Читать книгу Античная комедия - Аристофан, Менандр - Страница 3

Ай-ай-ай-ай!

Владыка Зевс, какая ночь ужасная!

Конца ей нет! Когда же рассветет заря?

Давно уже слыхал я, как петух пропел.

Храпят рабы. Ах, прежде было иначе!

Война, чтоб ты пропала! Много зла в тебе!

Из-за тебя и слуг не смеем высечь мы.

А этот вот молодчик, ладно скроенный,

Всю ночь без передышки спит, без просыпа,

Свистит, трещит, в двенадцать шуб закутавшись.

Ну что ж, и я закутаюсь, и я вздремну.

Беда мне: не могу уснуть! Грызут меня

Корма, овсы, расходы и долги мои.

Всему виною – сын мой. Закрутив вихор,

В седле гарцует, правит он четверкою,

Во сне конями бредит. Я же мру живьем,

Считая, как подходят сроки месяцев

И долг растет.

Эй, мальчик, огонек подай!

И книгу принеси мне! Перечесть хочу,

Кому и сколько должен, сосчитать лихву.

Кому ж я должен?

«Пасии двенадцать мин».

Как, мин двенадцать? Пасии? За что это?

«За жеребца гнедого». Горе, горе мне!

Пусть сам бы сгнил я! Глаз бы вышиб жеребьем!

Плутуешь, Филон! Не виляй! Прямей держи!

Вот, вот оно, несчастье! Вот в чем зло мое!

Сын и во сне мечтает о ристаниях.

На сколько едешь ты кругов на празднике?

Отца вконец заездил!

Ощипал кругом!

Кому ж еще я должен, кроме Пасии?

«Три мины, за хомут и хлыст, Аминии».

Проезди и в конюшню пригони коня!

Меня из дому скоро вовсе выгонишь!

И тяжбу проиграю, и лихва меня

Сживет со света.

Эй, родитель, что с тобой?

Чего ворчишь? Ворочаешься до утра?

Грызет меня из-под перины староста.

Старик, оставь причуды, не мешай мне спать!

Спи, если хочешь! Только знай: долги мои

Когда-нибудь падут тебе на голову.

Ох-ох!

Пускай бы удавилась сваха подлая,

На матери твоей меня женившая.

Чудесной, тихой жил я жизнью сельскою,

В уюте, и в достатке, и в спокойствии

Средь пчел, вина, оливок и овечьих стад.

Тут в жены взял племянницу Мегаклову,

Родню Кисиры, важную, надутую.

Женился, спать пошел с ней, от меня землей

Воняло, сеном, стойлом и достатками.

От барышни – помадой, поцелуями,

И Афродитой пахло, и расходами.

Но не была лентяйкой, ткала в две руки.

Свой рваный плащ тогда я ей показывал

И говорил: «Супруга, слишком тонко ткешь!»

Нет масла в ночнике у нас ни капельки.

Проклятье, твой ночник – негодный пьяница!

Ступай и лопни!

Для чего же лопаться?

Фитиль купил ты толстый и прожорливый.

Позднее сын вот этот родился у нас,

Ох, у меня и у любезной женушки.

Тут начались раздоры из-за имени.

Жене хотелось конно-ипподромное

Придумать имя: Каллипид, Харипп, Ксантипп, —

Я ж Фидонидом звать хотел, в честь дедушки.

Так спорили мы долго; согласясь потом,

Совместно Фидиппидом сына назвали.

Ласкала мать мальчишку и баюкала:

«Вот вырастешь, и на четверке, в пурпуре,

Поедешь в город, как Мегакл, твой дяденька».

Я ж говорил: «Вот вырастешь, и коз в горах

Пасти пойдешь, как твой отец, кожух надев».

Но слов моих сыночек не послушался,

В мой дом занес он лихорадку конскую.

Всю ночь я нынче думал, не смыкая глаз.

Одно придумал средство, но надежное.

Когда сынка уговорю, спасемся мы.

Но прежде разбудить его мне надобно.

Как разбудить поласковей, подумаю.

Мой Фидиппид, сыночек, Фидиппид!

Чего?

Дай руку мне и поцелуй родителя!

Ну вот! А что?

Скажи, меня ты любишь? Да?

Да, Посейдоном Конником клянусь тебе!

Ой-ой-ой-ой! Нет-нет, не надо Конника!

Всем огорченьям нашим этот бог виной.

Когда меня от сердца любишь, искренне,

Послушайся, мой мальчик!

В чем же слушаться?

Переменись, привычки позабудь свои!

И поучись сходи, куда скажу тебе!

Чего ж ты хочешь?

А исполнишь?

Выполню!

Мне Дионис свидетель!

Погляди сюда!

Калиточку ты видишь, домик маленький?

Конечно, вижу, но, отец, зачем он нам?

Мыслильня это для умов возвышенных.

Здесь обитают мудрецы. Послушать их,

Так небо – это просто печь железная,

А люди в этой печке – словно уголья.

Того, кто денег даст им, пред судом они

Обучат кривду делать речью правою.

Но кто ж они?

Не знаю точно имени —

Мудрилы-заводилы благородные.

А, знаю, негодяи бледнорожие,

Бахвалы, плуты, нечисть босоногая,

Дурак Сократ и Херефонт помешанный.

Цыц-цыц, молчи, не говори бессмыслицы!

Когда тебя заботит дом родительский,

Послушайся, от конной откажись езды!

Мне Дионис свидетель, нет! Хотя бы ты

Фазанов подарил мне леагоровых!

Прошу тебя! Мой миленький, любименький,

Ступай и поучись!

Чему ж учиться мне?

Рассказывают, там, у этих умников,

Две речи есть: кривая речь и правая.

С кривою этой речью всяк всегда везде

Одержит верх, хотя бы был кругом не прав.

Так, если ты кривым речам научишься,

Из всех долгов, которым ты один виной,

Не заплачу я и полушки ломаной.

Нет, не согласен! Как же показаться мне

Пред всадниками выцветшим и высохшим?

Клянусь Деметрой, знай же: ничего теперь

Не дам тебе, ни жеребцам, ни меринам!

К чертям, к воронам, вон из дома выгоню!

Что ж, не потерпит дядя мой Мегакл, чтоб я

Без лошадей остался! Я к нему пойду.

Что ж, кто упал, тому подняться надобно.

Отправлюсь сам в мыслильню, помолясь богам,

И сам начну учиться. Горе, горе мне!

Как голове тупой, седой, забывчивой

В лапше словес тончайших разобраться, ох!

Но все ж пойду! Чего мне копошиться здесь

И в дверь не постучаться? Эй, привратник, эй!

Пошел к воронам! Кто здесь в двери ломится?

Я, из Кикинны Стрепсиад, сын Фидона.

Невежда, Зевс свидетель! Несознательно

Стучишься в дверь и выкидышем пагубным

Рождаемому угрожаешь замыслу!

Прости меня! Я темный, из деревни я.

Так объясни, какой же это выкидыш?

Ученикам лишь слушать дозволяется.

Не бойся, друг любезный, я пришел сюда

Как ученик. В мыслильню поступаю я.

Так слушай и считай за тайну страшную!

Недавно Херефонта вопросил Сократ:

«На сколько ног блошиных блохи прыгают?»

Пред тем блоха куснула Херефонта в бровь

И ускользнула на главу Сократову.

И как же сосчитал он?

Преискуснейше!

Воск растопивши, взял блоху и ножками

В топленый воск легонько окунул.

Воск остудивши, получил блошиные

Сапожки – ими расстоянье вымерил.

Великий Зевс! Не ум, а бритва острая!

Что ж скажешь ты о новом изобретенье

Сократа?

О каком, скажи, прошу тебя?

Мудрец сфетийский Херефонт спросил его,

Как мыслит он о комарином пении:

Трубит комар гортанью или задницей?

И что ж сказал о комарах почтеннейший?

Сказал он, что утроба комариная

Узка. Чрез эту узость воздух сдавленный

Стремится с силой к заднему отверстию.

Войдя за узким ходом в расширение,

Из задницы он вылетает с присвистом.

Тромбоном оказался комариный зад!

Мудрец кишечный, дважды, трижды счастлив ты!

Избавиться от тяжбы – дело плевое

Для вас, разъявших чрево комариное!

На той неделе истина великая

Погибла из-за ящерицы.

Как же так?

В полночный час, исследуя движение

И бег луны, стоял он, рот разинувши.

Тут с крыши в рот ему наклала ящерка.

Смешно: Сократу в рот наклала ящерка!

Вчера ж у нас еды на ужин не было.

Ну-ну! И пропитанье как промыслил он?

Зашел в палестру, стол слегка золой покрыл,

Взял в руки вертел, циркулем согнул его

И осторожно… из палестры плащ стянул.

К чему ж еще Фалета прославляем мы?

Открой, открой скорее мне в мыслильню дверь,

Сократа видеть я хочу великого!

К нему иду в науку. Дверь открой скорей!

Геракл, великий, это что за чудища?

Чему дивишься? 3а кого ты принял их?

За спартиатов тощих, взятых в Пилосе.

Но в землю почему они уставились?

Разыскивают то, что под землей.

Ага,

Чеснок! Не надо, не трудитесь, милые,

Я знаю место, там растет отличнейший.

А те, что в кучу скучились, чем заняты?

Они глубины Тартара исследуют.

Зачем же в небо этот поднял задницу?

Считает звезды собственными средствами!

Идите в дом, чтоб здесь он не застигнул вас.

Нет-нет, не надо! Пусть они останутся!

Поговорю я с ними о делах моих.

Никак нельзя! Им строго запрещается

Дышать так долго чистым, свежим воздухом.

Богами заклинаю, это что ж, скажи?

Вот это – астрономия!

А это, здесь?

А это – геометрия.

К чему она?

Чтоб мерить землю.

Понял я. Надельную?

Ничуть, всю землю.

Очень хорошо, дружок!

Народная наука и полезная.

А здесь – изображенье всей Вселенной. Вот

Афины. Видишь?

Пустяки, не верю я:

Присяжных здесь не видно заседателей.

А дальше, будь уверен, это Аттика.

Кикинна где ж, село мое родимое?

Там, позади. А вот Эвбея. Видишь ты,

Как вытянулась узкая и длинная.

Да, растянули мы с Периклом бедную.

Но где же Лакедемон?

Где он? Вот он где!

Бок о бок с нами? Позаботьтесь, милые,

От наших мест убрать его подалее.

Никак нельзя!

Час не ровён, поплатитесь!

А это кто же в гамаке качается?

Он сам.

Что значит «сам»?

Сократ.

Привет Сократ!

Послушай, друг, погромче покричи ему.

Нет, сам кричи, а у меня нет времени.

Сократ!

Сократушка!

Чего ты хочешь, праха сын?

Скажи сначала, чем ты занимаешься.

Паря в пространствах, мыслю о судьбе светил.

В гамак забравшись, о богах гадаешь ты.

Но почему ж не на земле?

Бессильна мысль

Проникнуть в тайны мира запредельного,

В пространствах не повиснув и не будучи

Соединенной с однородным воздухом.

Нет, обретаясь в прахе, взоры ввысь вперив,

Я ничего б не узрел. Сила земная

Притягивает влагу размышления.

Не то же ли случается с капустою?

Ай-ай,

В капусту влагу тянет размышление!

Сойди же наземь, милый мой Сократ, сойди,

Тому, зачем пришел я, обучи меня!

Зачем же ты явился?

Красноречию

Хочу я обучиться. Жмут долги меня.

Худею, чахну, сохну, изведусь вконец.

Но как в долги попал ты так нечаянно?

Болезнь меня заела, язва конская,

Прошу тебя, той речи научи меня,

С которою долгов не платят. Я ж тебя,

Клянусь богами, награжу сторицею.

Каких богов ты разумеешь? Боги здесь

Особого чекана.

Чем же клясться вам?

Железными грошами, как в Византии?

Желал бы ты природу божества узнать

На деле?

Зевс свидетель, если есть он, Зевс!

Вступить в беседу с облаками хочешь ты,

Которых почитаем за богов?

Ну да.

На эти козлы сядь тогда священные.

Вот видишь, сел.

Прими теперь из рук моих

Венок.

Зачем венок мне? Ой, боюсь, Сократ!

Как Афаманта, вы меня зарежете!

Нимало. То же с каждым посвящаемым

Мы делаем.

А что я получу за то?

В речах мучнистым станешь, тертым, крупчатым.

Так смирно стой!

И правда, Зевс свидетель мне,

Обсыпанный, я стану тертым, крупчатым.

Не кричи, замолчи, покорись, старичок, и внимай

терпеливо молитве.

Господин и владыка, о Воздух святой, обступивший,

объемлющий Землю,

О сверкающий, ясный Эфир, Облака громоносные,

матери молний!

Поднимитесь, взлетите, царицы,

свой лик мудролюбцу седому явите!

Погоди, не спеши, дай закутаться мне,

а не то до костей я промокну.

Ах, глупец, ах, несчастный! Сегодня как раз без накидки

я из дому вышел!

Облака многочтимые! Слушайте зов, где б вы ни были,

ныне явитесь!

На Олимпе ль, на снежной священной горе залегли вы

семьею лучистой,

Или с нимфами в быстрый сплелись хоровод в темных

кущах Отца Океана,

Или в нильских далеких верховьях дожди в золотые

черпаете ведра,

Залетели ли в топь меотийских болот иль на льдистые

гребни Миманта,

Нас услышьте и жертву примите от нас и порадуйтесь

нашей молитве.

Строфа Вечные Облака!

Встаньте, явитесь, росистые, иглистые,

в легких одеждах!

Бездны Отца Океана гудящие

Кинем, на горные выси подымемся,

Лесом покрытые,

С вышек дозорных на сторону дальнюю

Взглянем на пашни, на пышные пажити!

Взглянем на реки, бурливо-журчащие,

Взглянем на море, седое, гремящее!

Око эфирное неутомимо свергает.

Даль в ослепительном блеске,

Двинемся ж, сбросим туманы волнистые

С тел непорочных и взглядом всевидящим

Землю святую окинем!

О священные жены, богини мои, Облака,

вы молению вняли!

Ты ведь слышал их песни и пенью вослед грохотанье

тяжелое грома?

Да, слыхал, и молюсь вам, мои госпожи, и хотел бы

на гром ваш ответить

Грохотаньем из брюха: так сильно дрожу,

так жестоко я вас испугался!

Вот уже, вот оно, пусть прилично, пусть нет,

не могу удержать! Осрамился!

Эти шуточки брось и не смей подражать паяцам —

гаерам балаганным!

Благочестья исполнись! Божественный рой продолжает

священную песню.

Антистрофа Девы, несущие дождь!

Город Кекропа богатый, блистательный,

землю Паллады,

Родину храбрых хотим мы приветствовать.

Там – несказанные таинства правятся,

Там открываются

Пред посвященными двери святилища.

В честь небодержцев-богов приношения

Там возвышаются храмы с кумирами.

Шествия движутся там богомольные.

Жертвы приносятся пышные, в зиму

и лето —

Праздники, игры и пляски.

Вот наступила весна, и в честь Бромия

Песни несутся, хоры состязаются,

Флейты призывно рокочут.

Объясни мне, Сократ, заклинаю тебя, это кто же поет

так прекрасно,

Так торжественно, чинно и важно? Скажи, иль слетелись

сюда героини?

Да ничуть! Это дети небес, Облака, а для нас,

для мыслителей, – боги

Величайшие, разум дающие нам, мысли острые,

силу сужденья,

Красноречия жар, убеждения дар, говорливость

и в речи сноровку.

Понимаю. Так вот почему, услыхав их напевы,

душой я воспрянул

И к сплетениям слов потянуло меня и к сужденьям

о дыме летучем,

Захотелось на слово ответить тремя и мыслишкою

в споре ужалить!

Если можно, прошу, дай воочию мне,

дай вблизи величавых увидеть!

Погляди же сюда, на Парнет! Началось! Вижу, вижу,

спокойно и плавно

К нам нисходят они.

Где же, где? Покажи!

Вот подходят густыми рядами

По расщелинам горным, по склонам лесным.

Прямиком.

Удивительно, право!

Ничего я не вижу!

У входа они.

Вот теперь различаю

немножко.

Хоть теперь-то ты видишь их, глупый старик,

иль ты слеп, или бельма на веках?

Вижу, вижу! Почтенные! Зевс мне судья!

Вся площадка полна облаками.

Что ж, а раньше не знал ты, что боги они?

Как богов их не чтил и не славил?

Видит Зевс, и не думал. Считал их росой и туманом

и слякотью мокрой.

Видит Зевс, ошибался ты. Знай же теперь: это вот

кто питает ученых,

И врачей, и гадателей, франтов в кудрях, с перстеньками

на крашеных пальцах,

Голосистых искусников в круглых хорах,

описателей высей надзвездных,

Вот кто кормит бездельников праздных,

а те прославляют их в песнях надутых.

Вот зачем воспевают они облака, буревые,

несущие грозы,

«Стоголового смерча летучую прядь», «завывание вихрей

ревущих»,

И еще «кривокогтых кочующих птиц заблудившиеся

караваны»,

И еще «облаков волокнистых росу», а за это

питаются сами

Камбалою копченой, «прозрачной, как сон», и жарким

«из дроздов сладкогласных».

Незаслуженно разве?

Скажи мне теперь, умоляю тебя, если вправду

Облака – эти твари, зачем же тогда на земных

они женщин похожи?

Ведь иначе совсем они выглядят.

Как? Расскажи мне, как выглядят тучи.

Хорошенько сказать не могу. Например,

как летящие шерсти волокна,

Но совсем не как женщины, Зевс мне судья!

А у этих носы, и большие.

А теперь на вопросы мои отвечай!

Говори! Что угодно отвечу.

Никогда ты не видел, скажи, в небесах облаков,

на кентавра похожих,

На быка, на пантеру, на волка?

Видал, Зевс свидетель! Видел! Ну так что же?

Как хотят, обернуться умеют они. Завитого

увидят красавца,

Вот из этих кудрявых, распутных гуляк, из породы

козла Ксенофанта,

И тотчас, издеваясь над бешенством их,

превратятся в блудливых кентавров.

Если ж Симон, грабитель народной казны, попадется им,

чем они станут?

Подражая разбойной природе его, уподобятся

хищному волку.

Понимаю. Недавно толстяк Клеоним повстречался им,

щит потерявший,

Увидали трусишку они и тотчас обратились

в пугливых оленей.

А теперь повстречали Клисфена они и на женщин

похожими стали.

Ну так здравствуйте, слава вам, грозные! Речь обратите

ко мне благосклонно!

Если голос ваш прежде слыхал кто-нибудь,

пусть его я услышу, богини!

Наш привет тебе, старец с седой головой, за наукой

и правдой пришедший!

Ты ж, священнослужитель речей плутовских, объясни нам,

чего ты желаешь.

Никого так охотно не слушаем мы из искусников,

ныне живущих,

Одного разве Продика: мудрость его нас пленяет

и гордые мысли.

Ты же тем нам приятен, что бродишь босой,

озираясь направо-налево,

Ходишь чванно и важно, в лохмотьях, дрожа,

вскинув голову, нас обожая.

О Земля, что за голос! Торжественно как он звучит!

Объявилось нам чудо!

Так пойми же: богини они лишь одни,

остальное – нелепые бредни!

Ну а Зевс? Объясни, заклинаю Землей, нам не бог разве

Зевс Олимпийский?

Что за Зевс? Перестань городить пустяки! Зевса нет!

Вот так так! Объясни мне,

Кто же дождь посылает нам? Это сперва расскажи мне

подробно и ясно.

Вот они. Кто ж еще? Целый ворох тебе приведу

я сейчас доказательств.

Что, видал ты хоть раз, чтоб без помощи туч

Зевс устраивал дождь? Отвечай мне!

А ведь мог бы он, кажется, хлынуть дождем

из безоблачной, ясной лазури.

Аполлон мне свидетель, отличная речь! Ты меня убедил.

Соглашаюсь.

А ведь раньше, и верно, я думал, что Зевс сквозь

небесное мочится сито.

Но теперь объясни мне, кто ж делает гром? Я всегда

замираю от грома.

Вот они громыхают, вращаясь.

Но как? Объясни мне, скажи мне, кудесник!

До краев, до отказа наполнясь водой и от тяжести

книзу провиснув

И набухнув дождем, друг на друга они набегают

и давят друг друга.

И взрываются с треском, как бычий пузырь,

и гремят перекатами грома.

Кто ж навстречу друг другу их гонит, скажи?

Ну не Зевс ли, колеблющий тучи?

Да нимало, не Зевс. Это Вихрь.

Ну и ну! Значит, Вихрь! И не знал я, деревня,

Что в отставке уж Зевс и на месте его нынче

Вихрь управляет Вселенной.

Только все ж ничего ты еще не сказал о грозе

и громов грохотанье.

Ты ведь слышал. Набухнув водой дождевой,

облака друг на друга стремятся,

И, как сказано, лопнув, как полный пузырь,

громыхают и гулко грохочут.

Как поверить тебе?

Объясню тебе все на примере тебя самого же.

До отвала наевшись рубцов отварных на гулянии

панафинейском,

Ты не чувствовал шума и гуда в кишках и бурчанья

в стесненном желудке?

Аполлон мне свидетель, ужасный отвар! Все внутри

баламутится сразу

И гудит, словно гром, и ужасно урчит, и шумит,

и свистит, и клокочет.

Для начала легонько, вот этак: бурр-бурр, – а потом

уж погромче: бурр-бурр-бурр.

Тут нельзя удержаться, до ветра бегу, а в утробе

как гром: бурр-бурр-бурр-бурр.

Ну, прикинь: если столько грозы и громов

в животишке твоем, так подумай,

Как чудовищно воздух безмерно большой и бурчит,

и гремит, и грохочет.

Все понятно теперь; так от ветра, от туч говорят у нас:

ходим до ветра.

Ну а молнии ярко горящий огонь, объясни мне,

откуда берется?

Попадет и живого до смерти спалит или кожу,

одежду обуглит.

Ну не ясно ль, что молнии мечет в нас Зевс

в наказанье за лживые клятвы.

Об одном бы подумал, глупец, стародум,

стародедовским верящий басням!

Если мстит за присягу подложную Зевс,

почему ж не сожжен еще Симон?

Почему не сожжен Клеоним и Феор? Ведь они ж

из лгунишек лгунишки!

Почему он сжигает свой собственный храм,

и предгорье афинское Суний,

И вершины высоких дубов? Для чего? Ведь лгунов

средь дубов не бывает.

Что ответить, не знаю. Пожалуй, ты прав.

Расскажи же, в чем молнии тайна!

Если воздух горячий, поднявшись с земли,

залегает к заоблачным высям,

Изнутри он вздувает огромный пузырь, а затем,

под давлением силы

Разорвавши пузырь, клокоча и свистя, вылетает

и в тренье сгорает,

От полета, от стрепета в пламенный столб

обращаясь и в пыль разрушаясь.

Зевс свидетель мне, то же случилось со мной

на Диасиях нынешних. Помню,

Колбасу кровяную я жарить взялся для родных,

да забыл ее взрезать.

Тут надулась она, стала круглой, как шар,

и внезапно возьми да и лопни!

Все глаза залепила начинкою мне и сожгла,

словно молнией, щеки.

Человек! Пожелал ты достигнуть у нас озарения

мудрости высшей.

О, как счастлив, как славен ты станешь тогда среди

эллинов всех и афинян,

Если тщателен будешь, прилежен в труде,

если есть в тебе сила терпенья,

И, не зная усталости, знанья в себя ты вбирать будешь,

стоя и лежа,

Холодая, не будешь стонать и дрожать, голодая,

еды не попросишь,

От пирушек уйдешь, от гимнасий сбежишь,

не пойдешь по пути безрассудства;

И за высшее счастье одно будешь чтить,

как и следует людям разумным:

Силой речи своей побеждать на судах, на собраньях,

в советах и в спорах.

Что терпенья касается, твердой души и бессонных

раздумий в постели,

Воздержанья во всем, в животе пустоты,

на воде и на хлебе сиденья —

Будь уверен во мне! Чтоб до цели дойти,

на себя дам ковать я подковы.

И не будешь иных ты богов почитать, кроме тех,

кого сами мы славим?

Безграничного Воздуха ширь, Облака и Язык —

вот священная троица!

И словечка другим я теперь не скажу, не признаю,

на улице встретив.

Им молиться не буду, вина не пролью,

фимиама ни крошки не кину.

Говори же скорее, что надо от нас! Не робей,

не получит отказа

Тот, кто нас почитает и молится нам и мыслителем

сделаться хочет.

О почтенные женщины! Надо от вас мне немногое,

чуточку, крошку!

Стадий на десять всех, кто в Элладе живет,

превзойти я хочу в разговоре.

Мы исполнить согласны желанье твое. С этих пор

на собраньях народных

Чаще всех ты сумеешь решенья свои проводить,

побеждая речами.

Я решений больших проводить не хочу, и совсем мне

не этого надо.

Я закон обвернуть вокруг пальца хочу, обмануть

одолживших мне деньги.

Исполненья дождешься стремлений своих. Старичок,

ты немногого просишь.

Передай же себя, ничего не страшась, нашим верным,

испытанным слугам.

Так и сделаю. Вам доверяюсь во всем. Не охота,

нужда меня гонит;

Жеребцы вороные, кобылы с клеймом и женитьба

меня разорили.

Как хотите, со мной поступайте теперь:

Я согласен на все,

Вам вверяю я тело и душу свою.

Колотите, дерите, держите без сна,

Рвите заживо, трите, морите меня!

Мне бы только словчить и долгов не платить,

А потом пусть народ называет меня

Негодяем, нахалом, шутом, наглецом,

Шарлатаном, буяном, судейским крючком,

Надувалой, громилой, бузилой, шпиком,

Срамником, скопидомом, сутягой, лгуном,

Забиякой, задирой, бахвалом, клещом,

Подлипалой, прожженным, паршой, подлецом,

Приживалой, плутом!

Пусть прохожие так окликают меня,

Как хотят, так пускай и поносят меня,

Пусть меня, если надо, Деметрой клянусь,

Изотрут в колбасу

И на ужин дадут мудролюбцам!

Что решил, решил он крепко,

Не робея, пламенея.

Твердо знай:

Нашу науку осилив, до неба прославлен

Меж людей ты будешь.

Что ж делать мне?

Со мной проводи свои дни!

Завиднейшей жизнью

Жить начнешь отныне.

Будет успех?

Счастье, удачу увижу?

Будут теперь тесниться у двери твоей

Пришельцев толпы,

Мудрость твою вопрошая, дружбы с тобой ожидая,

В путаных тяжбах своих, в делах опасных

Лишь от тебя добиваясь помощь добыть и совет.

Так начни ж как обычно: возьми старика

в предварительное обученье,

Испытай его разум, сноровку узнай, остроумие,

память изведай!

Начнем же! Опиши мне самого себя,

Чтоб, нрав твой изучивши, мог надежнее

Уловками поближе приступить к тебе.

Ты на меня готовишь приступ! Зевс-отец!

Ничуть! Порасспросить тебя мне хочется.

Ты памятлив, скажи?

С двойною памятью,

Когда должны мне, помню замечательно,

А должен я – разиня, забываю вмиг.

Есть у тебя наклонность к красноречию?

К двуречию скорей, чем к красноречию.

Как станешь ты учиться?

Ничего, сойдет!

Теперь вопрос из области возвышенной

Тебе поставлю. На лету хватай его!

Хватать? Как пса, ты хочешь натаскать меня!

Тяжелый случай! Глуп он и невежествен.

Боюсь, старик, понадобятся розги нам!

Чем на побои ты ответишь?

Дамся бить.

Немного жду, друзей зову в свидетели,

Еще немного – в суд тащу обидчика.

Снимай накидку!

Разве провинился я?

Нет. Голыми заведено входить сюда.

Но я же не для обыска в твой дом иду.

Снимай! Болтать довольно!

Мне одно скажи:

Когда прилежен и усерден буду я,

Кому я уподоблюсь из учащихся?

На Херефонта будешь ты во всем похож.

Беда, беда мне! Полутрупом сделаюсь!

Не смей болтать! За мной иди и слушайся!

Сюда скорее!

В руки мне вложи сперва

Медовую коврижку. Замираю я.

Мой бог! В пещеру я схожу Трофония.

Входи, входи! Чего у двери ежишься?

Так иди же на радость! Есть воля в тебе

И отважная мысль.

Будет пускай удача с ним!

Он, не глядя на старость,

Не побоясь плеши своей, тяжелый груз новых наук

Вздумал вместить в череп седой,

Хочет постигнуть мудрость.

Зрители, хочу говорить с вами откровенно я,

Искренне. Свидетелем мне – мой кормилец Дионис!

Так же как к победе, стремлюсь к славе и к удаче я,

Так же вас считаю, друзья, за людей понятливых

И игру вот эту мою лучшей среди всех других.

Вам уж я однажды ее предложил. Трудней всего

Мне она досталась, и что ж? Пред толпою грубою

Незаслуженный потерпел я провал. Виной тому

Вы, толковые, знатоки! Ради вас старался я!

Все ж предать я вас не хочу, люди с пониманием.

Ведь и прежде много похвал, зрители разумные,

«Добрый» мой и «ветреный брат» слышали из ваших уст.

Был тогда как девушка я, не пристало мне рожать,

И пришлось подкинуть дитя, увидать в чужих руках.

Вы его вскормили тогда бережно и ласково.

С этих пор надежда на вас выросла в груди моей.

Как Электра, мчится сейчас к вам моя комедия,

Ждет и ищет: зрителей тех нет ли здесь, понятливых?

Вмиг узнает – только б найти – брата кудри милые.

Как пристойны нравы ее, сами поглядите вы:

Твердой кожи плотный кусок не подвешен спереди,

Сверху – красный, толстый, большой,

детям на посмешище.

Шуток здесь над лысыми нет, плясок нету кордака,

Здесь старик, стихи бормоча, палкой собеседника

Не колотит, чтоб прикрыть соль острот подмоченных.

Не кричат здесь: «Горе, беда!» – с факелом не бегают.

Верит в силу песен своих и в себя комедия.

Вот и я, хоть славен везде, длинных не рощу волос.

За новинку выдав старье, надувать не стану вас.

Только с новым вымыслом к вам прихожу я каждый год.

Был когда-то грозен Клеон: я по брюху бил его, —

Но когда упал он ничком, я не тронул павшего.

Эти ж, только раз сплоховать стоило Гиперболу,

Затолкали насмерть плута, да в придачу мать его.

Первым Евполид забежал, «Мариканта» вывел он,

Подлый, подло он обокрал наших славных «Всадников»,

Пьяную старуху приплел, вот и все, для кордака.

А старуху Фриних давно на съедение рыбам дал.

Тут к нему Гермипп подскочил, облевал Гипербола.

Подбежали прочие все, чтоб лягнуть Гипербола.

В мутных водах ловят они, словом говоря моим;

Тот, кто любит шуточки их, на мои не смотрит пусть!

Если ж я и речи мои вам теперь понравятся,

Прослывете вы навсегда судьями разумными.

Ода В небе высоком грозного

Зевса, богов властителя,

В хор наш зовем мы первым.

С ним и тебя, трезубца царь,

Бог-великан,

Синего моря и земли

Яростный колебатель!

Славного кличем родителя нашего,

Вечный Эфир, тебя, жизнь сохраняющий в мире!

С ним и тебя, пламенный бог,

В белых лучах мчащий коней

Над простором земли! Велик

Меж богов ты и смертных.

Эпиррема Рассудительные люди, нас послушайте

теперь!

На тяжелую обиду мы пожалуемся вам.

Всех богов опережая, мы лелеем город ваш,

Вы ж из всех богов бессмертных нам

не молитесь одним,

Сторожам своим надежным. Если сдуру

вы поход

Затеваете, грохочем мы и посылаем дождь.

Помните, когда Клеона-скорняка, врага богов,

Вы избрали полководцем, грозно брови

мы свели,

Напугали вас, «из тучи с громом молнии

неслись»,

И Селена путь привычный позабыла,

свой фонарь

Спрятал Гелиос, исчезнув с небосклона и грозя,

Что светить не станет, если будет властвовать

Клеон.

Все же вы его избрали: легкомыслие давно

В этом городе оседло; не впервые божествам

Вашу глупость и беспечность вам на пользу

обращать.

А что это справедливо, мы докажем без труда.

Если вы Клеона-вора в лихоимстве, в грабеже

Обличите и в колодки закуете наглеца,

Все былое вам простится, позабудутся грехи,

Обернется все на благо, счастлив город

будет вновь.

Антода Феб-господин, приди и ты,

Делоса царь, владыка круч

Высокогорных Кинфа!

Ты, что в Эфесе, в золотом

Доме живешь,

Горняя, с нами будь! Тебе

Девы лидийцев служат.

С нами будь, наша родная, владычица,

Горододержица, с грозной Эгидой, Афина,

Ты, что хранишь горный Парнас,

В блеске пляши смольных костров,

О Дионис, веселый бог,

Вождь вакханок дельфийских!

Антэпир- К вам идти мы собирались, да Селена на пути

рема Повстречалась нам и вот что вам велела

передать.

И Афинам, и друзьям их низкий шлет она

поклон.

Сердится на вас богиня: вы обидели ее, —

Хоть не на словах, на деле помогает вам она.

Мало ль драхм вам каждый месяц сберегает

лунный свет?

Из дому идя под вечер, говорите вы не зря:

«Факелов не покупай мне! Светит месяц

в вышине».

И других услуг немало вам оказывает. Вы ж

Дней ее ничуть не чтите, повернули все

вверх дном.

Боги злобно ей грозятся (жалуется нам она)

Всякий раз, когда вернутся, жертву прозевав,

домой.

Счет они ведут привычный срокам

праздников своих.

Вы же в дни для жертв и песен занимаетесь

судом.

А случается, что в сроки наших божеских

постов,

В день кончины Сарпедона, в Мемнона

печальный день

Вы приносите нам жертвы и смеетесь.

Вот за то

Гипербол, когда священным выбрали

его послом,

Год назад по воле божьей потерял венок.

Теперь

Знать он будет, что по лунам надо году

счет вести.

Клянусь Хаосом, Испареньем, Воздухом,

Глупца такого я еще не видывал,

Такого простофилю, никудышника.

Зубря несчастных рассуждений несколько,

Все позабыл он, не успевши вызубрить.

Сейчас сюда, за дверь его я вызову.

Эй, Стрепсиад, иди и выноси постель!

Ой, не могу! Клопы не отпускают. Ой!

Неси скорей и будь прилежен.

Вот, принес.

С чего же мы приступим к изучению

Тех тайн, которых раньше ты совсем не знал?

С размеров, с диалогов иль с ладов – скажи?

По мне, начнем с размеров. Вот недавно лишь

Надул меня торговец на две меры ржи.

Не в этом дело: отвечай, какой размер,

Трехмерный иль четырехмерный, любишь ты.

Я – четверик. Четыре меры полные.

Болтаешь вздор.

Уж в этом извини меня!

В четверике четыре меры. Кончено!

Пошел к воронам, груб и неотесан ты!

Ладами мы займемся, их усвой сперва!

На хлеб насущный чем лады помогут мне?

Ты ладным быть научишься в сношениях.

Лады сумеешь различать: военный лад,

И плясовой, и конный, и на пальчиках.

На пальчиках?

Ну да.

Отлично знаю.

Ну!

Вот пальчик. Этот лад давно я выучил.

Забыл когда, еще мальчишкой маленьким,

Мужик, невежда!

Бросим это, миленький!

Таким вещам учиться не хочу!

Чему ж?

Скорее кривде, кривде научи меня!

Сперва другому научиться должен ты.

Кто из животных мужеского пола? А?

Кто мужеского? Знаю, не сошел с ума.

Козел, кобель, жеребчик, хряк, баран, фазан.

Вот видишь, вздор несешь ты. Ведь и самочку,

Как и самца, фазаном называешь ты?

Да, Посейдон свидетель, как же иначе?

Зови фазыней. А самца – фазелезнем.

Фазыня? Превосходно. Испареньями

Клянусь, за это лишь одно учение

Тебе мукой наполню я корзину.

Стой!

Ты говоришь «корзина» – рода женского.

Не крепче ль по-мужски сказать: «корзан»?

Но почему ж корзан?

Ну, как фазан. А то,

Как Клеоним.

Как Клеоним? При чем это?

Фазан, корзан и Клеоним – все родственно.

Ну нет, корзины мало для Клеонима.

В корыте, в бочке месит он жратву себе.

Но как же говорить теперь мне?

Сказано.

Корзан – фазан. Корзина и фазыня. Вот!

Корзан – фазыня.

Будет это правильно.

Корзина, Клеонима – рода женского.

Теперь об именах закончим собственных.

Мужские имена пройдем и женские.

Да знаю я про женские.

А ну скажи.

Геро, Лизилла, Миррия, Деметрия.

Теперь мужские назови мне.

Сотни их.

Ну, Филоксен, Милесия, Аминия.

Да это ж не мужские имена совсем.

Как не мужские? Вот ты как!

Конечно, так.

Ну, как ты скажешь, чтоб пришел Аминия.

«Сюда, сюда», – я позову Аминию.

Вот видишь, кличешь женщину – Аминию.

И верно: трус он, потому и женщина.

Тому, что всем известно, не учи меня.

Так ляг сюда и растянись!

Зачем это?

В природу погружайся самого себя.

Не здесь прошу, не на лежанке, миленький,

Уж на земле я лучше погружусь.

Нет-нет!

Нельзя иначе!

Горе мне! Несчастный я!

Клопам сегодня уплачу я пошлину.

Строфа Будь молодцом, будь остряком,

Вывернись весь наружу!

Грызи науку!

Когда же будет побеждать отчаяние,

Скачи отважно

К другим размышленьям; пусть глаз твоих

Сон-утешитель бежит!

Ай-ай-ай-ай-ай-ай-ай-ай!

Чем болен, что мучит?

Погиб, погиб я, бедный! Вот впились в меня

Из-под лежанки выползшие конники.

И бока раздирают, и гложут нутро,

И сосут мою душу, и пьют мою кровь,

И нежнейшие скрытые части грызут,

И по теплым потайным проходам ползут,

И живьем меня жрут.

Не вопи через меру, без меры не вой!

Как же быть? Как же жить?

Где именье? Ау! Где здоровье? Ау!

Где покой мой? Ау! Где подметки? Ау!

В довершенье всего, в заключение бед,

Погибаю без сна,

Скоро буду и сам я – аушки!

Эй-эй, старик. Ты размышляешь?

Я? Ну да,

Свидетель Зевс!

О чем же поразмыслил ты?

О том, спасу ли от клопов хоть что-нибудь.

Чтоб ты пропал!

Голубчик, я уже пропал!

Не унывай! Залезь в накидку по уши.

Прием измысли мне опровергающий

И опорочь улики.

Как измыслить мне

Из этих дыр порок опровергающий?

Теперь посмотрим, что бедняга делает.

Эй-эй, ты спишь?

Свидетель Феб, не думаю.

Ну что, поймал?

Ах, нет еще!

Как нет еще?

Поймал вот этот хвостик в руку правую!

Закройся вновь, продолжи размышления!

О чем же размышлять мне? Расскажи, Сократ.

Чего желаешь, для начала сам скажи!

Чего хочу, ты слышал сотню тысяч раз.

Вся суть в долгах: платить долгов не хочется.

Плащом закройся! Основную мысль найди,

Развей ее и расчлени по косточкам,

Определи и сопряги!

Несчастный я!

Не шевелись. Когда же в рассуждениях

Заблудишься, оставь их, после вновь вернись,

Накинься, ухвати и осторожно взвесь!

Сократушка, голубчик!

Что тебе, старик?

Нашел я мысль насчет долгов обманную!

Развей ее!

Скажи, что, если…

Если что?

Что, если я колдунью-фессалиянку

Найму, и месяц в час ночной с небес сведу,

И в круглом сундуке запрячу накрепко,

Как зеркало, и буду сторожить его?

А польза в чем от этого?

А польза в чем?

Пока всходить не будет месяц на небо,

Лихвы, долгов не стану я платить.

Да ну?

Ну да. По месяцам растет лихва моя.

Отлично! Вот другое предложу тебе:

Когда предъявят иск к тебе в талантов пять,

Его ты как сумеешь устранить, скажи?

Не знаю как! Не знаю! Поищу, найду!

Сжимать чрезмерно разум ты не должен свой,

Направь свободно мысль свою по воздуху,

Как стрекозу, привязанную за ногу.

Нашел, нашел, как хитро уничтожить иск!

Меня ты сам похвалишь!

Что ж придумал ты?

У лекарей такой видал ты камешек,

Красивый и прозрачный, добывают им

Огонь они.

Ты говоришь о стеклышке?

Ну да! Что, если я добуду стеклышко

И, подождав, пока напишет иск писец,

В сторонке стану, солнечный поймаю луч

И растоплю в руках писца ходатайство?

Харитами клянусь я, ловко!

Счастлив я,

Что в пять талантов уничтожил жалобу.

Возьмись теперь проворней за другое!

Ну?

Как от истца ты будешь защищать себя,

Ни права не имея, ни свидетелей?

Пустое, только плюнуть!

Так скажи!

Скажу.

Когда до дела моего останется

Один лишь иск, пойду и удавлюсь.

Дурак!

Клянусь богами всеми, так и сделаю!

К удавленнику кто ж предъявит жалобу?

Все вздор! Иди! Тебя учить не стану я.

За что ж? Сократ! Ради богов, прости меня!

Что выучил, сейчас же забываешь ты.

Ну вот скажи: что первым проходили мы?

Что первым? Ах, припомнить! Что же первым? Что?

Как звать ее, в чем хлеб пекут, ту самую…

Ой-ой! Ну как же звать ее?

Пошел к чертям!

Глупейший старикашка и забывчивый!

Беда, беда мне! Что со мною станется?

Погиб я, не умею языком молоть!

Вы, Облака, богини, помогите мне!

Старик, тебе мы вот что посоветуем:

Когда толковый, взрослый у тебя есть сын,

Взамен себя пошли его в учение.

Есть у меня сыночек, ладно скроенный,

Да не желает он учиться. Горе мне!

И все ж ты терпишь?

Крепок и отважен он.

По матери из рода легкомысленных.

Пойду за ним, а если не послушает,

Так выгоню из дома обязательно.

Зайди в свой дом и подожди немножечко!

Анти- Видишь теперь, сколько от нас блага тебе.

строфа Другие бессильны боги!

На все он согласен. Тебе во всем

Теперь послушен.

Свихнулся он, закружился он,

Разум теряет явственно.

Рви же его, крепче щипли, шкуру дери,

Не зевай! Спеши! В деле таком

Все изменяет случай.

Клянусь туманом, в доме не останешься!

Ступай! Столбы грызи Мегакла-дядюшки!

Чудак! Отец! Каким шмелем ужален ты?

Ты не в себе. Свидетель – Олимпийский Зевс!

«Зевс Олимпийский»? Ой-ой-ой! Вот глупости!

Такой большой детина в бога верует!

Чего же ты смеешься?

Над тобой смеюсь:

Младенчик ты, и веришь басням нянькиным.

Но подойди. Сейчас узнаешь важное;

Скажу тебе я что-то – сразу вырастешь.

Зато другим об этом ни гугу, ни-ни!

Ну, говори! В чем дело?

Зевсом клялся ты?

Да, клялся.

Видишь, как важно учение:

Нет никакого Зевса, мой сынок. Царит

Какой-то Вихрь. А Зевса он давно прогнал.

Ай-ай! Вот вздор!

Поверь мне, это правильно.

Да кто сказал?

Сократ, безбожник с Мелоса,

И Херефонт, прыжок блохи исчисливший.

Так далеко зашел ты в помешательстве,

Что веришь людям, бешеным от желчи?

Цыц!

Не смей бранить людей достойных, доблестных,

Умнейших. Из-за строгой бережливости

Никто из них не мажется, не бреется,

Не ходит в баню мыться. Ты ж добро мое

Собрался смылить, словно б я в гробу лежал.

Иди ж туда и за меня урок возьми!

Чему ж там можно научиться доброму?

Ах так! Всему, что называют мудростью.

Поймешь, как неучен, как неотесан ты!

Но погоди немного. Я тотчас вернусь.

Что делать мне? Родитель мой с ума сошел.

Суду ли заявлю о слабоумии,

Гробовщику ль скажу, что уж готов старик?

Вот эту птицу как ты назовешь, скажи?

Фазан.

Отлично. Ну а эту птицу как?

Фазан.

Смешно! Обеих одинаково?

Впредь говори иначе. Называй его

Фазаном. А ее зови фазынею.

Фазынею? Так вот каким премудростям

У этих великанов обучался ты!

И многому другому. Но одна беда:

По дряхлости все забываю тотчас же.

Вот почему и плащ свой там посеял ты?

Нет, не посеял – прогадал, промудрствовал.

А туфли! Горемыка! Их куда ты дел?

Да как Перикл, «на надобности важные».

Идем, спешим, скорее! После прихотям

Дашь волю, а сейчас отца послушайся!

Младенцем был ты, лет шести, лепечущим,

А я тебя послушался. За первый грош

Купил тебе тележку на Диасиях.

Пускай! Но после тяжело раскаешься!

Спасибо, что послушался.

Сюда, сюда!

Сократ! К нам выйди! Сына я веду к тебе,

Хотя и против воли.

Он совсем дитя,

Он не вращался в областях возвышенных.

Ты сам в петле возвышенной повертишься!

Пошел в болото! Проклинать наставника?..

Вот-вот, «петля». Как грубо произнес он: «тля» —

Язык прижат к гортани. Зубы стиснуты.

Как изучить ему опровержения,

Введенья, заключенья, обобщения?

(А впрочем, за сто мин Гипербол выучил!)

Смелей! Учи! Он у меня понятливый.

Ребеночком еще таким вот крохотным

Кораблики лепил он, клеил домики,

Из дерева вырезывал повозочки,

А из кожурок – лягушат. Что думаешь?

Смотри ж, речам обеим обучи его,

Правдивой, честной речи и кривым речам,

Которыми одолевают правые,

Ах нет, одной лишь кривде научи его!

Пусть Правда с Кривдой сами объяснят ему.

А я пойду.

Так помни, знать обязан он,

Как побеждают кривдой правду всякую.

Появись, покажись! На парод погляди!

Пусть увидят тебя, как ты дерзок и нагл!

Я готов, выхожу. На глазах у людей

Вдвое легче тебя я в речах погублю.

Ты погубишь? Ты кто?

Речь.

Кривая, прибавь.

Но тебя разобью. Хоть и Правдой себя

Ты зовешь.

Разобьешь? Ухищреньем каким?

Разыщу, изыщу новых мыслей поток.

Процветают теперь эти мысли у них,

У безумных людей.

У разумных людей.

Уничтожу тебя!

Это чем, объясни?

Слово правды скажу.

Опровергну тебя.

Возражу, докажу, что по сути вещей

Правды нет никакой.

Правды нет, говоришь?

Где ж она, расскажи!

У всевышних богов.

Если правда не вздор, почему тогда Зевс

Не наказан? Ведь в цепи родного отца

Заковал он.

Вот-вот, началась чепуха!

Распирает, тошнит! Дайте тазик скорей!

Ах, дубина, чурбан, стародавний чудак!

Обнаглевший болван! Развращенный дурак!

Сыплешь розы на грудь.

Площадной скоморох!

Фимиам мне куришь.

Оскорбитель отца!

Сам не зная, покрыл меня золотом ты.

Это золото прежде мы звали дерьмом.

Я ж зову украшеньем, ценнейшим венцом.

Чтоб ты влип, медный лоб!

Старый гриб, старый гроб!

Ты виною тому,

Что учиться подростки не ходят совсем.

Но узнают афиняне все же, чему

Наставляешь и учишь ты глупый народ.

Как ты грязен и груб!

Ты ж – наряден, ты – люб!

А недавно еще побирался с сумой

И мисийцем Телефом себя называл

И уныло жевал

Панделетовой мудрости крохи.

О разумная речь!

О безумная речь!

Ты припомнил о ней.

О твоей и о том,

Что народ тебя чтил,

Развратителя юношей, язву страны.

Ты, беззубый, вот этого хочешь учить?

Да, затем, чтоб спасти и от зла сохранить,

Чтоб в пустой болтовне не погряз он совсем.

Подойди ко мне, мальчик, на вздорного плюнь!

Берегись! Руки дальше от юноши! Прочь!

Перестаньте браниться! Довольно кричать!

Покажи ему ты, как учил молодежь

В дни былые; ты ж прелести новых наук

Перед юным раскрой, чтоб, послушавши вас,

Он наставника выбрал по сердцу себе.

Я с охотой готов.

Я не меньше готов.

Хорошо! Кто же первым начнет говорить?

Пусть начнет старичок!

Очень скоро запнется он в речи своей

И под градом новейших словечек и слов,

Рассуждений, сомнений без сил упадет.

Напоследок, едва заикнется бедняк,

Налетят на него и вопьются в лицо,

И в глаза, и во всё, словно рой шершеней,

Мои мысли и на смерть зажалят!

Ода Теперь должны вы доказать

Ловких речей орудьем,

Игрой ума, мыслей дождем,

Блеском суждений острых,

Кто из двоих вправе прослыть

Красноречья мастером.

Мудрость, сейчас вовлечена

В яростный ты, в тягостный бой.

Из-за тебя друзья мои

На поединок вышли.

Эпир- Ты, обычаи дедов и нравы отцов увенчавший

рема блестящей хвалою,

Начинай, свой раскатистый голос возвысь,

изъясни свои мысли и душу.

Расскажу вам о том, что когда-то у нас воспитаньем

звалось молодежи,

В те года, когда я, справедливости страж, процветал,

когда скромность царила.

Вот вам первое: плача и визга детей было в городе вовсе

не слышно.

Нет! Учтивою кучкой по улице шли ребятишки села

к кифаристу

В самых легких одеждах, хотя бы мукой с неба падали

снежные хлопья.

Приходили, садились, колен не скрестив, а почтенный

наставник учил их

Стародедовским песням: «Паллада в бою воевода» иль

«Меди бряцанье»,

Запевая размеренно, строго и в лад, как отцы и как

деды певали.

Если б баловать кто-нибудь вздумал, дурить, выводить

переливы и свисты,

Как теперь это любят, Фринида лады, безобразные

трели, коленца,

Запищал бы под палкою шут. Поделом! Не бесчести

святого искусства!

А в гимнасии, сидя на солнце, в песке, чинно-важно

вытягивать ноги

Полагалось ребятам, чтобы глазу зевак срамоты

не открыть непристойно.

А вставали, и след свой тотчас же в песке заметали,

чтоб взглядам влюбленных

Очертание прелестей юных своих на нечистый соблазн

не оставить.

В дни минувшие маслом пониже пупа ни один себя

мальчик не мазал,

И курчавилась шерстка меж бедер у них,

словно первый пушок на гранате.

Не теснились к влюбленным мальчишки тогда, лепеча,

сладострастно воркуя,

Отдавая себя и улыбкою губ, и игрой похотливою

взглядов.

За обедом без спроса не смели они положить себе

редьки кусочек,

Сельдерея до старших стянуть со стола не решались,

ни лука головку.

В кулачок не смеялись, не крали сластей, ногу за ногу

накрест не клали…

Стариковская чушь! Диполидова рвань! Золотые

кузнечики дедов!

Завыванья Кикида, Буфоний базар!

Да, конечно. Но это та сила,

Из которой растила наука моя поколенья бойцов

марафонских.

Ты ж, негодник, теперешних учишь юнцов до ушей

закрываться в хитоны.

Удавиться готов я, когда погляжу, как на празднике

Панафинейском,

Щит на брюхе держа, выступают они, не краснея пред

Тритогенией.

А поэтому, сын мой, мужайся: меня избери себе

в спутники, Правду!

Презирать ты научишься рыночный шум, ненавидеть

цирюльни и бани,

Безобразных поступков стыдиться, краснеть,

от насмешек – грозой загораться.

Перед старшими с места учтиво вставать,

уступая сиденье и кресло,

И почтительным сыном родителю быть, не роптать,

не ворчать и не вздорить.

Безрассудств избегать и стыдливости честь не пинать,

не позорить развратом.

Перед дверью танцовщицы зря не стоять, рот разинув,

моля о вниманье,

Чтобы, яблока ласки добившись у ней, не лишиться

почета и славы.

И отцу-ворчуну не перечить ни в чем, не ругать его

рухлядью старой

И за долгие годы забот и трудов не платить ему

черствою злостью.

Дионисом клянусь, если вздорной его болтовне

ты поверишь, дружок мой,

Поросят Гиппократа напомнишь собой.

Назовут тебя соней и мямлей.

Да нисколько! Цветущим, блистающим жизнь

проводить ты в гимнасии будешь,

А не то чтоб на рынке, как нынче народ,

кувыркаться в словах и кривляться

И мытариться зря, извиваясь крючком в пересудах

грошовых и тяжбах.

Нет! В тени Академии, в мирной тиши, в тихо веющих

рощах маслинных,

С камышовою зеленью в смуглых кудрях ты гулять

будешь с другом разумным.

Там цветет повилика, и манит досуг, и трепещет

серебряный тополь,

Там услышишь, как ясень весенней порой

перешептывается с платаном.

Если добрые примешь советы мои

И свой слух обратишь к наставленьям моим,

Будет, друг, у тебя

Грудь сильна, как меха; щеки – мака алей.

Три аршина в плечах, за зубами – язык.

Зад – могуч и велик; перед – мал да удал.

Если ж будешь по новым обычаям жить,

Заведешь ты себе восковое лицо,

Плечи щуплые, щучьи, тщедушную грудь,

Язычок без костей, зад – цыплячий, больной,

Перед – вялый, большой; болтовню без конца.

Ты приучишь себя

Безобразно-постыдное – добрым считать,

А добро – пустяком.

В заключенье всех бед преисполнишься весь

Антимаховым грязным паскудством.

Антода Привет тебе, мудрых речей,

Славных святынь хранитель!

В словах твоих сладким цветом скромность

и честь сияют.

Счастливы, да, счастливы те, кто тебя знал

и ведал.

Ты же теперь,

Сложенных ловко мастер слов,

Будь изощрен: противник твой

Спор свой провел на славу!

Антэ- Чудовищно искусным быть теперь в речах

ты должен,

пиррема Чтоб переспорить старика, себя не обесчестить.

Давно уж жжет меня в груди, я весь – как на иголках,

Все рассуждения врага я разом опрокину.

Средь образованных затем меня прозвали Кривдой,

Что прежде всех придумал я оспаривать законы,

И правду криво толковать, и побеждать неправдой.

А бочек с золотом литым не стоит это разве:

Кривой дорогой приводить к победе дело слабых?