Читать книгу Белая хризантема - Мэри Брахт - Страница 3

Остров Чеджу, лето 1943

Хане шестнадцать, и ей неведома иная жизнь, кроме как под оккупацией. Япония аннексировала Корею в тысяча девятьсот десятом, и Хана бегло говорит по-японски, разбирается в японской истории и культуре, а на корейском ей запрещено и говорить, и читать, и писать. В родной стране она человек второго сорта, бесправная, но ее корейская гордость от того меньше не стала. Хана с матерью – хэнё, женщины моря, и работают они на себя. Они живут в деревушке на южном берегу острова Чеджу и ныряют в бухте, которой не видно с ведущей в город большой дороги. Отец Ханы – рыбак. С другими мужчинами он выходит в Южное море, сторонясь японских рыболовецких судов, которые грабят прибрежные воды Кореи и вывозят улов в Японию. С японскими солдатами Хана и мать имеют дело только на рынке, где продают дневную добычу. Встречи эти редки, и потому у них есть чувство свободы, которым мало кто похвастается и на другом краю острова, и даже в материковой Корее. Тема оккупации под запретом, особенно на рынке, заговорить об этом рискуют лишь смельчаки, да и то шепотом, на ухо. В деревне устали от непомерных налогов, принудительных “пожертвований” на войну, от мобилизации – мужчин гонят на фронт, а подростков – на японские заводы.

Подводный промысел на острове – занятие женское. Женские тела лучше мужских подходят для океанских глубин. Женщины дольше задерживают дыхание, ныряют глубже и лучше сохраняют температуру, а потому на Чеджу они всегда были независимыми. Хана отправилась с матерью в море совсем еще младенцем. Учиться плавать она начала, как только стала держать головку, но на глубину мать ее взяла, только когда исполнилось одиннадцать, и показала, как срезать придонные морские ушки. Возбужденная Хана не рассчитала запас воздуха, тот кончился раньше, чем она думала, и ей пришлось спешить на поверхность. Легкие горели. Вынырнув, она глотнула больше воды, чем кислорода. Отплевываясь и еле удерживая лицо над водой, она запаниковала. Накатила волна, накрыла ее целиком. Голова ушла под воду, и Хана нахлебалась еще.

Мать подхватила Хану, чтобы лицо дочери оставалось над поверхностью воды. Хана судорожно вдыхала между приступами жестокого кашля. Нос и горло саднило. Материнская рука надежно держала ее, пока Хана не пришла в себя.

– Всегда смотри на берег, когда всплываешь, а то заблудишься, – сказала мать и развернула Хану лицом к суше. Там на песке сидела младшая сестра, сторожившая ведра с уловом. – Как вынырнешь – ищи сестру. Не забывай об этом. Если видишь ее, то тебе ничто не грозит.

Дыхание Ханы восстановилось, мать отпустила ее и нырнула на глубину, медленно кувыркнувшись вперед. Хана еще немного посмотрела на сестру, словно стараясь запомнить. Та безмятежно сидела на берегу и ждала, когда родные вернутся из моря. Оправившись полностью, Хана подплыла к бую и добавила морское ушко к материнскому улову, который колыхался в прочной сети. Затем тоже устремилась в гудящие глубины за очередной добычей.

Сестра была слишком мала и пока не ходила в море. Выныривая, Хана первым делом смотрела на берег и видела, как малышка гоняется за чайками и неистово машет палками. Бабочка, танцующая у кромки воды.

Хане исполнилось семь, когда родилась долгожданная сестренка, а ведь она боялась, что на всю жизнь так и останется единственным ребенком. Хана давно мечтала о младшей сестре – у всех подруг было по двое, трое, а то и четверо сестер и братьев, они вместе играли и вместе хлопотали по хозяйству, а ей приходилось мучиться в одиночку. Но потом ее мать понесла, и Хана сияла от радости при виде ее растущего живота.

– Мама! Никак ты еще потолстела? – спросила она в утро родов.

– Очень толстая и очень неуклюжая! – улыбнулась мать и принялась щекотать плоский и крепкий живот Ханы.

Хана восторженно завизжала и повалилась на спину. Отдышавшись, села рядом и положила руку на самую выпуклость живота.

– А что, сестренка или братик почти готовы?

– Почти готовы? Дурочка, можно подумать, что я варю в брюхе рис!

– Не рис, а сестренку… или братика, – возразила Хана и ощутила ладонью робкий толчок. – Когда она вылезет? Или он?

– Какая у меня нетерпеливая дочка. – Мать покачала головой. – А кого тебе хочется – сестру или брата?

Хана знала, что правильный ответ – “брат”, что отцу нужен сын, которого он обучит рыбацкому делу, но про себя ответила иначе. “Надеюсь, что будет дочка, и мы с ней когда-нибудь вместе отправимся в море”.

Вечером у матери начались схватки, и Хана не сумела скрыть радости, когда ей показали новорожденную. Улыбаясь до ушей, она попробовала изобразить разочарование.

– Жалко, что не сын, честное слово, жалко! – сказала Хана и покачала головой в притворной скорби. Но тут же потянула за рукав отца. Он нагнулся, и Хана, приложив к его уху руки лодочкой, зашептала: – Папа, я хочу признаться. Мне тебя очень жалко, теперь тебе некого учить ловить рыбу, но… – Она сделала глубокий вдох. – Но я рада, что буду плавать с сестрой.

– Точно? – спросил он.

– Да, только маме не говори.

В семь лет Хана еще не овладела искусством неслышного шепотка, и гости – близкие друзья семьи – прыснули. Хана умолкла. У нее запылали уши. Она спряталась за отца и глянула из-под его руки на мать – вдруг и та услышала. Мать пристально посмотрела на старшую дочь, потом опустила глаза на малышку, жадно сосавшую грудь, и сказала столь же громким шепотом:

– Ты самая любимая сестренка на всем Чеджу. Знаешь об этом? Никто не полюбит тебя сильнее, чем старшая сестра.

Затем снова посмотрела на Хану, поманила к себе. Взрослые затихли, когда Хана опустилась подле нее на колени.

– Теперь ты ее заступница, Хана, – серьезно сказала мать.

Хана глядела на крошку. Погладила черный пушок на голове:

– Как мягко.

– Ты слышала, что я сказала? Теперь ты старшая сестра и должна оберегать младшую. Я не всегда буду рядом, море и рынок нас кормят, и ты станешь присматривать за сестрой, когда я буду занята. Можно на тебя положиться? – строго спросила мать.

Хана отдернула руку. Склонила голову и тихо ответила:

– Да, мама, я не дам ее в обиду. Обещаю.

– Это клятва навеки, Хана. Не забывай об этом.

– Я буду помнить, мама, всегда, – сказала Хана, не сводя глаз с безмятежного младенческого лица. Из приоткрытого рта вытекла капля молока, и мать стерла ее пальцем.

Прошли годы. Хана уже промышляла с матерью на глубине и привыкла видеть вдали сестру – девочку, с которой спала под одним одеялом, которой нашептывала в темноте всякие глупости, пока ту не сморит сон. Девочку, которая так заразительно хохотала над всем подряд, что ей вторили все вокруг. Девочку, что стала для Ханы якорем на берегу и опорой в жизни.

* * *

Хана понимала, что защищать сестру означает держать ее подальше от японских солдат. Мать буквально вбивала ей в голову: “Никогда не показывайся им на глаза! А главное – не оставайся с ними наедине!” Зловещие материнские внушения были пропитаны страхом, и шестнадцатилетняя Хана радовалась, что ничего подобного не случилось. Но в один жаркий летний день все изменилось.

Уже давно перевалило за полдень и другие ныряльщицы ушли на рынок, когда Хана впервые увидела капрала Моримото. Мать решила наполнить еще одну сеть – для заболевшей подруги, которая не смогла выйти в море. Та всегда первой вызывалась помочь. Хана вынырнула и посмотрела на берег. Сестра сидела на корточках и, приставив ладонь ко лбу козырьком, выискивала в море Хану и мать. В девять лет сестренку уже можно было оставить на берегу одну, но ходить с Ханой и матерью на глубину ей еще рано. Не по возрасту маленькая, да и плавала пока неважно.

Хана только что нашла большую раковину. Ей хотелось на радостях окликнуть сестру, как вдруг она заметила идущего к берегу мужчину. Взбив ногами воду, Хана выпрыгнула над волнами и увидела, что это японский солдат. У нее свело живот. Зачем он здесь? Солдаты никогда не заходят так далеко от деревень. Она обвела взглядом берег – нет ли других, но солдат был один и направлялся прямо к сестре.

Сестру скрывал от него каменистый береговой риф, но если он не изменит курс, то наткнется на нее и тогда заберет – отправит морем на японский завод, как других деревенских девочек. Ее сестра не настолько крепка, чтобы вынести тяжелую работу на конвейере и грубое обращение. Она слишком мала и совсем домашняя, она не выдержит чужбины.

Осмотрев горизонт в поисках матери, Хана поняла, что та внизу, не подозревает о японском солдате, который направляется к воде. Ждать было нельзя: даже если мать вот-вот вынырнет, она слишком далеко – ловит у рифа, за которым открывается бездна. Караулить сестру – забота Ханы. Она дала матери слово и сдержит его.

Хана нырнула в волны и быстро погребла к берегу. Она надеялась, что доберется до сестры прежде солдата. Если его удастся отвлечь, сестра успеет убежать и спрятаться в соседней бухте, а Хана снова бросится в океан. Не полезет же он за ней в воду?

Течение тянуло ее обратно, словно пытаясь уберечь. В панике Хана вынырнула и глубоко вдохнула, успев отметить, докуда дошел солдат. Он по-прежнему держал курс на скалистый риф.

Хана поплыла поверху, сознавая, что вся на виду, но задерживаться под водой было нельзя, можно не уследить за солдатом. Она находилась на полпути к суше, когда солдат остановился и принялся рыться в кармане – что-то искал. Хана нырнула и поплыла что есть мочи. Вынырнув для следующего вдоха, увидела, как солдат зажигает сигарету. С каждым ее вдохом оказывалось, что он прошел еще немного вперед. Солдат выпускал струйку дыма, затягивался – каждый раз, когда Хана выныривала, и вот последняя затяжка. Он посмотрел на океан и заметил наконец девушку.

До берега оставалось каких-то десять метров, и Хана взмолилась, чтобы солдат не увидел сестру. Ту все еще скрывали от него камни, но это ненадолго. Сестра уперлась ладошками в твердый песок, явно собираясь встать. Хана не могла закричать ей, чтобы та не двигалась. Она погрузилась в воду и бешено заработала руками и ногами, пока не коснулась песчаного дна. Тогда она встала и побежала. Солдат кричал ей что-то, пока она мчалась к береговому рифу, но она ничего не слышала. Кровь гулко стучала в ушах, перекрывая все остальные звуки. Казалось, будто в забеге до берега она пересекла полмира, но останавливаться было рано. Ноги понесли ее по песку к сестре, которая улыбалась ей, ни о чем не догадываясь. Малышка открыла рот, но Хана уже прыгнула к ней, схватила за плечи и прижала к земле. Лицо у нее было такое, что сестра поняла – лучше молчать. Взгляд Ханы был красноречивее слов. Она вдавила сестру в песок, жалея, что нет времени забросать ее водорослями, понадежнее укрыть от солдата.

– Куда ты подевалась? – крикнул солдат.

Он стоял на большом камне, откуда открывался вид на берег. Если шагнет к краю камня, то увидит их, лежащих прямо под ним.

– Никак русалка превратилась в девочку?

Над головой захрустели шаги. Дрожащее тело сестры было такое хрупкое и беззащитное. Ее страх передался Хане, и они дрожали вдвоем. Хана понимала, что бежать сестре некуда. Со своей верхотуры солдат видит все вокруг. Им обеим придется нырять в океан, но сестра не продержится в воде долго. Сама-то она может оставаться на глубине часами, но сестра наверняка утонет, если солдат окажется терпеливым. Хана не знала, что делать. Скрыться негде. От этой мысли ее сковал ужас.

Она медленно отняла ладонь ото рта сестры и, перед тем как встать, в последний раз заглянула в ее испуганное лицо.

Хана чувствовала, как глаза чужака шарят по ее телу.

– Да ты не девочка, а женщина, – сказал солдат и захохотал раскатисто.

На нем был светло-песочный мундир, полевые ботинки и кепи, укрывавшее лицо тенью. Глаза черны, как скальная порода под ногами. Хана еще не отдышалась после заплыва, и он смотрел на ее вздымающуюся грудь. В попытке прикрыться она быстро распустила волосы, белая ситцевая рубашка для плавания была слишком тонкой и прозрачной. На ослабевшие ноги капала вода с таких же ситцевых коротких штанов.

– Что ты там от меня прячешь? – спросил солдат, пытаясь заглянуть за край скалы.

– Ничего, – быстро ответила Хана и отошла в сторону – пусть глядит на нее. – Там просто… улов. Вы не подумайте, что он незаконный. Я сама поймала.

Она подхватила ведро и двинулась вдоль кромки воды, уводя солдата от сестры.

Его глаза были прикованы к Хане. Наконец он отвернулся, посмотрел на море, обвел взглядом берег.

– Почему ты еще здесь? Все ныряльщицы уже на рынке.

– У меня заболела подруга, и я ловлю за нее, чтобы ей было что поесть.

Отчасти это было правдой, а потому выговорилось легко.

Солдат продолжал озираться словно в поисках доказательств. Хана глянула на буй, но мать не показывалась. Значит, еще не увидела солдата, даже не заметила отсутствия дочери. Хана забеспокоилась, не попала ли мать в беду. Солдат снова оглядел кромку скалистого рифа, будто чуял еще кого-то. Хана лихорадочно пыталась придумать, как себя повести.

– Могу продать вам, если проголодались. И товарищам отнесете.

Он с сомнением посмотрел на нее, и она приподняла ведро. Через край выплеснулась морская вода, и солдат отскочил, чтобы не намочить башмаки.

– Простите, пожалуйста, – торопливо сказала Хана и придержала ведро второй рукой.

– Где твои родные? – вдруг спросил он.

Вопрос застал Хану врасплох. Она снова оглянулась на море и заметила мелькнувшую в волнах голову матери. Отец сейчас на своей лодке в океане. Они с сестрой один на один с этим солдатом. Она повернулась к нему и вдруг увидела вдали еще двоих. Они направлялись к ним.

В голове вспыхнули слова матери: “Главное – не оставайся с ними наедине”. Нет, ей уже не спастись, что бы она ни сказала. С солдатами императора ей не справиться. Они могут сделать с ней что захотят, но опасность угрожает не только ей. Хана перевела взгляд на мерно набегающие волны, которые так и манили нырнуть в них, скрыться.

– Они умерли. – Она почти верила в свои слова. Если она сирота, то делать с ней можно что угодно, и рот никому затыкать не придется. А значит, ее семью не тронут.

– Русалка-сиротка. – Солдат улыбнулся. – Выходит, море и правда иногда выбрасывает на берег сокровища.

– Что у вас там, капрал Моримото? – крикнул один из приближающихся солдат.

Моримото не ответил, по-прежнему не сводя глаз с Ханы. Солдаты подошли, встали по обе стороны от девушки. Моримото коротко кивнул им и побрел по песку обратно, тем же путем, что пришел. Солдаты ухватили Хану за руки и поволокли следом.

Хана не закричала. Если сестра бросится на подмогу, они заберут и ее. Главное сейчас – уберечь от солдат сестру. Поэтому Хана не издала ни звука, но ноги ее отказывались идти, налились тяжестью, тянули вниз. Все тело противилось в безмолвном непокорстве. Но солдаты подхватили ее поудобнее и потащили, ступни Ханы оставляли в песке тонкие бороздки.