Читать книгу Любовь и честь - Мередит Дьюран - Страница 4
Глава 2
Оглавление– Подождите минуту, – произнес Ривенхем, пока Монтроз выпроваживал из гостиной солдат. – Нам нужно поговорить.
«Нужно поговорить», – с истеричной насмешкой повторила про себя Нора. Когда-то эти слова значили для нее так много. «Нам нужно поговорить», – шепнул он в тот день на лугу, а потом уложил ее на душистые травы и зарылся лицом в ее волосы, так что она кожей ощущала его дыхание. Тогда они в первый раз говорили о любви. Ему было не больше двадцати, ей – на год меньше. Совсем еще дети.
Каким же она была необузданным, упрямым и глупым ребенком!
Как сжигало ее желание снова услышать эти слова! Сжигало бесконечными ночами после свадьбы, когда она в первый раз увидела Эдриана в Лондоне под руку с женщиной, которая прикасалась к нему так, словно он принадлежит ей. Тогда его глаза посмотрели сквозь нее, как будто Нора была невидимкой.
Как хотелось ей снова услышать, что она нужна ему, что лишь она одна может подарить ему то, что не в состоянии дать ни одна другая женщина, что он все еще любит ее.
Но время образумило Нору. Теперь она знала, что если мужчине нужна женщина, то ей особенно гордиться нечем. У мужчины много потребностей. Ее отец, брат, покойный муж – все они год за годом требовали от нее бесконечного ежедневного внимания. Она осознала, что в их нужде в ней нет ничего лестного, и научилась ценить покой и безразличие.
Сейчас, сидя у камина и наблюдая, как лорд Ривенхем вышагивает по комнате, она гордилась тем, что не ощущает любопытства. Ей безразлична его потребность говорить с ней. Она сумела отнестись к его словам так, как он их произнес, – холодно.
– Сколько у вас слуг? – спросил он. – Считая тех, кто ночует в конюшнях.
– Сорок восемь душ, – сообщила она.
Эдриан кивнул. Шагая по комнате, он постоянно касался окружающих предметов: застекленного шкафа с фарфором, лакированной вазы на маленьком столике, ворсистого гобелена на стене. Он выглядел здесь так неуместно в своем грубом дорожном костюме – высоких коричневых ботфортах, темных бриджах, темном камзоле под шерстяной черной курткой, пола которой, топорщась, открывала взгляду рукоять шпаги.
Он выглядел как варвар, и Норе было неприятно само его присутствие здесь, а не только его вопросы. Как легко он в одностороннем порядке решил, что больше не станет ее игнорировать. Хуже всего то, что у нее нет выбора, ведь Эдриан действует именем короля.
– Я позволяю вам оставить при себе двадцать человек, – произнес он. – Остальные – те, кто не нужен по хозяйству, – отправятся по своим деревням на все время нашего пребывания здесь.
Нора сама не ожидала, какой гнев вызовет в ней этот приказ. Она уже научилась справляться с внезапными приступами ярости, но сейчас ей потребовалось особенно много сил, чтобы сдержаться.
– У меня нет людей, без которых можно обойтись. Иначе я бы сама их уволила. Хуже того, большинству просто некуда идти. После дождливого лета овес и пшеница уродились на редкость плохо. Лишнему рту нигде не обрадуются.
– Значит, вам нелегко будет решить, – сказал он.
– А вам нелегко будет завтракать и обедать. А также стирать белье.
Словно признавая ее правоту, Эдриан усмехнулся уголком рта и повернулся к Норе лицом. А та чувствовала отвращение даже к его манере двигаться – к хищной грации, которая принесла ему столько поклонниц, вплоть до самой королевы. Ее величество особенно ценила Эдриана как танцора. Любимчик королевы – вот как его звали в Лондоне. Больше всего ее величество ценила внимание одаренных красавчиков. И Эдриан всегда был одним из них – высокий, широкоплечий, подтянутый, с волосами цвета серебра и мечтательными зелеными глазами.
Конечно, теперь никто не назвал бы его красавчиком. Время и непогода оставили следы на его лице. Он огрубел, как солдат, которому приходится спать под открытым небом. Широкие скулы, впалые щеки. Линия подбородка жесткая. Шея словно стальной канат. Только ресницы остались пушистыми, как у женщины, но сейчас, когда Эдриан смотрел на Нору, его глаза светились зловещим всеведением, которое женщине недоступно.
– Вы как-нибудь устроитесь, – произнес он. – Маркиза Тоу во всем королевстве славится своими хозяйственными способностями. – «А больше ничем», – словно подразумевал его тон.
Нора смотрела на него не мигая. Она знала, как низко ее оценили в блестящих придворных кругах. Подразумевается, что она станет нервничать из-за того, что его друзья, пустые хлыщи и фаты, считают ее деревенщиной? Хотя, возможно, он вовсе не имел в виду придворные сплетни. Она до сих пор помнит, как напустилась на него в лесу. «Я должна проверять счета и латать дыры до полного изнеможения! – в ярости кричала она. – Считать бутылки портвейна, надзирать за варкой мыла, – это если мне повезет и я не умру родами. Да какой женщине придет в голову мечтать о замужестве? И чего праздновать подобный конец?»
Смешные жалобы. И все же она могла бы избежать такого конца, если бы не встретила его.
Эта мысль билась у нее в голове, и Нора постепенно осознавала ее абсурдность. Ни одна женщина не станет завидовать участи старой девы. Чтобы успокоиться, она сделала глубокий вдох. «Славится хозяйственными способностями!» Сейчас насмешка показалась еще острее, но Нора не доставит ему удовольствия, показывая, что удар достиг цели. К счастью, Эдриан опять принялся рассматривать комнату.
Нора откинулась в кресле. Она вернулась домой, как только смогла, но ее путь из Лондона не был прямым. Свекровь настояла, чтобы после смерти Тоу она задержалась в Хартфордшире на три долгих месяца, и каждое утро водила невестку в часовню, чтобы Нора молилась о даровании наследника. В конце концов старуха все же уверилась, что утроба Норы пуста.
«Маркиза Тоу славится своими хозяйственными способностями!» Но, несмотря на все усилия, на всю горечь, которую она скрывала, с улыбкой выполняя свои обязанности, Нора так и не выполнила главный долг жены.
Это поражение не обрадовало ее, но в нем ощущалась некая справедливость – пожалуй, ее мог бы ощутить философ.
Прочистив внезапно охрипшее горло, она спросила:
– Зачем вам это знать?
Эдриан остановился перед портретом какого-то предка, облаченного в жесткий елизаветинский дублет. Нора с нарастающим гневом смотрела, как он изучает картину. «Нечего притворяться, что тебя интересует портрет, – думала она. – Ты его уже видел».
– Я не знал, что вы вернулись, – отозвался он. – Мне стало интересно.
– Вам интересно, почему я вернулась? Как вы думаете, куда еще я могла пойти?
Он слегка улыбнулся:
– Меня интересует тот факт, что я об этом не знал. Вы вернулись тайно?
Нора насторожилась.
– Нет. Я приехала почти пять месяцев назад. С немалым эскортом. Почему это вас удивляет? Разве вам поручили следить за мной?
– Следить за вами? – Эдриан обернулся, приподнял серебристую бровь. Когда-то эта выразительная галльская мимика придавала ему загадочность, но теперь, когда его лицо возмужало, она производила впечатление расчетливости и даже страшила. – Нет, разумеется, нет, миледи. Но я всегда вами интересовался. Может, вы помните?
Нора вздрогнула. Словно кто-то прошелся по ее могиле. Его тон ужасно не соответствовал смыслу слов. Впервые за все прошедшие годы он упомянул о делах давно минувших дней, но упомянул так легко и небрежно, словно их общее прошлое было шуткой, услышанной им в таверне.
Нора приложила руку к щеке и почувствовала, как горит лицо. Этот знак смущения рассердил маркизу, ибо заставлял думать, что у него по-прежнему есть какая-то власть над ней. Хуже того, Эдриан мог решить, что получит ее снова.
– Вам известно, что отца нет дома, – сменила тему она. – Боюсь, новый король впустую прогонял вас в наши края.
Эдриан никак не отреагировал на эти слова, а продолжил:
– Значит, вы говорите, что вернулись сюда пять месяцев назад?
Помолчав, Нора кивнула. Может ли ее ответ что-нибудь подсказать ему? Она задумалась, но не вспомнила никаких важных событий в минувшем апреле за исключением того, что парламент наконец начал суд над ее отцом. Но отец к тому времени уже сбежал во Францию. Он не был виновен ни в каких преступлениях – стойкий представитель высокой церкви, истинный слуга своей страны, но, когда при новом короле к власти пришли его враги-виги, вынесенный вердикт никого не удивил.
– Я бы вернулась раньше, – заговорила она, – но после смерти лорда Тоу мне пришлось провести некоторое время с его матерью.
– Очень милосердно, – пробормотал Ривенхем.
Фраза явно не была комплиментом, и Нора опять возмутилась. Как странно после всех этих лет говорить с ним в подобном тоне! Не сказав друг другу почти ни слова, они от любви перешли к молчанию, а от него – к ненависти.
Эдриан стоял, положив длинные пальцы на изголовье кресла. От огненных бликов в камине поблескивало тяжелое кольцо с печаткой. Смерть брата четыре года назад сделала его графом. Злые языки утверждали, что Эдриан ускорил этот процесс, задушив брата подушкой, когда тот без сознания лежал в лихорадке.
Нора не могла верить подобным слухам, но ее настораживало, что мальчик, которого она знала, никогда не стремился к власти, а мужчина, в которого он превратился, наслаждался ею. Иначе зачем он добивался благосклонности покойной королевы и даже вызвался быть ее послом при дворе Георга Ганноверского?
– Давайте не будем терять время и сразу перейдем к вашим ответам.
Нора прикрыла глаза ладонью. Лорд Ривенхем держался так странно, вся эта сцена была так нереальна, а время столь позднее, что на мгновение ей вдруг пришла в голову дикая мысль – может быть, она спит и видит сон?
– Говорите! – резко бросил он.
Нора расправила плечи.
– Вы забываетесь! – «Она ему не служанка!» – Я вынуждена пустить вас в дом и не могу запретить обыск, но его величество не вправе приказать мне сносить ваши оскорбления.
Наступило молчание. Эдриан не двигался. Нора заметила, как ослабела хватка его пальцев на спинке кресла, и вдруг сообразила, что до этого момента он был… напряжен. Почему? Он-то по какой причине может ощущать неловкость? Шесть лет он без всяких усилий не замечал ее. Неужели его разозлило то, что она не струсила? Или эта встреча кажется ему такой же безумной и невозможной, как и ей?
– Простите меня, – медленно проговорил он, как будто слова давались ему с трудом и требовали особого внимания при артикуляции. – Уже поздно. Боюсь, долгий путь верхом сказался на моих манерах. Хочу вас заверить, мадам, что сложившееся положение неприятно мне не меньше, чем вам.
Нора сглотнула. Они кругами приближались к самой сути вопроса.
– Тогда зачем вы здесь? Почему король послал именно вас?
Он смотрел на нее все так же бесстрастно. Из холла донесся мелодичный бой высоких напольных часов. Их низкий траурный звон как будто отмечал смерть еще одного дня.
– Вам бы лучше поинтересоваться моими намерениями здесь, – заявил Эдриан. В его тоне Нора уловила предостерегающие нотки. – Вам известно, где находятся члены вашей семьи?
В чем тут подвох? Каждому известно, где ее отец. В газетах, в кофейнях, в кондитерских его побег во Францию обсуждался на тысячу ладов.
– Лорд Хэкстон уехал… за границу.
Эдриан никак не среагировал на это заявление.
– А ваш брат?
Нора ощутила приступ паники. Зачем он спрашивает про Дэвида?
– Отправился на север охотиться. Сейчас сезон охоты на куропаток.
– Вот как? Странное время он выбрал для отъезда.
Нора молча смотрела на собеседника, вполне разделяя его скептицизм. Приближалась жатва, но, если дожди не прекратятся, скоро наступит сезон похорон. Рожь и пшеница не выживут в такой сырости, а без хлеба зимой не выживут люди. Кроме тех, у кого хватило ума посеять достаточно овса и посадить картофель. Но лорд Хэкстон никогда не увлекался хозяйством. Все свои силы он тратил на придворную политику, а урожаем предоставлял заниматься сыну. Дэвид же, в свою очередь, полагался на погоду и на богатство в сундуках, чтобы при недостатке зерна закупить его. Но сейчас сейф пуст. Его содержимое было истрачено на оружие. Тем временем к Норе каждое утро приходили арендаторы. Их бледные от бессонных ночей лица с мольбой смотрели в ее глаза – чем эти люди будут кормить своих детей?
– Сейчас сентябрь, – возразила она. – Куропаток много. Когда же еще охотиться?
Ривенхем холодно улыбнулся:
– И с кем же он охотится?
– С друзьями.
– С какими друзьями?
– С разными. Мой брат не из тех, кто легко забывает старые привязанности.
Шпилька сорвалась с ее языка непроизвольно. Сердце заколотилось. Эдриан – нет, она не будет называть его по имени, он для нее Ривенхем, – ответил ей странной полуулыбкой. Он больше не Любимчик королевы. Теперь, когда на трон сел Георг Ганноверский, Ривенхем стал Мечом короля.
– Как вы понимаете, – заявил он, – я не принадлежу к этим друзьям.
У Норы перехватило дыхание. Он говорил так спокойно, но лицо и глаза были холодны как лед. Раньше его вид мог приводить ее в трепет, но вот бояться его ей не приходилось.
– Понимаю, – едва слышно ответила она и облизнула пересохшие губы. – Я никогда так и не считала.
– Тогда буду говорить прямо. Надеюсь, вас это не удивит, – бесстрастно продолжал он. – Я здесь из-за действий вашего брата в Бар-ле-Дюк. Должно быть, там тоже полно куропаток.
«Кто сообщил ему, что Дэвид был во Франции? Или это одни лишь подозрения?»
Нора попробовала изобразить недоумение.
– Сэр, вероятно, вы путаете моего брата с отцом.
– Ваш отец – это совсем другая история. – Ривенхем пожал плечами. – Он благополучно пребывает при дворе Претендента. А вот ваш брат шесть дней назад оставил Якова Стюарта и сейчас плывет в Англию.
Нора не двигалась, молясь, чтобы лицо не выдало ее чувств. Откуда ему все это известно? Последнее письмо брата было закодировано, и она сразу его сожгла. Кто предал Дэвида?
Ривенхем, не сводя глаз с ее лица, сел напротив.
– Меня поражает ваше самообладание. Теперь по вашему лицу ничего невозможно прочесть.
«Теперь». Одно-единственное слово заставило ее замереть.
Он подался вперед и коснулся ее щеки. Нора задрожала. Ривенхем приподнял ее подбородок.
Его прикосновение было теплым и легким, но даже железная хватка не повлияла бы на нее сильнее. Она как завороженная смотрела в его изумрудные глаза, в которых плясали огненные блики.
– Я могу вам помочь, – произнес он. – Если вы мне доверяете. Позвольте помочь вам, Нора.
Ее губы раскрылись, но она успела сдержать слово, готовое с них сорваться. «Эдриан», – хотела сказать Нора. Он произнес ее имя, этот звук словно бы выпустил из клетки его собственное имя, и оно колоколом зазвучало в ее душе. Эдриан! Эдриан!
Его ладонь, шершавая от мозолей, легла ей на щеку. Нора едва сумела удержать стон. Его прикосновение было неожиданностью, к которой она никак не могла подготовиться. Женская плоть не хотела знать, что граф, коснувшийся ее так нежно, был врагом ее рода. Его жест разбудил в ней уснувшую память об ушедшей привязанности, о том, как тает сердце, когда к тебе прикасаются с любовью.
Нора смиренно застыла, в глазах у нее закипали слезы. Она-то считала, что эта страшная жажда утихла в ней много лет назад, считала, что стала мудрее, старше. Что голос страсти умолк в ней навеки. Что в ней появились самодостаточность и твердость.
– Скажи мне, – прошептал он, – в чем цель Дэвида?
Сердце Норы остановилось. Через мгновение оно вновь застучало, застучало с болью и горечью. В груди разлился огонь.
Эдриан умышленно произнес ее имя. Хотел обезоружить ее, толкнуть к опрометчивому шагу, заставить предать собственного брата!
Эдриан приведет ее брата на плаху.
Нора отстранилась от его ладони и едва сдержала проклятия, а Ривенхем спокойно откинулся в кресле. Он причинил ей острую боль, ранил в самое сердце, но заставил опомниться. Почему она должна огорчаться из-за того, что ему вздумалось спровоцировать ее? Глупо ждать от него чего-то другого. Дети вырастают. Мужчины не будут всю жизнь убиваться из-за легкого увлечения, которое и длилось-то всего одно лето.
– Вы ничего не можете прочесть на моем лице, – хрипло начала она, – потому что читать нечего, кроме недоумения. Вы сейчас наговорили кучу всяких выдумок. Их наплел вам какой-то идиот или злобный лжец. Думаю, не следует удивляться, что вы им поверили, – только дурак может выполнить то, что придумал другой дурак.
Ривенхем вздохнул и потер лицо рукой, а когда опустил ее, Нора впервые заметила, как он изможден.
«И хорошо», – решила она и задумалась, сколько миль он сегодня проехал, как гнал вперед своих людей в нетерпении разрушить то, что осталось от ее семьи.
– Четыре недели назад были пресечены поставки оружия с французского берега. – Он помолчал. Нора не смела вздохнуть. – На допросе капитан назвал имя вашего брата.
Ужас стиснул ей сердце. Как может Дэвид быть таким легкомысленным?
– Ложь! Это подстроили враги моего брата.
Эдриан фыркнул:
– Без сомнения, именно так и будет строиться защита вашего брата. – Он поднялся на ноги. – Как я понял, вам ничего не известно. Если я ошибаюсь и вы все же замешаны в интригах Претендента, то можете расценивать мою снисходительность как дань вежливости, которую вы от меня требовали. Если вы не станете создавать сложностей во время моего пребывания здесь, вас беспокоить не будут.
Нора прикусила язык. Нет смысла раздражать его. Но когда Ривенхем был уже почти у двери, она вскочила на ноги и воскликнула с ядом в голосе:
– Значит, мы будем чужаками друг другу? Рада это услышать.
Он застыл на месте, но не обернулся. Нора шагнула к нему:
– Мне противны ваши игры в кошки-мышки. Это женские штучки. Я считала вас лучше, но ошибалась.
Он слегка повернул к ней голову.
– Если мы стали чужаками, – бесстрастно произнес он, – то это ваш выбор, мадам, а не мой.
– Мой выбор? – Она сделала к нему еще шаг. – Да разве у меня был выбор? О, понимаю… Именно в этом вы находите оправдание тому, что делаете теперь. Вы наверняка считаете поручение, возложенное на вас королем, сладкой местью за рану, нанесенную вашей гордости.
Эдриан стиснул зубы, обернулся и посмотрел ей прямо в глаза:
– Гордость тут ни при чем. Я здесь, чтобы арестовать вашего брата по обвинению в государственной измене и доставить его в Лондон для суда. Именно в этом состоит мое поручение. И будь проклят любой, кто станет на моем пути. Так что успокойтесь, мадам – если у вас в то время не было выбора, то сейчас и подавно нет.
Дверь захлопнулась. Нора погрузилась в полуночную тишину.