Читать книгу Последний койот - Майкл Коннелли, Майкл Коннелли - Страница 3

Всю дорогу домой Босх курил не переставая, но в конце концов понял, что для того, чтобы унять нервы, ему сейчас на самом деле нужна не сигарета, а выпивка. Он взглянул на часы и пришел к выводу, что в бар ехать рановато. Поэтому закурил еще одну сигарету и поехал домой.

Преодолев Вудро-Вильсон-драйв, он припарковался у обочины в полуквартале от дома и прошелся в обратную сторону пешком. Откуда-то доносилась негромкая фортепианная музыка, что-то классическое, но кто это мог играть, он не знал. С соседями он практически не общался и представления не имел, кто из них умеет играть на пианино. Поднырнув под желтую ленту, которой был обнесен его участок, он через дверь зашел в примыкающий к дому гараж.

Парковаться дальше по улице и скрывать тот факт, что он живет в собственном доме, за эти три месяца уже стало для него делом совершенно обыденным. После землетрясения дом был признан непригодным для проживания и определен под снос. Но Босх проигнорировал предписания жилищной инспекции, срезал с электрического щитка замки и все три месяца в нем жил.

Это был маленький домик, обшитый коричневой вагонкой и стоящий на стальных сваях; сваи были вбиты в пласт осадочных пород, который сложился и сформировался в тот период, когда горный хребет Санта-Моника выдвигался вверх из пустыни на протяжении мезозойской и кайнозойской эры. Во время землетрясения сваи выстояли, а вот сам дом сместился, частично отделившись от свай и противосейсмических креплений. Съехал в сторону, всего-то на пару дюймов, но этого оказалось достаточно. Незначительное смещение обернулось большим ущербом. Каркасную конструкцию перекосило, оконные и дверные проемы повело. Стекла лопнули, входную дверь намертво заклинило в дверной коробке, которая вместе со всем остальным строением накренилась к северу. Если бы Босх захотел ее открыть, ему, пожалуй, пришлось бы взять напрокат полицейский бронетранспортер с тараном. Он и дверь гаража-то вынужден был вскрывать при помощи ломика. Теперь эта дверь служила парадным входом в его жилище.

Босх заплатил подрядчику пять тысяч долларов, чтобы дом приподняли при помощи домкратов и сдвинули назад на те самые злосчастные два дюйма. Затем его водрузили обратно на полагающееся место и заново укрепили на сваях. После этого Босх в свободное от работы время принялся своими руками потихоньку приводить в порядок окна и внутренние двери. Первым делом он застеклил окна, а в последующие месяцы заново смонтировал дверные коробки и перевесил двери. Не имея никакого опыта, он вооружился справочниками по плотницкому делу и все равно вынужден был практически каждую дверь переделывать по два-три раза, пока не удавалось добиться мало-мальски приличного результата. И тем не менее он обнаружил, что занятие это доставляет ему удовольствие и даже обладает в некотором роде терапевтическим эффектом. Работа руками давала возможность отвлечься от будней убойного отдела. Входную дверь он оставил как есть, решив, что и так сойдет. Пусть будет памятником силам природы. А его и через гараж ходить вполне устраивает.

Впрочем, все его усилия не помогли исключить дом из городского списка зданий, подлежащих сносу. Гауди, инспектор, отвечавший за его сектор, наотрез отказался изменить статус дома, несмотря на всю проделанную Босхом работу. Так началась игра в кошки-мышки, в которой Босх прокрадывался в свое собственное жилище и из него тайком, точно шпион в иностранное посольство. Окна, выходящие на улицу, он затянул изнутри черной пластиковой пленкой, чтобы ненароком не выдать себя предательским светом. И всегда, всегда высматривал Гауди. Гауди был его проклятием.

А пока что Босх нанял адвоката, чтобы оспорить вердикт инспектора.

Из гаража дверь вела прямо в кухню. Едва войдя, Босх открыл дышащий на ладан холодильник, достал банку кока-колы и некоторое время стоял перед распахнутой дверцей, наслаждаясь приятной прохладой и задумчиво созерцая его содержимое в поисках чего-нибудь такого, что сгодилось бы на ужин. Он наперечет знал все, что лежало на полках и в ящиках, и все равно смотрел, как будто надеялся, что где-нибудь неожиданным образом обнаружится бифштекс или куриная грудка, про которую он забыл. Это был типичный ритуал одинокого мужчины. И это тоже он знал.

Устроившись на террасе с тыльной стороны дома с колой и сэндвичем, который он соорудил себе из хлеба пятидневной давности и ветчины из пластиковой упаковки, Босх пожалел, что нет чипсов, поскольку после ужина, состоящего только из сэндвича, он очень скоро должен был неминуемо проголодаться снова.

Покончив с едой, он подошел к ограждению террасы и устремил взгляд на Голливудское шоссе, по вечернему времени понедельника забитое машинами. Он успел выбраться из деловой части города перед самым началом часа пик. Придется ему очень внимательно следить за тем, чтобы не задерживаться на приемах у этой психологини. Они были назначены на половину четвертого по понедельникам, средам и пятницам. Интересно, эта Кармен Инохос когда-нибудь позволяет своим сессиям затянуться сверх положенного? Или ее рабочая миссия строго ограничена рамками с девяти до пяти?

Отсюда, с горы, ему были хорошо видны почти все полосы шоссе, проложенного через перевал Кауэнга в направлении долины Сан-Фернандо. Он снова и снова прокручивал в голове все сказанное во время сессии, пытаясь решить, хорошая это была сессия или нет, но мысли разбредались, и он принимался наблюдать за точкой, где шоссе выныривало из-за гребня перевала. Рассеянно выбрав какие-нибудь две машины, показывавшиеся на гребне плюс-минус одновременно, он отслеживал их на отрезке шоссе приблизительно в милю длиной, который был виден ему с террасы, ставил на какую-то из них и наблюдал за гонкой без ведома ничего не подозревавших водителей, провожая их взглядом до финишной черты, которой служил съезд на бульвар Ланкершим.

Через несколько минут такого времяпрепровождения Босх осознал, что делает, и отвернулся, чтобы не смотреть на шоссе.

– Твою ж мать, – выругался он вслух.

Именно тогда к нему пришло понимание, что недостаточно будет просто занять чем-то руки на время отстранения от работы. Он вернулся в дом и достал из холодильника бутылку пива, но не успел откупорить ее, как раздался телефонный звонок. Звонил его напарник Джерри Эдгар. Возможность отвлечься от тишины обрадовала Босха.

– Ну, Гарри, как все прошло в Чайна-тауне?

Поскольку каждый полицейский втайне опасался, что в один прекрасный день может, не выдержав нагрузки, сорваться и стать кандидатом на психотерапевтические сессии в отделе поведенческого анализа, это подразделение в управлении редко именовали официальным названием. Про походы на сессии в ОПА обыкновенно говорили «ездить в Чайна-таун», поскольку офисы отдела располагались на Хилл-стрит, в нескольких кварталах от Паркер-центра. Если про кого-то из полицейских становилось известно, что он туда ходит, по управлению начинали распространяться толки о том, что у него Хилл-стрит-синдром, а шестиэтажное здание, в котором размещались офисы ОПА, было известно под названием «номер пятьдесят один пятьдесят». И это был не адрес. Это был полицейский радиокод, обозначавший психически нездорового человека. Подобные коды были частью защитной структуры, использовавшейся с целью преуменьшить и, следовательно, легче обуздать собственные страхи.

– Все прошло просто зашибись, – саркастическим тоном отозвался Босх. – Попробуй как-нибудь тоже, очень рекомендую. Сижу вот теперь, машины на шоссе считаю.

– Ну, по крайней мере, ты оттуда не сбежал.

– Угу. Ну а у тебя какие новости?

– Паундз наконец-то это сделал.

– Что сделал?

– Поставил меня в пару с новым человеком.

Босх немного помолчал. Ну вот и все. Возможно, он никогда больше не вернется на работу.

– В самом деле?

– Ну да, поставил все-таки в конце концов. Мне сегодня утром поручили новое дело. Так что он поставил со мной в пару одного из своих подпевал. Бернса.

– Бернса? Из отдела автоугонов? Он же никогда не работал в убойном. У него вообще опыт раскрытия ППЛ есть?

Детективы в управлении, как правило, избирали для себя одну стезю из двух потенциально возможных. Одни специализировались на имущественных преступлениях, другие – на преступлениях против личности. Последние включали в себя убийства, изнасилования, вооруженные нападения и грабежи. Детективы из отдела ППЛ расследовали более сложные дела и обыкновенно смотрели на своих коллег из отдела имущественных преступлений свысока, считая тех канцелярскими крысами. В городе совершалось такое количество имущественных преступлений, что следователи львиную долю своего рабочего времени тратили на составление разнообразных отчетов и – крайне редко – на аресты. Практически никакой следственной работы они не вели. Им было попросту не до того.

– Он только и умеет, что бумажки перекладывать, – сказал Эдгар. – Но Паундзу нет до этого никакого дела. Ему просто нужно было заткнуть дыру в убойном отделе кем-то, кто плясал бы под его дудку. А Бернс как раз из таких. Думаю, он начал прощупывать почву на предмет перехода в убойный сразу же, как только в управлении стало известно о твоем отстранении.

– Да и хрен с ним. Я скоро вернусь, и он снова будет заниматься своими угонщиками.

Эдгар немного помолчал, прежде чем ответить, как будто Босх ляпнул какую-то нелепицу.

– Ты действительно в это веришь, Гарри? Паундз палец о палец не ударит ради того, чтобы ты вернулся. После того-то, что ты сделал. Когда он сказал мне, что я теперь буду работать в паре с Бернсом, я ему говорю: без обид, но я лучше подожду, пока не вернется Гарри Босх. А он мне на это в ответ: эдак ты будешь ждать до пенсии.

– Так и сказал? Опять же, и хрен с ним. У меня осталась еще в управлении пара друзей.

– Ирвинг до сих пор перед тобой в долгу, так ведь?

– Я посмотрю, что можно будет сделать.

Продолжать Босх не стал. Ему хотелось сменить тему. Эдгар был его напарником, но их отношения никогда не были настолько близкими, чтобы доверять друг другу целиком и полностью. В их паре Босх исполнял роль наставника, и Эдгару нередко доводилось прикрывать ему спину. Но то было на улице. В стенах управления дело обстояло совершенно иначе. Босх никогда никому не доверял и никогда ни на кого не рассчитывал. И определенно не собирался начинать это делать сейчас.

– Ну и что за дело тебе поручили? – спросил он, направляя разговор в другое русло.

– А, да, я как раз собирался тебе рассказать. Там странность на странности. Начиная с самого убийства и заканчивая тем, что произошло потом. Вызов поступил из дома на Сьерра-Бонита. Это было около пяти утра. Звонит, значит, один из тамошних жителей и говорит, что слышал какой-то звук вроде оружейного выстрела, только приглушенный. Ну, он взял ружье и пошел на улицу посмотреть, что происходит. А в том районе же в последнее время торчки орудуют, помнишь? Только в одном его квартале за последний месяц было четыре кражи со взломом. Вот у него ружье и стояло наготове. В общем, выходит он из дома и видит, что дверца его машины открыта и оттуда торчат чьи-то ноги. Машина была припаркована перед гаражом.

– И он пристрелил этого красавчика?

– Нет, и вот тут-то как раз и начинаются странности. Подходит он с ружьем к машине и видит, что чувак уже мертв. И из груди у него торчит отвертка.

Босх ничего не понял. Фактов было недостаточно. Но вслух он ничего говорить не стал.

– Гарри, его убило подушкой безопасности.

– В каком смысле – убило подушкой безопасности?

– В таком смысле убило. Чертов торчок пытался выдрать подушку из руля, и эта штуковина каким-то образом сработала. Она мгновенно надулась, как и полагается, и вогнала отвертку ему прямо в сердце. Никогда в жизни не видел ничего подобного. Видимо, он держал ее острием к себе или, может, пытался торцом рукоятки стучать по рулю. Пока толком не ясно, что там произошло. Мы потолковали с одним человечком из «Крайслера», он говорит, если снять защитную панель, как сделал этот чувак, подушка может сработать даже от искры статического электричества. Чувак был в свитере. Черт его знает, может, и впрямь так оно и было. Бернс говорит, это первая в истории смерть от статического притяжения.

Пока Эдгар потешался над шуткой своего нового напарника, Босх обдумывал эту версию. Ему вспомнился информационный бюллетень, который годом ранее управление выпустило на тему краж подушек безопасности. На черном рынке они пользовались ажиотажным спросом, и за каждую в не слишком щепетильных автосервисах можно было выручить по три сотни долларов. Автосервисы покупали их за триста, а с клиентов за установку драли уже девятьсот. Это позволяло получить вдвое большую прибыль, нежели при условии заказа подушек у производителя.

– Значит, эта смерть проходит как несчастный случай? – спросил Босх.

– Угу, но на этом история не заканчивается. Обе передние дверцы машины были открыты.

– У погибшего был подельник.

– Вот и мы пришли к такому же выводу. И подумали, что если мы найдем этого ублюдка, то сможем предъявить ему обвинение в причинении смерти по неосторожности. Так что мы прошлись по всем внутренним поверхностям лазерным сканером и сняли все отпечатки пальцев, какие было возможно. Потом я поехал к криминалистам и уговорил одного из техников загрузить «пальчики» в компьютер и прогнать через автоматизированную дактилоскопическую идентификационную систему. И вуаля.

– Что, нашелся подельник?

– В точку. Через эту их систему можно получить доступ во многие места, Гарри. В том числе к данным Национального военного идентификационного центра в Сент-Луисе. Там мы пальчики нашего красавчика и нашли. Он служил в армии десять лет назад. Мы установили его личность, потом получили через Управление автомобильным транспортом адрес и сегодня его задержали. Он начал колоться еще по пути в участок. Теперь ему светит приличный срок.

– Похоже, у вас сегодня был удачный день.

– Но это еще не все. Самое странное я тебе еще не рассказал.

– Ну так расскажи.

– Помнишь, я говорил, что мы просканировали всю машину лазером и сняли все отпечатки?

– Ну да.

– Так вот, там всплыли еще одни «пальчики». Уже из криминальной картотеки. Из Миссисипи. Не день, а просто праздник какой-то.

– Что за «пальчики»? – спросил Босх, которого уже начинало раздражать, что Эдгар выдает информацию в час по чайной ложке.

– Отпечатки совпали с имеющимися в некоей Криминальной идентификационной базе Южных Штатов. Это пять, что ли, штатов, которые по численности населения, вместе взятые, не дотягивают и до половины численности Лос-Анджелеса. В общем, система обнаружила совпадение с отпечатками, которые были занесены в эту базу семь лет назад. Принадлежали они подозреваемому в совершении двойного убийства в Билокси аж в семьдесят шестом. Тамошние газеты окрестили его Двухсотлетним Мясником, поскольку он убил двух женщин четвертого июля, точно в день двухсотлетней годовщины подписания Декларации независимости.

– Это владелец машины? Который позвонил в полицию?

– Ага. Его отпечатки были на тесаке, который остался торчать у одной из девушек в голове. Вот он удивился, когда мы сегодня днем снова заявились к нему домой. «Эй, мы взяли подельника того малого, который отдал концы в вашей машине. И да, кстати, вы арестованы за двойное убийство». Я думаю, Гарри, он просто выпал в осадок. Жаль, ты при этом не присутствовал.

Эдгар громко расхохотался в трубку, и Босх поймал себя на том, что, хотя его всего неделю как отстранили, уже страшно скучает по работе.

– Он раскололся?

– Нет, и не думал даже. Он явно не дурак, иначе не разгуливал бы на свободе почти двадцать лет после убийства. Срок-то немаленький.

– И то верно. И чем же он занимался все это время?

– Да судя по всему, просто пытался не светиться. Он держит хозяйственный магазинчик в Санта-Монике. Женат, у него есть ребенок и собака. Прямо-таки образцовый гражданин. Но теперь поедет обратно в Билокси. Надеюсь, ему нравится южная кухня, потому что сюда в ближайшее время он явно не вернется.

Эдгар снова расхохотался. Босх ничего не сказал. Рассказ напарника подействовал на него угнетающе, потому что это было напоминание о том, чего его лишили. А еще о задании, которое дала ему Кармен Инохос: сформулировать, в чем заключается его миссия.

– Завтра за ним приедет пара тамошних ребят, – продолжал между тем Эдгар. – Я с ними не так давно разговаривал. Они от счастья просто кипятком писали.

Босх так долго молчал, что Эдгар забеспокоился:

– Гарри, ты меня слышишь?

– Да, я просто задумался… В общем, борьба с преступностью идет с ошеломляющим успехом. Как на это отреагировал наш бесстрашный лидер?

– Паундз? Возбудился, как пубертатный подросток на цыпочку из «Плейбоя». Знаешь, что он делает? Пытается найти способ присвоить заслуги за все три раскрытия. Сделать так, чтобы убийства из Билокси числились за нами.

Босха это не удивило. Среди статистиков и руководителей отделов пытаться всеми правдами и неправдами повысить процент раскрываемости было распространенной практикой. В деле о краже подушки безопасности убийства как такового не было. Это был несчастный случай. Но поскольку смерть наступила в процессе совершения преступления, закон штата Калифорния позволял предъявить соучастнику в преступлении обвинение в убийстве его подельника. Судя по тому, что соучастник был арестован по обвинению в убийстве, Паундз намеревался включить это дело в статистику раскрытых убийств, но при этом отнюдь не планировал учитывать его в числе собственно совершенных убийств, поскольку формально смерть от некстати надувшейся подушки безопасности была несчастным случаем. Эта маленькая статистическая двухходовочка позволяла получить приятное увеличение раскрываемости по Голливудскому участку, которая в последние годы упорно грозила упасть ниже пятидесяти процентов.

Однако, не удовлетворившись скромной прибавкой, которую обеспечивал этот незатейливый мухлеж, Паундз собирался включить в статистику раскрытых дел еще и два билоксийских убийства. В конце концов, если уж по большому счету, его убойный отдел действительно их раскрыл. Увеличение числа раскрытых преступлений сразу на три штуки, притом что общее число совершенных преступлений при этом не увеличивалось, позволяло получить резкий рост раскрываемости, а также повысить акции самого Паундза как начальника управления. Босх подозревал, что лейтенант страшно горд собой и таким результативным днем.

– Он сказал, что это увеличит раскрываемость сразу на шесть процентов, – продолжал Эдгар. – Он был очень рад, Гарри. А мой новый напарник был очень рад, что ему удалось порадовать своего покровителя.

– Я не хочу ничего больше об этом слышать.

– Извини, я не подумал. Так чем ты занимаешь свое свободное время, когда не считаешь машины? Тебе, наверное, страшно скучно.

– Да не то чтобы, – соврал Босх. – На прошлой неделе я закончил ремонтировать террасу. А на этой неделе…

– Говорю тебе, Гарри, ты попусту тратишь свое время и деньги. Рано или поздно инспекторы застукают тебя и вышвырнут прочь. А потом твой дом снесут, а счет за снос тебе же и выкатят. И тогда твоя терраса вместе с домом окажется на свалке.

– Я нанял адвоката.

– И что он сделает?

– Не знаю. Я хочу оспорить статус дома. Он занимается землепользованием. Говорит, что может и выгореть.

– Очень на это надеюсь. И все равно я считаю, что тебе надо снести этот дом к чертовой матери и построить новый.

– Я пока что еще не выиграл в лотерею.

– Есть же льготные кредиты для пострадавших от стихийных бедствий. Можно взять его и…

– Я подал заявку, Джерри, но мне мой дом и так нравится.

– Тебе виднее, Гарри. Надеюсь, твой адвокат найдет способ со всем разобраться. Ладно, давай заканчивать. Бернс хотел пропустить по кружечке в «Шорт стоп». Он меня там ждет.

Когда Босх в последний раз был в «Шорт стоп», крошечной забегаловке для полицейских неподалеку от академии и стадиона «Доджер», на ее стенах все еще пестрели наклейки «Я ЗА ГЕЙТСА»[1]. В глазах большинства полицейских Гейтс был закатившейся звездой прошлого, но «Шорт стоп» оставался местом, куда ветераны ходили, чтобы выпить и вспомнить о былых днях управления, которого больше не существовало.

– Давай, Джерри, оттянись как следует.

– Ладно, старик, ты держись там.

Босх прислонился к кухонной тумбе и сделал глоток пива. Он пришел к заключению, что звонок Эдгара был хитро завуалированной попыткой дать Босху понять, что напарник сделал свой выбор и выбор этот оказался не в его пользу. Что ж, для Эдгара на первом месте был он сам и собственное выживание в управлении. Босх не мог его в этом винить.

Он принялся разглядывать свое отражение в стеклянной дверце духовки. Оно было смутным, но он мог различить собственные глаза и линию подбородка. Ему было сорок четыре, но в некоторых отношениях он выглядел старше. Его вьющиеся темные волосы по-прежнему были густыми, но и в них, и в усах уже местами пробивалась седина. Черные глаза казались потухшими и усталыми, а кожа была бледной, как у ночного сторожа. Босх всегда был худощавым, но в последнее время одежда висела на нем, как будто ее выдали перед оперативным заданием или как будто он не так давно перенес тяжелую болезнь.

Он оторвался от созерцания своего отражения и достал из холодильника еще одну бутылку пива. Небо за окном было уже ярко расцвечено закатными красками. Скоро должно было стемнеть, но шоссе далеко внизу струилось переливчатой рекой огней, ни на миг не прекращавшей свое течение.

Глядя на вечерний поток машин, Босх подумал о том, что все это похоже на муравейник и вереницы ползущих по нему трудолюбивых муравьев. Рано или поздно силы природы вновь неминуемо пробудятся и тряханут этот холм. И тогда это многополосное шоссе обвалится, дома разрушатся, и муравьям придется опять кропотливо восстанавливать и строить все заново.

Что-то не давало ему покоя, но он сам не мог толком понять, что именно. В мыслях творился полнейший сумбур. Он начинал видеть то, что сказал ему Эдгар о его деле, в контексте разговора с Кармен Инохос. Там была какая-то взаимосвязь, какая-то ниточка, но он никак не мог ее нащупать.

Босх допил пиво и решил, что третья бутылка будет уже лишней. Он подошел к одному из шезлонгов и уселся, задрав ноги на ограждение террасы. Ему очень хотелось покоя. Душевного и физического. Он вскинул глаза и увидел, что заходящее солнце окрасило облака в оранжевый цвет. Они походили на раскаленную лаву, медленно растекающуюся по небу.

Прямо перед тем, как он провалился в полудрему, сквозь эту лаву пробилась одна мысль.

Или все имеют значение, или никто. И тогда, в это последнее мгновение ясности на грани между сном и явью, он понял, что это была за связующая ниточка, которая промелькнула в его мыслях. И осознал, в чем заключается его миссия.