Читать книгу Страшная история - Майкл Терри - Страница 5

(август 1978)

Я вхожу в гостиную и некоторое время с тоской в глазах смотрю на пианино, за которое давным-давно не садилась. Мама очень хотела, чтобы я освоила игру на фортепиано и приобрела его когда-то специально для этого. Я даже успела выучить азы нотной грамоты и подвала большие надежды, однако планам мамы не суждено было сбыться и после ее смерти я забросила обучение, потому что папа был против и считал музыку пустой тратой времени и денег. Он категорически запрещал мне садиться за инструмент, и я имела возможность играть на нем только в то время, когда его не было дома. Со временем я все реже и реже садилась за него и теперь оно простаивает в гостиной, выполняя роль дополнительной полки, уставленной старыми книгами и бронзовыми статуэтками.

Я подхожу к инструменту и кладу ладонь на его теплую, покрытую лаком гладкую поверхность. Я очень хочу сыграть на нем какую-нибудь веселую мелодию в какой-нибудь прекрасный день… Но только не сейчас. Не в это тяжелое время. Сначала у папы началась эта страшная болезнь, а через несколько месяцев после этого я, находясь за рулем своего автомобиля и торопясь домой из магазина, не справилась с управлением и вылетела на обочину, где сбила восьмилетнего мальчика – Вилсона Берри.

Он погиб.

Следствие тянется уже почти полгода, и сейчас мой автомобиль находится на специальной экспертизе, которая сделает окончательное заключение, была ли в смерти ребенка моя вина или причиной аварии стала техническая неисправность машины. На данном этапе следствия полицейские, опросив свидетелей, пришли к выводу, что я не превышала ограничения скорости, установленной на той улице, о чем они уведомили судью во время последнего заседания, и дело получило новый оборот.

На днях состоится очередное, хотелось бы верить, последнее заседание, которое поставит точку в этом деле. Если я буду признана виновной, то меня посадят в тюрьму, а если нет… Если нет, то я продолжу присматривать за папой.

Не знаю, что для меня лучше, поэтому полностью полагаюсь на судьбу и волю всевышнего. Пусть будет так, как будет. Я не боюсь тюрьмы и всецело отдаю себе отчет в том, что должна понести суровое наказание за смерть ребенка, но и за папу я тоже сильно переживаю. Интересно, кто будет присматривать за ним, если меня упекут за решетку? Скорее всего, ему, все же, придется согласиться на сиделку из частной клиники. Но я бы очень хотела, чтобы он провел свои последние минуты рядом с родной дочерью, а не посторонней женщиной…

Я очень устала.

От всех событий, которые навалились на мои хрупкие плечи за последний год.

Я снова с грустью смотрю на пианино и нежно глажу его приятную на ощупь поверхность. Я обязательно сыграю на нем в какой-нибудь прекрасный день, который, разумеется, наступит еще очень и очень нескоро.

Когда-нибудь.

Но не сейчас.

Несмотря на подавленное настроение, от этих мыслей мне становится немного легче, и легкая улыбка касается моих губ. Я наклоняюсь, целую верхнюю крышку пианино и, едва слышно, шепчу ему:

– Я совсем позабыла о тебе… Прости меня, друг. Жаль, что нам совсем не удается видеться.

– Оби! – кричит папа сверху и с силой барабанит костылем по деревянному полу, вырывая меня из размышлений. – Где тебя носит, будь ты проклята, мать твою! Тащи сюда свою паршивую никчемную задницу и подмети в моей комнате, бесполезное ты существо!

– Иду, – шепчу я, зная, что папа не слышит меня, еще раз с любовью оглядываю пианино, а потом устремляюсь из гостиной. Поднимаясь по лестнице, я отчетливо слышу, как папа бормочет себе под нос проклятия в мой адрес, но это не пугает меня, ведь я давно привыкла к подобному обращению. Входя в комнату, я лишь вздыхаю и принимаюсь за уборку.

– Неудивительно, что ты лишилась работы, – слышу я за спиной его полный презрения голос. – Кто захочет связываться с медлительной курицей, на которую нельзя положиться, если даже я не могу толком разобрать, пытаешься ли ты помочь мне или намереваешься убить.

Я лишилась работы только потому, что начала ухаживать за папой и он прекрасно знает об этом, поэтому нет никакого смысла вступать с ним дискуссию и напоминать об этом. Я молчу и продолжаю подметать пол.

– Как же медленно ты все делаешь! – снова хрипит он после недолгого молчания. – Или, может быть, ты думаешь, что человек, давший тебе жизнь и вырастивший тебя, не заслуживает должного ухода и внимания? Может быть, тебе на самом деле вообще наплевать на меня, и ты просто ждешь, когда я сдохну, чтобы прибрать к своим поганым рукам дом и денежки на моих счетах?

– Мне не наплевать, папа… Как ты можешь говорить так…

– А как еще объяснить твою медлительность и нерасторопность?

Я делаю глубокий вдох, напоминая себе, что лучше молчать и сохранять спокойствие. У папы страшная болезнь, он измучен ею и вымещает свои страдания на том, кто рядом, то есть, на мне. Думаю, это вполне естественно и поддается логическому объяснению. Вымещая на ком-то свою переполняющую душу злобу, обижая его, делая ему больно, каждый из людей испытывает облегчение от того, что другому тоже стало плохо. Люди радуются смертям и неудачам богатых успешных людей и люди не умеют искренне радоваться успехам соседа, у которого яблони плодоносят лучше, чем свои собственные. Они будут улыбаться такому соседу в лицо, а сидя у себя дома за кухонным столом от всего сердца начнут проклинать его, называть выскочкой и желать горя. Мать ребенка-инвалида никогда не будет радоваться тому, что у соседей растут здоровые и крепкие дети, это печальный закон, по принципу которого живет всё человечество. Не многие из людей справляются со своей злобой самостоятельно, ведь если бы каждый из нас умел делать это, то в мире не было бы ни убийств, ни войн, ни зависти, ни ненависти.

– Мне очень жаль, что так вышло, папа, – отвечаю я. – Прости меня, пожалуйста, я постараюсь больше не допускать оплошностей.

Я жду, что он снова начнет ругаться, но он отворачивается к стене и вздыхает, позволяя мне продолжить уборку.

– Надеюсь, ты понимаешь, – продолжает он, не поворачиваясь, – почему именно с тобой произошла авария, в которой ты убила ни в чем не повинного мальчика. Ты – криворукая тупая корова, в этом твоя проблема. Я вырастил криворукую тупую корову, как ни пытался вырастить достойного человека. А может… Может ты специально направила на него автомобиль?

– Не говори так, – молю я его, чувствуя, что сейчас расплачусь.

– Бьюсь об заклад, – продолжает он, не обращая внимания на мою просьбу, – ты наслаждалась видом того, как он доживал последние секунды своей короткой жизни, извиваясь на асфальте в агонии.

Папа поворачивается и пристально смотрит на меня желтыми, налитыми кровью глазами, в которых пылает абсолютная ненависть. Я давно привыкла к этому взгляду, но он, по-прежнему, причиняет мне сильную душевную боль.

– Я прав? Тебе нравится смотреть на страдания людей? – он сплевывает прямо на пол. – В этом дело? Ты грязная извращенка, которой доставляют удовольствие муки родного отца? Так ты платишь мне за то, что я вырастил тебя?

– Конечно, нет, – отвечаю я, чувствуя, как сильно дрожат пальцы рук. – Я хочу помочь тебе и…

– Как его звали, напомни? – резко обрывает он меня. – Мальчика, которого ты убила?

Я слегка вздрагиваю, понимая, что ему абсолютно наплевать на имя убитого мной мальчика, ему просто нравится пытать меня, ведь именно таким образом он успешно борется с собственной болью, видя, что страдает не один.

– Его звали Вилсон, – спокойно отвечаю я, хотя моя душа разрывается в клочья прямо внутри меня, и чувствую боль в сердце, сопровождаемое сильным головокружением. – Вилсон Берри.

Я замолкаю и замираю, вспоминая тот ужасный момент, когда выбралась из искореженного автомобиля и увидела пульсирующее в агонии тело Вилсона Берри, отброшенное к центру проезжей части.

– Когда состоится следующее заседание? – хрипит отец, снова сплевывая на пол серую слюну с примесью желчи.

– На следующей неделе. Во вторник.

– Теперь уже недолго, – ухмыляется папа. – Как ты думаешь, надолго тебя закроют?

Я молчу, с трудом сдерживая слезы.

– Бедный маленький Вилсон Берри, – продолжает ухмыляться папа. – То, что ты сделала с ним – убийство! Ты – убийца! Преступник! Ты вполне заслуживаешь электрический стул! Нет, нет, думаю, будет лучше, если тебя запрут за решетку на всю твою оставшуюся проклятую, жалкую, никчемную жизнь!

Слезы текут из моих глаз, но я продолжаю подметать…