Читать книгу Каким я был - Мег Розофф - Страница 9

Моя унылая жизнь начала сворачивать с накатанной дорожки. В то время я не умел удивляться преходящей природе отчаяния, но сейчас, постарев, я вижу, как мало надо, чтобы круто изменить судьбу – к добру ли, к худу. Случайное событие или мысль. Другой человек. Мечта о другом.

В нашей тесной спальне с осыпающейся штукатуркой, где все стены были заклеены вырезанными из газет фотографиями кинозвезд и футболистов, я хранил свою новую жизнь в секрете – насколько это было возможно.

– Ты откуда?

Риз, как всегда, любопытничает.

– От верблюда.

С какой стати я должен ему докладывать? Гиббон сделал неприличный жест. Барретт подавил смешок. Я закрыл глаза и мысленно превратил всех троих в маленьких мышек.

Бумажный пакетик, брошенный Гиббоном, долетел до моей кровати и лопнул. Запахло тухлятиной, я увидел длинный гибкий хвост. Под радостные завывания этих идиотов я осторожненько подхватил пакет и выбросил в коридор, целясь в дверь напротив. Проснувшись под утро, я выдрал из тетрадки Гиббона заданный на прошлой неделе перевод, бесшумно спустился по пяти лестничным пролетам в туалет, использовал странички по назначению и спустил воду. С пяти до шести я спал как младенец.

На следующий день была назначена встреча с воспитателем – прошла половина семестра, пора оценить прогресс новичков, ведь мы славимся своей отеческой заботой об учениках. Я отвечал на все вопросы в стиле, который должен был удовлетворить Клифтон-Могга и показать, что я обжился и привык. Он рассеянно кивал, пока я перечислял мириады малоприятных эпизодов, случившихся за первые шесть недель моего пребывания в школе. Потом он пошлет моим родителям любезное письмо, что я уже втянулся в школьную жизнь, – за свою долгую, заурядную карьеру он писал такие письма, наверно, уже сто тысяч раз.

А что, я действительно втянулся.

Через два дня после третьей встречи с Финном я сразу же после уроков рванул на школьном автобусе в город.

Купил в газетном киоске таблицу приливов, потом старательно выкинул накопленные за месяц карманные деньги на покупку припасов. Если верить таблице, пик отлива ожидался в четыре часа, так что я сел в автобус, вернулся в школу, дождался у ворот, пока все разошлись, и помчался к берегу. Кроме поездок в город на дневном автобусе, нам теоретически разрешалось покидать территорию школы только с письменного дозволения нашего воспитателя. Но пулеметов на башнях и прожекторов пока не установили, так что соблюдение этого правила было практически невозможно проконтролировать.

Опасаясь показываться на дороге, я выбрал параллельную тропу, прячущуюся за деревьями. Пока я шел до пляжа, сильно похолодало и почти стемнело. Таблица приливов не соврала, и я прошел по дамбе, по влажному песку при последних отблесках розового вечернего света. Я вычислил, что у меня в запасе добрых два часа, пока вода снова поднимется.

Невозможно было не оступиться в потемках, я намочил низ серых форменных брюк, пока добирался до хижины Финна. В окнах – ни огонька. Я постучался. Ожидая ответа, я глядел на море, слушал глухой рокот волн. Неуютно было в этом пустынном месте. Равномерно серое небо плавно перетекало в море, линия горизонта исчезла. Не было ни верха, ни низа, ни прошлого, ни будущего. Если бы не дальняя тень корабля, везущего уголь из Ньюкасла, можно было подумать, что сейчас семнадцатый век. Или седьмой. Ни оранжевого зарева, какое бывает над большим городом, ни шума машин, ни света уличных фонарей. Я вспомнил, что читал о найденной тут стеле, и задумался о людях, которые привезли тяжеленный камень из Нортумберленда, погрузили на лодку, перевезли на остров и установили вертикально во славу святого Освальда. Я представил себе их лодки, пришвартованные к берегу, костры, разожженные возле наскоро построенных хижин, яркие звезды над головой. Близость этих людей тревожила меня, их жизни виделись такими же реальными, как моя собственная. Под ногами, казалось, валялись обломки саксонских горшков для приготовления пищи, кости животных, обрывки шерстяных плащей.

Вот бы прыгнуть в море и уплыть от настоящего!

Никакого ответа.

Я снова постучался, на этот раз сильнее. Где же он? Что мне теперь делать? Я постоял немного, потом как можно тише нажал на щеколду и открыл дверь.

– Финн? – шепнул я, не решаясь позвать во весь голос.

Никакого ответа. В хижине было холодно и темно. Я ощупью добрался до печки, где-то здесь были спички, они нашлись в последнем месте, куда я заглянул (в закрытой жестянке из-под печенья). Я зажег спичку, оглянулся в поисках лампы, обжег пальцы, зажег другую, надеясь, что она не последняя, и сделал зарубку в памяти внести спички в следующий список покупок. Сперва я не увидел лампу, но рядом с печкой висел фонарь. Я залез на табуретку и сдернул его с крюка.

Слабый свет расплескался по хижине. Словно преступник, я чувствовал одновременно и вину, и восторг.

Пара штормовых фонарей стояла на окнах, еще один у печки, четвертый – на лестнице. Я зажег все, чтобы развеять ужасное одиночество этого места. И чтобы предупредить Финна – я не собирался напрыгивать на него из темноты, как грабитель.

Кладя на место спички, я задел стул, раздался грохот. Но среди кусков разбитого фарфора я обнаружил не лужицу, а круг замерзшего чая.

Время шло. Я сидел на топчане возле лампы, дрожал, тер руки и мечтал развести огонь. Но это был его дом, не мой. В любом случае я бы, наверно, и не сумел.

Выл ветер. Вода поднималась. Волны с грохотом разбивались о галечные отмели. Выстуженная хижина наполнялась призраками. Что я тут делаю? Где Финн? Я не знал, что и думать. Возможно, он у друзей. У него есть другие друзья? Это мне раньше не приходило в голову. В моих мечтах не находилось места для других отношений.

Я потопал, потом попрыгал, чтобы согреться. Потом взял одно из полосатых одеял, накинул на плечи, съежился на топчане в нише и, кажется, задремал под шум волн.

Разбудил меня звук отодвигаемой щеколды.

– Что ты тут делаешь? – спросил Финн.

Слова застряли у меня в горле. Заледеневшими пальцами я показал на сумку:

– Я тут кое-что принес.

Не дослушав, он отвернулся. Сердце у меня упало. Я-то воображал доверительный разговор с долгожданным гостем, слияние душ. Непринужденную беседу за чашкой черного чая на фоне заката, окрашивающего пляж в розовый и золотой. Пока получалось явно не то.

Финн засунул в печку щепки, дрова и растопку. По-прежнему спиной ко мне, поджег, дождался, пока огонь разгорится. Поленья дымились и потрескивали, огонь ревел. Я разглядывал его профиль, удивляясь, что он сразу меня не выгнал. Ищет подходящие слова? К глазам подступали жалкие слезы. Плакса несчастный.

Холод и молчание. Я мигал с нечеловеческой частотой и пытался придумать тему для разговора.

Финн по-прежнему не поворачивался ко мне.

Дрожащими руками я распаковал свои сокровища. Баранина на косточке, подтекающая кровью на упаковку, – прямо от мясника. Буханка зернового хлеба. Упаковка чая. Пинта молока. Банка повидла. Книжка, «Легенды дальних морей», спертая у Барретта. Разложил всю добычу и пожалел, что не принес чего-нибудь более экзотического – тут хорошо смотрелись бы одеяла тонкой шерсти и мягкие шерстяные носки, какое-нибудь редкое издание по истории Англии, парусник в бутылке. Золото, ладан, смирна.

Наконец он взглянул на меня:

– Не пойму, чего ты тут забыл?

Мое сердце остановилось. Ты нужен… Ты нужен… Ты нужен мне…

Я сбежал. В мокрой одежде, ночью, наперегонки с приливом, с глазами полными слез. Бежал всю дорогу назад, до настоящего дома, где мне и место.

– Глядите, кто пришел! – Гиббон, сидевший над заданием по истории, рад был такому повороту событий. Он явно настраивался на скучный вечер. – Ублажал старичка?

Риз в дальнем углу комнаты промолчал. Знал свое место. Барретт возле камина жарил хлеб на вилке. Кучка ворованного угля горела синим пламенем, но в комнате от этого теплее не становилось.

– Поди сюда, красавчик, дай нам тобой насладиться, – сказал Гиббон и первый рассмеялся над своей искрометной шуточкой.

Барретт вынул вилку из огня и приветственно махнул мне:

– Жми сюда!

Он сладострастно и призывно чмокнул.

Я молча смотрел на этих придурков. Потом оперся о стол Гиббона, потянулся к нему и сложил губы для поцелуя.

Он резко отпрянул, а я незаметно зацепил ногой ножку его стула и дернул вверх. Грохот и вой отвлекли Барретта, так что я успел добежать от стола до камина и бросить сочинение Гиббона прямо на угли. Дешевая бумага задымилась и через три секунды уже сгорела дотла.

Риз зажал рот рукой, чтобы не рассмеяться.

Я обогнул вопящего Гиббона (несмотря на впечатляющую шишку на затылке, он пытался на меня наброситься) и захлопнул дверь перед его носом. Не стоит повторять поток последовавшей за этим брани.

Гиббону пришлось ночевать в изоляторе. Я старался предсказать его следующий шаг. Залезть в башку Гиббону куда легче, чем в голову Финну, хотя с тараканами этого психопата Гиббона я бы предпочел дела не иметь. Через пару дней, когда запах тухлой рыбы начал преследовать меня на уроках, я почти его зауважал, хотя идея припахивала (буквально) более изощренным интеллектом Барретта. Гиббон скорее дал бы мне молотком по голове.

Килька была везде. В кровати, в ботинках, в фуражке, в куртке, в сумке с учебниками, в физкультурной форме. Чертовски удачный план – запах невозможно было вывести методами, доступными школьнику, а к тому времени, как наш воспитатель раскусил эту грязную игру, я успел заработать новое вонючее прозвище и соответствующую репутацию.

Целую неделю я только и делал, что все свободное время выуживал кильку из своих вещей. Но я не дурак жаловаться или доносить, и в конце концов вражда заглохла. Все это время Риз старался незаметно подбадривать меня кивками и улыбочками. Правда, я был ему за это благодарен. А когда я бродил за спортивными площадками или по лесу, он частенько шел на несколько шагов позади меня, как покорная индейская скво. Лучше всего было забраться внутрь старой живой изгороди из тисов и читать в этом надежном укрытии. Сыровато немного, но сыро было везде. Временами я был там почти счастлив и только изредка поддавался горю. Что я потерял? То, чего никогда не имел.