Читать книгу Экстренный номер - Мэри Х.К. Чой - Страница 5

Наступил важный день. Пенни подумывала, не погрустить ли. Все должно быть горько-сладким, не так ли? Уезжать из дома в колледж – это «важное событие». Она поморгала, надеясь на влагу на глазах, но безуспешно. Все равно что пытаться чихнуть, когда не чихается, или чувствовать щекотку слишком глубоко под кожей. Колледж казался нереальным, теоретически недостижимым. Даже процесс подачи заявки как будто происходил с кем-то другим. Невозможно было представить, что за заполнением форм и написанием сочинений что-то последует. Она подала документы только в одно место – Университет Техаса в Остине – и была принята. По закону. Туда принимали всех из верхних десяти процентов студентов техасских школ.

Новый телефон Пенни чирикнул с кровати. Писал Марк.

Удачи, детка! Напиши мне, когда доберешься!

Пенни перевернулась на спину, улыбнулась и задумалась, что ответить. Экран под ее пальцами сиял так чудесно. Господи, ее телефон был прекрасен. Розовое золото в черном силиконовом чехле с надписью «Неважно, неважно, неважно» – пожалуй, самая классная вещь, которой она когда-либо владела.

Она стерла пятно от пальца футболкой. Этот телефон слишком красивый, чтобы осквернять его обнаженкой. Особенно с разрешением 2436 на 1125 пикселей при 458 ppi. Пенни отправила в ответ банальный смайлик.

Она спустилась вниз. В ее комнате на стенах ничего не было, но все остальные поверхности в доме Селесты, как и в ее машине или в офисе на работе, были покрыты памятными безделушками.

По мнению Пенни, ее мама не очень походила на маму, тем более на азиатскую маму. И не только потому, что одевалась как фэшн-блогер и была моложе остальных мам. Селеста не проверяла, сделала ли Пенни домашнее задание, и не заставляла ее заниматься фортепиано. Ладно, может быть, представление Пенни об азиатских мамах пришло из фильмов, но в ее жизни было мало азиатов, и особенно корейцев. Пенни носила корейское имя, но и оно было фальшивкой: Пенни (даже не Пенелопа), написанное фонетически корейскими иероглифами, так что на самом деле оно ничего не значило.

В трехлетнем возрасте она с мамой ездила навестить бабушку и дедушку в Сеуле, но тогда Пенни была очень маленькой, чтобы что-то запомнить, а больше они туда не ездили. Тем не менее Селеста обустроила у себя дома корейский уголок, словно алтарь. Там стояли флаг Кореи и заключенный в рамку плакат Олимпийских игр 1988 года с мультяшным тигром – символом Игр. Там же стояла маленькая ламинированная фотография поп-звезды Райна в белом костюме, сделанная еще до того, как он пошел на обязательную службу в армию. Когда Энджи впервые пришла к ним домой, то спросила, не ее ли брат на фото.

В их доме повсюду были расставлены снежные шары, Эйфелевы башни всех размеров, висели репродукции «всемирно известных картин» в рамках: две – «Звездной ночи» Ван Гога (одна из них – на кухонном полотенце), кувшинки Моне и несколько размытых балерин Дега. Пенни называла это все «искусство для магнитов на холодильнике». Все, что вы видели столько раз, что могли бы представить, как закатывают глаза рабочие на фабрике в Китае, которым приходится все это штамповать.

Единственным сувениром, который Пенни ценила, была фотография ее родителей. Пенни бережно завернула рамку в футболку и уложила в рюкзак, чтобы взять с собой в колледж. У нее это было единственное их фото и, возможно, единственное существующее; для Пенни оно представлялось сокровищем и служило источником пятидесяти процентов материалов в ее досье на отца. В остальном досье включало следующие факты:

1. Отец и мать Пенни встретились в боулинг-клубе, в процессе свиданий с другими людьми.

2. У ее отца была очаровательная попка (по словам Селесты), потому что в школе он играл в бейсбол.

3. Они были неразлучны. Конечно, пока не разлучились.

4. Он тоже был корейцем!

5. Звали его Дэниэл Ли, и, насколько Пенни было известно, он жил не то в Орегоне, не то в Оклахоме. Хотя это мог быть и Огайо. В общем, где-то на «О».

6. В этих трех штатах в общей сложности жило 315 Дэниэлов Ли. Вероятно, сколько-то из них были белыми или чернокожими.

На фотографии родители Пенни сняты на пляже в Порт-Аранзасе. Они еще дети. Селеста с тех времен внешне не изменилась (азиаты не стареют), только лицо у нее тогда было круглее, губы и щеки – полнее. Они сидят на черно-желтом полотенце с эмблемой Бэтмена. У Дэниэла Ли на голове соломенная ковбойская шляпа, а рубашки нет. На Селесте бейсболка с надписью «Порнозвезда», ярко-красное бикини, ноги скрещены, в руке замороженный сок, и она, улыбающаяся, в огромных солнцезащитных очках в белой оправе. Селеста клянется, что на замороженный сок ее потянуло из-за беременности, потому что обычно от синей малины ее тошнит. Пенни считает космической несправедливостью то, что у ее мамы такой плоский живот во время беременности; но несправедливо и то, что ее темноглазый отец сбежит из города за два месяца до рождения Пенни.

– Я никогда не встречала другого такого веселого парня, – сказала Селеста, когда Пенни развернула свой подарок на восьмой день рождения. – Он задавал самые лучшие вопросы.

Пенни тогда тоже задавала много вопросов – для домашнего задания по генеалогии. Она хотела знать все (что относилось к ней): спрашивал ли он о Пенни, завел ли он другую семью, чтобы она могла играть со сводными братьями и сестрами, когда она могла с ним увидеться. Но Пенни поняла, что Селеста не хотела говорить о нем. Ее мать замкнулась в себе и ушла в свою комнату, сославшись на головную боль. Так что Пенни спрятала все эти вопросы в дальний уголок своего разума и больше никогда не произносила их вслух. А фотографию хранила в ящике комода.

Внизу Селеста шмыгала носом в кухне, как делала и вчера, когда Пенни ушла спать. Пенни подозревала, что в слезах матери есть доля театральности. Как видеоблогеры на YouTube, которые всхлипывают во время тщательно отредактированных признаний, Селеста от всей души рыдала во время полуфиналов реалити-шоу с соревнованиями певцов и над всеми фильмами про животных. Пенни предпочла бы съесть фунт волос, чем выдать свои подлинные эмоции, не говоря уже о том, что она сомневалась, сможет ли остановиться, если начнет.

– Мам.

Селеста глянула на нее поверх скомканной в руке салфетки. Ее глаза припухли, словно она действительно всю ночь плакала.

– Привет, детка. – Она улыбнулась и тут же снова сморщилась. – Пожалуйста, можно я поеду с тобой? Я угощу тебя обедом, помогу украсить комнату.

– Я могу сама купить себе обед, – сказала Пенни. – К тому же тебе придется ехать за мной на своей машине и возвращаться обратно одной. А мне придется садиться в свою машину и ехать за тобой, чтобы убедиться, что ты добралась домой. Порочный круг.

Селеста сглотнула.

– Знаешь, я не думала, что мне будет так больно, – она выглядела искренне удивленной. Ее узкие плечи задрожали, как у нервной чихуа-хуа.

Пенни вздохнула и обняла мать, думая, что будет скучать по ней.

«Черт, я что, сейчас расплачусь?»

Она зажмурилась крепче, выдавливая ответную влажность.

Не-а.

– Я так тобой горжусь, – отстранившись, сказала Селеста с отважной улыбкой.

Пенни посмотрела на нее. Селеста выглядела маленькой, даже тщедушной, и вялой. При предвечернем свете в джинсах и выцветшей футболке с надписью «жги, подруга» Селеста напоминала первокурсницу, такую же, как Пенни.

Жаль, что их отношения так испортились.

Когда Пенни ходила в начальную школу, они были близкими друзьями. Тогда Пенни не могла представить ничего лучше, чем кофе мокка с соленой карамелью из «Старбакса» на завтрак, и считала, что ей очень повезло: мама – ее лучшая подружка. Пенни позволялось не спать допоздна, краситься, одалживать у мамы одежду и красить волосы во все цвета радуги – жизнь была праздником, бесконечной вечеринкой.

В средней школе Пенни стала видеть все иначе. Она больше не писала маме по тысяче раз в день, прося оценить наряд или дать совет. Селеста и Пенни стали полными противоположностями. Селеста гордилась своей воспитанной, прилежной дочерью, учила ее подделывать свою подпись на письмах из школы и выдала собственную кредитку на случай «чрезвычайной модной ситуации». Селеста подтолкнула Пенни получить права досрочно, в пятнадцать, и не из-за необходимости, а потому что, по мнению Селесты, если дочь сможет возить друзей на машине, это сделает ее популярнее. И чем больше старалась Селеста, тем больше отдалялась Пенни. Она обижалась на то, что в какой-то момент Селеста решила, что Пенни может сама себя воспитывать.

Пенни шла к машине; мама следовала за ней по пятам. Пенни обернулась, чтобы обнять ее одной рукой. Представляя себя работником службы контроля за животными, который ловит питона в однокомнатной квартире, она все время удерживала взгляд Селесты. А потом – без резких движений – ловко открыла дверь машины свободной рукой и скользнула внутрь.

Застегнув ремень безопасности, Пенни отъехала от дома на свободу. Отчасти она боялась ехать в колледж одна. В версии для «историй» в инстаграме отец грузил бы коробки с ее вещами в большой грузовик, они бы спорили, какую музыку включить по пути, и он уступил бы ей выбор, потому что будет очень по ней скучать. Уезжая, он бы прослезился, вручил ей пятьдесят долларов, бормоча что-то про хорошо проведенное время, и Пенни знала бы в глубине души, как сильно он ее любит.

– Я люблю тебя, малышка! – всхлипнула Селеста, вырвав Пенни из ее мыслей. Пенни опустила окно.

– Я тоже тебя люблю, мамочка. Я позвоню тебе позже, обещаю.

На этот раз у Пенни что-то дрогнуло внутри. В носу защипало, как от хлорки – так бывает, когда вот-вот расплачешься. Она посмотрела в зеркало заднего вида, где ее и без того маленькая мама уменьшалась, но махала все сильнее.

* * *

Через полтора часа Пенни въехала на изогнутую подъездную дорогу перед общежитием «Кинкейд».

– Господи, – прошептала она, вцепившись в руль и разглядывая здание.

«Кинкейд» было одним из самых старых общежитий университета Техаса и выглядело отвратительно. Пенни гадала, будет ли чувствоваться это уродство внутри. В восемь этажей, покрашенных поочередно в синий и лососево-розовый, здание больше напоминало отель в Майами семидесятых, чем студенческое общежитие. Восемьдесят комнат визуального кошмара, самая безвкусная часть кампуса. Кислотные цвета напомнили Пенни пеструю форму с изображениями животных, которую носили врачи в детской онкологии. Позитивчик делал все депрессивным.

Толпы нервных родителей и первокурсников роились вокруг джипов, перетаскивая огромные пластиковые контейнеры, корзины для белья и торшеры. Когда Пенни опустила окно, чтобы оценить ситуацию, веснушчатая брюнетка сунула голову к ней в машину так, что они оказались нос к носу. Выпуклые глаза девушки горели желанием помочь, граничащим с угрозой.

– Фамилия? – зевнула девушка. От нее пахло чипсами.

– Ли, – сказала Пенни. – Пенелопа.

– Хм… Ли? – Девушка провела по списку на планшете и триумфально щелкнула по одной из строчек. – Вот она ты, милочка.

«Милочка? Брр». Да девице самой не больше девятнадцати.

Взгляд девушки задержался на красной помаде Пенни. Пенни обнаружила ее в кармане рюкзака вместе с запиской «Улыбайся чаще!». У Селесты была привычка засовывать косметику или вырезки об эффекте позитивного мышления в вещи Пенни. Внезапные подарки, которые выглядели как критика.

– Милочка? – пропела в ответ Пенни. – Можешь отойти немножко? Твое лицо практически у меня в машине! – Она постаралась как можно точней передать интонации девушки, заканчивая все вопросом.

Маленькая «мисс техасские чипсы» не сможет своей «милочкой» заставить ее подчиняться.

Девушка быстро убрала голову.

– О господи, – чирикнула она, сверкая отбеленными зубами. – Родители – так те часто меня вообще не слышат! Я часами кричу! – Она снова посмотрела на помаду Пенни. – Постой, я прямо запала на твою матовую помаду. Что это?

– Разве не фантастика? – восхитилась Пенни, потянувшись за тюбиком в сумку. – Too Thot to Trot, – прочитала она наклейку снизу. Господи, ей казалось, что зачитывание названий косметики вслух отбрасывает борьбу за права женщин на несколько десятилетий назад.

– Ой! Я так и знала! Обожаю наборы для губ от Staxx! Ты же знаешь, что T-T-T-T уже везде распродано, да? Почему хороший красный всегда разлетается?

– Ой, правда?! – воскликнула Пенни, не имея ни малейшего представления, о чем говорит. – Это ужасно!

Девушка театрально закатила глаза в знак согласия.

– Итак, ты в 4F, – сказала она, постукивая шеллаковыми ногтями по папке-планшету. – Лифты сзади. Выгружаться можно везде, где видишь синий знак. Но-о-о… – Она поставила на приборную доску фиолетовый ламинированный пропуск. – Это обеспечивает тебе парковку до конца дня. Просто верни его на ресепшен, когда закончишь.

– Спасибо! – бодро сказала Пенни. – Ты моя спасительница.

Девушка просияла.

– Я знаю!

Лицо Пенни болело от натужной улыбки. Поразительно, как зависимость Селесты от модной косметики и то, что какая-то дурочка запала на помаду, как звереныш на ферме, смогла обеспечить ее парковкой. Еще немного болтовни и хохот со шлепками по бедрам над древними шутками обеспечили Пенни тележку, одолженную у соседа по коридору. Правила дружелюбия жгли.

Вскоре Пенни – студентку колледжа будут обожать не меньше, чем Селесту. Правда, ей придется сделать лоботомию, чтобы соответствовать образу, но, может быть, оно того стоит.

Открыв дверь, Пенни сразу же отметила запах: освежитель воздуха с верхней нотой затхлого ковра. Сама комнатка оказалась обескураживающе маленькой для двоих. Кроме того, она уже не пустовала – на кровати у окна сидела темноволосая девушка. И это была не Джуд Лэнж, соседка Пенни по комнате. За лето Пенни и Джуд Лэнж дважды говорили по скайпу, а эта девица в солнцезащитных очках и широкополой шляпе точно не была Джуд. Она даже не удосужилась поднять глаза от экрана своего мобильного.

Пенни начала затаскивать в комнату свои вещи.

– Привет!

Девушка продолжала молча набирать текст. Пенни кашлянула, прочищая горло. Наконец незнакомка сняла свои очки, усыпанные стразами, и смерила Пенни взглядом. У нее были брови как у знаменитостей, и на ее замшевой коричневой жилетке болталась бахрома в фут длиной.

– Где Джуд? – спросила девушка так, словно Пенни тут работала.

– Э-э-э, я не знаю.

Девушка закатила глаза и вернулась к своему мобильному.

Пенни сверкнула глазами и снова пожалела, что ненавистью к людям нельзя их испепелять.

Возможные реакции на возможное вторжение незнакомки, которая может оказаться маньячкой и, возможно, прячет под шляпой выкидной нож:

1. Подраться с ней.

2. Закричать и выдернуть у себя клок волос, чтобы показать, что ты еще более сумасшедшая и с тобой лучше не связываться.

3. Представиться и узнать больше.

4. Игнорировать ее.

Неудивительно, что Пенни выбрала путь наименьшего сопротивления. Она вынула из чемодана косметичку с туалетными принадлежностями и направилась прямиком в ванную. Ванная была размером с чулан. Можно было помыть голову, сев на унитаз и наклонившись в душевую кабинку. Пенни положила косметичку на бачок, поняла, что так на нее может случайно плеснуть мочой при сливе, и переложила ее на край раковины.

Из другой сумки с припасами она вынула рулон туалетной бумаги, занавеску для душевой без микробов, подставку для зубной щетки, в которой не станет скапливаться вода на дне, новенький коврик для душа и полотенца. Пенни распределила все в точности как нужно. Туалетная бумага была повешена правильно (хвостом сверху, конечно; хвостом снизу вешают убийцы).

Закончив, она промаршировала обратно в комнату и перешла к третьему варианту.

– Я Пенелопа Ли. Можно просто Пенни, – сказала она, протягивая незнакомке руку.

Девушка встала и с недовольным видом рассматривала руку Пенни, пока та не была вынуждена ее опустить. Глаза Пенни находились на уровне груди девицы (поэтому первый вариант отпадал).

– Мэллори Слоан Киддер, – сказала она, не отрываясь от телефона. – Хотя я сейчас меняю имя на Мэллори Слоан. Профессионально.

У Мэллори были симметричные стрелки на глазах, полные бедра и острые металлические ногти. Пенни не знала, что значит «профессионально».

– Я актриса, – коротко сказала Мэллори Слоан (ранее известная как Киддер). Она снова села и скрестила ноги. Она вернулась к набору текста, ногти ее яростно отстукивали чечеточный ритм. – Я выступала в театре офф-офф-офф-Бродвей[6].

Пенни задумалась о юрисдикции театров офф-офф-офф-Бродвей. Вероятно, это не имело никакого отношения к настоящей улице Бродвей в Нью-Йорке. При достаточном воображении, добавлении приставок и дефисов театр на углу улиц Ист Сезар Чавес и Чикон тоже может сойти за офф-Бродвей.

– Э-э-э, круто, – сказала Пенни.

Мэллори подняла палец, сообщая, что нужно подождать.

– Я пишу Джуд, – сказала она, – твоей соседке по комнате.

– Здо́рово.

– Знаешь, мы с ней лучшие подруги. – Тук-тук, тук-тук-тук. – С шести лет.

Пенни закатила глаза – быстро, чтобы эта великанша не надрала ей задницу.

– Все в порядке?

Мэллори снова подняла палец. Пенни задумалась, какое усилие потребуется, чтобы сломать его в трех местах.

– Джуд хочет, чтобы мы с ней встретились в кофейне на Дрэг.

Должны быть правила о том, когда не стоит отправляться в новое место с незнакомкой. Откуда Пенни знать, может, ее новая соседка по комнате и эта раздражающая девица – «лучшие подруги» по форуму фетишистов, специализирующихся на том, что нарезают азиатских девочек на хот-доги. Все это так типично. Пенни всего десять минут провела в колледже и уже стала третьей лишней.

– Пойдем. – Мэллори принялась собирать вещи, а потом посмотрела на медлившую Пенни как на дуру. – Слушай, у них есть пончики.

Пенни подхватила рюкзак.

Возможно, Мэллори Слоан Киддер и была стервой, но довод она привела убедительный.