Читать книгу Девушка, змей, шип - Мелисса Башардауст - Страница 3

Выход на крышу – опасная затея, болезненная роскошь. Но лишь там Сорэйе удавалось поверить в реальность своего существования. На краю крыши открывался вид на раскинувшийся перед дворцом вечно прекрасный сад. А еще дальше, за вратами Гольваара, простирался огромный мир, чьих масштабов Сорэйя не могла даже вообразить. Сам же дворец был окружен шумным и полным людей городом. На юг от него бежала дорога, тянущаяся через центральную пустыню, а за ней раскинулись другие провинции и города до самой границы Аташара. За его пределами лежали иные княжества, земли и народы.

На другом конце крыши ее взгляду открывались сухой лесной край и леденящая душу гора Арзур, вздымающаяся к северо-востоку от дворца. Куда ни брось взгляд, земля пестрела горами и пустынями, морями и холмами, долинами и поселениями, которым, казалось, не было предела. Не было бы ничего удивительного, если бы они внушали Сорэйе чувство собственной ничтожности, заставляя ее чувствовать себя незначительной. И действительно, порой так и случалось: тогда, стиснув зубы и сжав кулаки, она отступала. Но, вопреки ожиданиям, куда чаще укрытое небом одиночество снимало с нее внутренние оковы и дарило облегчение. Отсюда, с высоты, все, а не одна лишь она, казались маленькими и незначительными.

Нынешний день отличался от других: она поднялась на крышу для того, чтобы наблюдать за поездкой членов царской семьи по городу. Сегодня ее и вовсе не существовало.

Члены царской семьи имели обыкновение прибывать в город вскоре после первого дня весны, знаменующего начало нового года. Чтобы было удобнее приглядывать за сатрапами, правившими от имени шаха, они путешествовали из одной провинции в другую: на то или иное время года в каждой из них имелось по дворцу. Однако приходившаяся шаху сестрой Сорэйя никогда не путешествовала с членами царской семьи, постоянно живя в Гольвааре, старейшем из дворцов со множеством потайных комнат и дверей. Если хочешь спрятать что-то или кого-то от чужих глаз, лучшего места не придумать. Сорэйя была вынуждена держать свое существование в тайне, скрываясь в лабиринте палат Гольваара, чтобы не бросать тень на остальных членов царской семьи.

С высоты поток золотых паланкинов, несущий женщин благородного происхождения, походил на сияющую золотую нить, струящуюся по улицам города. Его охраняли удалые солдаты в золотых доспехах и верхом на конях. Они сопровождали процессию, частью которой была и мать Сорэйи. Во главе отряда стоял спахбед. Морщинистое лицо генерала, пользовавшегося наибольшим доверием шаха, имело присущее ему суровое выражение. Замыкали процессию золотые верблюды. На своих спинах они везли невообразимое множество вещей членов царской семьи и путешествовавшего с ними бозоргана, одного из «великих» вельмож. Возглавлял же процессию Соруш, молодой шах Аташара. Он ехал под флагом с изображением прекрасной зелено-оранжевой птицы.

Свет и тьма. День и ночь. Порой Сорэйя и сама забывала, что они с Сорушем близнецы. Впрочем, как и Создатель с Разрушителем, если верить рассказам жрецов. Близнецы, один из которых был рожден надеждой, а другой – сомнением. Сорэйя задалась вопросом о том, какие сомнения терзали ее мать, когда та рожала ее.

Люди приветствовали шаха, а придворные бросали золотые монеты в толпу. Сорэйя понимала любовь простых людей к Сорушу: хоть он и сиял от их восхвалений, но улыбка его по-прежнему выражала смирение. К тому же его расслабленная манера держаться сильно отличалась от манеры строгого, подобранного спахбеда.

Сорэйя уже давно бросила фантазировать о том, каково было бы путешествовать с места на место вместе с семьей. И все же костяшки вцепившихся в парапет рук предательски белели на фоне камней.

Тем временем процессия добралась до ворот, и Сорэйя начала различать лица въезжавших в просторный сад людей. Стоило ее взгляду задержаться на красном одеянии Рамина, как лицо тут же исказилось гримасой. Он всегда носил свою форму рыцаря-азатана с гордо поднятой головой. Впрочем, оно и неудивительно: будучи единственным сыном спахбеда, он имел все шансы однажды сменить его на этом посту. Можно сказать, что он был рожден для этого цвета.

Не желая задерживать взгляда на Рамине, она перевела его на всадника, с которым их разделяло несколько лошадей. Это был молодой человек примерно того же возраста, чье лицо было особенно не разглядеть с такого расстояния. Его одеяние походило на то, что носили простолюдины: вместо солдатской красно-золотой формы он был одет в коричневый камзол без каких-либо знаков отличия. Сорэйя не обратила бы на него внимания, вот только…

Он смотрел прямо на нее.

Молодой человек поднял взгляд и различил на крыше ее одинокий силуэт, будто бы не замечая пышности процессии, роскоши сада и великолепия высящегося перед ним дворца.

Удивление от случившегося сковало Сорэйю. От неожиданности она не успела пригнуться. «Спрячься, исчезни, не дай себя увидеть!» – кричала ее интуиция. Но где-то в глубине души она ощутила другой, давно забытый порыв. И решила не убегать, позволив себе встретиться взглядом с другим человеком и остаться замеченной. Короткое мгновение они смотрели друг на друга, после чего Сорэйя отпрянула от края крыши и скрылась от посторонних глаз. Однако за долю секунды до своего бегства она беззвучно повелела увидевшему лишнее молодому человеку сделать две вещи:

«Отведи взгляд».

Но вслед за предостережением последовал призыв:

«Найди меня».

Присевшая на колени Сорэйя заметила ползущего неподалеку жука. Она застыла, держа непокрытые руки над землей до тех пор, пока он не отполз подальше. Немного отодвинувшись, она продолжила свое занятие. После пережитого Сорэйе было необходимо чем-то занять свои голову и руки, а потому она направилась в гулистан. Обнесенный стеной розовый сад был подарком матери, как и уроки чтения. Когда-то, когда Сорэйя еще была ребенком, она осознала, что способна прикасаться к цветам и прочим растениям, не отравляя их. После этого мать принялась дарить ей по горшку с розой и книге всякий раз, когда навещала дочь весенней порой. С годами ее коллекция разрослась и превратилась в самый настоящий сад роз, полный розовых, красных дамасских, белых, желтых и фиолетовых кустов, карабкающихся ввысь по сложенным из глинобитного кирпича стенам. Цветы благоухали сладким, будто медовым, ароматом.

Мощеные дорожки делили гулистан на четыре части, что придавало ему сходство с большим главным садом. Они встречались в его середине, у восьмигранного бассейна. В отличие от дворцового сада, в гулистан существовало лишь два входа. Один – через дверь в стене, ключом к которой обладала лишь Сорэйя. Другой – через череду решетчатых дверей, соединявших ее покои с садом. Он принадлежал ей одной, и здесь она могла не бояться нечаянно коснуться кого-то или чего-то. Исключение составляли лишь несведущие насекомые, время от времени пробиравшиеся внутрь.

Сорэйя все еще наблюдала за удаляющимся жуком, когда из покоев до нее донесся звук величественных шагов. Вскочив и отряхнув грязь с платья, она поспешно натянула перчатки, до того закинутые на перевязь.

– Сорэйя, дорогая, я так рада тебя видеть.

В дверном проеме стояла ее мать. Глядя на эту высокую и величавую женщину, всю в шелках и с жемчугом в волосах, сложно было поверить, что она просто человек. Покойный шах пал в борьбе с болезнью семь лет назад, когда Сорушу и Сорэйе было всего по одиннадцать лет. Таминэ стала регентом, правя землями своего сына до поры, когда тот повзрослеет. Тем не менее она никогда не забывала приносить Сорэйе драгоценные дары, облегчавшие ношу ее дочери, несмотря на бремя ответственности перед государством. Вот и сейчас она стояла с книгой под мышкой и горшком в руках.

Руки Сорэйи защищали перчатки, и потому она пошла навстречу матери и протянула их за подарком, не дойдя несколько шагов.

– Благодарю, матушка, – поблагодарила Сорэйя, аккуратно беря горшок с розой.

В утрамбованной земле зеленел едва различимый росток. То что надо. Сорэйе нравилось, когда розы впервые расцветали в гулистане благодаря ее стараниям. Это служило ей подтверждением способности не только разрушать, но и созидать.

Она нашла, куда можно было временно пристроить цветок до посадки, и обронила через плечо:

– Надеюсь, путешествие тебя не утомило.

Язык ворочался во рту неохотно: давно уже она ни с кем не разговаривала. Две женщины не могли обняться, и оттого их приветствия всегда выходили сухими и формальными. Однако Сорэйя замечала тепло во взгляде и улыбке своей матери и надеялась, что и ее лицо выражает те же эмоции.

– Нисколько, – ответила Таминэ и протянула ей книгу. – Держи. Это сборник сказаний Хэллии. Ты наверняка уже прочла все книги, написанные в Аташаре.

Сорэйя взяла книгу и принялась листать украшенные рисунками страницы, а Таминэ пошла вдоль стены гулистана.

– Такие красивые, – прошептала Таминэ розам, тянущимся ввысь по стенам.

Оставаясь безмолвной, Сорэйя широко улыбнулась от наполнившего ее чувства гордости. Ей никогда не блистать так же ярко, как ее брату, но все же и она была способна заставить мать улыбнуться.

– Процессия люднее обычного, – заговорила Сорэйя, понемногу обретая власть над непослушным языком. – Это по случаю Новруза?

Таминэ застыла на месте. Неподвижная, с прямой спиной, она напоминала статую.

– Не только, – произнесла она, нарушая повисшую в воздухе тишину. – Дорогая, пройдем внутрь. Я хочу тебе о чем-то рассказать.

Сорэйя сглотнула. Несмотря на перчатки, кончики ее пальцев были ледяными. Освободив проход для матери, она последовала за ней, продолжая сжимать книгу в руках.

Сорэйе нечего было предложить матери: ни вина, ни фруктов, ни чего бы то ни было еще. Слуги приносили ей еду трижды в день, оставляя подносы у двери. Люди знали о том, что у шаха есть сестра-затворница. Должно быть, каждый имел свои догадки относительно того, почему она скрывается. Однако никто не знал правды, а Сорэйя была обязана хранить тайну.

Сами покои были весьма комфортны. Всюду лежали подушки: на кровати, кресле, сиденье на подоконнике и даже на полу. Все – из различных материалов, с разной текстурой. Пол целиком покрывали лежащие внахлест яркие ковры, чьи цвета немного померкли со временем. Все поверхности были покрыты чем-то мягким, и, окружая себя всем этим, она словно могла восполнить нехватку настоящих прикосновений. Тут и там стояли стеклянные вазы с увядающими розами из ее сада, наполнявшими покои землистым запахом умирающих цветов.

Здесь был один-единственный стул, так что Таминэ присела на подоконник. Сорэйя аккуратно примостилась с другой стороны, сложив руки на сведенных вместе коленях. Она старалась занимать как можно меньше места, чтобы матери было удобно.

Тем временем Таминэ явно чувствовала себя некомфортно. Она избегала взгляда Сорэйи и никак не могла успокоить лежащие на коленях руки. Собравшись с силами, она вдохнула, подняла взгляд на дочь и произнесла:

– Все эти люди прибыли по случаю свадьбы твоего брата, которая состоится через месяц.

– Ох, – выдохнула несколько удивленная Сорэйя.

Поведение матери навело ее на мысли о похоронах, но не о свадьбе. Она знала, что рано или поздно Соруш вступит в брак. Возможно, мать переживала, что Сорэйя будет завидовать?

– Он женится на Ло-ле́, – добавила Таминэ.

– Ох, – снова произнесла Сорэйя, но на этот раз без эмоций.

Это разумно, подумала она. Ло-ле́, дочка спахбеда, была столь же добра, сколько и прекрасна. Она заслуживала того, чтобы стать любимицей Аташара и самой его влиятельной женщиной. Любой был бы рад за нее. Любому следовало радоваться за нее.

Из края ее рукава торчала нить. Сорэйя сжала ее указательным и большим пальцами и потянула, глядя на распускающуюся ткань. Ее сердцебиение ускорялось от эмоций, которые ей не хотелось ни испытывать, ни даже признавать. Сорэйя несколько раз не спеша вдохнула. Она уже несколько раз обернула нить из рукава вокруг одетых в перчатку пальцев. Она не даст горечи и обиде возобладать. Она не позволит им отразиться на ее лице. Сорэйя вдохнула, сняла с пальцев нить, подняла на мать глаза и улыбнулась.

– Они станут хорошей парой, – произнесла она.

Ее мать тепло и искренне улыбнулась. Она явно испытала облегчение.

– Мне тоже так кажется, – мягко произнесла она, но затем улыбка ее угасла, а взгляд опустился вниз. – Боюсь, я не смогу проводить с тобой столько времени, сколько раньше, пока не завершится церемония. Будет много дел.

Сорэйя с трудом сглотнула.

– Я понимаю, – отозвалась она.

Как обычно, жизнь продолжит идти своим чередом и без нее.

– Ты же знаешь, я люблю тебя.

Сорэйя кивнула.

– И я тебя люблю, матушка.

Беседа продолжилась. Они обменивались любезностями и придворными сплетнями, но разговор выходил односторонним. Сорэйя слишком много сил тратила на обуздание собственных эмоций, периодически украдкой поглядывая вниз, на запястья. Она хотела убедиться, что ее кожа оставалась смуглой. Ко времени, когда Таминэ покинула ее покои, Сорэйя чувствовала себя выжатым лимоном.

Вновь оставшись одна, Сорэйя возвратилась в гулистан, намереваясь посадить подаренную матерью розу. Она решительно стянула перчатки, не обращая внимания на зеленые линии, распространявшиеся по ее рукам, и попыталась успокоиться, глядя на свои розы. Она обхватила одну из них ладонями и прильнула к ней лицом, вдыхая ее аромат и ощущая прикосновение лепестков к щеке. Они были столь нежны… будто поцелуи. По крайней мере, в ее воображении. Она опустила руки на стебель и коснулась кончиком пальца одного из шипов. Ощущение ей нравилось: оно напоминало о том, что нечто опасное также могло быть красивым и любимым.

Но теперь она не могла не замечать своих кистей: вены на внутренней части запястий приобрели темно-зеленый оттенок. Она осознавала, что то же происходило и с венами, спускающимися по ее лицу к шее, паутинкой разбегающимися по ее щекам. Это не прекратится, пока она не умерит наиболее сильные из своих эмоций.

Когда-то все они были неразлучны: Соруш, Ло-ле́, Сорэйя и Рамин, частенько приглядывавший за остальными тремя. Ло-ле́ и Рамин были единственными, кто знал о проклятии Сорэйи, не считая ее семьи. Они узнали о нем случайно, но Сорэйя была этому рада: иначе она могла бы и не обзавестись друзьями. Когда они были детьми, все представлялось простым. Таминэ волновалась, но Сорэйя доказала, что может быть очень осторожной и никого не трогать. Ло-ле́ же всегда была очень послушной. Соруш был рядом, не позволяя случиться дурному. И некоторое время ничего дурного и правда не происходило.

Но затем шах умер, и хоть его вдова и исполняла роль регента, но Соруш в одночасье оказался под более пристальным вниманием. Их мать мягко объяснила им, что теперь у них нет столько времени на игры. Однако по прошествии нескольких лет Сорэйя догадалась, какова была истинная причина того, что она больше не виделась со своим братом: их семье следовало беречь репутацию, а она была отродьем Разрушителя. Если бы о проклятии Сорэйи стало широко известно, это могло бы натолкнуть бозоргана на мысль о том, что Разрушитель мог приложить руку ко всему их семейству. Люди потеряли бы веру в шаха и его династию, свергли бы их.

Ло-ле́… сколько же прошло времени с тех пор, как они в последний раз разговаривали? Три, четыре года? Они старались видеться, даже когда потеряли Соруша. Раньше им удавалось улучать время на свои детские забавы, вместе играть и делиться миндалем в глазури. Однако двум молодым девушкам найти возможность для встречи было намного труднее. И то, что одна из них стремительно погружалась в придворный мир, в то время как другой дорога в него навсегда закрыта, лишь осложняло и без того трудную ситуацию. С каждым годом они все больше и больше отдалялись друг от друга, проводя все меньше времени вместе. Редкие встречи лишь усиливали неловкость от осознания разницы в образе жизни. Разницы, которая никуда уже не денется. Весенняя пора пятнадцатилетия Сорэйи ознаменовала первый год, в который им с Ло-ле́ предстояло ни разу не встретиться. Она этому ничуть не удивилась: Ло-ле́ была частью того же мира, что и Соруш. Мира света, а не темноты. Она принадлежала к внешнему миру, а не к миру узких потайных ходов.

Сорэйя наклонилась и зарылась в землю руками, создавая дом для своей новой розы. Уголком глаза она видела жука, по-прежнему трудолюбиво пробиравшегося через сад. Сорэйя проследила за этим маленьким нарушителем, вторгшимся в ее убежище. И тут она протянула к нему руку и коснулась кончиком пальца его гладкой спины.

Жук перестал двигаться, а Сорэйя вернулась к своему занятию.