Читать книгу До горького конца - Мэри Брэддон - Страница 5

После вышеописанного воскресного вечера мистер Вальгрев сделался своим человеком в Брайервуде. Он не злоупотреблял этой привилегией, посвящая дни длинным прогулкам, а вечера серьезному чтению, но в каждом дне бывали минуты и в каждом вечере дружеский час, которые он проводил под кедром или в семейной гостиной, разговаривая с Грацией, рассматривая ее книги и ноты. Вообще он держал себя так скромно, что тетушка Ганна не находила повода жаловаться на него и думала, что лучшего жильца и желать нельзя. Он настоял, чтоб она поменьше заботилась об его обедах, чтобы вместо обильных банкетов в шесть часов вечера, которые она считала необходимыми, ему подавали в половине восьмого только холодный ростбиф с салатом или котлету. В десятом часу, когда Редмайны ужинали, он выпивал большую чашку крепкого чая и был готов приняться за свои ночные занятия, когда семейство расходилось по спальням. Но час между своим поздним обедом и чаем он посвящал всецело наслаждению сумерками и садом, разговаривая о земледелии с дядей Джемсом под кедром или наблюдая, как Грация ухаживала за своими розами и срезала большими садовыми ножницами засохшие цветы. Она чувствовала себя теперь в его обществе совершенно свободно и уже немало выиграла от знакомства с ним, прочитав много нового под его руководством. Он выписал для нее из Лондона небольшой пакет книг, – сочинения мистрис Броунинг, Аделаиды Проктер и других современных светил, о которых она до его приезда не имела никакого понятия.

Лето было необычайно хорошо. День за днем солнце светило с безоблачного неба, и Джемс Редмайн, уверявший, что в Англии засуха никогда не приносит вреда, был вполне доволен погодой. Мистер Вальгрев провел уже пять недель в Брайервуде, прервав только раз свое сельское уединение случайной поездкой в Лондон для свидания с двумя важными клиентами, которых надо было уверить, что его вакация продлится не слишком долго. Ничто не могло задержать его в Лондоне, сезон кончился, знакомые его разъехались, мистер Валлори был с дочерью своей в Германии, и мистер Вальгрев пробыл вне фермы только день. Кентский воздух оказывал самое благодетельное влияние на его здоровье, и доктор его, к которому он заехал в Лондон, был удивлен, увидав его.

– Я вижу, что вы исполняете мой совет и даете полный отдых своему утомленному мозгу, – сказал он.

Мистер Вальгрев не трудился разуверять его. Нет, он не давал полного отдыха своему мозгу. У него было на руках судебное дело, на которое он возлагал большие надежды, с помощью которого он надеялся сразу и навсегда возвыситься над уровнем посредственности, и он усердно трудился над ним. Но работа казалась теперь необыкновенно легкой, и жизнь его была спокойнее и приятнее, чем когда-либо. Ему никогда в голову не приходило, что сельская жизнь придется ему так по вкусу.

Он обошел все окрестности на расстоянии двадцати миль от Брайервуда и осмотрел все поместья и развалины, доступные для туриста, с единственным только исключением: в Клеведоне он не был. Однажды утром, проходя мимо растворенных окон семейной гостиной, где Грация упражнялась на фортепиано, а тетушка Ганна сидела, погрузившись в исследование какой-то одежды мужа, требовавшей серьезной починки, он остановился и предложил им сходить в Клеведон вместе.

– Вы знаете это место и знаете Ворта, – сказал он. – Мы можем уговориться с ним, чтоб он встретил нас у дома. Почему нам не устроить таким образом импровизованного пикника? Возьмем с собой холодный обед и пообедаем в той комнате, где сэр Лука Клеведон угощал принца регента. Я не был ни на одном пикнике с тех пор, как приехал сюда, а мне помнится, что когда я был мальчиком и проводил лето в одной ферме в Норфольке, доставили мне там удовольствие быть на полудюжине пикников, по крайней мере. Я имею право жаловаться на недостаток гостеприимства с вашей стороны, мистрис Редмайн.

Грация засмеялась тихим, счастливым смехом, и даже грубые черты мистрис Джемс озарились улыбкой, когда она подняла голову, не успев разрешить занимавшего ее вопроса, положить ли заплату или пришить новый обшлаг.

– Вы шутите, мистер Вальгри, – сказала она. – Разве вам можно угодить нашими пикниками? Вы потребуете оркестр и коляску четверней прежде, чем назовете что-нибудь пикником.

– О, нет, моя милая мистрис Редмайн. Холодная телятина, салат и бутылка хересу, – вот все, что мне нужно. Я прошу вас и ваше семейство идти со мной в Клеведон, и смею думать, что мы пообедаем там с неменьшим удовольствием, чем принц регент, как бы ни был искусен повар сэр Луки.

Тетушка Ганна поколебалась с минуту, взглянула пристально на племянницу – не она ли причиной любезности жильца, но не могла ничего возразить против предложения. Неучтиво было бы отказаться исполнить желание такого примерного жильца, и такое желание, которое было снисхождением с его стороны.

– Хорошо, сэр, – сказала она, – если вам угодно провести день в Клеведоне с Джемсом и со мной, с Грацией и ее кузенами, я согласна, но только едва ли это доставит вам удовольствие. Мы, как видите, люди простые и…

– Вы славные люди, мистрис Редмайн, Поверьте мне, что я лучшего общества не желаю.

Он бросил взгляд на Грацию, прилежно учившую страницу из своих нот. Он не мог увидать ее глаз, но розовые губы улыбались радостной улыбкой, доказывавшей, что мысль о пикнике доставляет ей удовольствие.

– Так не пойти ли нам завтра? Чем скорее, тем лучше, потому что погода может испортиться.

– За погоду не опасайтесь, – возразила тетушка Ганна, придумывавшая обед для пикника и рассчитывавшая, сколько времени потребуется для его приготовления. – Послезавтра будет удобнее, – сказала сна.

– В таком случае, послезавтра. Так вы уговоритесь с мистером Вортом. Или я сам схожу к нему сегодня, если хотите.

– Как вам угодно, мистер Вальгри. Я уверена, что мистер Ворт исполнит с удовольствием всякое ваше желание.

– Да, – отвечал жилец своим задумчивым тоном. – Ворт был всегда моим другом.

– Он сказал, что давно знает вас, – решилась заметить мистрис Джемс, которая, как женщина, не могла не интересоваться прошлым своего жильца.

– Он знает меня с рождения, – отвечал мистер Вальгрев.

Грация взглянула на него большими, пытливыми глазами. Он никогда не говорил им ничего ни о своих родителях, ни о своем доме, ни о своем детстве. То, что он сказал сейчас о лете, проведенном в Норфольке, было все, что они знали об его юности, и Грация, у которой было так много свободного времени, провела немало праздных часов, думая о нем.

Мистер Вальгрев зашел к управляющему на обратном пути после длинной прогулки. Одинокое скитальчество начинало надоедать ему, и он чувствовал себя все более и более расположенным проводить дни в Брайервуде. Плодовый сад был чрезвычайно удобным местом для чтения. Он привез с собой некоторые из своих любимых авторов: Монтеня, Бартона, Стерна, и выписал впоследствии из лондонской библиотеки ящик книг новейшей литературы: последние сочинения Фроуда и Мотлея, новейшие произведения по метафизике, темно-синий томик со стихами сомнительного достоинства и последний французский роман. С таким запасом он полюбил фруктовый сад, где так хорошо было лежать на короткой тенистой траве под яблоней, осыпавшей его по временам градом мелких недозревших яблок.

Мистер Ворт согласился беспрекословно исполнить его желание, но был удивлен пикником и сближением мистера Вальгрева с Редмайнами.

– Мне казалось, что это не в вашем характере, – сказал он.

– Ничто не в моем характере, кроме тяжелого труда, милый Ворт. Праздность для меня такая новость, что я перестал быть самим собой. Я жажду какого-нибудь сельского развлечения. Эти люди очень добры, и я в последнее время сошелся с ними. Я, право, не подозревал, что человек такое общительное животное. Миг казалось, что с книгами и с рыбной ловлей я не буду чувствовать ни малейшей потребности в обществе людей, но случилось так, что я через неделю или дней через десять после моего приезда сюда стал искать общества почтенных Редмайнов. Итак, послезавтра, Порт. Вы встретите нас у старого дома?

– Я встречу вас у дома, если угодно, но не лучше ли мне выйти к южным воротам? Это ближайший вход от Прайервуда, и оттуда я проведу вас парком. Вы два года тому назад осмотрели дом с чердака до погреба. Я не ожидал, что вам вздумается осматривать его опять.

– Почему же? Мне нравится это заброшенное место. В этот раз я, конечно, не буду заглядывать во всякий закоулок и во всякую щель, как два года тому назад, когда мне хотелось оценить по достоинству наследство сэра Френсиса Клеведона. (Последние слова были сказаны с горечью, как будто такой низкий порок, как зависть, не был чужд мистеру Вальгреву). – Мне хочется провести в Клеведоне спокойный, праздный дин, бродя по дому и по парку.

Ничто не могло быть естественнее такого желания, и Джемс Ворт, искренно желавший доставить удовольствие мистеру Вальгрену, не сделал никакого возражения.

День пикника был одним из великолепнейших летних дней. Термометр показывал двадцать градусов в тени, и солнце светило с безоблачного неба, когда Губерт Вальгрев и Грация Редмайн шли по узкой тройнике между зреющей рожью и высокими живыми изгородями. Мистрис Джемс и муж ее отстали немного, утомленные дневной работой, оконченной ради прогулки в полдня. Сыновья их составляли арьергард, держа и руках корзины, в которых по временам слышался глухой звон, приятно напоминавший о прохладительных напитках.

Грация была в выцветшем кисейном платье, превратившемся почти в белое, и в большой круглой соломенной шляпке, под тенью которой ее темно-голубые глаза блистали, как звезды. Она была весела, как жаворонок, паривший над ней в лазоревой вышине, и разговаривала с жильцом, в присутствии которого чувствовала себя теперь совершенно свободно. Ее живость и ум приводили его в восхищение. Ни в одной из женщин, с которыми ему приходилось говорить в том мире, который был его миром, не встречал он такой богатой фантазии, такой способности понимать его, такой симпатичности, как в этой дочери фермера.

– Вам следовало бы быть поэтом, Грация, – сказал он ей. Он ни у кого не спрашивал позволения называть ее по имени. Все звали ее Грацией, и он последовал общему примеру. – Вам следовало бы быть поэтам. Некоторые из наших самых симпатичных я правдивых современных поэтов женщины. Знайте, Грация, что я буду искренно огорчен, если услышу когда-нибудь, что вы вышли замуж за фермера и превратились в такую же довольную своей судьбой фермершу, как ваша тетушка Ганна.

Бледное лицо Грации вспыхнуло ярким румянцем, синие глаза сверкнули гневом. Характер мисс Редмайн был не из кротких.

– Я никогда не выйду замуж за фермера, – воскликнула она.

Они стояли друг против друга у калитки, где остановились, чтобы дождаться остальных.

– Вы думаете, что не выйдите? – спросил мистер Вальгрев самым непринужденным тоном. – Но почему вы так рассердились на меня за мое предположение, что это может, случиться? Отец ваш фермер, дядя а двоюродные братья фермеры, вы живете, так сказать, в атмосфере фермеров. Что же странного в моем предположении, что вы и замуж выйдете за фермера?

– Я никогда не выйду замуж за фермера, – повторила Грация все еще с оттенком досады во взгляде и голосе. – Мне кажется, что я вовсе не выйду замуж. Я охотно предпочла бы…

Она не договорила и устремила задумчивый взгляд вдаль.

– Что вы предпочли бы?

– Уехать к моему отцу в Австралию и вести с ним бродячую жизнь.

– А! Вам кажется, что это было бы поэтично, оригинально. Бродячая жизнь в девственных лесах, среди тропической растительности и все тому подобное. Но вам пришлось бы разочароваться, Грация. Ничего, кроме тяжелых лишений и опасностей, не нашли бы вы в такой жизни, – в жизни среди людей, развращенных всеми пороками, какие развивает корысть. Нет, Грация, нет, не мечтайте об Австралии. Ожидайте возвращения, им того отца, развивайте свой ум, принадлежащий к числу исключительных, и, может быть, лет через десять Англия будет гордиться Грацией Редмайн.

Девушка вздохнула и не отвечала. Он тоже замолчал и стал задумчив.

Жарко было идти в Клеведон по хлебным полям и потом около полумили по пыльной большой дороге, но зато каким наслаждением было подойти к южному входу, где ждал их мистер Ворт, куря трубку под тенистым навесом. У ног его стояла каменная бутыль.

– Я думал, – сказал он, – что не мешает принести вам сюда чего-нибудь прохладительного и сделал третьего дня молочный пунш по превосходному рецепту, который дал мне дворецкий сэра Луки. Ему следовало бы постоять подольше, хотя и теперь он не дурен.

– Боже мой, вы хотите напоить нас всех допьяна, мистер Ворт! – протестовала тетушка Ганна. – Я знаю, что такое этот молочный пунш сэра Луки, вы приносили нам его прошлый год во время уборки хлеба. Это самый опасный напиток, какой только можно придумать.

Мистер и мистрис Редмайн имели много, что сообщить мистеру Ворту, и ушли с ним вперед, молодые люди углубились в-лес, чтобы поискать белок, а мистер Вальгрев и Грация остались опять вдвоем. Они шли не спеша, останавливаясь по временам полюбоваться на величественное старое дерево или на длинную аллею, углублявшуюся в лесную чащу. С этой стороны парк не подвергался опустошениям сэра Луки, который был согласен с мнением Шеридана, что лес есть прямой источник для уплаты долгов джентльмена. Много благородных дубов, буков, вязов и каштанов погибло во время его опустошительного господства над Клеведоном, но лес на южной стороне парка был низшего достоинства и избежал даже несколько лет тому назад окончательной расчистки, посредством которой мистер Ворт уплатил часть долгов, тяготевших на имении сэра Френсиса.

Грация была молчалива и отвечала рассеянно, когда мистер Вальгрев обращался к ней. Он смотрел на нее и удивлялся, не зная, чему приписать такую перемену. Четверть часа назад она была так жива и весела.

– Так вы очень любите отца, Грация? – спросил он.

– Люблю ли я отца? – повторила она порывисто дрожащим голосом и со светлым взглядом, сделавшим ее необыкновенно прекрасной. – Кого же мне и любить, если не его? Я не хочу быть неблагодарной к дяде Джемсу и к тетушке Ганне. Они очень, очень добры со мной, и я привязана к ним, даже люблю их своего рода любовью. Но отца – я люблю его всем сердцем и всей душой. Знаете ли, что целый год после его отъезда не было ночи, чтобы я не видала его во сне, не чувствовала прикосновения его руки, не слышала его голоса; не было утра, чтоб я просыпалась без мучительного разочарования при мысли, что его нет со мной. Теперь сны уже не так живы, с тех пор прошло много времени, но я скучаю о нем не менее.

– Знаете вы приблизительно, когда он вернется?

– О, нет, может быть, вернется очень скоро, может быть, не вернется еще несколько лет. Он сказал, что ни в каком случае не пробудет там более трех лет, но я знаю, что он не приедет сюда, пока не достигнет своей цели.

– То есть, пока не наживет состояния?

– Пока не приобретет столько денег, чтобы заплатить все свои долги до последнего шиллинга.

– Желаю ему полного успеха. Если б я верил, что, копая землю, можно найти золото, я купил бы себе заступ и последовал бы примеру вашего отца. Юридическая карьера – чрезвычайно медленный путь к богатству. Что же касается славы, то если юрист остановится, не достигнув до шерстяного мешка, я сомневаюсь, чтоб его имя дошло до потомства, что бы он ни сделал. Быть чем-нибудь менее значительным, чем лорд Турло, значит не быть ничем, а вы едва ли когда-нибудь слышали о лорде Турло. Поэт в наши дни, как бы ни был он ничтожен, всегда найдет место в сердце женщин. Я держу пари, что если бы вас спросили, кто имеет более прав на известность – Кирке Вайт или лорд Брум, вы сказали бы, что Кирке Вайт и что Летиция Лондон, как писательница, стоит выше Юниуса.

– Я очень люблю поэзию, – отвечала Грация.

– И прекрасно, дитя мое. Продолжайте развивать свой ум серьезным чтением и когда-нибудь вы будете таким же поэтом, как мисс Проктер, поэтом чувств, полным нежности и музыки. Но вспомните, что сказал о поэтах Шелли: «Они узнают в страдании то, чему учат в песнях». И вам, вероятно, придется пройти так или иначе через этот образовательный процесс, – полюбить недостойного человека, разочароваться в своих лучших мечтах и так далее.

Девушка бросила на него опять быстрый взгляд, в этот раз полный гнева.

– Почему вы так думаете? – спросила она с негодованием. – Будто я уж такое глупое существо, что должна непременно полюбить недостойного человека. Я не намерена любить никого, кроме моего отца. Если во всех книгах, которые я прочла или хоть в половине из них говорится правда, любовь не приносит ничего, кроме горя.

– О, нет, Грация, иногда любовь приносит невыразимое счастье, возвращает молодость, открывает новый мир, бывает началом новой жизни, – сказал мистер Вальгрев с несвойственным ему жаром.