Читать книгу Соловка Słowik - Меир Ландау - Страница 4

«…слышен в Раме, вопль…»

Я не отходил от прадедушки теперь ни на шаг. Мне почему-то казалось, что только я могу его защитить, и именно сейчас я нужен ему как никогда. Я везде следовал за ним, слушал его разговоры со стариками, и больше теперь находился не дома а в синагоге «Золотая Роза», куда всё больше и больше, каждый день, приходило евреев.

Я прекрасно помню рава Давида Кахане, и его слова, что мы умеем объединяться за пять минут до трагедии. Он о чём-то подолгу разговаривал с прадедушкой, потом они вместе разговаривали с людьми, в чём-то их убеждали, но те, видимо, не хотели их слушать. Я даже расстраивался, мне даже было обидно, словно переживал те же чувства, что и прадедушка. А что он говорил людям? И он, и рав, и даже я, правда не словами, а присутствием, говорили что надо уезжать, бежать, подальше от Львова, но почему-то все думали, что уйдут одни, придут другие и всё останется как есть, как и было всегда.

И вот, Красная Армия ушла. Мы не уехали не потому что не хотели, а потому что не успели. Вокзал был переполнен людьми, поезда шли гружённые даже на крыше, пешком идти было бесполезно. Вот мы и остались. Решили идти пешком, но было поздно. Красная Армия ушла… В городе начался хаос, власть моментально исчезла, а последний день июня пришли они…

На нашей улице появился огромный транспарант: «Слава Украине! Слава Вождю Адольфу Гитлеру!»

Я наблюдал в окно за тем, как люди вывешивают в окнах сине-жёлтые флажки, слышал отдалённый шум и вдруг увидел, впервые в своей жизни, немецких солдат. Тут поднялось «Ура! Слава!» и я даже спрятался за занавеску, настолько мне стало страшно. Я понял, что это враги и что надо прятаться, но прятаться мне не хотелось. Почему-то мне захотелось иметь собственный пулемёт, или, хотя бы снайперскую винтовку. Но ни того, ни другого у нас не было.

– Отойди от окна, – сказала мама и я её послушал.

Так я просидел всё утро. А ближе к обеду в городе стало полно народу, появились какие-то люди в непонятных мундирах с непонятными наградами, нарядно одетые местные, парни с сине-жёлтыми повязками на рукавах и все куда-то шли.

– Мам, ну можно!?? Я хочу посмотреть! – начал упрашивать я.

Мама глянула на прадедушку. Тот кивнул.

– Пусть идёт. Может хотя бы ему повезёт?

– Только прячься от знакомых, – сказала мама.

Я выскочил в двери и пошёл за всеми, даже побежал. Но потом притормозил и осмотрелся. Немцев было не так много, как мне показалось. Почему-то немцы разговаривали между собой на украинском языке. Настоящих немцев я увидел не сразу.

На Княжей горе, на башне, уже висел сине-жёлтый флаг, такой же как и те, что развешивали на улицах. Проехал грузовик, полный людей в военной форме, один из которых в рупор всех созывал «к дому Просвиты». Куда это нужно идти, зачем и где этот дом, я не знал и поэтому просто пошёл за всеми.

Там была толпа. Эта толпа кого-то приветствовала, громко хлопала в ладоши, радостно свистела и размахивала флагами, сине-жёлтыми и красными со свастикой. «Это немецкие флаги», – понял я…

На балконе стоял человек чем-то похожий на Кагановича. Только более худой. Но в таких же очках. Рядом был второй, чуть моложе, лысоватый и почему-то нервный. А за ними стоял одетый в дорогую рясу священник которого я сразу узнал. «Митрополит из собора святого Юра, – подумал я, – как же его зовут? Кажется Андрей…» Митрополит вышел вперёд, поднял руку и все затихли…

Человек, тот что был похож на Кагановича, начал говорить:

– Волей украинского народа, – услышал я, – Организация Украинских Националистов под руководством Степана Бандеры провозглашает… – в общем, говорил он не долго и я понял, что Украина теперь, то ли совершенно независимое государство, то ли теперь это часть Германии, но когда он закончил толпа снова начала кричать. Я выхватывал лишь отдельные фразы, и очень сомневаюсь, что люди сами себя слышали. Но друг друга они слышали, видимо, потому что повторяли одно и то же.

– Слава Степану Бандере!

– Слава Митрополиту Андрию!

– Слава Адольфу Гитлеру!

– Слава Украине! Героям Слава!

У меня чуть не заложило уши. Наверное, если бы я не спрятался за деревом (мама сказала же прятаться от знакомых?), то этот шум меня бы снёс с ног, но с ног меня снесло другое. Точнее не снесло, а сорвало и заставило бежать домой, быстро, бегом, а если бы дома не было мамы и прадедушки, то я наверное бы не домой побежал, а туда, где меня ни кто не смог бы найти. Но в тот момент мне показалось, что надёжнее дома укрытия нет.

– Смерть москалям! Смерть ляхам! Смерть жидам! Смерть комиссарам! – заревела толпа.

– Убивайте жидов! Смерть..!

В общем, дороги домой я не помню, но в дом я влетел, в квартиру заскочил и начал бешено запирать все замки и засовы…

– Что ты делаешь? – спросила мама и я обернулся, подперев спиной двери.

– Мама… мама… они хотят нас убить… – прохрипел я и заметил, что страха больше нет, а есть вопросы, куда спрятать маму и прадедушку, – давай убежим.

– Кого?

– Они кричат, что хотят убить всех евреев…

Прадедушка поднялся. Я подбежал к нему и обхватил его руками, уткнувшись лицом в одежду.

Мама шила мне рубашку… Она больше ничего не спрашивала… На улице был шум, крики, вопли, билось стекло, смех, то тут, то там слышались выстрелы. И одиночные, и очереди, и одни за другим…

Я понял, почему мама ничего не спрашивала. Ей и так всё стало понятно…

Прадедушка присел. Я не отрывался от него, словно прилип, просто не хотел отпускать. И мне сильно хотелось плакать. Но я не мог. Я боялся что меня услышат… И так шли минуты. Не долго… Но их так хотелось продлить, растянуть, остановить, что это невозможно описать. И поэтому я не нахожу слов…

– Что бы не случилось, – сказал прадедушка, – помни имя своё. И прежде всего не забывай, что ты еврей, а потом уже всё остальное, – улыбнулся он и спросил, – ты понял?

– Угу, – кивнул в ответ я…

Наконец, на лестнице послышались шаги… Да что там ждать? У нас был первый этаж, с выходом на внутренний дворик…

– Миша, – посмотрела на меня мама, а я оторвавшись от прадедушки, хотел было броситься к ней, но она меня остановила, схватив за руки.

– Миша, там, под комодом есть ниша в стене. Она заклеена обоями. Но они отодвигаются и задвигаются как форточка. Ты маленький. Только ты туда влезешь. Спрячься. И что бы ни было, сиди тихо как мышонок. Понял?

– Понял, – отступил я.

Дверь начали ломать или бревном, или прикладами.. не знаю. Но мне почему-то ясно представлялись приклады и озверевшие лица тех кто разносит нашу дверь…

Мама затолкала меня под комод, и я словно провалился в этот тайник. «Шторка» из обоев закрылась…

Вдруг всё стихло и по квартире раздался топот сапог…

«Я не видел этого тайника. А значит и меня не видно… Но мне видно всё что в комнате. И хорошо, что только ноги тех кто там. Иначе и меня бы увидели…», – думал я.

– Почему не открываем? – наконец услышал я чей-то голос, такой страшный, как мне тогда показалось, что я его запомнил на всю жизнь…

Чьи-то сапоги подошли к маме…

– Почему не открываем? – повторился вопрос, – говорят, что не только жидовка, но ещё и комиссарша?

Тишина… Тишина, которая давила на уши сильнее, чем я зажимал себе рот ладонью, чтобы не закричать…

– Ну что, пообщаемся? – повторил человек, а ему ответил второй.

– У них крысёнок ещё есть.

– Где твой щенок? – спросил у мамы первый.

– Ушёл с утра, – ответила мама.

– Очень ты спокойная, комиссарша, – сказал человек.

– Может у старика спросить?

– Он не знает.

– Да ты что? – ответил ей тот и закричал, что даже я чуть не оглох, – где твой крысёнок который нашим детям мозги полоскал!!!

Он схватил маму… Как будто подбитая белая птица упала на пол так и не сшитая рубаха… Человек швырнул маму на пол и ударил наотмашь сапогом. Я услышал стон. Потом удары. Снова стон. Потом не слышал ничего, потому что меня оглушил выстрел… Потом второй… И в этот миг поднялся прадедушка…

Он встал перед убийцами мамы, переступил через её тело и вплотную подошёл к стрелявшему…

– Вы не знаете греха, – услышал я голос прадедушки, и в какую то долю секунды, его трость сорвалась с места и прямо у меня перед глазами мешком упало тело маминого убийцы с раскроенным черепом…

Потом снова выстрел… Маминого убийцу подняли и куда-то поволокли… Я понял так, что прадедушка его убил… Наступила тишина…

Сколько я тут пробыл, сколько прятался под комодом я не знаю… Следом за убийцами пришли какие-то люди, всё громили, вытаскивали наши вещи и даже подушки порвали. Комод, который прятал меня, опустошили полностью. А выстрелы и крики на улице не прекращались… И так было долго…

Наконец наступила ночь… Точнее не ночь, а её подобие. Какие-то сумерки в свете факелов и горящего напротив дома, так что когда я вылез из своего убежища, то мог всё прекрасно видеть…

Закрыл маме глаза и подполз к прадедушке… Я даже не плакал. Я просто понял, что плакать бесполезно. Этим не вернёшь никого и никому не поможешь. Мне почему-то подумалось, что прадедушке, наверное, холодно и я просто обязан теплее укутать его в телогрейку. Откинув телогрейку я замер… Под ней он прятал четыре Георгиевских Креста и Орден Боевого Красного Знамени… И тут я расплакался…

Мне стало всё равно. Я снял ордена, понимая насколько обыли дороги моему прадед, а значит дороги и мне. Спрятал их глубоко в карман пиджака, потому что не хотел, чтобы какие-то фашисты глумились над ними. Просто представил, что видели эти кресты и этот орден, что они не продаются на базаре, и каждый из них может рассказать о том, кем был мой прадед…

Я вышел из дома и направился сам не знаю куда. Почему-то я подумал, что надо уходить из города и двигаться на восток. Пешком. Домой. Туда, где я буду чувствовать себя в безопасности. А тут мне было просто всё равно…

Было светло, жарко и страшно из-за пьяных фашистов говорящих по украински. Даже не говорящих, а кричащих. И я уже не чувствовал ужаса о того, что происходило совсем рядом со мной. А вокруг убивали, избивали, кого-то волокли, кого-то вешали, жгли, резали… Кто-то умолял о пощаде, просил за кого-то, а я просто шёл словно ничего не видя…

Кто-то сбил с ног и в тот же миг я получил сильнейший пинок, от которого перевернулся и скатился в канаву, прямо в грязь…

Глянув на обидчика, я оторопел… Микола…

– Микола! – закричал я, – мы же друзья!