Читать книгу Всадник без головы - Майн Рид - Страница 7

Холмистые участки прерии с дубовыми и ореховыми рощами представляют собой удивительно живописные места. Река, называемая тут «Ореховой», принимает в себя сотни речушек и ручейков и, в свою очередь, дает жизнь буйной зелени. Местами лес, растущий по берегам, переходит в густые заросли кустарников акации, агав, всевозможных кактусов; там встречаются даже экзотический сагуаро и древовидная юкка. Все это переливается красками и благоухает, когда наступает пора цветения. Сам лес произрастает на плодородной известково-черноземной почве, и здесь можно видеть все оттенки зелени, которые дают вязы, тутовые деревья, индейское мыльное дерево, кипарисы, тополя… Хрустальная вода отражает сапфировую синеву неба, не замутненную облаками.

Никто в этих местах еще не жил оседло; одни индейцы из племени команчей пробирались по запутанным лесным тропам, и то лишь верхом. Неудивительно, что дикие звери и птицы, бабочки и пчелы, змеи, тарантулы и скорпионы избрали эти девственные места своим пристанищем.

И здесь же, на сочных пастбищах прерии, обитали мустанги – прекрасные, благородные и умные дикие лошади. За ними охотился человек, стремясь укротить мустанга и превратить дикое животное в своего верного помощника и друга. Морис Джералд был одним из тех одержимых мустангеров, для которых неодолимая привязанность к лошадям стала делом жизни…

На берегу Аламо, быстрого и чистого притока реки Рио-де-Нуэсес, стояло одинокое жилище – из тех, каких немало в Техасе. Оно больше походило на хижину и было построено из расщепленных пополам стволов юкки, вбитых в землю, с кровлей из узких листьев этого же гигантского растения. Щели между жердями, в отличие от построек западного Техаса, были не замазаны глиной, а завешены изнутри лошадиными шкурами, закрепленными не гвоздями, а шипами одного из мексиканских видов кактусов. Природного строительного материала на обрывах над рекой и в долинах было вдоволь. Незамысловатый дом, укрытый от посторонних взглядов, прятался в тени деревьев на небольшой поляне у самой реки. Кроме двери, также обтянутой лошадиной шкурой, в нем не было других отверстий, и лишь в кровле виднелась труба небольшого очага, сложенного из камней у одной из стен.

Навес с тыльной стороны жилища был покрыт теми же листьями, что и крыша. Пространство вокруг навеса окружала невысокая изгородь из жердей, прикрученных растительным волокном к стволам соседних деревьев. Такой же изгородью был обнесен и участок леса, расположенный между домом и отвесным берегом реки. Земля, изрытая множеством копыт и местами плотно утоптанная, предназначалась для корраля – специального загона для мустангов. Сейчас в коррале находился десяток лошадей, недавно пойманных, порывистых, напуганных неожиданной неволей, с дикими глазами.

Убранство хижины было не лишено уюта. Мебель достаточно простая: кровать – обтянутые лошадиной шкурой козлы, два самодельных табурета и грубый стол, сколоченный из горбылей юкки. В углу располагалось что-то вроде второй лежанки. Совершенно неожиданными в этой скромной обстановке выглядели полка с книгами, перо, чернила, почтовая бумага и газеты на столе. Некоторые вещи были словно из другого мира: сундучок, обитый тисненой кожей, дорогое двуствольное ружье, серебряный кубок чеканной работы, охотничий рог и серебряный свисток. Прочее – предметы кухонной утвари, преимущественно жестяные, да большая бутыль в ивовой плетенке с содержимым, надо полагать, более крепким, чем вода из Аламо. Кроме того, здесь находились мексиканское седло с высокой лукой, уздечка с оголовьем из плетеного конского волоса, такие же поводья, пара видавших виды серапе и несколько мотков тонких сыромятных ремней. Это было жилище охотника за мустангами.

Сейчас посреди комнаты вольготно расселся грузный человек, который никак не мог быть хозяином этого дома, и уж тем более мустангером. Лукавое лицо его выражало мнимые покорность и терпение, свойственные всем слугам. На этом толстяке с давно нечесанной копной рыжих волос был странноватый костюм – потертая вельветовая охотничья куртка с большими карманами на груди и плисовые штаны с гетрами. Грубая коленкоровая рубаха с небрежно повязанным на шее красным платком и ирландские башмаки дополняли наряд. Фетровая шляпа с обвисшими полями была небрежно брошена на стол.

О том, что мужчина несомненно ирландец, свидетельствовали не только башмаки, но и его чудовищный выговор. Время от времени он обращался к большой собаке, лежавшей на подстилке у тлеющего очага, уткнув влажный нос в золу. Казалось, животное отлично понимает речи собеседника: полузакрыв глаза, собака глубоко вздыхала и зевала во всю пасть, показывая внушительные клыки.

– Что, Тара, сокровище мое, – спрашивал толстяк, – хочешь домой? Небось, была бы рада побегать во дворе замка по чистым плитам! И кормили бы тебя там как положено, а то, глянь-ка на себя: кожа да кости… Мне и самому туда ох как охота! Но как знать, когда молодой хозяин надумает вернуться в родные места… Эх! Ну, да ничего: наш господин собирается в поселок, обещает и нас с тобой прихватить. Черт возьми! Скоро три месяца, как я не был среди людей… Уж и повеселимся мы тогда! Верно, Тара?

Собака подняла голову и, казалось, насмешливо фыркнула.

– Самое время промочить горло, – ирландец покосился в сторону бутыли. – Только вот там и осталось-то всего на два пальца… Да и нехорошо это, пить без спросу, как ты считаешь?

Тара отвернула от него морду.

– Осуждаешь? Твое право… – Толстяк поднялся. – Особой беды, думаю, не будет, если я выну пробку из бутыли и малость ее нюхну…

Он воровато приблизился к бутыли, пару раз оглянувшись на дверь и как бы борясь с соблазном, протянул и тут же отдернул пухлую руку.

– Каплю… да ладно… неужто это грех – смочить самый кончик языка? – Послышалось бульканье убывающей жидкости – у ирландца, видно, пересох не только язык, но и вся гортань.

Причмокнув с удовлетворением, он заткнул бутыль, вернул на место и снова уселся на свой табурет.

– Тара! Это ты ввела меня в искушение. Но смотри – не говори хозяину! Все равно в форте он пополнит запас… И что это мистера Мориса так тянет в поселок? Говорит, что отправится туда, как только добудет крапчатого мустанга. Поклялся, что рано или поздно его поймает… Тихо! Кто там?

Собака вскочила с подстилки и с лаем бросилась к двери. Снаружи прозвучал громкий возглас:

– Фелим! Ты куда запропастился?

– А вот и молодой хозяин, – пробормотал ирландец, поспешно поднимаясь, берясь за шляпу и направляясь следом за Тарой к выходу.