Читать книгу Страна ночи - Мелисса Алберт - Страница 9

Подписи не было. Конец письма, Энн сходит с ума от счастья… Непослушными пальцами я стала листать дальше. Уэнтуорт получает свою девушку, она получает своего капитана. Перелистала обратно, к началу – мерзкая Мэри Масгроув, несчастный капитан Бенвик, сумасбродная Луиза… Все знакомое, ничего не изменилось, кроме письма.

Все мои тревожные мысли смыло волной изумления. Мир вдруг сделался и больше, и меньше одновременно: сжался до размеров книжной страницы и раздвинулся далеко за пределы возможного.

Откуда у нас взялась эта книга? Она была старой, хоть и в идеальном состоянии, и письмо – подменное, вставленное вместо письма капитана Уэнтуорта, – напечатано тем же шрифтом, что и весь остальной текст. Страница плотно сидела в переплете. Можно бы спросить Эдгара, но тогда он может что-то заподозрить: у него нюх на такие штуки как у Спайди, за что он мне и нравится. И все-таки мне кружило голову глупое пьянящее чувство: я знала, кто это писал. Знала, что письмо предназначалось мне.

Я попыталась прикинуть, насколько правдоподобна эта догадка, если мыслить трезво. Может быть, хотя и крайне маловероятно, что это просто ошибка наборщика. Или чья-то давняя шутка. Или недавняя шутка, очень ловко разыгранная. А может быть – может быть? – письмо все-таки адресовано мне.

Я ведь когда-то и не такие странные вещи в книгах находила.

Кто-то заколотил в дверь. Пол скрипнул: Эдгар пошел открывать.

– Что это за… постой-ка. Алиса, это ты заперла дверь?

Я присела между полками и слышала, как он впустил покупателя. Пока он меня не нашел, я сунула Остин под футболку, за пояс обрезанных джинсов.

– Я тебе кофе куплю! – пообещала я, распрямляясь.

– Вот как! – Эдгар картинно приложил руку к сердцу. За спиной у него торчал какой-то тип студенческого вида и разглядывал заваленный книгами стол. – Ты заперла дверь и спряталась? Зачем, Алиса?

– Мне нужно еще кофе. Я и тебе принесу. Буду через десять минут, ладно? – Я почти не слышала сама себя. Мне нужно было уйти.

Жара, шум и беспощадно-яркое солнце после тихого магазина просто оглушали. Время приближалось к пяти, и везде был он.

Вон он, на углу – склонился над ведром с цветами у ларька и тянет оттуда букетик ромашек. И вон тот, в прилипшей к спине футболке, что запрыгивает в кузов грузовика. И этот, с наушниками за ушами, с сине-белым бумажным стаканчиком в руке, что скользнул по мне взглядом, проходя мимо. Каждый из них на какой-то миг оказывался Эллери Финчем.

Воздух казался разреженным, солнце висело над самой головой, тротуар пружинил под кедами, будто резиновый. Парень за прилавком кофейни был тоже он. Я долго таращилась на него, а он на меня, пока я не одернула себя и не заказала что-то холодное. И кофе без кофеина. У меня и так в крови уже бурлило.

Тот мальчик. Тот, кто спас меня, а потом оставил. Я запомнила его таким – и мягким, и твердым, и ярким. С глазами цвета колы и улыбкой, в которой скрывались тайны – и светлые, и темные.

«Ты и сама невероятная».

Не помню, как шла обратно в магазин, но как-то я там оказалась. Когда я вошла, парочка моих ровесников шарила по полкам, а Эдгар выжидательно смотрел на меня.

– Ой! – Я зажала рот рукой. – Забыла твой кофе. Хочешь, я?.. – Я кивнула на дверь.

Он закатил глаза.

– Забудь. Просто… иди поговори с клиентом.

Я запихала сумку с лежащей на дне книжкой Остин под прилавок и подошла к парочке, но ограничилась лишь самыми сжатыми пояснениями. Впрочем, они все равно ушли с покупками, и Эдгар остался доволен.

Он ушел почти сразу вслед за ними, а я осталась в магазине до закрытия. Перечитала письмо раз десять – сначала медленно, потом быстро. Вернулась к началу главы, пытаясь заново пережить то чувство, с каким увидела его впервые. Снова перечитала – целиком и по частям. Письмо оставалось все тем же, не сменялось словами Остин, и каждый раз у меня от него огонь пробегал по жилам.

До девяти я так и ходила кругами по магазину. Все вчерашние страхи и ужасы рассеялись, как туман. Мир казался необъятным, все его краски засияли еще ярче. Ужасно хотелось взмыть высоко в небо, или бродить по широким тротуарам, или бежать куда-то вдаль долго-долго, пока дыхания хватит. Наконец пришло время закрываться. Я пересчитала кассу, заперла за собой дверь и направилась к поезду.

«Доводы рассудка» торчали у меня под мышкой как талисман. Но по мере того, как я удалялась от магазина, уверенность стала меня покидать. Липкая тревога вновь навалилась на плечи, словно весь день только и ждала, когда я останусь одна. Мне хотелось уверенности. Хотелось знать точно. Поэтому, спустившись в метро, я не села в поезд на Бруклин. Я поехала в противоположную сторону – к нему.

Поезд был битком набит подростками в дорогой обуви, слишком самоуверенными с виду. Лица у них так светились, что хотелось надеть темные очки. Когда-то я чувствовала себя моложе их, теперь – старше, а вот ровесницей им никогда не была. Я и сама не знала, сколько мне лет. Я втиснулась на сиденье между парнем, с важным видом читавшим потрепанный томик «Сиддхартхи», и женщиной, по виду религиозной, склонившейся над ребенком. Огоньки метро бегали зелеными зайчиками по ее гладким темным волосам. На Восемьдесят шестой я вышла и оказалась в своей прежней жизни, в Верхнем Ист-Сайде.

Мы жили здесь, когда Элла вышла замуж, и я ненадолго попала в частную школу. Теперь я опасась, как бы не встретить здесь кого-нибудь из своего прошлого, но в толпе женщин в летних платьях, мужчин в костюмах и туристов с дикими прическами, еще мокрыми после душа, знакомых лиц не было. Летнее солнце долго не желало сдавать позиций, но теперь наконец ушло. Я направилась прямиком к Центральному парку, обошла кругом и оказалась перед домом, где он когда-то жил – прямо через дорогу.

Давно я уже не бывала здесь. Раньше я всегда старалась сделаться как можно незаметнее, но теперь уже не думала об этом. Я ведь так изменилась. Выросла на целый дюйм, и волосы у меня теперь темнее и острижены выше плеч.

Здание выглядело так же, как всегда: внушительное и неприступное. Ничто не напоминало о том, что здесь когда-то жил этот мальчик, со своими книгами и мечтами, с беспокойным сердцем, а теперь он так далеко, что никакие деньги не помогут его разыскать и никакая тоска не вернет.

Что бы подумал обо мне сейчас Финч? Он ведь стольким пожертвовал, чтобы спасти меня от моего внутреннего чудовища. Что бы он подумал, если бы увидел, как я пытаюсь стать чудовищем снова? Я сама не знала, чего ждала, когда шла сюда, но теперь чувствовала какую-то опустошенность – словно позвонила на уже несуществующий номер. Никакого тайного знания мне не открылось, никакой последней главы. На краткий миг я наконец-то ощутила уверенность – в нем. Но теперь, когда я стояла и смотрела на равнодушный фасад, от этой уверенности не осталось и следа. Он далеко. Его больше нет. Письмо в книге – это всего лишь буквы на странице.

И те трое из Сопредельных земель мертвы.

А я утром счищала кровь с зубов.

Было уже поздно, к тому же у меня были и другие, еще более веские причины спешить домой, но парк лежал передо мной лоскутным одеялом из светлых и темных кусочков и манил к себе, тем более что у меня было так паршиво на сердце. Здесь мы с Финчем как-то гуляли вместе. Точнее, бежали. От страшной сказки, развернувшейся прямо на тротуаре, от первой мимолетной встречи с Сопредельем. Я тогда еще не понимала, что бегу от самой себя.

Теперь я шла по дорожкам парка одна, вдыхая сладкий, отравленный городской воздух. Какое-то время брела вдоль воды, а потом свернула к лужайке. Парочки целовались на скамейках или тыкали пальцами в телефоны. Какая-то маленькая девочка, слишком маленькая, чтобы гулять одной, внимательно смотрела на меня с вымощенной камнями набережной. Когда мимо проносились бегуны, я машинально оборачивалась: посмотреть, кто за ними гонится.

Откуда-то долетала музыка. Серебристая, как звон бокалов с шампанским, она плыла по воздуху вместе с легким ветерком. Я долго шла за ней, ожидая, что вот-вот увижу ночную свадьбу, освещенный танцпол. Но я так и не поняла, откуда же она звучит.

Было так поздно, что уже скорее рано, парк давным-давно закрылся. Я чувствовала тяжесть во всем теле – на меня сегодня навалилось столько всего, что непонятно, где только помещалось. И горе грызло потихоньку, и страх, хоть я и отгоняла его, и вопрос, к которому я вновь и вновь возвращалась в мыслях: что же я все-таки сделала прошлой ночью? Что именно София называет «ничего страшного»? Я пыталась отмахнуться от всего разом, но чувствовала, что вот-вот сорвусь, и мне хотелось оказаться дома раньше, чем это случится.

Я вернулась к метро. Было уже поздно, поезда до Бруклина пришлось ждать целую вечность. Когда же он наконец подошел, вагон был почти пуст. Только несколько запоздалых пассажиров сидели в разных концах: подросток, слушавший хип-хоп в телефоне, мужчина в одежде парамедика и женщина со старомодной детской коляской – она дремала, прислонившись головой к окну. Коляска была розовой, с кружевной отделкой, и такой большой, что непонятно, как ее удалось втащить в метро. Внутри виднелось тканое одеяльце, но ребенка я разглядеть не могла.

В свете ламп у всех был какой-то изможденный вид. Я закрыла глаза и стала вслушиваться в едва уловимый ритм хип-хопа в телефоне. Парень в форме парамедика наблюдал за мной – я была уверена в этом, но всякий раз, когда я поднимала на него глаза, он успевал отвернуться. В воздухе смутно пахло травой и жареной картошкой.

Мы медленно катили от станции к станции, и тут из коляски донесся какой-то звук. Не то кряхтение, не то похныкивание.

Я снова взглянула на мать. Ей было чуть за двадцать, ее веки, покрытые тенями, казались заиндевевшими. Руки она держала в карманах худи, а рядом с ней на сиденье валялась раскрытая сумочка, из которой что-то уже успело высыпаться. Ничто не выдавало в этой женщине обитательницу Сопределья, но… Но. Поезд шел медленно – так медленно и плавно, что это было похоже на падение. Звук повторился. Двойное «кхе-кхе», а затем «а-а-а».

Мы ехали глубоко под землей, и я вдруг почувствовала тяжесть мостовых, почвы и всего города над нами. Я встала. Парень в одежде парамедика снова посмотрел на меня – на этот раз я его застукала. Мать младенца все еще спала, поставив одну ногу на переднее колесо коляски.

Я подошла ближе, делая вид, что хочу разглядеть карту у нее над головой. Пока я подбиралась к коляске, в мозгу всплывали жуткие картинки: волосы, зубы, кости, кровь, но все это улетучилось, как только я заглянула внутрь.

В коляске лежала завернутая в одеяло малышка и смешно посапывала, как котенок. Совсем маленькая, еще похожая на непропеченную булочку, а лицо такое нежное и таинственное – словно нечаянная находка внутри морской раковины. Я шумно выдохнула и попятилась, но тут проснулась мать ребенка. Заморгала так, словно я прокралась к ней в спальню и стою над кроватью. Как будто кошмарный сон увидела.

– Извините, – сказала я.

Она открыла рот, чтобы ответить, и тут погас свет.

Полностью, на всем пути. Ни световых индикаторов, ни проблеска света в туннеле. Вагон остановился. Музыка тоже смолкла.

Темнота была тяжелее света. Тут же, почти разом, засветились три точки: телефонные фонарики, которые все равно ничего не освещали. Горели ярко, но темноту развеять не могли.

– Эй! – Это тот мужчина в одежде парамедика. – Ни хрена не видно! Где свет-то?

Инстинкт удержал меня от того, чтобы тоже достать телефон. Он же велел мне отойти подальше от матери и ребенка. Я кралась в темноте к двери в дальнем конце вагона, ощупью находя путь – от одного поручня к другому. Мерзкий запах дешевой травки становился все сильнее, резче – им уже веяло как ветерком, которому тут неоткуда было взяться. Он легко, неслышно пролетел по запертому вагону и холодными пальцами тронул меня за лицо.

Позади меня, ближе к хвосту поезда, распахнулась дверь из другого вагона.

– Кондуктор? – спросил кто-то с надеждой.

Дверь захлопнулась. После этого тишина тянулась так долго, что мне начали мерещиться другие звуки: я слышала, как кто-то где-то скребется. Как кровь в ушах отстукивает трехмерный такт. Как за окном что-то бьется в сплошной черноте.

Тот, кто вошел в дверь, зашагал по вагону. В темноте громче обычного раздавался звук подошв, шаркающих по полу. Когда этот кто-то проходил мимо коляски, малышка пискнула – тоненько и отчаянно. Идущий остановился.

– Ш-ш-ш, – торопливо проговорила мать. – Ш-ш-ш, детка.

– Кто это там крадется? – спросил тот мальчишка, что слушал хип-хоп. Голос у него оказался высоким и более детским, чем я ожидала. – Эй ты, мудила, тебе говорю!

Кажется, он пытался отвлечь неизвестного от младенца. Но, когда снова послышались шаги, приближающиеся к нему, он резко втянул в себя воздух и умолк.

Шаги были размеренными, шаркающими, издевательски-неторопливыми. Незнакомец прошел мимо мальчика, мимо человека в одежде парамедика и направился ко мне.

Я была уже у двери в самом конце вагона, но защелка не поворачивалась. Малыш замолчал, вагон наполнился испуганным дыханием и шарканьем подошв. Мне тоже было страшно, но от этого страха во мне что-то изменилось: я сделалась холоднее, тверже, пальцы у меня сжались в кулаки, а в голове слышался какой-то ледяной белый шум.

Неизвестный остановился на расстоянии вытянутой руки. Запертая дверь была у меня за спиной, перед глазами в темноте дрожали фиолетовые и красные пятна. Он был так близко, что мы могли бы коснуться друг друга.

– Кто здесь? – спросила я.

Послышался вздох, а затем тихое пение:

От этого шепота на меня пахнуло чем-то далеким, но знакомым. Это была детская песенка из Сопределья. Я сразу догадалась – мне словно по жилам провели наканифоленным смычком. Прибой Сопределья уже плескался у меня над головой. Холод поднимался внутри ледяной волной. И как только певец протянул ко мне руку, эта волна обрушилась на берег.

Руки у него были проворными, ловкими. Но я выскользнула – легко и бесшумно, как дым – и вмиг оказалась у него за спиной. И прыгнула на него сзади. Шарила руками по телу, пытаясь нащупать открытую кожу. Но кругом был только жесткий хлопок и шерсть грубой вязки (на лицо у него было натянуто что-то вроде балаклавы), пока мои пальцы не скользнули в прорезь для рта.

Зубы у него были как остро заточенные жемчужины, а от дыхания веяло мертвящей пустотой. Я чувствовала, как мои глаза затягивает черная пелена, как рот наполняется льдом, но голова оставалась ясной. В этот раз я уже не забуду, как вдыхала затхлый воздух подземки, превращая его в лед. В смерть. Я перекатывала лед во рту, как стеклянный шарик, пытаясь развернуть врага к себе лицом. Тот беззвучно содрогнулся всем телом и щелкнул зубами. Я охнула и отдернула руку, чувствуя, что на ней остались кровавые следы. Врезала ему коленом под дых, он согнулся пополам и забился у меня в руках, как рыба на суше. Бок прошило молнией, и я вскрикнула: это ногти незнакомца полоснули меня, будто стеклом.

В воздухе пахло сказкой, искрящимся светом, зеленью и кровью. Неизвестный дохнул пустотой мне в ухо с каким-то коротким всхрапом – я решила, что это он так смеется. Я рванула его за рубашку, повалила и поставила локоть на замотанное тканью горло. Нависла над ним с полным ртом льда, и он наконец затих.

Я потянулась к нему, чтобы прижаться губами к его губам. Стоило мне коснуться его, как воздух затрещал от электрических разрядов. Я отпрянула, и за этот короткий миг он успел рвануться ко мне и укусить.

Он ухватил зубами кончик моего подбородка и прокусил кожу насквозь. Я почувствовала тепло и только потом – боль. Отлетела назад, схватившись за лицо, и ударилась головой о пустое сиденье.

Воздух замер. В нем больше не пахло волшебством – обычный спертый воздух, только с примесью крови. Незнакомец поднялся, и я напряглась в ожидании. Но он, должно быть, решил, что со мной лучше не связываться. Шагнул к соседней двери, распахнул ее с механическим лязгом и соскочил на рельсы. Я услышала стук дерева о металл. Дверь, вздрогнув, закрылась снова, и он исчез.

Несколько томительных секунд. Затем снова зажглись лампы, и в их молочно-желтом свете стало видно, что произошло со мной. Держась за голову и зажимая подбородок подолом футболки, я встала.

Остальные пассажиры смотрели, открыв рты. На мои руки, побелевшие до самых локтей, на мои глаза – наверняка черные, как далекий космос. Кровь капала с прокушенной руки, прокушенного лица и изодранного бока. Парень в одежде парамедика уперся взглядом в свой телефон, украдкой наводя на меня камеру. Он так и застыл, когда я шагнула к нему, выбила телефон из рук, дважды ударила ногой по экрану и пинком отшвырнула в другой конец вагона.

– Ты кто? – с благоговейным восторгом в голосе спросил мальчишка. – Суперзлодейка, да?

Адреналин и лед схлынули. Скоро меня затрясет, и ноги перестанут держать.

– Да, – сказала я. – Суперзлодейка. А теперь давай-ка сюда телефон. Положи на пол и толкни ко мне. И вы тоже, – обратилась я к матери с младенцем. – И еще мне нужна ваша худи.

С каменным лицом она сняла кофту и бросила к моим ногам вслед за телефоном. Я натянула ее через голову и потерла саднящий бок. Кровь снова засочилась за пояс джинсов, когда я нагнулась за телефонами.

– Темные очки. У кого-нибудь есть темные очки? – Я щелкнула пальцами. – Может, хотите, чтобы я сама поискала?

Мальчишка достал очки из кармана и бросил мне. Вздрогнул, когда они ударились мне в грудь.

– Извините. Вот, возьмите.

Я поймала очки, нацепила их на нос, втянула одну руку в рукав худи, а другой снова зажала кровоточащий подбородок. Сиденье ударило под колени, и я рухнула на него, чувствуя, как меня начинает бить дрожь, – я отходила от нервного потрясения, льда и волшебства. Но мысли были холодными и ясными, как морозные узоры.

Я едва не стала четвертой убитой обитательницей Сопредельных земель. Кто бы ни пытался убить меня – он тоже из Сопределья.