Читать книгу Вор - Меган Уэйлин Тернер - Страница 5

Наутро за мной пришли двое стражников и снова застали врасплох. Я-то думал, что путешествие, о котором говорил волшебник, начнется не скоро – ведь его надо тщательно спланировать. А королевское одобрение получено не далее как этой ночью. Мои надежды, то взлетавшие, то падавшие, снова поникли – до меня дошло, что волшебник не сказал, далеко ли мы направимся. Может, всего на несколько миль. Но все равно я был рад освободиться от цепей.

На сей раз стражники сняли и наручники, и обруч с пояса, и кандалы с ног. Поэтому, когда мы шли по галерее вдоль длинной вереницы камер, на ходу ничто не звякало. Тишину нарушал лишь громкий топот – стражников, не мой – да скрип кожаных курток, которые они носили под стальными кирасами. Мы прошли через караулку к двери во двор, отделявший тюрьму от мегарона. Едва дверь приоткрылась, я мгновенно понял, что вчерашний свет ночных ламп не идет ни в какое сравнение с сиянием палящего солнца.

Близился полдень, и солнечные лучи отвесно падали прямо во двор. Со всех сторон их отражали бледно-желтые камни. Я взвыл, чертыхнулся, закрыл голову руками и согнулся от боли. Уж лучше бы сгореть на костре.

Забавная штука: со времен захватчиков в Саунисе поклоняются новым богам, но, если нужно хорошенько выругаться, вспоминают богов старых. Я взывал к каждому из них по очереди и повторил все проклятия, какие слыхал в нижнем городе.

– К богам собачьим, к богам собачьим! – завывал я, пока стражники, крепко держа за локти, тащили меня, совершенно ослепшего, вниз по лестнице. Я не мог оторвать ладони от глаз, ноги едва касались каменных ступенек.

Внизу ждал волшебник. Он велел мне взять себя в руки.

– И вас тоже к богам собачьим, – прохрипел я, не разжимая ладоней. Один из стражников тряхнул меня, и я чуть не обругал его тоже, но решил сосредоточиться на боли в глазах. Она угасала очень медленно, однако через несколько минут, отважившись чуть-чуть раздвинуть ладони и посмотреть вниз, я сквозь пелену кое-как различил мостовую. Я шмыгнул носом и утер слезы. Выждав полминуты, раздвинул ладони еще немного и попытался разглядеть, что делается во дворе. Спешить мне некуда.

Стоял дикий гвалт. Лошади громко цокали копытами по камням, волшебник орал на всех подряд. Неподалеку кто-то распаковывал седельные мешки и вытряхивал их содержимое прямо под ноги перепуганной лошади. Та всё норовила бочком-бочком отойти подальше от кучи барахла, а конюх под уздцы тащил ее обратно. Видимо, один из путешественников хватился, не забыл ли чего-нибудь. Волшебник, выругавшись еще крепче, отослал растяпу в замок искать потерю.

– Посмотри на скамье возле муфеля, – крикнул волшебник вслед удаляющейся фигуре. – Оно лежало там, когда я велел тебе упаковать. Болван, – буркнул он себе под нос.

Наконец болван вернулся, держа в руках небольшой кожаный футляр. Он бросил его в седельную сумку, потом стал запихивать обратно все, что недавно вытряхнул. Когда волшебник перестал кричать, а лошади успокоились, во дворе сразу стало тише.

Я все еще взирал на мир сквозь слезы, едва приоткрыв горящие веки. Пересчитал мутные силуэты во дворе. Отряд, похоже, небольшой, всего пять лошадей, зато у каждой позади седла тяжелый вьюк. Видимо, поход грозит затянуться. Вот и хорошо. Стоявший возле меня волшебник посмотрел на небо и сказал, ни к кому не обращаясь:

– А я-то собирался выехать на рассвете. Поль, – крикнул он, – усаживай ребят. А я погружу вора.

Он говорил обо мне словно о вещи, которую надо среди прочих запихнуть во вьючный мешок или, точнее, в седло. Мне это не понравилось. Волшебник подошел к лошади. Я увидел, как он взмахом подзывает меня, но не сдвинулся с места. Терпеть не могу лошадей. Знаю, многие считают их благородными грациозными животными, однако, как бы изящно лошадь ни выглядела издалека, не забывайте, что она при первом же удобном случае охотно наступит вам на ногу.

– Что? – наигранно удивился я.

– Иди садись в седло, бестолочь.

– Я?

– А кто же еще, болван!

Я опять не шелохнулся, и волшебник устал ждать. Он подошел, схватил меня за шиворот и поволок к лошади. Я уперся пятками в землю. Если уж мне и придется карабкаться на зверя в восемь раз меня крупнее, то сначала надо хоть продумать план.

Волшебник оказался очень силен. Он встряхнул меня раз-другой за шкирку, да так, что закружилась голова. Затрещала дешевая ткань. Его пальцы крепче стиснули мне шею.

– Поставь левую ногу в стремя, – велел он. – Я сказал, левую!

Я покорился, и двое конюхов, не дожидаясь, пока я приду в себя, подхватили меня и водрузили в седло. Очутившись наверху, я откинул волосы с глаз и огляделся. Когда сидишь в шести футах над землей, поневоле проникаешься чувством превосходства. Я пожал плечами и скрестил руки на груди, но зверюга подо мной шагнула влево, и пришлось расцепить руки и ухватиться за луку седла. Крепко держась, я ждал, пока усядутся остальные.

Когда все были готовы, волшебник направил своего коня к сводчатому проходу. Моя лошадка покорно двинулась следом, а остальные замыкали шествие. Мы проехали под вереницей дворцовых залов и коридоров, где я был не далее как ночью. Глаза получили недолгую передышку.

Нас никто не провожал. Никто не пришел пожелать нам счастливого пути, не гудели фанфары, не галдели толпы. Оно и к лучшему. Всего один раз я очутился в центре внимания галдящей толпы – когда меня судили. Мне тогда совсем не понравилось.

Мы выехали не через главные ворота мегарона, а через боковую калитку и очутились на узенькой улочке, по которой едва-едва могла пройти лошадь. Колени цеплялись за беленые стены домов по обе стороны переулка. Попетляв по лабиринту узких улочек, мы вышли на Священную дорогу и по ней проследовали к воротам старого города. Они были сложены из огромных камней в ширину больше моего роста. Говорят, их тоже построили древние боги.

Ворота были увенчаны массивной каменной перемычкой с двумя резными львами. Считалось, что они должны зарычать, если под ними проходит враг короля. Правда, за долгие века камень так выветрился, что изваяния уже мало походили на львов. С невысоких колонн друг на друга взирали потертые неразличимые чудища. Когда мы прошли мимо, они даже не пикнули.

Королевский путь был прямым и широким, он еще дважды пересек извилистую Священную дорогу и наконец вышел к порту. Изначально эту дорогу ограждали каменные стены, защищавшие важный для города маршрут. Но впоследствии Длинные стены были разобраны на камни, из которых к королевскому мегарону пристраивали одно крыло за другим, пока скромная однокомнатная цитадель не разрослась в четырехэтажный дворец.

На оживленной улице стук копыт наших лошадей утонул в извечном городском шуме. Близился полдень, и мы попали в самый разгар утренней суеты. Люди спешили закончить свои дела и поскорее удалиться под сень своих домов переждать послеполуденную жару. На дороге было всего несколько лошадей и очень много ослов. Люди передвигались кто пешком, кто в паланкинах на плечах у слуг. Купцы везли свой товар на телегах, а потом на осликах доставляли его по узким переулкам к задним дверям роскошных домов, чтобы там продать овощи кухаркам, полотно горничным или вино дворецким. Все толкались, шумели, кричали, и после неизменной гнетущей тишины я искренне наслаждался этим шумом и гамом.

Мы осторожно пробирались сквозь толпу, притягивая любопытные взгляды. Мои спутники были облачены в крепкую походную одежду. А на мне оставалось то, в чем я был в тюрьме. В те далекие времена, когда я приобрел свою тунику у купца в нижнем городе, она имела жизнерадостный желтый цвет. Мне он казался щегольским. Со временем она полиняла, стала грязно-коричневатой и сильно потерлась на локтях, а у воротника стараниями королевского волшебника зияла свежая прореха. Интересно, в чем я останусь, если он вздумает и дальше рвать в клочья мою одежду.

Мы пересекли сначала верхнюю часть Священной дороги, потом нижнюю, где стояли лучшие в городе магазины. Оглядевшись на перекрестке, я увидел паланкины и роскошные экипажи, ожидавшие своих благородных владельцев, удалившихся за покупками. В одной лавке за углом торговали только сережками, и я проводил ее тоскливым взглядом. Взглянуть бы хоть одним глазом на выставленный в витринах товар! Но мы были слишком далеко, а улицы слишком запружены. Нечего и думать.

Когда мы спустились в нижний город, народу на улицах стало меньше, люди разошлись по домам. Я тщетно высматривал хоть одно знакомое лицо. Хотелось сказать кому-нибудь, что я освободился, но мало кто останется на улице в такой зной. Добравшись до порта, мы повернули и поехали вдоль берега к южным воротам. Миновали сначала торговые корабли, потом причал с личными яхтами для рыбалки и приятных прогулок, потом королевские военные суда. Я считал пушки, привинченные к палубам, и так увлекся, что не сразу заметил Филоникеса.

– Филоникес! – закричал я, изогнувшись в седле. – Эй, Филоникес! – Больше я ничего сказать не успел: волшебник ухватил меня за руку и потащил прочь. Он пришпорил лошадь, и она пошла рысью, а вслед за ней и моя. Я оглянулся и увидел, как Филоникес исчезает за углом. Не знаю, заметил ли он меня. Волшебник еще раз свернул за угол, мы замедлили шаг, и нас догнали остальные четверо.

– Проклятье! – выругался волшебник. – Что ты тут затеял?

Я ткнул пальцем через плечо и изобразил недоумение:

– Фило – мой друг. Хотел поздороваться.

– Думаешь, каждому в городе надо знать, что ты работаешь на короля?

– А почему бы и нет?

– Ты, когда хочешь что-нибудь украсть, заранее объявляешь об этом на весь город? – Он на миг задумался. – Ты – да. А я не собираюсь.

– А почему бы и нет? – снова спросил я.

– Не твое дело. Держи язык за зубами, понял?

– Конечно, – пожал плечами я.

Мы снова тронулись в путь, и сгусток людей и лошадей, уже начавший собираться вокруг нас на узкой улице, рассеялся. Я наклонил голову, чтобы скрыть улыбку. Лошадь послушно трусила вслед за волшебником.

* * *

У южных ворот мы снова нырнули в прохладный туннель, на сей раз гораздо длиннее, чем в мегароне. Он шел под пологим земляным валом и новой городской стеной. Потом опять вынырнули на солнечный свет. Город, конечно, за стенами не кончался. Захватчики, народ деловитый и рассудительный, принесли городу процветание, и он давно выплеснулся за прежние границы. Мы ехали мимо красивых купеческих домов, чьи обитатели предпочли покинуть городскую тесноту. Над стенами, ограждавшими сады, покачивались цитрусы, инжир, миндаль. В тени деревьев прятались веранды. С высоты лошадиных спин мы могли украдкой заглядывать в частную жизнь, обычно скрытую от посторонних глаз. Я бы предпочел залезть на стену и присмотреть себе добычу. Мне не нравилось, что, едва глаз зацепится за что-нибудь интересное, как вся картина исчезает за темно-зеленой листвой апельсинового дерева.

За виллами потянулись фермы. По обе стороны от нас, насколько хватало глаз, раскинулись идеально ровные поля. Похоже, до самого подножия Гефестийских гор, видневшихся вдалеке, мы не встретим ни единого пригорочка. Где-то справа, в той стороне, где море, должна протекать река Сеперкия, но она не была видна даже с лошади. Я привстал в стременах. Вдали зеленела полоска деревьев – должно быть, она окаймляет берега, скрывая водную гладь. Через мгновение колени задрожали, пришлось снова сесть. Лошадь недовольно фыркнула.

– Не тяни за поводья, – посоветовал тот, что ехал справа.

Я поглядел на кожаные полоски, лежавшие в ладонях, и выпустил их совсем. Лошадка, видимо, и без меня знала, куда идти. Мимо нас одно за другим тянулись луковые поля, иногда их сменяли участки поменьше с огурцами или арбузами. Арбузы успели вырасти величиной с мою голову, так что до конца лета, по-видимому, оставалось меньше, чем я предполагал. Долгонько же я выбирался из тюрьмы.

Стояла жара. Пассатные ветра, обычно дующие в конце лета с северо-запада, еще не пришли, и в застывшем пейзаже не колыхалась ни травинка. Солнце палило нещадно, и даже пыль не давала себе труда подняться с земли. Мы проехали мимо крестьянского дома с небольшой оливковой рощицей. Серебристая листва казалась вырезанной из камня.

В городе мне хотелось раскрыть объятия солнечному свету и завернуться в него, как в одеяло. Я вертелся в седле, подставляя кожу под теплые лучи. Поначалу это было приятно, но, когда город почти скрылся за горизонтом, стало казаться, что толстая корка грязи и засохшего пота, покрывавшая тело, усохла размера на два и стала тесна. Я чесался с головы до ног. Следом за мной над дорогой тянулся шлейф тюремной вони, и, по-моему, это не нравилось даже моей лошади.

Я заметил, что всадники, ехавшие по обе стороны от меня, постепенно отстраняются все дальше и дальше.

Я окинул взглядом наш отряд. К волшебнику я уже присмотрелся. Справа от меня ехал солдат, который посоветовал не тянуть за поводья. Его профессия угадывалась сразу, потому что из-под клапана седельной сумки еле заметно торчал меч. Видимо, это и есть тот самый Поль, к которому обращался волшебник во дворе, ведь остальные двое совсем мальчишки. Один чуть помоложе меня, а другой, кажется, на несколько лет старше. Понятия не имею, почему их взяли с нами. У старшего тоже был меч в ножнах, и он, если потренируется, возможно, сумеет перерубить пополам соломенное пугало, но от младшего, похоже, никакого толку не жди. Ребята явно из хороших семей, а не из слуг. Интересно, не братья ли? Как и волшебник, они были одеты в просторные темно-синие туники, развевавшиеся над поясом. У старшего волосы потемнее, а лицо покрасивее. Похоже, он и сам это знал. Он ехал слева от меня и при малейшем ветерке морщил нос, но ни разу не удостоил меня ни единым взглядом. Парень помоложе держался позади меня, и всякий раз, обернувшись к нему, я наталкивался на его внимательный взгляд. На первое время я прозвал их Пустозвон Старший и Пустозвон Младший.

Жара стала невыносимой, и с каждым лошадиным шагом я уставал все сильнее и сильнее. После многих часов в седле я вдруг понял, что, если мы не остановимся, я неизбежно свалюсь.

– Я устал, – проговорил я. – Устал.

Ответа не было. Волшебник даже не повернул головы, поэтому я решил спасаться сам. Соскользнул с лошади вбок, рассчитывая, что оставшаяся наверху нога последует за мной. Так оно и вышло, хотя и не очень изящно: когда я коснулся земли, лошадь не сбавила шагу, и пришлось прыгать на одной ножке, пока вторая не опустилась. Как только обе ноги утвердились на дорожной пыли, я головой вперед ринулся в траву у обочины. Ступил в канаву, выбрался, рухнул на колени, потом на живот и больше уже не шевелился.

Солдат, должно быть, пулей кинулся ко мне. Падая, я почувствовал, как его пальцы хватают меня за рубашку. Все остальные тоже спешились, перешагнули через канаву и выстроились полукругом около меня. Я на миг приоткрыл глаза, взглянул на их сапоги и опять зажмурился.

– Волшебник, что с ним стряслось? – спросил, наверное, тот, что помоложе.

– Боги его разрази. Мы только на полпути к Метане, а я хотел к вечеру добраться до Матинеи. Он устал, только и всего. Выбился из сил. Недокормленный. – Кто-то попытался ткнуть меня сапогом. – Нет, оставь его в покое.

Ох, слава богам, подумал я. Они решили оставить меня в покое. Сейчас мне хотелось только одного – до скончания века лежать на сухой колючей траве ногами в канаве. Из меня получится неплохой верстовой столб, решил я. Доедешь до вора, значит, ты уже на полпути к Метане. Где бы она ни была, эта Метана.

Но они меня не оставили. Расседлали лошадей, достали еду и сели подкрепиться. А я спал.

Когда солнце стало клониться к закату, Поль ногой растолкал меня. Я приоткрыл глаза и долго не мог понять, где нахожусь. Не в постели, это точно. И не дома. В тюрьме мне несколько раз доводилось просыпаться в таком же состоянии, не понимая, где я. Хотелось вскочить и осмотреться, но я старался лежать смирно, чтобы цепи не натирали старые синяки. Вот и сейчас я по привычке подавил этот первый порыв, но потом вспомнил, что цепей на мне уже нет. Я прикрыл лицо рукой и весьма убедительно застонал. Чувствовал я себя на удивление хорошо. Проголодался как собака, но голова работала ясно. Я сел, потер затекшее лицо, на котором остался грубый след от травы.

Под аккомпанемент моих стонов и жалоб Поль одной рукой взгромоздил меня обратно на лошадь, и мы снова тронулись в путь. Волшебник ехал возле меня и попеременно вручал куски сыра и хлеба, на ходу отламывая от буханки. Одной рукой я ел, а другой держался. Лошади – самый кошмарный вид транспорта. Мне хотелось спросить, почему они не взяли повозку, но рот был занят едой.

Мы прибыли в Метану на закате. Это был небольшой городок на перекрестке дорог – всего лишь несколько домиков да постоялый двор. Мы не остановились. Ехали дальше, пока совсем не стемнело. Луна светила тонким полумесяцем, солдат спешился и повел коня под уздцы. Шагал он медленно, чтобы не упасть в придорожную канаву, и остальные лошади следовали за ним.

В ночном воздухе стояла прохлада, и мой чудесный освежающий сон уже развеялся без следа. Я с трудом удерживался на узкой лошадиной спине и мечтал, чтобы седло превратилось в удобное кресло. На каждом шагу я клевал носом, то роняя, то вскидывая голову. У волшебника, должно быть, глаза были как у вора: он велел Полю остановиться, спешился и пошел рядом со мной, положив руку на колено. Если я засыпал, он встряхивал меня, и весьма чувствительно, а время от времени больно щипал.

Наконец мы пришли в Матинею. Она была ненамного больше Метаны, но здесь сходилось сразу несколько дорог. На перекрестке стояла двухэтажная таверна, ворота вели в закрытый двор. Как только мы въехали, подошел конюх забрать лошадей. Мы спешились, Поль тотчас же оказался рядом со мной и крепко взял за плечо. Ему это не составляло труда, потому что мое плечо едва доходило ему до груди. Иногда меня раздражает, что я такой маленький. Вот и тогда я разозлился, попытался стряхнуть его руку, но она не шелохнулась.

Волшебник представился странствующим землевладельцем и заявил, что заранее послал гонца, чтобы тот забронировал нам комнаты. Хозяин был счастлив нас видеть, и мы дружно прошествовали к дверям. Но супруга хозяина при моем приближении наморщила носик, а когда я дошел до дверей, громко запротестовала.

– Вот этот, – ткнула она пальцем, – воняет как свинья! Ни за какие коврижки он не войдет в мою таверну и не ляжет спать на моих чистых простынях.

Ее муж в отчаянии заламывал руки, пытаясь успокоить супругу, но тщетно.

– Только через мой труп! Будь он даже хоть сын вашей светлости. – Она поклонилась волшебнику. – Хотя надеюсь, это не так.

Кровь хлынула мне в лицо, я покраснел до ушей. Под крики протестующего мужа волшебник повел переговоры с трактирщицей. Нет, он не допустит, чтобы я спал в амбаре, но меня можно уложить на полу, предложил он. Дал еще одну серебряную монету и пообещал, что я немедленно вымоюсь. Хозяйка рассказала, где во дворе устроена водокачка, и Поль тотчас же меня увел.

Водокачка стояла посреди внутреннего двора. С двух сторон тянулись конюшни, третью сторону замыкала стена, на четвертую выходила задняя дверь таверны. Место было отнюдь не укромное и плохо подходило для принятия ванны. Мы подошли к водокачке. Поль ухватил мою рубаху за бока и дернул вверх. Я поспешно вытянул руки по швам, чтобы она не снялась через голову. Ткань затрещала в его могучих ладонях. Он снова потянулся ко мне, но я отскочил. Сонливости как не бывало.

– Сам справлюсь, – огрызнулся я.

– Уж постарайся, – буркнул он и налег на рычаг водокачки. Из трубы на уровне моего пояса хлынула вода. Я стянул тунику и бросил на камни. Потом скинул башмаки. Носков под ними не было, так что следом полетели штаны. Вода, хлеставшая на булыжную мостовую и мне на ноги, была ледяная, и под грязью выступила гусиная кожа. Дрожа и чертыхаясь, я нырнул под струю.

Пока я плескался, подошел младший Пустозвон. Он держался поодаль от холодных брызг.

– Положи все это туда, где посуше, – велел Поль, – и принеси из конюшни пару пустых мешков.

Когда Пустозвон вернулся, Поль взял у него один из мешков и сунул мне, а вместе с ним квадратный кусок мыла. Присев на корточки возле водяной струи, я намочил тряпку и потер мылом. Сразу выступила густая пена, и я с удивлением принюхался. Ну и ну! Да ведь это же благовонное мыло самого волшебника. Пустозвон Младший, должно быть, извлек его из седельного вьюка.

Я долго растирался мешковиной, смывая вековые отложения грязи. Соскребал изо всех сил, ополаскивался и снова намыливался. Только бы Поль не прекратил качать! Повозил тряпкой по затылку, по плечам, насколько смог дотянуться, снова и снова стал растирать лицо. Пусть мой нос станет поменьше – ну и ладно, лишь бы был чистый.

Младший Пустозвон стоял и смотрел, не сводя глаз. Интересно, что он обо мне думает. От железного обруча на поясе остались темные синяки, я был с ног до головы искусан блохами и покрыт болячками, но хуже всего было одно запястье. Там, где наручники натирали, остались ссадины, покрытые коростой. Они резко чернели на побледневшей в заточении коже. Избавившись от большей части грязи и прополоскав волосы, я присел перед струей и стал пристраивать израненные руки так, чтобы вода не очень сильно била по ним. Ссадины кое-где воспалились, надо бы их прочистить, но это будет дело болезненное. Я весь дрожал от холода и стиснул зубы, чтобы не слишком громко стучали.

Поль обошел водокачку, склонился надо мной и осмотрел ссадины. Струя воды ослабла.

– Оставь, – велел он. – Я ими потом займусь. – Он дал мне еще кусок мешковины, чтобы вытереться, а потом вручил охапку одежды: штаны, рубаху, тунику, пару крепких рабочих башмаков. Я оглянулся, ища свои шмотки, и увидел, как младший Пустозвон нырнул с ними в конюшню.

– Эй! – заорал я. – А ну верни!

Он неуверенно оглянулся:

– Волшебник велел сжечь это.

– Только не башмаки!

Пустозвон поглядел на кучу тряпья у себя в руках и наморщил нос.

– Ну хорошо, бери, но если волшебник велит сжечь, то отдашь обратно.

– Ладно, ладно. – Я проскакал босиком по мокрым камням и отобрал у него свою обувку. Остальную одежду я без сожаления предам огню, но вот башмаки у меня особые. Сделаны по специальному заказу. Высокие, чуть выше щиколоток, укрепленные в подошве, но все равно необычайно гибкие. В них я мог неслышно двигаться по чужим домам. Я отнес их к Полю, потом стал искать сухое местечко, где встать и одеться. Штаны были из тяжелого хлопка и пузырились на лодыжках, упираясь в голенища. На поясе они пузырились еще сильнее, но там их хотя бы ремнем можно поддержать. Рубаха была тоже хлопковая. До чего же приятно, когда чистая одежда касается чистой кожи. Натягивая через голову тунику, я невольно улыбнулся. Темно-синяя, с коротким рукавом, она доходила мне до бедер и ни капельки не мешала двигать руками. Я проверил на всякий случай.

– Да благословят боги нашего волшебника! Он все продумал, верно? – сказал я Полю. Он что-то хмыкнул и подтолкнул меня к задней двери таверны.

Мы вошли в обеденный зал. Там уже ждали волшебник и оба Пустозвона. На столе стояли большие миски жаркого, но Поль не дал мне приступить к еде, он хотел сначала осмотреть мои руки. Волшебник бросил взгляд через плечо и отослал старшего Пустозвона к себе в комнату за аптечкой. В ней лежали чистые бинты и горшочки со снадобьями.

Поль снял со стены фонарь и поставил на стол. Хозяйка укоризненно поцокала языком, но все же принесла миску теплой воды, тряпки и побольше мыла. Пока я с сожалением косился на остывающий обед, Поль занялся моей правой рукой. Промыл ее мыльной водой, смазал лечебной мазью коросты на двух ссадинах над костяшками запястий. Потом осторожно наложил чистую белую повязку. Работа была такая аккуратная, что потрясла даже меня. Я ослабил бдительность, и он взялся за мою левую руку. Там была всего одна ссадина, но она тянулась через всю тыльную сторону ладони. Ее покрывала не короста, а участки содранной кожи вперемежку с пузырями. Без малейшего предупреждения Поль воткнул нож в один из пузырей и вскрыл.

Я завопил во все горло. Все подскочили, в том числе и Поль. К счастью, его нож был уже далеко от моей руки. Я стал вырываться изо всех сил, тогда он положил мне ладонь пониже локтя и сжал, словно в тисках. Я попытался правой рукой разогнуть его пальцы, но он даже не дрогнул. Пока я орал и дергал его за пальцы, старый солдат, не говоря ни слова, положил нож на стол и потянулся за аптечкой. Вытащил оттуда деревянный кляп, который запихивают человеку между зубами перед тем, как сделать что-нибудь ужасное, например отпилить ногу. Он выразительно поднес кляп к моему лицу и произнес:

– Хватит.

Я хотел было объяснить, что этой ссадине уже много недель. И все это время я, как умел, старался, чтобы наручники не цепляли ее, берег, холил и лелеял, делал все, чтобы она не болела, а он мог бы хоть предупредить, что воткнет в нее этот свой треклятый нож. Но, посмотрев на кляп в его ладони, я предпочел заткнуться. Удовлетворился хотя бы тем, что корчился и всхлипывал. Он деловито вскрывал каждый из воспаленных волдырей, прочищал раны, втирал целебную мазь. А когда наложил повязку, я хмыкнул, вытер нос, повернулся к столу и принялся за еду.

Пустозвон Старший бросил на меня насмешливый взгляд:

– А ты не слишком-то терпелив.

Я сказал ему, куда засунуть его собственный обед, и получил от Поля тычок локтем под ребра. Пережевывая первые несколько кусков мяса, я все еще дулся, но потом заметил, какое же оно вкусное. Уплетая за обе щеки, прислушивался к разговорам и уловил, что старшего Пустозвона зовут Амбиадес, а младшего Софос. Они не были в родстве друг с другом и оба состояли у волшебника в учениках. Я ел и ел, пока от усталости голова сама собой не рухнула на стол, и уснул с последним куском недожеванного мяса во рту.