Читать книгу World of Warcraft: Вол’джин. Тени Орды - Майкл О. Стэкпол - Страница 9

Монахи не требовали, чтобы Вол’джин позволил человеку себя лечить, ибо тролль этого бы не потерпел. Он не чувствовал враждебности в той настойчивой расторопности, с которой пандарены его мыли, перевязывали раны, меняли белье и кормили. Лишь отметил, что монахи присматривали за ним по очереди в течение суток, после чего уходили на два дня и только потом возвращались к своим обязанностям. После трех дней заботы о нем они исчезали совсем и больше не появлялись у его постели.

Тажаня Чжу он замечал лишь изредка, но был уверен: старый монах наблюдает за ним издали гораздо чаще, чем видит Вол’джин, да и видит он его только тогда, когда этого хочет сам настоятель. Вол’джину казалось, что народ Пандарии очень похож на свой мир – все окутаны туманом, не скрывающим лишь малую часть. Хотя эту же черту можно было заметить и в Чэне, в сравнении с изощренной сложностью монахов хмелевар казался воплощением ясного дня.

Так Вол’джин проводил много времени, наблюдая и решая, что открыть о себе. Его горло зажило, но из-за рубца говорить было трудно и немного больно. Хотя пандарены могли этого и не замечать, в языке троллей всегда присутствовали мелодичные переливы – а шрамы это отняли. «Если способность общаться – признак жизни, то убийцы вполне справились со своей задачей». Темный охотник лишь надеялся, что его голос все еще узнает лоа – который оставался тихим и далеким после того, как Вол’джин начал восстанавливаться.

Он смог заучить несколько слов на языке пандаренов. То, что у них как будто было припасено по полдюжины слов для всего вокруг означало, что Вол’джин мог выбрать то, которое удавалось произносить с минимальным неудобством. Однако такое обилие слов усугубляло трудность познания их расы. В языке были нюансы, которые никогда не понять чужаку, и пандарены могли с их помощью скрывать свои истинные намерения.

Вол’джин хотел бы преувеличить свою физическую слабость в общении с человеком, но это было ни к чему. Хотя Тиратан был высок по человеческим меркам, он не отличался массивностью людей-воинов. Более гибкий, с небольшими шрамами на левом предплечье и мозолями на пальцах правой руки, выдававшими в нем охотника. Белые волосы его были короткими, и он оставлял их распущенными. Человек ухаживал за усами и бородкой, тоже белыми и появившимися недавно. Носил он простое одеяние послушника – домотканое и бурое, да еще скроенное на пандарена, так что на Тиратане оно висело мешком. И все же оно не было слишком широким – Вол’джин подозревал, что балахон шили для самки пандарена.

Хотя монахи не дали человеку ухаживать за телом Вол’джина, они требовали от него стирать одежду и белье тролля. Человек согласился без роптаний и лишних слов и работал безупречно: вещи приносили без единого пятнышка, а иногда – пахнущими целебными травами и цветами.

И все же Вол’джин отметил два момента, которые говорили об опасности человека. Большинству, чтобы доказать эту мысль, хватило бы и того, что он уже видел: мозоли, тот факт, что человек выжил и остался без большого количества шрамов. Но Вол’джину не нравились его быстрые зеленые глаза, то, как человек поворачивался на звук и как мгновение молчал перед тем, как ответить даже на самый простой вопрос, – все это говорило о невероятной наблюдательности. Не самая редкая черта для людей его рода занятий, но столь яркая лишь в тех, кто овладел своим мастерством в совершенстве.

Другой чертой, проявившейся в человеке, было терпение. Пока Вол’джин не понял, что его попытки бесплодны, он раз за разом совершал простые ошибки, чтобы усложнить человеку работу. Например, ронял ложку и размазывал еду по одежде для пятна побольше, – но это не тревожило человека. Вол’джин даже сумел на какое-то время спрятать пятно, чтобы оно въелось в ткань, но халат все равно вернулся чистым.

Это терпение проявлялось в том, как человек обращался с собственной раной. Хотя одежда скрывала шрамы, человек хромал – его не слушалось левой бедро. Каждый шаг наверняка приносил ему невероятную боль. Тиратан не мог скрыть все свои невольные гримасы, хотя его усилия сделали бы честь и Тажаню Чжу. И все же, каждый день, пока солнце медленно ползло за горизонт, человек выходил на тропу к вершине горы у монастыря.

После того как Вол’джина покормили, он сел в постели и кивнул пришедшему человеку. Тиратан принес с собой плоскую игральную доску в клетку и две цилиндрические емкости – красную и черную, – каждая с круглой дыркой посреди крышки. Человек поставил их на прикроватный столик, затем взял стул у стены и сел.

– Ты готов к дзихуи?

Вол’джин кивнул. Хотя они знали имена друг друга, они ни разу ими не воспользовались. И Чэнь, и Тажань Чжу говорили, что человека зовут Тиратан Кхорт. Вол’джин предполагал, что человеку сообщили и о его личности. Если тот и затаил враждебность, виду он не подавал.

«Он наверняка знает, кто я».

Тиратан взял черный цилиндр, свернул крышку, и высыпал содержимое на доску. Двадцать четыре кубика застучали и затанцевали на коричневой бамбуковой поверхности. На каждом виднелся красный символ на черном фоне: с точками, для обозначения количества шагов, и стрелкой, для обозначения направления. Человек разложил их в четыре группы по шесть, чтобы не ошибиться в пересчете, затем собрался смахнуть обратно в стакан.

Вол’джин постучал по одной грани.

– Эта.

Человек кивнул, а затем на неуверенном пандаренском подозвал монахиню. Они быстро заговорили – человек с запинками, а пандаренка так, будто баловала дитя. Тиратан склонил голову и поблагодарил.

И вновь обернулся к Вол’джину.

– Этот символ – корабль. Грань – брандер, – Тиратан положил кубик так, чтобы пандаренский символ правильно лежал перед Вол’джином. Человек повторил слово «брандер» на идеальном зандалийском и на мгновение поднял взгляд – достаточно быстро, чтобы уловить реакцию Вол’джина.

– Тернистая долина. Твой выговор.

Человек указал на кубик, не обращая внимания на замечание.

– Брандер – очень важная фигура для пандаренов. Она может уничтожить что угодно, но при этом уничтожается сама. Ее убирают из игры. Мне говорили, некоторые игроки сжигают фигуру. Из шести кораблей в твоем флоте брандером может быть только один.

– Спасибо.

Дзихуи воплощало многое из пандаренской философии. У каждого кубика – шесть граней. Каждый игрок может двигать фигуры так, как обозначено на верхней грани, и атаковать, либо сменять грань, а затем либо двигаться, либо атаковать. Еще можно было взять кубик и бросить, выбрав грань случайно, а затем вернуть в игру. Это был единственный способ получить брандер.

Что интересно, игрок мог решить вообще не двигаться, а рискнуть достать из стакана новую фигуру. Стакан встряхивали и переворачивали. Первое, что выпадало, помещалось в игру. Если выпадали два кубика, второй убирали из игры, а противной стороне позволялось достать новую фигуру без штрафа.

Дзихуи была игрой, поощрявшей вдумчивость и в то же время включавшей импульсивность. Планирование уравновешивалось случаем, и все же за случай могли наказать. Проиграть врагу с бо́льшим количеством фигур на доске не было страшным поражением. Уступить более сильной позиции вне зависимости от фигур в игре не считалось бесславным поражением. Хотя целью игры было устранить все вражеские фигуры, играть до этого момента считалось неприличным и даже грубым. Обычно один игрок обнаруживал, что его обошли, и сдавался, хотя некоторые полагались на случай, чтобы переломить ход игры и прийти к победе.

А играть до пата, чтобы силы оказались в балансе, считалось величайшей победой.

Тиратан вручил Вол’джину красный стакан. Каждый взял по полудюжине кубиков, разместив в центре последнего ряда поля двенадцать на двенадцать. Выбрали на них самое низкое значение и расставили друг против друга. Затем каждый вытряхнул еще по кубику и сравнил, кому попалась фишка с более высоким достоинством. Тиратан обошел Вол’джина, так что он ходил первым. Последние кубики вернулись в стаканы – и они приступили к игре.

Вол’джин сдвинул вперед фигуру.

– Твой пандаренский. Хорош. Лучше, чем они знают.

Человек поднял бровь, не отрывая взгляда от доски.

– Тажань Чжу знает.

Вол’джин изучил доску, заметив начало обходного маневра человека.

– Выслеживаешь. Его?

– Уклончив, но силен, когда хочет это показать. – Человек прикусил ноготь. – Интересный выбор по перенаправлению лучника.

– Как и твой ход. С воздушным змеем, – Вол’джин не сомневался в самом ходе, но его похвала заставила Тиратана снова бросить взгляд на фигуру. Он всмотрелся в нее, что-то выискивая, затем глянул на стакан.

Тролль этого ожидал. Он вытряхнул кубик, который закрутился и со стуком остановился. Брандер. Он поместил его бок о бок с лучником, усилив фланг. Баланс игры сдвинулся – не в пользу кого-либо из игроков, а просто в этой части доски.

Тиратан добавил еще одну фигуру – воина, который выпал не на самую свою мощную грань, но все равно оказался достаточно силен. Рыцари, передвигавшиеся далеко, быстро вышли с другого фланга. Тиратан играл стремительно, но без спешки.

Вол’джин снова взял стакан, но человек схватил его за руку.

– Не надо.

– Убери. Руку. – Пальцы Вол’джина напряглись. Стисни он сильнее – и стакан треснет. Всюду разлетятся кубики и щепки. Хотелось закричать на человека, спросить, как он смел коснуться темного охотника, вождя Черного Копья.

«Ты знаешь, кто я?»

Но он не стиснул. Потому что его рука не могла сжаться сильнее. На самом деле даже это краткое напряжение сил истощило возможности его мускулов. Хватка уже ослабевала, и только рука человека не давала стакану упасть на доску.

Тиратан раскрыл вторую ладонь, чтобы развеять любой намек на враждебность.

– Я должен учить тебя этой игре. Тебе не нужно доставать еще кубик. Позволь я тебе достать, я бы победил, а твоя ошибка подняла бы важность моей победы.

Вол’джин изучил кубики. Черный воин с переменой грани мог сокрушить его военачальника. Брандеру придется вернуться, чтобы ответить на эту угрозу, но при этом он попадет в область поражения воздушного змея Тиратана. Обе фигуры будут уничтожены, предоставив воину и кавалерии возможность смять этот фланг справа. Даже лучший кубик из стакана, упади он правильно, не спасет положение. Если усилить правый фланг, человек возобновит атаку на левом. Если усилить левый – падет правый.

Вол’джин выронил стакан в руку Тиратана.

– Спасибо. За мою честь.

Человек поставил стакан на стол.

– Я знаю, что ты делал. Я бы победил, но я бы победил ученика, которому позволил совершить страшную ошибку. Так что победил бы ты. И ты победил – потому что заставил меня действовать по твоей прихоти.

«А должно быть как-то иначе, человечье отродье?» – Вол’джин прищурился.

– Ты выиграл. Ты меня разгадал. Я проиграл.

Тиратан покачал головой и вернулся на место.

– Тогда мы оба проиграли. Нет, это не игра слов. Они наблюдают. Я разгадал тебя. Ты разгадываешь меня. Они разгадывают нас обоих. Они смотрят, как мы сыграли и как играем друг с другом. А Тажань Чжу разгадывает их всех и то, как они разгадывают нас.

По спине Вол’джина пробежал холодок. Он кивнул. Тролль надеялся, что этот момент останется незамеченным, но он знал, что Тажань Чжу обратит внимание. Впрочем, достаточно уже того, что человек заметил, и на миг два чужака объединились.

Голос Тиратана упал до шепота, пока он собирал кубики обратно в стаканы:

– Пандарены привыкли к туману. Они видят его насквозь и сами невидимы в нем. Они стали бы ужасной силой, не будь так уравновешены и озабочены балансом. В нем они обретают мир и покой и – по уважительной причине – не торопятся этого мира лишиться.

– Они наблюдают. Следят за нашим балансом.

– Им бы хотелось увидеть в нас баланс, – Тиратан покачал головой. – С другой стороны, возможно, Тажань Чжу хочет знать, как разбалансировать нас настолько, чтобы мы уничтожили сами себя. И я боюсь, что это знание дастся ему слишком просто.

Той ночью видения насмехались над Вол’джином. Он оказался среди бойцов, и знал каждого из них. Темный охотник собрал их для последнего нападения на Залазана, чтобы покончить с его безумием и освободить острова Эха для Черного Копья. Каждый из бойцов перенял свойства кубика дзихуи, грани с максимальной силой. Брандера среди них не оказалось, но это не удивило Вол’джина – брандером был он сам, но еще не перевернутым до значения максимальной силы. Этот бой, хоть и отчаянный, был не тем, где он уничтожит сам себя. При помощи Бвонсамди они сразят Залазана и отобьют острова Эха.

Кто ты такой, тролль, чтобы помнить об этом героическом побоище?

Вол’джин обернулся, услышав стук кубика, ложившегося новой гранью. Он почувствовал себя пойманным в этом кубике, пусть и прозрачном, и с изумлением увидел, что ни на одной его грани не обозначено достоинство.

Я Вол’джин.

В сером мире из кружащихся туманом стен материализовался Бвонсамди.

И кто такой этот Вол’джин?

Вопрос потряс его. Вол’джин из видения был предводителем Черного Копья – но его больше нет. Возможно, вести о его гибели еще не достигли Орды, но скоро достигнут. В глубине души Вол’джин надеялся, что его союзники задержатся, и Гаррош лишний день будет сомневаться в успехе своего плана.

Но это не отвечало на вопрос. Он больше не предводитель Черного Копья, если говорить по правде. Возможно, собратья когда-нибудь признают его вновь, но сейчас Вол’джин не мог отдавать приказы. Его племя будет сопротивляться Гаррошу и любым попыткам Орды его покорить, но в отсутствие своего вождя может прислушаться к послам, предлагающим защиту. Возможно, он уже их потерял.

«Кто я?»

Вол’джин содрогнулся. Хотя он считал себя лучше Тиратана Кхорта, человек хотя бы стоял на ногах и не носил балахон больного. Человека не предал соперник, не наслал на него убийц. Человек явно перенял некоторые обычаи пандаренов.

И все же Тиратан колебался, когда не стоило этого делать. Отчасти он играл, чтобы пандарены его недооценивали, хотя Вол’джин видел человека насквозь. Но другие моменты – например, когда он заколебался после комплимента Вол’джина его ходу, – они были настоящими.

«А не те, какие человек позволяет себе показывать».

Вол’джин поднял взгляд на Бвонсамди.

Я есть Вол’джин. Ты знаешь, кем я был. Кем я буду? Этот ответ может найти лишь Вол’джин. И пока что, Бвонсамди, этого достаточно.