Читать книгу Сад нашей памяти - Мэри Эллен Тейлор - Страница 9

Либби

Понедельник, 8 июня 2020 г.

Поместье Вудмонт

Пикап Коултона заурчал двигателем и, мягко покачиваясь, покатился по ухабистой грунтовке с высящейся по бокам травой. Дорога, как и оранжерея, три десятка лет оставалась заброшенной, и лес отвоевал себе большую ее часть. И хотя по ней недавно явно прошелся грейдер, потребуется проехать по этому пути еще не один раз, прежде чем дорога снова станет ровной. Леса вокруг были старыми и густыми – как раз, наверное, такими, как и в ту пору, когда первый из Картеров оставил свою пометку на этой земле.

– Поверить не могу, что я не слышала ни разу про оранжерею! – изумилась Либби, поднимая фотокамеру, чтобы заснять дорогу.

– В семье Картеров всегда предпочитали держать ее лишь для своих.

Хозяева Вудмонта вообще имели репутацию людей скрытных и замкнутых. Единственный раз, когда им довелось попасть в поле зрение общественности, случился в конце девяностых, когда один журналист в Ричмонде написал статью об Эдварде Картере и его работе в Линчбургской школе медицинской подготовки и в тамошней больнице. Если верить той статье, доктор Эдвард Картер участвовал в стерилизации пациенток, признанных недееспособными. В статье доктор Картер утверждал, что нисколько не стыдится проделанной работы и что он всю свою жизнь посвятил заботе о женщинах. Вскользь упоминалось и о его работе с бедными слоями населения, и о тысячах благополучных родоразрешений, которые он принял.

Либби вспомнилось, как ее отец что-то пробормотал тогда неразборчивое насчет доктора Картера, но когда она попросила повторить, отец сказал, что это неважно.

– Ты, я знаю, выросла в Блюстоуне – но я почему-то тебя совсем не помню, – сказал Коултон.

– Когда мне было тринадцать, меня отправили учиться в пансион. Ты в каком году окончил школу?

– В 2003-м.

– Ну, а я была бы в выпуске 2007 года. Так что мы там по-любому бы разминулись.

Внезапно пикап наехал на рытвину, нос его качнулся вниз, потом на миг задрался кверху, и Либби пришлось ухватиться за поручень дверцы.

– А ты здесь прожил всю жизнь?

– Я одиннадцать лет прослужил на флоте. Два года назад списался на берег – после того, как умерла жена. У меня два совсем юных отпрыска.

Осознание того, что Коултон потерял жену, странным образом заставило ее испытать к нему еще больший интерес. Так же, как и ее, жизнь подло ударила этого человека.

– Это и есть те два мальчика, что были на свадебном фуршете?

– Ну да, их было бы трудно не заметить, – усмехнулся он.

– Где же они сейчас?

– У моей мамы. Не передать словами, как здорово она мне помогает.

– А отец твой был главным садовником в Вудмонте до тебя?

– Верно.

– Не думала, что в Штатах должность может передаваться из поколения в поколение. Это настолько по-английски. Прямо как в «Аббатстве Даунтон»[3]!

Его губы тронула легкая улыбка.

– Может быть. Я очень рад, что Элайна решила сохранить имение, а не продавать его частями – если не считать того, что она уже вынуждена была продать.

– Большинство старинных имений вроде этого имеют высокие накладные расходы на содержание и немалые налоги. И если у тебя нет огромного трастового фонда, чтобы поддерживать его в приличном состоянии, то единственный жизнеспособный вариант – это сдавать в аренду на проведение деловых мероприятий, свадеб и прочих торжеств. Как тебе подобный бизнес?

– Не думаю, что мы к этому полностью готовы. – Он усмехнулся, явно нисколько не обескураженный этой идеей. И Либби предположила, что Коултон достаточно прагматичный человек, не расположенный идти на риск без особой необходимости. – Свадьба Джинджер явилась этаким пробным пуском. Выйти замуж она решила четыре недели назад и собиралась устроить торжество в здании муниципалитета, когда Элайна предложила ей Вудмонт.

– Четыре недели – очень узкий срок для подготовки свадьбы. Ей повезло, что она здесь своя.

– В тот день все прошло бы лучше, послушайся она моего совета взять напрокат шатер.

– Ну, обычно невесты, женихи и матери невест не очень-то прислушиваются к советам. У каждого свое видение грядущего празднества, и такие чисто практические моменты, как погода, не всегда берутся в расчет.

– Буду иметь в виду, если Элайна и впрямь решит ступить на эту стезю. А ты давно уже в фотобизнесе?

– Пять лет. Поначалу я была медсестрой при онкологических больных. Но потом настал момент, когда мне понадобилось отойти от этой работы.

– И ты достаточно востребована как фотограф?

– Я бы сказала, очень.

– Тебе повезло.

– Да, работа всегда дело хорошее.

Он понизил передачу и сбавил ход, поднимаясь по пологому холму. Лес вдалеке расступался, и Либби заметила там проблеск реки. Поместье Вудмонт располагалось у округлого изгиба реки Джеймс, где она заметно сужалась. За весну и начало лета дожди подняли в ней уровень воды, и река быстрее покатилась по острым выпирающим камням.

– Река, смотрю, там намного уже, – сказала Либби.

– Обычно вода спокойная. И в это время года у нас тут много любителей каяка.

– Сегодня-то, скорее, их ждет сплав по бурной реке.

– Это да. Бывают и смертельные случаи.

Либби обратила внимание на его руку, держащую руль, и поймала себя на том, что не может отвести взгляд от его загорелых пальцев с аккуратно подстриженными ногтями. У Коултона были очень сексуальные руки, и эта мысль напомнила ей о том, что последний раз она занималась любовью, еще когда пыталась забеременеть от Джереми.

– А где ты жила до того, как сюда вернулась? – поинтересовался Коултон.

– В Ричмонде. Снимала там квартиру в историческом районе города. Всегда любила старинные здания со своей историей.

Между тем пикап спустился по небольшому склону, повернул – и сразу же Либби увидела стеклянную конструкцию размером примерно шесть на двенадцать метров, уютно устроившуюся посреди лесных зарослей.

– Это и есть оранжерея?

– Надо думать, официальное ее наименование – «солярий» или «зимний сад». Фактически это теплица – только намного пальцастее.

Поставленные вытянутым восьмиугольником стеклянные стены соединялись куполообразной крышей. Стекла сплошь покрылись грязью и обросли мхом, а также пышными лианами плюща, мешавшего увидеть, что внутри. Густая растительность плотно подступала к стенам, отчего все это сильно смахивало на площадку для съемок какого-нибудь малобюджетного фильма ужасов.

– Элайна желает, чтобы ее восстановили, – молвил, запарковываясь, Коултон.

– Да уж, задача не из легких.

– Меня, признаться, все имение изрядно заставляет попотеть. Но Элайна уж очень исполнилась решимости вернуть Вудмонт к жизни.

– Должно быть, она сильно его любит.

Задержавшись запястьем на руле, Коултон поглядел вперед.

– По-видимому, да.

– А сама она сюда приедет?

– Да, будет с минуты на минуту.

– А ты еще внутри там не был?

– Входная дверь наглухо заперта и давно заржавела. Это своего рода капсула времени.

– И давно она закрыта?

– Лет этак тридцать, плюс-минус, – пожал плечами Коултон. – Никто даже точно не знает.

Они выбрались из пикапа, и Либби порадовалась, что у нее есть лишняя минута разглядеть оранжерею поближе. Солнечные лучи преломлялись сквозь стекло, создавая изумительные формы и светящиеся углы. Либби подняла фотокамеру и принялась снимать.

– Ее возвел дедушка Элайны?

– Да, в 1941-м. В качестве подарка своей английской невесте. Доктор Картер познакомился со своей будущей женой Оливией, когда учился медицине в Оксфорде.

– Чудесный свадебный подарок.

– Как гласит семейная история, из-за войны они поженились гораздо раньше, нежели планировали. Тогда как раз начался Большой Блиц[4], и оставаться в Лондоне было небезопасно.

– Наверное, твой дедушка и помогал ей засадить оранжерею.

– Возможно.

– Есть какие-то наметки, во сколько выльется ее восстановление?

– Думаю, выйдет недешево.

Либби сделала несколько снимков стеклянного купола, поймавшего на себе яркое полуденное солнце.

Заслышав звук другого мотора, Либби опустила фотоаппарат и немного напряглась. Выскочив из своего пикапа, Элайна сразу направилась к ним быстрыми широкими шагами, немного напомнившими Либби ее собственную походку.

– И что вы об этом думаете? – с ходу спросила ее Элайна.

– Очень впечатляет!

Коултон тем временем прошел к кузову пикапа и вытащил из него монтажку и небольшую пилу.

– Я заезжал сюда вчера. Дверь намертво приржавела к раме, так что понадобится приложить усилия. Очень постараюсь ничего тут не сломать – но никаких гарантий.

– Да, ты меня уже предупреждал. – За улыбкой Элайны явственно сквозило нетерпение.

С монтажкой в руке Коултон прошел к уже расчищенному от зарослей пятачку перед арочной дверью в оранжерею.

– Готовы?

– Этот знаменательный момент вскрытия оранжереи после стольких лет я отложила до вашего приезда, Либби, – произнесла Элайна. – Я решила, что вам это доставит особое удовольствие.

Либби сочла, что Элайна будет только «за», если реализацию ее замысла зафиксируют на фото от начала до конца.

– Я уже сделала несколько интересных фотографий. Не возражаете, если я продолжу снимать?

– Нисколько. Давай, Коултон!

Либби подняла к лицу камеру. За объективом она всегда чувствовала себя спокойнее и увереннее, как будто он создавал некий барьер между ней и прочим миром. Когда люди смотрели в объектив ее фотоаппарата, они больше поглощены были собой и переставали замечать ее.

Делая снимок за снимком, Либби сместила ракурс, прослеживая поток солнечного света, падающий из-за полога листвы. Скопившаяся на стеклянном куполе грязь большей частью перекрывала свет, однако некоторым лучам все же удавалось просочиться в оранжерею. И благодаря этому она выглядела немного сверхъестественно, словно сияла изнутри.

– Я уже пару лет подумывала ее открыть, – молвила Элайна. – Но, как и во всем прочем, это вопрос выбора приоритетов. Столько всего надо было отремонтировать в главном особняке и привести в порядок в открытых садах. Так что эта идея до поры держалась на периферии.

Коултон тем временем просунул плоский конец монтажки между рамой и дверью и стал осторожно пошевеливать ее взад и вперед. Местами «сросшийся» металл разъединился, однако дверь все равно не подавалась. Коултон принялся терпеливо работать монтажкой, медленно двигаясь кверху вдоль всей спайки. Минут двадцать он методично ее разъединял и сверху, и снизу, по всей длине рамы, пока не сумел расклинить створку. Тогда Коултон отложил монтажку в сторону и руками в рабочих перчатках с усилием открыл дверь.

В этот момент со склона холма донесся приближающийся собачий лай, и, обернувшись, Либби увидела, как Келси и Сэйдж несутся к ним.

– Потом я вообще сниму на замену весь этот дверной блок, но сейчас уже можно войти внутрь. Элайна, я бы пропустил вас первой, но будет лучше, если я проверю, нет ли там змей или еще каких опасностей.

– Да уж, проверь, пожалуйста, – согласилась Элайна.

– Не могу сказать, чтобы я сам был любителем змей, – усмехнулся Коултон, – но тут уж ничего не остается.

Элайна смешливо фыркнула.

– Если б не ты, Вудмонт давно превратился бы в руины.

Либби почувствовала, что Элайну и Коултона связывают теплые товарищеские отношения, настолько близкие к настоящей дружбе, насколько это вообще возможно между хозяином и работником. Но, как бы то ни было, в этом мире всегда будет существовать граница между занимаемыми ими положениями в жизни, сколь бы ни объединяло их взаимное уважение и любовь к земле.

Вытягивая на ходу из кармана маленький фонарик, Коултон вошел в оранжерею. Либби продолжила фотосъемку, жалея про себя, что не прихватила широкоугольный объектив, который больше бы захватывал в кадр жутковатой, сверхъестественной красоты этого места.

Либби прислушалась к ровным, уверенным шагам Коултона, прошедшего вглубь оранжереи. Дневной свет слабо проникал внутрь, не в силах разогнать потемки или царящий в ней запах сырости. Сквозь заросшее мхом и подернутое плесенью стекло Либби едва различала двигающуюся внутри фигуру Коултона.

– А вы когда-нибудь бывали там, внутри, Элайна? – спросила она хозяйку поместья.

– Да, – отозвалась та. – Я частенько ходила туда с бабушкой, когда была еще маленькой. Мы с ней вместе сажали растения, и она даже завела мне собственный маленький садовый дневник, чтобы я могла вести там свои записи, как делала она.

– Если она вела дневники садовода, то у вас, значит, должно быть где-то записано, что именно она здесь выращивала?

– Да, бабушка оставила весьма скрупулезные записи. Первый дневник она завела в 1942 году и затем каждый год заводила новый, вплоть до закрытия этого зимнего сада уже в восьмидесятых. – Элайна окинула взглядом оранжерею, словно могла увидеть в ее непроглядном стекле печальные отражения своих потерь и сожалений.

Либби завладело любопытство.

– А почему ваша бабушка вдруг перестала всем этим заниматься?

– Я точно не могу сказать, почему она перестала сюда ходить.

– Вы, верно, были очень с ней близки, – не отступала с расспросами Либби, пытаясь установить некую связь.

Элайна окинула взглядом оранжерею, явно уносясь мыслями куда-то в прошлое.

– Она во многих отношениях была изумительной женщиной. И на мою жизнь она оказала большее влияние, чем кто бы то ни было. Она готова была на все, лишь бы защитить меня.

– А для Коултона там не опасно находиться? – вдруг спросила Либби.

– Коултон уже произвел предварительный осмотр всей конструкции и сказал, что опорные балки там внушают доверие.

– Без обид, конечно, но он все ж таки скорее специалист по саду, – возразила Либби. Она уже представила, как вся эта штука обрушивается им на головы, и мысленно пометила для себя добавить к экипировке для съемок еще и защитную каску.

– Он садовник с дипломом инженера-механика, – с усмешкой пояснила Элайна.

В этот момент в дверном проеме появился Коултон.

– Все чисто. Просто смотрите под ноги, а то там много всякой грязи. – Он поглядел на собак: – Тубо!

– Не желаете войти туда первой? – спросила Элайна у Либби.

– Нет, это же ваш проект. Вам первой туда и заходить.

В глазах у Элайны внезапно появилось какое-то нервное напряжение, и она застыла перед входом.

– Я зайду сразу после вас, – попыталась успокоить ее Либби. Чего Элайна могла там бояться?

– Нет, идите первой, – качнула головой Элайна. – Не хочу вас задерживать.

Либби всегда отличалась природным любопытством и смелостью. Когда она была маленькой, то постоянно изводила родителей всевозможными вопросами и оспаривала их ответы. Впоследствии эта жажда все узнать, увидеть и испытать побудила Либби отправиться через всю страну в Калифорнию, поступать там в колледж для подготовки медсестер. И именно это придало ей некогда храбрости сделать третью попытку забеременеть и выносить дитя.

В последние же пару лет в Либби безмерно развилась неспособность чем-либо рисковать. Поначалу она считала, что ее решение отступить и удалиться было вполне стратегическим, как это порой бывало в детстве. Однако в те давние дни она непременно нашла бы потом способ двигаться дальше. А теперь Либби все чаще задавалась вопросом: а сумеет ли она вообще когда-нибудь покинуть отцовский дом и снова оказаться на коне?

Как бы то ни было, сейчас она стояла, попросту боясь зайти в эту чертову оранжерею, потому что заранее представляла, как на нее обрушится эта дурацкая старая крыша, или же ее укусит там змея, или еще что-либо случится. А мир тем временем проходил мимо нее… что лишний раз доказывали тут же возникшие в голове образы Джереми и Моники. Осознание этого факта все ж таки побудило Либби шагнуть через порог. В конце концов, что может случиться? Она вскинула взгляд к обросшему мхом куполу кровли. «Обрушение крыши. Крысы и змеи. Разбитое стекло».

Первым впечатлением от оранжереи изнутри был ее запах. Насыщенный, землистый, зловонный дух напоминал запах овощей, сильно перележавших в холодильнике. Влажный кисловато-затхлый воздух казался почти удушающим.

Тут же ее взгляд устремился в центр бывшего зимнего сада, где стоял давно замерший фонтан – точно часовой, наблюдающий за доверенной ему территорией. Все три яруса фонтана заполнила грязь, в которой давно пустили корни сорные травы.

Вокруг бороздчатого основания фонтана была выложена «в елочку» широкая, на половину оранжереи, кирпичная площадка, тоже уже порядком заросшая мхом. В некогда плодородной земле по краю площадки сидели давно переросшие растения, одичавшие до полной неузнаваемости. Вдоль стены зимнего сада тянулась наверх, к свету, туго перекрутившая свои лианы жимолость.

Келси с Сэйджем пробрались внутрь теплицы, оба привлеченные новыми запахами. Сэйдж тут же задрал лапу и демонстративно пометил территорию. Келси последовала его примеру.

Коултон хотел было их отловить и выдворить наружу, однако Элайна его остановила:

– Не беспокойся, все нормально. Они ведь тоже члены семьи.

– Мне тут нравится, – сказала Либби, вскинув взгляд к купольной кровле.

– Это была невероятная роскошь по тем временам, – заговорила Элайна. – Моя бабушка очень любила орхидеи, и дедушка построил для нее этот зимний сад, чтобы она могла любоваться ими круглый год. Бабушка родом из Англии, и она говорила, что оранжерея эта была в точности такой, какая была у ее родителей в Лондоне. Она разрушилась вместе с родительским домом во время бомбежки.

Коултон между тем подошел к одной из стеклянных панелей и внимательно оглядел идущую по диагонали трещину.

– Знаете, Элайна, – молвил он, – а вы могли бы даже сколотить небольшое состояние, демонтировав это сооружение и продав все до последнего фрагмента какому-нибудь обществу спасения архитектуры. Очень качественная конструкция.

– Мы уже это обсуждали, – возразила Элайна. – Я хочу восстановить оранжерею. Сделать ее такой, какой она была когда-то.

– На это потребуются месяцы.

– И деньги. Я имею представление, во что все это выльется. – Элайна провела кончиками пальцев по краю чаши фонтана. – Я так подозреваю, что трубы, по которым сюда подавалась вода, тоже нуждаются в ремонте?

– Да, – кивнул Коултон. – Вода сюда шла самотеком от колодца, что рядом с главным особняком.

– Отличное инженерное решение, – оценила Либби.

– Дедушка хотел для своей невесты только самого лучшего, – задумчиво сказала Элайна.

– А каким был ваш дедушка Эдвард Картер?

– Чрезвычайно преданным своей работе, что временами воспринималось неоднозначно.

– Кажется, я что-то читала о нем много лет назад, – припомнила Либби.

– Да, той публикации трудно было не заметить.

Воздух в оранжерее казался тяжелым, причем не только от избыточной влажности – в нем царили глубокая печаль и чувство потери. Зимний сад был задуман для того, чтобы выращивать там цветы и фрукты, однако долгие годы пренебрежения и забвения сделали его бесплодным. Семейной реликвией, которая больше доставляла теперь хлопот, нежели пользы. Тут по спине у Либби пробежал холодок, и она подумала: а что, если версия о проклятии, которую она услышала от Сьерры, не так уж далека от истины?

Храня молчание, Коултон прошел в дальний конец оранжереи и опустился на корточки, разглядывая фундамент. Поднял с земли пустую банку из-под пива, помятую и давно выцветшую.

– Когда я учился в старшей школе, некоторые ребята любили иногда сюда забраться.

– Такое впечатление, что и сам ты был среди той компании, – улыбнулась Элайна.

– Это было много-много лет назад, – отозвался Коултон.

В нынешнем Коултоне все, казалось, было в равновесии. И Либби вдруг пробрало любопытство: а в свои шестнадцать он был таким же сдержанным и рассудительным?

– Либби, а вы тоже сюда втихаря пробирались? – спросила ее Элайна.

– Я в том возрасте училась в пансионе, так что пропустила все удовольствие.

В кармане у Коултона затрезвонил будильник телефона. Он достал сотовый и отключил сигнал.

– Мне надо съездить забрать мальчишек. Они сегодня играют у приятелей, – произнес он мягким и очень спокойным тоном. – Как только их устрою дома, то сразу вернусь сюда и примусь за расчистку. Либби, обратно к особняку ты со мной поедешь или с Элайной?

– Она сможет вернуться со мной, – ответила за нее Элайна.

– Хорошо, – кивнул он.

– Коултон, если тебе понадобится нанять еще рабочей силы – то пожалуйста, – добавила Элайна. – Я хочу, чтобы все здесь было сделано как надо и без отлагательств.

– Будет исполнено. – Коултон вышел из оранжереи, свистнул собакам, и те радостно помчались за ним к пикапу.

Взгляд Либби скользнул по выложенному елочкой кирпичному полу оранжереи к небольшому каменному столику, пристроившемуся в одном из ее углов.

– Я рада, что вы решили открыть имение для публики. А с деловой точки зрения это даст вам дополнительные средства, чтобы поддерживать его красоту и историческую ценность.

– Может, и так, – ответила Элайна. – Или я могла бы держать его закрытым для посторонних и доступным исключительно для членов семьи. Мой муж называет это очередной моей спасательной миссией.

Либби вдруг подумалось, а не является ли, часом, она сама одним из объектов этой «спасательной миссии», – хотя с полной уверенностью могла сказать, что ни в каком спасении со стороны не нуждается.

– Я думаю, это по-любому достойное дело, – вслух сказала она.

– Мне приятно, что вы считаете именно так, – ответила Элайна.

Либби нацелила объектив на небольшую статую, изображающую ангелочка. Вываяна она была из белого мрамора и, как и все прочее здесь, обросла местами толстым слоем мха. Либби прошла к противоположной стене, чтобы оглядеться оттуда. Сделала еще несколько снимков, а потом, глянув вправо, заметила несколько корявых букв, нацарапанных на стеклянной панели.

– «Сэйди», – вглядевшись, прочитала она.

– Что? – как будто даже вздрогнула Элайна.

– «Сэйди, 1942». Имя и дата нацарапаны на стекле.

Либби сделала еще несколько снимков.

Элайна подошла к ней и с нежностью провела кончиками пальцев по буквам:

– Я уже успела об этом забыть.

– А кто такая Сэйди?

– Это местная девушка, которая какое-то время работала у моей бабушки.

– А она еще живет в городке?

– Она умерла в девяностых.

Либби быстро прикинула, что если поискать в местных архивах, то наверняка можно побольше узнать об этой Сэйди. И в то же мгновение, как это пришло ей на ум, Либби подумала: какое это, в сущности, для нее имеет значение?

Вслед за Элайной Либби прошла к ее пикапу и забралась на пассажирское сиденье. Элайна завела двигатель, включила заднюю передачу, сдала назад и ловко развернулась, будто проделывала здесь это уже сотни раз.

– Изумительное местечко! – Либби просмотрела сделанные ею снимки купольной крыши, где стекло, преломляя солнечный свет, разбивало его в радужное сияние.

Уткнувшись в холм, пикап стал неспешно взбираться на него, направляясь к наезженной гравийке, что вела к кружной дороге перед главным особняком. Спустя некоторое время Элайна припарковалась позади машины Либби.

В который уж раз Либби задалась вопросом: почему все-таки бабушка Элайны внезапно отвернулась от столь невероятной красоты?

– Я составлю бизнес-предложение и пришлю его по электронной почте.

– У меня сегодня будет маленький семейный ужин. Будут только Маргарет, Коултон и его мальчики. Возможно, присоединится и моя дочь Лофтон. Привозите свое предложение лично и присоединяйтесь к нам.

– Вы уверены, что это будет удобно?

– Вполне.

– Тогда да, конечно. Это было бы замечательно. Спасибо. А в какое время?

– В пять. Я понимаю, что это слишком рано для ужина, но мальчикам к семи надо будет уже отправляться домой спать. Дети, как никто, умеют перестроить под себя нашу жизнь.

– Да, так мне об этом и говорили.