весьма и весьма состоятельным. Свое состояние Алексей Тихонович, разумеется, завещал наследникам, и цена оного состояния зело была велика. Однако после смерти прапрадеда выяснилось, что изрядную часть своих денег он отделил и поместил в некий, выражаясь современным языком, фонд, о котором в официальном завещании не упоминалось. Права на эту часть наследства оговаривались отдельным документом, содержание которого хранилось в тайне от всех, кроме самого наследника и душеприказчика. Помимо денег, сия особая часть включала в себя некие бумаги, содержание которых также не подлежало огласке. Отдельно был оговорен порядок наследования: владельцами и распорядителями фонда надлежало быть старшим сыновьям в каждом поколении. Посему сегодня я, последний из графской семьи по мужской линии, фондом, равно как и документами, владею безраздельно. Это про них я говорил во время наших прошлых бесед. С их копиями вы сможете ознакомиться, когда пожелаете, а пока что прошу еще какое-то время верить мне на слово.

– Если кому-нибудь и можно верить на слово, так это графу, – тихо сказал Голдин.

– Ну что ж, спасибо. Продолжим. Мой прадед, граф Павел Алексеевич, эмигрировал в начале двадцатого века во Францию так же, как многие русские дворяне. В отличие от большинства из них, впрочем, прадеду удалось забрать с собой достаточно средств, чтобы обеспечить членам своей семьи жизнь, достойную их положения. В частности, упомянутый мною фонд задолго до революции был почти полностью переведен за границу. Большая часть библиотеки, к сожалению, погибла или была утеряна, но семейный архив, о коем речь шла ранее, прадеду удалось забрать с собой. Так что после его смерти владельцем стал мой дед, а после него – мой отец, граф Иван Николаевич. Отец родился во Франции, где и прожил всю жизнь. В пятьдесят втором он вступил в брак с моей матерью. Я родился в Париже в пятьдесят пятом и был единственным сыном в семье, а моя старшая сестра Натали – единственной дочерью. Наш отец скончался, когда мне исполнилось два года, а Натали – три, посему нас обоих воспитывала мама, графиня Людмила Михайловна.

Муравьев прервался, поднес к губам бокал с водой, сделал пару глотков и продолжил:

– Мне исполнилось одиннадцать лет, когда мама исчезла. Это случилось в январе шестьдесят шестого. Я отчетливо помню тот вечер. Мы жили в большом доме на Монмартре, полном прислуги, и к нам как раз приехали гостить родственники по материнской линии из Льежа. Был ужин при свечах, Натали читала стихи, потом музицировали, мама прекрасно играла на пианино. Разошлись по комнатам за полночь. А наутро графиня не вышла к завтраку. Прислуга, отправившаяся ее будить, подняла крик, и мы с сестрой бросились в мамину спальню. Там все было перевернуто вверх дном, словно, с позволения сказать, после обыска, самой мамы в комнате не оказалось, а вместе с ней исчезли наличные деньги и фамильные драгоценности. Посреди спальни на полу лежала навзничь отвратительная мертвая старуха. По виду судя – нищенка-клошарка, ночующая под мостом через Сену. Ее никто не знал, и только Эмме, экономке, казалось, будто она видела похожую старуху поодаль, когда запирала на ночь ставни. Нечего говорить, вскоре в дом пожаловала полиция. За дело взялись лучшие парижские сыщики, но мою бедную маму так и не нашли. С тех пор прошло сорок лет. Да, сорок лет, – медленно повторил граф и потянулся к бокалу с водой.

Антон понял, что Муравьеву до сих пор нелегко говорить об этой части истории.

– Позвольте, я продолжу, граф, – предложил Голдин.

– Благодарю вас, так действительно будет лучше. Продолжайте, сделайте милость.

– Тело Людмилы Михайловны Муравьевой нашли через семь лет, – сказал Голдин. – В то время граф учился в Сорбонне. Он вместе с сестрой жил в том же доме на Монмартре. И вот однажды утром Натали не вышла к завтраку. Граф направился в ее комнату и застал там ту же ужасную картину, что и семь лет назад. История повторилась – Натали исчезла, а вместо нее в комнате находился труп пожилой женщины.

– Старой женщины, – жестко произнес Муравьев. – Старой, – повторил он глухо.

– Извините, – вздохнул Голдин. – Да, тело старой женщины, в которой граф с трудом опознал свою пропавшую мать.

– О боже, – Антон подался вперед, – вы хотите сказать?..

– Да, – кивнул Голдин. – Николай Иванович потерял и мать, и сестру.

– Благодарю вас, закончу я сам, – сказал Муравьев. – Нечего говорить, что Натали не нашли. Я едва не обезумел от горя, решил, что нашу семью тяготит страшное, мистическое проклятье. И бросился изучать семейный архив. Мне и раньше приходилось заглядывать в него, но большей частью я делал это из любопытства, теперь же взялся за дело всерьез. Вы, наверное, уже догадались, Антон, эта история действительно оказалась семейным проклятием. Я проштудировал сотни документов, оставленных десятью поколениями предков. Часть из них была зашифрована, и мне так и не удалось добраться до сути. Думаю, мой отец знал шифр, но умер слишком рано и не успел передать его мне.

Из тех бумаг, которые прочитать удалось, явственно следовало одно – члены семьи Муравьевых на протяжении последних трех столетий руководили неким тайным обществом. В разные времена оно называлось по-разному и цели преследовало тоже разные, но суть у оного общества оставалась неизменной. Суть эта заключалась в том, чтобы противостоять расе нелюдей. Те же, в свою очередь, делали все, что в их силах, чтобы с тайным обществом покончить. Я нашел множественные упоминания об этом, самые старые из них датированы началом восемнадцатого века. Я также обнаружил упоминания о подобных обществах и в других странах. И я нашел множественные свидетельства гибели предков, ставших жертвами нелюдей. Мои мать и сестра оказались далеко не единственными – эта дрянь оборвала жизни не одного десятка Муравьевых. Причем, – граф обвел глазами аудиторию, – жизни не только женщин, но и мужчин.

– Так что же это получается? – ошарашенно спросил Антон. – Значит, они существуют веками? Тогда почему мы о них ничего не знаем? Сведения наверняка просочились бы, как бы их ни скрывали.

– А они и просочились, – невесело усмехнулся граф. – Еще как, смею сказать, просочились. Легенды об оборотнях, вурдалаках, ведьмах и колдунах – эти сведения и есть. Дело, к сожалению, в том, что легенды сии распространяли руководители тех самых тайных обществ, кои с нелюдями боролись. А существовали такие общества, по всей видимости, во многих странах и во всех временах. И распространялись нелепости намеренно.

– Да почему же? – вскинулся Антон. – Какой в этом смысл?

– Смысл был. Коллеги из Франции, к примеру, считают, что он есть и сейчас. Дело в том, что с нелюдями не только боролись. И даже не столько – их использовали.

– Как?! Как можно их использовать? – изумился Антон. – Они же смертельно опасны.

– Именно так, смертельно опасны. И именно в этом плане их и использовали. В качестве смертельно опасных, идеальных убийц.

– Час от часу не легче. Что же это получается – мы живем среди нелюдей, и в любой момент они могут напасть? Сколько же их вокруг нас – десятки, сотни, тысячи?

– Я склонен полагать, – сказал граф спокойно, – что они были довольно многочисленны когда-то, но не сейчас. Вспомните историю – сколько ведьм сожгли на средневековых кострах? Скольким людям, принимая их за вампиров или оборотней, отсекли головы, пронзили сердца осиновыми кольями? Разумеется, среди и тех, и других были невинные жертвы. Но были и нелюди, были наверняка и во множестве. В те времена любой человек, не похожий на прочих, рисковал оказаться на костре или на плахе. Я думаю, что сейчас нелюдей осталось очень мало. Может быть, считаные единицы. Но каждый из них способен унести десятки и сотни жизней.

– Извините, Николай Иванович, я не понимаю, – сказал, переварив последнюю информацию, Антон. – Нелюди не имеют, по вашим словам, собственных тел и пользуются человеческими. Потом, когда очередное тело приходит в негодность, избавляются от него. Но тогда как же они размножаются, как воспроизводят себя? Ведь если у них нет потомства, то получается, что нелюдей должны были давно истребить. Почему же они не вымерли?

– Что ж, вы рассуждаете здраво. Но дело в том, что нам далеко не все про них известно. Мы не знаем, как они размножаются и размножаются ли вообще. Возможно, они потеряли способность к репродукции. Я полагаю, механизм воспроизведения рода у них имелся, иначе бы не было четкого разделения на женские и мужские особи. А разделение оное есть – одни особи могут жить только в телах земных женщин, а другие – исключительно в телах мужчин. Но, повторю, я не знаю, как они размножаются, в документах тоже этого нет. Я надеюсь, что никак, и в этом случае наша задача становится много проще. Но вот то, что они не вымирают, как раз неудивительно. Дело в том, что нелюди бессмертны, способны жить вечно. Естественная смерть им не грозит. Если оболочка приходит в негодность, к примеру из-за болезни, нелюдь попросту меняет ее на новую. Есть всего лишь один способ умертвить нелюдь – убить ее. Физически уничтожить оболочку, в которой она прячется, не дав возможности завладеть другой. И именно сие – цель нашей группы. Рано или поздно мы найдем ту гадину, коя уничтожила наших близких, и отомстим.

– Простите, вы имеете в виду, что это одна и та же женщина? Я хотел сказать, одна и та же нелюдь?

– Почти наверняка – да. Во Франции я сумел ее выследить. Это заняло долгие годы, но в результате я оказался близок к ней как никогда. Однако в последний момент она, по-видимому, почувствовала опасность и бежала. Бежала в Россию, воспользовавшись телом моей хорошей знакомой Леоны Лорнэ. Француженки. Никогда себе не прощу, что так вышло. Когда-нибудь я расскажу вам в подробностях – я допустил ошибку и не уберег Леону. Кстати, у нее остался сын. Когда мать погибла, ему не сравнялось еще и трех лет. Он сказал мне, что вы называете его Максимом. У него несколько другое имя, молодого человека зовут Максимилиан. Кстати, Максимилиан Лорнэ – единственный, кто примкнул к Знающим не оттого, что сделал сознательный выбор. Макса воспитал я, и он среди нас исключительно потому, что я так пожелал.

«Вот оно что, – подумал Антон. – Вот, значит, что Макс имел в виду, когда сказал, что сам не вполне представляет, какие именно отношения связывают его с графом».

– Так что же было дальше? – спросил Самарин. – Вы поехали вслед за нелюдью в Россию?

– Разумеется. Я, с позволения сказать, преследовал ее по пятам. Видите ли, срок службы оболочки нелюдей весьма значителен. Согласно документам, о которых я упоминал, в прежние времена человеческое тело служило им около пятнадцати лет, в отдельных случаях – даже около двадцати. Но чем более интенсивно протекают у нелюдей жизненные процессы, тем быстрее оболочка изнашивается. Когда нелюди в бегах, скрываются, нервничают, темп жизни возрастает, и оболочка приходит в негодность очень быстро. В вашем случае, Антон, – граф потупил глаза, словно извиняясь, – прошло всего лишь два года. Простите великодушно, отвлекся. Итак, я упустил ее во Франции, но остался след, ведущий в Россию. Я бросился по этому следу, он привел меня в Санкт-Петербург. Впрочем, тогда, пятнадцать лет назад, город еще назывался Ленинградом. Я почти достал ее, но она почувствовала – эти твари наверняка чувствуют, когда им, с позволения сказать, дышат в затылок. Она начала метаться – вы понимаете, что это значит?

– Кажется, понимаю, – протянул Антон, – она начала интенсивно менять тела?

– Верно. Оболочки. Засим она заметалась, и, как результат, погибли десятки людей. Женщин.

– Моя жена стала одной из первых жертв, – глухо сказал Сильвестрыч. – Я был в море и, когда вернулся…

– А вслед за ней она убила мою мать, – глядя Антону в глаза, продолжил Голдин.

– Моя дочка погибла пять лет назад, – сказал Косарь. – Моя единственная девочка. Эта тварь убила ее походя. Даше было всего семнадцать лет, – Косарь помолчал и добавил: – Голыми руками задавил бы гадину. На куски бы рвал.

– Дашино тело обнаружили в Омске, – сказал граф, – а оттуда исчезла Тамара Пегова. Дальше вы знаете.

– Так что же получается? Сейчас эта тварь находится в теле той девицы из Магадана? Как ее, Анжелы? И что, мы ее будем искать?

– Искать-то мы будем непременно, – медленно проговорил граф. – Хотя, боюсь, сие может и не понадобиться.

– Как не понадобиться? Почему?

– Понимаете ли, Пегова вернулась в Питер несмотря на то, что это было для нелюди смертельно опасно. Ведь она знала, что мы ее ищем. Знала, но сама полезла, с позволения сказать, волку в пасть.

– Так в чем же дело?

– Придет время, вы узнаете эту историю в деталях, сейчас же сие несущественно. В двух словах – тогда, в Питере, два года назад, она нашла нас и попыталась свести с нами счеты. У нее не получилось, и она бежала, убив Ольгу Самарину и воспользовавшись ее телом. Мы не знаем, когда она повторит попытку. Зато точно знаем одно: мы охотимся на нее и, если поймаем, непременно уничтожим. Но мы в своем намерении не одиноки. Она тоже ведет охоту – на нас, и, если представится такая возможность, она умертвит всех нас или столько, сколько сумеет.