Читать книгу Come as you are: история Nirvana, рассказанная Куртом Кобейном и записанная Майклом Азеррадом - Майкл Азеррад - Страница 5

Абердин, штат Вашингтон (население 16 660), находится в ста восьми милях к юго-западу от Сиэтла, по пути к далекому побережью штата Вашингтон. В Сиэтле часто идут дожди, но в Абердине их еще больше – до семи футов в год, из-за чего над городом постоянно висит тоскливая пелена. Он находится довольно далеко от ближайшего шоссе, туда никто не ездит и редко кто оттуда выезжает.

Искусство и культуру лучше оставить высокомерным типам из Сиэтла – среди «увлекательных занятий», перечисленных в брошюре Торговой палаты округа Грейс-Харбор, есть боулинг, соревнования по работе с бензопилой и игровые автоматы.

Край шоссе № 12, ведущего в Абердин, усыпан бесконечным рядом трейлерных парков; за ними простираются сотни тысяч акров лесных угодий, часто усыпанных обширными щетинистыми шрамами там, где лесорубы вырубали лес подчистую. Посетитель, въезжающий в Абердин с востока, в первую очередь видит уродливый лесозаготовительный склад Вейерхаузера, выходящий к реке Уишка, где безжизненные туши когда-то гордых деревьев лежат штабелями, словно жертвы резни. Рассматривая вид на другой стороне реки, мы наблюдаем длинную полосу пластиковых киосков фастфуда.

В городе доминируют лесозаготовки, вернее, когда-то доминировали. Бизнес рушится на протяжении уже многих лет, а бесконечные сокращения превращают Абердин в город-призрак. В наши дни улицы в центре города медленно заполняются пустыми или заколоченными витринами. Единственные места, где хорошо идут дела, – это таверны вроде «Серебряного доллара» и метко названного «Пурхауса» (Pourhouse – буквально «место, где наливают»), а также местный ломбард, который переполнен пистолетами, бензопилами и электрогитарами. Уровень самоубийств в графстве Грейс-Харбор – один из самых высоких в стране; алкоголизм свирепствует, и крэк пришел в город уже много лет назад.

Люди ненавидят пятнистых сов – рецепты приготовления исчезающего существа появляются на местных номерах на бамперах – даже несмотря на то, что люди лишаются работы из-за децентрализации лесной промышленности, роста затрат на рабочую силу и растущей автоматизации. На одной из самых больших фабрик в городе раньше работали десятки рабочих, а теперь их всего пять: четыре человека и автоматизированная машина для резки с лазерным наведением.

Одна из самых стремительно растущих отраслей промышленности в округе – это выращивание марихуаны и психоделических грибов. Этим занимаются, чтобы хоть как-то увеличить скудные или вовсе несуществующие доходы.

Но так было не всегда. Когда-то Абердин был шумным морским портом, где моряки останавливались, чтобы отдохнуть, поесть и снять женщину. Дело в том, что город когда-то был одним большим публичным домом, центром которого была печально известная Хьюм-стрит (которую в пятидесятые годы отцы города переименовали в Стейт-стрит, пытаясь похоронить воспоминания). Позже город стал железнодорожным узлом и домом для десятков лесопилок и лесозаготовительных предприятий. Абердин кишел одинокими молодыми людьми, зарабатывавшими большие деньги на деревообрабатывающей промышленности, а проституция процветала, и в одном месте в центре города насчитывалось до пятидесяти борделей («женских пансионов», как их называли). Проституция процветала до конца пятидесятых годов XX века, но полицейские репрессии наконец положили ей конец. Некоторые говорят, что сомнительное прошлое Абердина вызывает у его жителей комплекс неполноценности.

Именно здесь 20 февраля 1967 года у домохозяйки Венди Кобейн и ее мужа Дональда, механика на станции Chevron, родился Курт Дональд Кобейн. Сначала молодая семья жила в арендованном доме в соседнем городишке Хокиаме, а когда Курту было шесть месяцев, переехала в Абердин.

Курт вырос, не зная, откуда родом его семья. Его дед по материнской линии – немец, и это все, что ему было известно. Только недавно Курт выснил, что семья его отца – чистокровные ирландцы и Кобейн – это искажение фамилии Коберн.

Хотя семья Кобейнов была весьма скромного достатка, жизнь их золотоволосого сына начиналась очень хорошо.

– Моя мама всегда была нежна со мной, – говорит Курт. – Мы всегда целовались и обнимались на прощание. Это было действительно круто. Я удивился, когда узнал, что такие отношения в семьях – редкое явление. Это были очень счастливые времена.

Ким, сестра Курта, родилась тремя годами позже, но между Куртом и его матерью уже установилась тесная связь.

– Нет ничего лучше, чем первенец, – говорит Венди, которая снова вышла замуж и все еще живет в доме в Абердине с мужем и дочерью. – Ни один из следующих детей даже близко не похож на первого. Я была совершенно выбита из колеи. Каждое утро я просыпалась только ради него.

Курт определенно был умным ребенком.

– Я помню, как позвонила маме, – вспоминает Венди, – и сказала ей, что меня немного пугает его восприятие. Я никогда не видела ничего подобного у маленьких детей.

Курт начал проявлять интерес к музыке, когда ему было два года. Это было неудивительно, поскольку по линии его матери семья была очень музыкальной – брат Венди Чак играл в рок-н-ролльной группе, ее сестра Мэри играла на гитаре, и каждый в семье обладал каким-либо музыкальным талантом. На Рождество все пели или разыгрывали сценки.

Дядя Венди сменил имя с Делберта Фраденбурга на Дейла Ардена и переехал в Калифорнию, где стал исполнителем оперных баллад и в конце сороковых – начале шестидесятых записал несколько пластинок. Он дружил с актерами Брайаном Китом (позже снимавшимся в ситкоме шестидесятых годов «Семейное дело») и Джеем Силверхилсом, игравшим Тонто в телесериале «Одинокий рейнджер». Так что, как шутит Венди, «в этой семье известность – обычное дело».

Когда Курту было около семи лет, тетя Мэри подарила ему пластинки The Beatles и Monkees. Она приглашала Курта в гости, посмотреть на репетиции своей группы. Мэри, исполнительница кантри, записавшая сингл, много лет играла с группами в барах по всему Абердину, иногда выступала сольно в стейк-хаусе «Ривьера» и однажды даже заняла второе место на местном телевизионном конкурсе талантов под названием «Ты можешь стать звездой».

Мэри пыталась научить Курта играть на гитаре, но у него не хватало терпения – на самом деле ему было трудно усидеть спокойно на одном месте. У него диагностировали гиперактивность.

Как и многим детям того поколения, Курту давали лекарство риталин, один из видов амфетамина, противодействующий гиперактивности. Из-за него он не мог заснуть до четырех утра. От снотворного он засыпал в школе. Наконец из его рациона попытались убрать сахар и печально известный «Красный краситель № 2»[17], и это сработало. Гиперактивному ребенку было трудно воздерживаться от сахара, потому что, как говорит Венди, «он вроде как пристрастился к нему».

Но отсутствие сладостей не особо портило настроение Курта.

– Он каждый день вставал, радуясь тому, что у него был впереди еще один день, – рассказывает Венди. – Он был полон энтузиазма. Он выбегал из спальни, радуясь новому дню, и хотел узнать, что произойдет на этот раз.

– Я был очень счастливым ребенком, – говорит Курт. – Я постоянно кричал и пел. Я не умел останавливаться. В итоге дети меня били, потому что одно желание играть уже вызывало у меня восторг. Я очень серьезно относился к игре. Я был просто очень счастлив.

У Курта, первого ребенка в своем поколении, было семь тетушек и дядюшек только по материнской линии, и все они спорили, кто будет нянчиться с ним. Привыкший быть в центре внимания, он развлекал всех, кто хотел за этим понаблюдать. «Он был такой артистичный, – говорит Венди. – Он мог упасть на пол в магазине ради старика, который был бы просто счастлив, если бы Курт спел для него». Одной из любимых пластинок Курта была Alice’s Restaurant Massacree[18] Арло Гатри. Он часто пел The Motorcycle Song Гатри.

Тетя Мэри подарила Курту басовый барабан, когда ему было семь. Он надевал его и ходил по округе в охотничьей шляпе и теннисных туфлях своего отца, стуча в барабан и распевая песни The Beatles, например Hey Jude и Revolution.

Курту не нравилось, когда мужчины смотрели на Венди, очень привлекательную женщину со светлыми волосами и красивыми голубыми глазами. Казалось, что Дон никогда не обращал на это внимания, но Курт всегда злился и ревновал. «Мамочка, этот мужчина смотрит на тебя!» – говорил он. Однажды он даже отчитал полицейского.

Уже в три года Курт не слишком любил полицейских. Когда он замечал полицейского, то начинал петь короткую песенку: «Язву копам, язву копам! Копы уже едут! Они тебя убьют!»

– Каждый раз, когда я видел копов, я начинал петь им эту песню, показывал на них пальцем и говорил, что они злые, – говорит Курт, ухмыляясь. – У меня был такой огромный пунктик насчет копов. Они мне совсем не нравились.

Став на пару лет старше, Курт насыпал гальку в бутылки от 7-Up и бросал их в полицейские машины, но так ни разу и не попал.

Примерно в это же время Курт каким-то образом научился вытягивать средний палец в освященной временем манере. Когда его мать ездила по городу с поручениями, он сидел на заднем сиденье машины и показывал палец всем, кто проходил мимо.

К тому времени, когда Курт перешел во второй класс, все уже заметили, как хорошо он рисует.

– Спустя время, – говорит Венди, – для него это стало комом в горле. Ему дарили только кисти или мольберты. Мы практически убили в нем страсть к рисованию.

Все считали, что рисунки и картины Курта прекрасны. Все, кроме него самого.

– Ему никогда не нравились его работы, – говорит Венди. – Он никогда не был доволен ими, как другие художники.

Однажды на Хэллоуин Курт вернулся домой с экземпляром школьной газеты. В ней был рисунок Курта – честь, обычно предназначавшаяся по меньшей мере для пятиклассников. Когда Курт вернулся домой, он был зол из-за этого, потому что и подумать не мог, что его картина настолько уж хороша.

– Его отношение к взрослым изменилось из-за этого, – говорит Венди. – Все говорили ему, как им нравятся его работы, а сам он никогда не был доволен ими.

До третьего класса Курт мечтал стать рок-звездой – он ставил пластинки «Битлз» и играл на маленькой пластмассовой гитаре. Затем в течение долгого времени ему хотелось быть каскадером.

– Я любил играть на улице, ловить змей, прыгать на велосипеде с крыши, – вспоминает Курт. – Ивел Книвел был моим единственным кумиром.

Однажды он вынес из дома все постельные принадлежности и подушки, положил на веранду и прыгнул на них с крыши; в другой раз он взял кусок металла, приклеил его скотчем к груди, положил на него охапку петард и поджег.

Иногда Курт навещал дядю Чака, брата Венди, который играл в группе. Чак соорудил для своей студии в подвале колонки, настолько большие, что не мог вынести их из комнаты. Он разрешал Курту спуститься вниз, давал ему микрофон и запускал ленту. У Венди до сих пор есть кассета, которую Чак записал, когда Курту было около четырех лет. Курт поет, а если ему кажется, что его никто не слушает, то начинает ругаться.

– Какашка, – говорит он. – КА-КА-ШКА!

Дон и Венди подарили Курту маленькую барабанную установку с Микки Маусом.

– Я подталкивала его к барабанам, потому что в детстве сама хотела быть барабанщицей, – признается Венди. – Но моя мать считала это не женским делом и никогда не позволяла мне играть.

Курта не нужно было подталкивать – как только он научился сидеть и держать что-то в руках, то начал стучать по кастрюлям и сковородкам. Каждый день после школы он лупил свою барабанную установку с Микки Маусом, до тех пор, пока она не сломалась.

Кобейны жили не в самом лучшем районе Абердина, он был довольно запущен, а их дом всегда был самым красивым в квартале. Дон поддерживал его в идеальном состоянии: застелил коврами от стены до стены, сделал камин из искусственного кирпича и панели из искусственного дерева.

– Это белый мусор, выдававший себя за средний класс, – говорит Курт о своем происхождении.

Венди была из небогатой семьи, но ее мать всегда заботилась о том, чтобы дети выглядели так, будто у них есть гораздо больше, чем было на самом деле. Венди была такой же. Каждое утро она старательно расчесывала Курту волосы, чтобы он выглядел как Шон Кэссиди[19], и следила, чтобы он почистил зубы, затем одевала его в самую красивую одежду, которую они могли себе позволить, и он тащился в школу в походных ботинках «ваффлстомпер». Она даже заставляла Курта надевать свитер, на который у него была аллергия, просто потому что он хорошо в нем выглядел.

– Наверное, оба моих ребенка были одеты лучше всех в Абердине, – говорит Венди. – Я заботилась об этом.

Венди старалась держать своих детей подальше от того, кого называла «друзьями из определенных слоев общества, которые жили в определенных условиях». Курт говорит, что она велела ему держаться подальше от бедных детей.

– Моя мама думала, что я лучше, чем они, поэтому время от времени я дразнил их – таких неопрятных, грязных, – говорит Курт. – Я просто помню, что там была пара детей, от которых постоянно воняло мочой, и я их запугивал и дрался с ними. К четвертому классу я понял, что эти дети, судя по всему, круче, чем дети из более высоких слоев, они более приземленные, более простые.

Позже немытые волосы Курта, его щетина и потрепанный гардероб станут его всемирно известным клеймом.

Курт начал брать уроки игры на барабанах в третьем классе.

– Сколько себя помню, с самого детства, – говорит Курт, – я мечтал стать Ринго Старром. Ну или Джоном Ленноном, играющим на барабанах.

В начальной школе Курт играл в школьном оркестре, хотя так и не научился читать ноты – он просто ждал, пока ребенок на первом стуле выучит песню, а потом повторял за ним.

К Рождеству 1974 года, когда Курту было семь лет, он понял, что мама считает его трудным ребенком.

– Единственное, чего я действительно хотел в тот год, – это пистолет Старски и Хатча[20] за пять долларов, – говорит Курт. – Вместо этого я получил кусок угля.

Курт говорит, что он был амбидекстром, владел обеими руками одинаково, но отец пытался заставить его больше пользоваться правой рукой, опасаясь, что у Курта будут проблемы в будущем, если он станет левшой. Но он все равно стал левшой.

Большую часть своей жизни Курт страдал той или иной проблемой со здоровьем. Помимо гиперактивности, он всегда страдал хроническим бронхитом. В восьмом классе у Курта диагностировали легкий сколиоз, искривление позвоночника. Время шло, и его тяжелая гитара действительно усугубляла ситуацию. Курт говорит, что, если бы он был правшой, это решило бы проблему.

В 1975 году, когда Курту было восемь лет, его родители развелись. Венди говорит, что развелась с Доном, потому что его просто не было рядом – он постоянно играл в баскетбол или бейсбол, тренировал или судил команды. Оглядываясь назад, она задается вопросом, любила ли она его когда-нибудь по-настоящему. Дон яростно возражал против развода. Позже Дон и Венди признают, что использовали детей в своей войне друг с другом.

– Это разрушило его жизнь, – говорит Венди. – Он совершенно изменился. Мне кажется, он стыдился этого. И он стал очень замкнутым – просто держал все в себе. Он стал очень застенчивым.

– Я думаю, что он страдает до сих пор, – добавляет она.

Вместо солнечного, общительного ребенка, каким Курт был когда-то, «он стал очень замкнутым, – говорит Венди, – немного сумасшедшим и всегда хмурым и нелепым».

На стене в своей спальне Курт написал: «Я ненавижу маму, я ненавижу папу, папа ненавидит маму, мама ненавидит папу, и от этого становится грустно». В нескольких футах над этой надписью он нарисовал карикатуры на Венди и Дона со словами «Папа отстой» и «Мама отстой». Внизу он нарисовал мозг с большим вопросительным знаком. Эти рисунки сохранились и по сей день, вместе с некоторыми изящными логотипами Led Zeppelin и Iron Maiden, которые он нарисовал (хотя Курт отрицает, что это его рук дело, но ведь сестры не лгут).

Курт был похож на остальных детей своего поколения – фактически, все, кто когда-либо играл в Nirvana (кроме одного), были из разрушенных семей. В середине семидесятых число разводов резко возросло и за десять лет выросло более чем вдвое. Детям этих распавшихся браков не приходилось бороться ни с мировой войной, ни с депрессией. У них просто не было семьи. Следовательно, их сражения были личными.

Курт говорит, что в нем как будто погас свет, который с тех пор он пытается вернуть.

– Помню, как в один момент я просто перестал быть прежним человеком, чувствуя, что больше не достоин этого, – говорит он. – Я чувствовал, что не заслуживаю права тусоваться с другими детьми, потому что у них были родители, а у меня их больше не было. Я злился на своих родителей, потому что они не могут справиться со своими проблемами, – продолжает он. – Большую часть своего детства, после развода родителей, я стыдился их.

Но Курт начал чувствовать себя лишним еще до развода.

– В целом у меня не было ничего общего с отцом, – говорит Курт. – Он хотел, чтобы я занимался спортом, а я не любил спорт, я был художником, а он не ценил этого, поэтому я всегда испытывал чувство стыда. Я просто не мог понять, как можно было вырасти таким, ведь мои родители не были художниками. Мне нравилась музыка. В глубине души, мне казалось, что меня усыновили, – еще с того самого эпизода «Семьи Партридж»[21], когда Дэнни думал, что он приемный. Это все действительно было для меня чем-то близким.

Творческие способности и интеллект Курта, а также раннее осознание того, что он художник, усугубляли проблему.

– Пока мне не исполнилось десять или одиннадцать лет, я не осознавал того, что чем-то отличаюсь от других детей в школе, – говорит он. – Я начал понимать, что меня больше, чем других детей, интересует рисование и музыка. Все это потихоньку росло во мне, и я начал это осознавать. Так что к тому времени, когда мне исполнилось двенадцать, я полностью замкнулся.

Убежденный, что никогда не найдет себе подобных, он даже перестал пытаться завести друзей.

– Этот город… если бы Курт был где-нибудь в другом месте, он чувствовал бы себя лучше, – говорит Венди. – Но этот город в точности похож на Пейтон-Плейс[22]. Все смотрят друг на друга и осуждают, и у всех есть свои маленькие щели, где они предпочитают оставаться. А он таким не был.

После развода Курт прожил с матерью год. Но ему не нравился ее новый бойфренд, которого он называл «подлым огромным женоедом». Сначала Венди объясняла неприязнь Курта к ее приятелю простой ревностью. Пять лет спустя она поняла, что ее новый молодой человек и вправду «немного чокнутый» – параноидальный шизофреник. Курт был крайне несчастен и вымещал свой гнев на всех, начиная с Венди и заканчивая своими нянями, которых он обычно даже не пускал в дом. Венди больше не могла с ним справляться, поэтому отправила его жить с Доном в трейлер в Монтесано, еще более маленьком лесозаготовительном поселке примерно в двадцати милях к востоку от Абердина.

Дом Дона не был домом на колесах, он был блочным, который секциями буксируется на стоянку трейлеров с помощью тягача.

– Он не был одним из тех роскошных сдвоенных трейлеров, в которых жили богатые белые отбросы, – говорит Курт.

Поначалу это было здорово. Дон купил Курту мини-байк, и по выходным они вместе ходили на пляж или в походы.

– У него было все, – говорит Дон. – Он добился этого. Весь дом был в его распоряжении, у него был мотоцикл, он мог делать все, что ему вздумается, и мы постоянно чем-то занимались. Но потом появляются новая мама и двое других детей…

Однажды Дон невзначай сказал Курту, что никогда больше не женится. Но вскоре, в феврале 1978 года, он все-таки женился. Его новая жена привезла с собой двух детей, и все они переехали в хороший дом в Монтесано. Курт не ладил с новой семьей, особенно с мачехой.

– И по сей день я не знаю более лживого человека, чем она, – говорит Курт.

– Она одна из самых милых людей, – протестует Дон. – Обращалась с Куртом идеально, пробовала разные подходы, нашла ему работу и пыталась со всем справляться, но это только портило их отношения, в частности, из-за его поведения.

Курт прогуливал школу и отказывался заниматься домашними делами. Дон говорит, что он даже не пришел на работу по уборке столов, на которую его устроил отец. Курт начал задирать младшего сводного брата и не особо любил сводную сестру – хотя она и была на четыре года младше Курта, ей поручили присматривать за ним, когда родители уходили. Потом он заметил, что отец начал покупать много игрушек для его сводной сестры и брата. Пока он прятался в своей комнате в подвале, они ходили в торговый центр и возвращались с игрушечной лошадью или грузовиком «Тонка».

– Я старался сделать все, чтобы он чувствовал себя желанным, чтобы он был частью семьи и все такое, – говорит Дон, который утверждает, что получил юридическую опеку над Куртом только для того, чтобы тот чувствовал себя частью семьи. – Но на самом деле он просто не хотел жить с ними, он хотел быть со своей мамой, а она не хотела этого. И в итоге она – хорошая девочка, а я – плохой парень. Но, скорее всего, дело не только в этом. Временами я бываю эмоционален, а временами – наоборот, и я просто не знаю, как выражать чувства, – признает Дон. – Иногда от моего умничанья страдают чужие чувства. Я не пытаюсь обидеть других, но делаю это неосознанно.

Возможно, что-то подобное было и с Куртом.

– Возможно, – говорит Дон. – Скорее всего, так и было.

Странно, но похоже, что Дон совершенно ничего не помнит о жизни вместе с Куртом. Хотя сейчас он выглядит милым и простым человеком, но напряжение из-за развода могло показать его темную сторону.

– Был ли я грубым? – говорит он. – Ну, моя жена говорит, что это так. Возможно, я сначала делаю, а потом думаю. И раню чувства людей. Проходит время, и я забываю об этом, а вот другие – нет. Да, мой отец порол меня ремнем, мог подбить мне глаз, и тому подобное, но я не помню, порол ли я своего сына.

– Все, что Курт делал, полностью отражало Дона, – говорит Венди. – Если он проигрывал в бейсболе, то мог настолько разозлиться, что начинал унижать Курта. Дон не позволял ему быть ребенком. Он хотел, чтобы сын был маленьким взрослым, идеально себя вел и никогда не делал ничего плохого. Он мог бить Курта по рукам и обзывать его придурком. Он мгновенно выходил из себя. Мама вспоминает, что как-то раз он буквально швырнул Курта через всю комнату, когда тому было около шести лет.

Дон говорит, что не помнит ничего подобного.

– Это называется «отрицание», – отвечает Венди.

После развода Дон начал работать контролером в Mayer Brothers, лесозаготовительной компании.

– В основном, – говорит Курт, – он посто ходил туда-сюда и считал бревна.

Курт продолжает:

– Его представление о «дне отца и сына» заключалось в том, что он брал меня на работу по субботам и воскресеньям. Я сидел в его кабинете, пока он считал бревна. Действительно потрясающие выходные.

В кабинете отца Курт рисовал и занимался телефонным хулиганством. Иногда он выходил в цех и залезал на стопки досок два на четыре. После этого веселья он мог забраться в микроавтобус отца и на повторе слушать восьмую песню альбома Queen News of the World. Иногда он слушал ее настолько долго, что аккумулятор машины садился, и им приходилось искать кого-то, чтобы им помогли запустить двигатель.

Дон крутился в кругу качков в старшей школе, но сам в спорте не преуспел, возможно, из-за того, что был слишком мелким для своего возраста. Дон ожидал от Курта большего, но тот не оправдывал его ожидаий. Некоторые считают, что Дон тянул его в спорт именно по этой причине.

Дон заставил Курта вступить в школьную команду по борьбе. Курт ненавидел жесткие тренировки и, что еще хуже, ненавидел общаться со спортсменами.

– Я ненавидел это, – говорит Курт. – Я просто, на хрен, терпеть этого не мог.

Он приходил домой вечером после тренировок, «а там была эта отвратительная, высушенная еда, которую мачеха готовила с любовью и старанием и которая стояла в теплой духовке еще с обеда, так что к вечеру все просто засыхало и было отвратительным на вкус. Она ужасно готовила».

Тем не менее Курт говорит, что делал успехи в борьбе, в частности из-за того, что на матах он мог выплеснуть свой гнев. Но в день большого чемпионата Курт решил отыграться на отце. Он и его соперник вышли на ринг и встали в позицию, а Дон сидел на трибуне, наблюдал за сыном.

– Я стоял, упершись руками в колени, смотрел на отца и улыбался, ожидая свистка, – рассказывает Курт, – глядя прямо ему в глаза, а затем я просто сдался – сложил руки и позволил тому парню меня уложить. Видели бы вы его лицо. Он просто вышел из зала прямо посреди матча, потому что я сдался четыре раза подряд.

Этого эпизода Дон тоже не помнит, но Курт говорит, что это привело к тому, что ему пришлось съехать от отца и жить с дядей и тетей.

Однажды Дон взял Курта на охоту, но, как только они вошли в лес, Курт отказался идти с группой охотников. Он провел весь день в грузовике.

– Сейчас, когда я это вспоминаю, – говорит Курт, – я знаю, что уже тогда чувствовал, что убивать животных плохо, особенно ради забавы. Но тогда я этого еще не понимал. Я лишь знал, что не хочу быть там.

В это же время Курт начал открывать для себя новые направления рок-музыки, помимо The Beatles и Monkees. После того, как кто-то посоветовал Дону вступить в клуб звукозаписи «Columbia House», он стал собирать внушительную коллекцию записей. Каждый месяц по почте приходили пластинки таких групп, как Aerosmith, Led Zeppelin, Black Sabbath и Kiss. Дон так и не решился открыть их, но Курт добрался до них уже через несколько месяцев.

Курт начал общаться с парнями, носившими украшения из ракушек, растрепанные волосы и футболки с Kiss.

– Они были гораздо старше меня – учились в старших классах, – говорит Курт. – Они курили травку, и я считал их намного круче своих друзей-заучек из четвертого класса, смотрящих «Счастливые дни»[23] по телевизору. Я пускал их в дом и разрешал есть мою еду, ради того чтобы подружиться с ними.

Эти травокуры заметили потрясающую коллекцию пластинок Дона и убедили Курта включить их.

– И они пристрастили меня к этой музыке, – вспоминает Курт. – Я начал превращаться в такого же укурыша, как и они.

– Он никогда, даже в детстве, не приходил и не делился тем, что его беспокоит и чего ему хочется, – говорит Дон. – Он, как и я, придерживался принципа – молчи, и все само пройдет. И не объясняй. Держи все в себе, и однажды оно выйдет наружу.

– Он женился, и после этого я оказался на последнем месте в списке того, что было важно для него, – говорит Курт. – Он просто сдался, поскольку был убежден, что мама промыла мне мозги. Жалкое зрелище, не так ли? Не думаю, что мой отец и вправду такой придурок, – продолжает Курт. – Он и близко не похож на многих отцов, которых я видел.

Так в чем же была причина конфликта Курта с отцом?

– Я даже не знаю, – признается Курт. – Мне хотелось бы иметь побольше воспоминаний. Я никогда не чувствовал, что у меня есть отец. У меня не было того отца, с которым я мог бы чем-то поделиться.

Дону тоже не удалось поладить с сыном, и Курт начал скитаться по семье. Он жил у трех дядей и тетей, а также с бабушкой и дедушкой со стороны отца. Он переезжал из Монтесано в Абердин по меньшей мере дважды в год, заодно меняя и школу.

Венди понимала, что должна вернуть Курта домой, но ей приходилось разбираться с собственными травмами – она наконец избавилась от параноидального шизофреника, физически и морально издевавшегося над ней до такой степени, что однажды даже пришлось вызвать скорую помощь. К тому же она потеряла работу и попросила своего брата Чака, музыканта, позаботиться о Курте.

На четырнадцатый день рождения Чак спросил у Курта, что ему подарить, мотоцикл или гитару. Курт выбрал гитару – подержанную электрогитару, на которой практически невозможно было играть, и побитый маленький десятиваттный усилитель.

– Вряд ли это была Harmony, – говорит Курт о гитаре. – Скорее это была Sears.

Он забросил барабаны и около недели занимался на гитаре – этого было достаточно, чтобы выучить песню AC/DC Back in Black.

– Аккорды очень похожи на Louie, Louie[24], – говорит Курт, – и это все, что вам нужно знать.

После этого он начал писать собственные песни. Его преподаватель гитары, Уоррен Мэйсон (игравший в группе вместе с Чаком), вспоминает Курта как «тихого и очень милого ребенка». Мэйсон говорит, что Курт очень хотел научиться играть Stairway to Heaven, хотя сам Курт это отрицает.

Абердин пугал Курта. В отличие от Монтесано, он был похож на большой город.

– Я думал, что эти дети принадлежат к более высокому классу, и я недостоин находиться рядом с ними, – говорит он.

В классе он читал книги С. Э. Хинтон, такие как «Бойцовые рыбки» и «Изгои», и старался ни с кем не разговаривать. В тот год он ни с кем не подружился. Вместо этого он каждый день приходил домой и играл на гитаре до позднего вечера. Он уже умел играть Back in Black и к тому же выучил еще несколько песен – My Best Friend’s Girl группы Cars, Louie, Louie и Another one Bites the Dust Queen.

В начале 1980 года, когда Курту было двенадцать, они с другом Бренданом увидели выступление группы B-52[25] на шоу Saturday Night Live. Это увлекло их, и Брендан уговорил родителей купить ему кеды в шахматную клетку. Отец Курта не мог этого себе позволить, и Курт просто нарисовал клетку на своих кроссовках.

Летом перед десятым классом Курт начал подражать группе Sex Pistols, которую увидел в журнале Creem. К несчастью, в музыкальном магазине Абердина не было пластинок с панк-роком, так что Курт даже не знал, как он звучит. Уединившись в комнате, Курт играл то, как представлял себе его звучание, «три аккорда и много криков», говорил он. И, как оказалось, это было близко к истине.

Несколько лет спустя он наконец достал запись «панка», огромный, эклектичный трехдисковый альбом Clash Sandinista, и был разочарован тем, что звучание было не таким, как он себе представлял.

Курт описывает свою раннюю музыку как «неряшливый рифф-рок».

– Это было похоже на Led Zeppelin, только очень грубо, и я старался сделать все как можно более агрессивным, – говорит он. – Я думал: «Каким может быть панк-рок? Что это? Насколько он отвратителен?» И я пытался играть так плохо, как только мог. Включал маленький десятиваттный усилитель на максимальную громкость. Я просто понятия не имел, что делаю.

– Это был хороший способ спустить пар, – продолжает Курт. – Я считал это своей работой, своей миссией. Я знал, что мне нужно практиковаться. Как только у меня появилась гитара, я стал одержим ею. Я всегда знал, что делаю что-то особенное. Я знал, что становлюсь лучше, хотя и не мог доказать этого. Я понимал, что мне есть что предложить публике, и позже я осознал, что у меня должна быть возможность показать, что я могу писать хорошие песни – что я могу внести свой музыкальный вклад в рок-н-ролл.

Курт отчаянно пытался сделать следующий шаг и создать собственную группу.

– Я хотел посмотреть, как это – написать песню и увидеть, как она звучит со всеми инструментами. Я хотел только этого. Просто попробовать в конце концов. Вот чего я хотел.

Группу он смог собрать только через четыре года, но не из-за того, что не прилагал усилий.

В школе Курт познакомился с двумя подростками – Скоттом и Энди, которые играли на басу и гитаре и джемовали в заброшенном холодильном помещении в лесу. Курт однажды пошел туда, поиграл с ними один день, и было решено создать группу. Курт согласился оставить там гитару, ведь они должны были репетировать каждый день.

Но Скотт и Энди забросили репетиции, и дни ожидания превратились в недели, а недели – в месяцы. Курт не мог забрать инструмент, поскольку у него не было машины, а мама не могла его отвезти. Он освоил праворукую гитару, принадлежавшую мальчику, жившему в доме Кобейнов, мать которого умерла.

– Он был одним из тех тупых укурков, – вспоминает Курт. – Мне он нравился, потому что был по-настоящему депрессивным.

Позже Курт попросил друга отвезти его в лес за гитарой и нашел ее рассыпавшейся на куски – остался один гриф и куча электронных потрохов. Курт скрупулезно вырезал новый корпус в мастерской, но понял только, что не знает пропорций, необходимых для звучания.

– Когда мне было лет семь, я думал, что непременно стану рок-звездой, – говорит Курт. – Я не видел в этом ничего сложного, потому что был настолько гиперактивным, что думал, будто весь мир в моих руках и я могу сделать абсолютно все. Я знал, что, если захочу, могу стать даже президентом, но это было глупо – лучше я стану рок-звездой. Я в этом даже не сомневался. Я очень любил The Beatles и не понимал, в каком окружении живу, что происходит вокруг и с каким отчуждением я столкнусь, когда стану подростком.

Курт продолжает:

– Я считал Абердин посредственным городом, ничем не отличающимся от любого другого в Америке. Я думал, что все они одинаковы – всюду мир и насилия намного меньше, чем было на самом деле, и что все будет просто. Я считал, что США размером примерно с мой задний двор, и все эти города можно запросто объехать, играя в рок-группе, попасть на обложки журналов и все такое.

Но когда к девяти годам у меня появились эти маниакально-депрессивные признаки, я начал смотреть на вещи по-другому. Это казалось мне нереальным.

В десятом классе Курт забросил все мечты о славе.

– В то время я стал очень застенчивым. Я оценивал себя настолько низко, что даже не думал о том, чтобы действительно стать рок-звездой, не говоря уже о том, чтобы вести себя так, как это делают звезды. Я не мог представить себя на телевидении или на интервью. Такие вещи в то время даже не приходили мне в голову.

Отец Курта заставил его вступить в бейсбольную команду лиги Бейба Рута. В основном Курт грел скамейку, и, если даже выходил на поле, то намеренно промахивался, чтобы не играть. На скамейке он сидел с парнем по имени Мэтт Лукин, и они говорили о Kiss и Cheap Trick. Ребята уже встречались раньше в Монтесано на занятиях по электронике, и Мэтт запомнил Курта как «маленького бунтаря с грязными волосами».

Лукин играл на бас-гитаре в местной группе под названием The Melvins, репетицию которой Курт видел однажды летним вечером перед началом девятого класса. Друг Курта Брендан знал кое-кого, кто был знаком с барабанщиком The Melvins, и они добыли приглашение на репетицию, которая проходила на чердаке чьего-то дома. The Melvins тогда еще не были панками и играли каверы Хендрикса и The Who.

Тогда Курт впервые лично увидел рок-группу и был в абсолютном восторге.

– Я всю ночь пил вино, по-настоящему напился и был очень надоедлив. Я помню, что похвалил их, наверное, миллион раз, – вспоминает Курт. – Я был в восторге от того, что мои ровесники играют в настоящей группе. Это было круто. Я думал: «Ух ты, им так повезло».

Недовольные поведением маленького назойливого нахала, The Melvins выставили его. Спускаясь пьяным с чердака, он упал с лестницы.

В том году в художественном классе старшей школы Монтесано Курт снова встретил лидера The Melvins Базза Осборна, коренастого подростка с диким взглядом, на пару лет старше Курта. В то время Осборн был фанатом The Who, но вскоре переключился на панк-рок. У него был альбом с фотографиями Sex Pistols, который он на время дал Курту, и тот прикипел к нему. Впервые Курт увидел панк-рок не только на нескольких разворотах Creem.

– Это были Sex Pistols со всей своей необузданностью, – говорит Курт, – и я собирался прочитать о них все и даже больше. Это было действительно круто.

Вскоре он уже рисовал лого Sex Pistols на партах в классе и на своих папках для бумаг. Затем Курт начал всем говорить, что соберет панк-рок-группу и она станет очень популярной, хотя все еще понятия не имел, как на самом деле звучит панк-рок.

– Он казался мне фриком, – говорит Курт об Осборне. – Кем-то, с кем я действительно хотел бы общаться.

Курт завидовал Осборну, поскольку у того уже была группа, иногда игравшая в Сиэтле и Олимпии.

– Это было все, чего мне так хотелось в то время, – рассказывает Курт. – От своей музыки я не ожидал многого. Я просто хотел получить возможность выступить перед людьми в Сиэтле. Мысль о том, чтобы играть в достаточно успешной группе и ездить в туры, в то время была для меня чем-то из ряда вон выходящим.

В состав The Melvins изначально входил барабанщик Майк Диллард, которого позже заменил Дейл Кровер. В своей первой панк-фазе они играли хардкор «быстрее скорости света». Затем, когда то же самое начали делать и все остальные музыкальные группы, The Melvins играли так медленно, как только могли, просто для того чтобы всех позлить. И чтобы разозлить их по-настоящему, они добавили в звучание хэви-метал. Издав основополагающий альбом 1987 года Gluey Porch Treatments, The Melvins стали одними из отцов-основателей того, что в конечном итоге стало известно как «гранж» – новая, мутантная форма панк-рока, которая впитала тяжелый метал, а также пролетарские хард-рок-группы семидесятых, такие как Kiss и Aerosmith. Их звук произвел революцию на музыкальной сцене Сиэтла, где ранее доминировали арт-рок-группы.

The Melvins уже играли в Сиэтле, когда Курт впервые увидел их, и к 1985 году появились в изменчивой коллекции Deep Six наряду с U-Men, Soundgarden, Green River, Malfunkshun и Skin Yard. За исключением арт-рока U-Men, все группы смешивали панк, хард-рок в стиле семидесятых и пролетарский хэви-метал в различных пропорциях в грубый, но эффективный музыкальный гибрид.

Курт иногда помогал The Melvins возить в Сиэтл оборудование для концертов. У Абердина не было большой музыкальной истории – хотя половина состава платиновых спид-металлистов Metal Church была родом именно оттуда – и группа, выступавшая в Сиэтле, была большой сенсацией.

Курт был очень недоволен тем, что ему приходилось переезжать от одного родственника к другому. В мае 1984 года Венди вышла замуж за портового грузчика Пэта О’Коннора. Пэт тогда сильно пил, и у Венди было полно хлопот – она боялась, что не сможет справиться еще и с Куртом, но он в конце концов убедил ее взять к себе.

– Мне понадобилось на протяжении нескольких месяцев плакать в телефонную трубку каждый вечер, чтобы уговорить мать позволить мне жить с ней, – говорит Курт.

Однажды вечером Пэт ушел и вернулся только в семь утра, пьяный и, как выразилась Венди, «воняющий девкой». Она была в ярости, но все равно пошла на работу в универмаг. Пара горожан пришла в магазин просто чтобы подразнить ее.

– Эй, а где был Пэт вчера вечером? – хихикали они. Венди так разозлилась, что пошла куда-то и напилась с подругой, а потом вернулась домой и набросилась на Пэта. На глазах у обоих детей она выхватила из шкафа один из его многочисленных пистолетов и пригрозила застрелить его, но никак не могла сообразить, как его зарядить. Затем она вытащила все его оружие – дробовики, пистолеты, винтовки, старинные ружья – и потащила их вниз по переулку. Ким тащила вслед за ней большую сумку с патронами. Они бросили все это в реку Уишка.

Курт наблюдал за ними из окна своей комнаты. Позже в тот же день он заплатил двум ребятам, чтобы они выловили из реки как можно больше ружей, а потом продал их. На вырученные деньги Курт купил свой первый усилитель. Затем он отвез парня, который продал ему усилитель, к своему дилеру, и тот спустил все деньги на травку.

Курт играл на гитаре очень громко. Соседи жаловались. Венди стучала в потолок ручкой от метлы. Курту нравилось, когда семья уезжала за покупками или еще куда-нибудь, потому что это означало, что он может оторваться по-полной.

– Мы возвращались домой в надежде, что у нас не вылетели окна, – говорит Венди. – Курт пытался уговорить друзей поиграть с ним, но ни у кого не было музыкального таланта. В своей критике он был очень властным и прямолинейным. Курт точно знал, чего хочет.

Никто не догадывался о том, что, закрываясь в своей комнате, он еще и пел.

– Однажды, – говорит Венди, – мы с Пэтом услышали, как Курт поет. Он пел очень тихо и не хотел, чтобы мы его слышали. Мы прижались к двери ушами, посмотрели друг на друга, сморщили носы и сказали: «Лучше уж гитара».