Читать книгу Личное дело - Мэри Х.К. Чой - Страница 4

Я смотрю на изображение девушки на четырех маленьких экранах. По ночам в такие магазины, как наш, всегда заходят странные люди, и она не исключение. Я и без того в шоке от предположения, что она появилась здесь только потому, что я загадал желание. Я, конечно, не параноик в шапочке из фольги, как тот же Миггс, но в шестом классе со мной кое-что случилось.

Как-то раз мне было до одури скучно на биологии, и я направил каждую частицу мысленной энергии на то, чтобы сказать, хотя нет, даже приказать мистеру Миллеру сесть мимо стула. Видели бы вы мое лицо, когда это произошло. На долю секунды я поверил в бога, НЛО, призраков и реинкарнацию. Он садится – и промахивается. В последнюю секунду он хватается обеими руками за стол и врезается в стул с таким грохотом, как от выстрела. Мы тогда рассмеялись, но это был такой удивленный смех, когда ты не уверен, случилось что-то плохое или же все нормально. А я орал, потому что решил, будто я кто-то типа экстрасенса из телешоу, где психи гнут ложки силой мысли.

Не знаю, что случилось у этой девицы, но она явно не из местных. Она проходит мимо чистящих средств, туалетной бумаги, кофейных фильтров и мешков для мусора – всего, что может понадобиться людям, живущим поблизости, – и направляется прямиком к снекам. Она шагает осторожно, и я замечаю, что на ногах у нее блестящие белые сапоги, разделенные спереди надвое, как свиные копытца. Из-под куртки оверсайз виднеется платье как у Мортиши Аддамс: с длинными зубцами на подоле. Она легко могла бы сыграть злодейку в каком-нибудь космическом ретро-фильме.

Девушка привлекательна, вопросов нет. Мне даже не обязательно смотреть на все остальное, чтобы это понять. Все дело в том, как она двигается. То же самое, что смотреть на группу девчонок и понимать, что они в целом сексуальны. Сюда же относится не менее сексуальный смех. Чем горячее группа девчонок, тем он соблазнительнее. Конечно, смех может быть раздражающим, страшноватым или даже пугающим, но это дело каждого.

Девушка беспрерывно проверяет свой смартфон и оглядывается через плечо, но, добравшись до полок с мороженым, застывает. Наш ассортимент пломбира зачаровывает. Я лично занимаюсь заказами, так что прекрасно это знаю.

Откуда бы ее ни занесло, я уже ее фанат. Девушка рассматривает этикетки через стекло, не открывает дверцу почем зря. Моя мама называет это «нунчи», что в переводе с корейского означает «ситуационная осведомленность» или «понимание чужих чувств». Люди, лишенные этого качества, не снимают рюкзаки в переполненных поездах и не замедляют шаг, когда идут за пожилыми. Короче говоря, засранцы. А эта девушка обладает «нунчи». Она вежливая.

Незнакомка выгружает товары передо мной и делает это со всем достоинством. Похоже, она под кайфом.

Чипсы «Кеттл» со вкусом соли и уксуса. Бесспорно, самый популярный вкус. Второй по популярности – сладкий лук мауи. (Но только гавайские бренды, не «Дип Ривер» и не «Кеттл». Уж простите.)

Кислые жевательные мармеладки в виде бутылочек колы. Как по мне, чересчур кислые. Официально заявляю, как человек, который в кинотеатре съел целый фунт «Саур Пэтч Кидс» после чипсов с солью и уксусом.

Настоящее овсяное мороженое с шоколадным печеньем. (Ручная работа, а не дешевая подделка от «Хало Топ».)

Чипсы с арахисовым маслом и белой шоколадной крошкой с витрины с выпечкой. И тут мое сердце пропускает удар, потому что она умудрилась где-то откопать пластиковую бутылку «Мэджик Шелл»: шоколада, который затвердевает, когда поливаешь им мороженое. Мы заказываем всего по несколько бутылок, потому что органический безмолочный вариант продается куда лучше, хотя его способность затвердевать под большим вопросом.

Нарезка сыра проволоне[3] в прозрачной упаковке. Самый неприметный, доступный, но при этом отличный сыр для перекуса в моем списке.

– Привет, – говорит она на удивление хриплым голосом.

– Привет, – отвечаю я, пробивая продукты и складывая их в пакет. – Неплохой набор. Вечеринка на Валентинов день?

– Ха. – Она издает сухой смешок. – Ровно наоборот… – Она протягивает руку и вытаскивает сладости из пакета. – Пластик ранит мое сердце, – говорит она и разглаживает пакет на прилавке. – Я так донесу.

И коротко улыбается. Уныло.

Эх. Похоже, вечеринка у нее намечается по поводу расставания.

– Прости, – с запинкой говорю я. – Ну, не за пакет, хотя перед планетой тоже стоило бы извиниться… Прости за упоминание дня святого Валентина. Я не в курсе твоей ситуации. И вообще жизни.

– О, – говорит она и улыбается. Только теперь она по-настоящему меня увидела. – Все в порядке. Я ничуть не жалею. Совсем. – Она наклоняет голову набок, разглядывая сладости. – По чесноку, сегодня ж гребаный праздник.

Поверить не могу, что она мне сказала «по чесноку».

– А. Окей.

Она смеется.

И тут (таков уж я) говорю:

– А можно я кое-что предложу?

Девушка смотрит на меня. С подозрением. Будто чувствует мою сконцентрированную бешеную энергию и понятия не имеет, к чему это приведет.

– Конечно.

– Я совершенно восхищен твоим выбором. Но если собираешься начать с соли и уксуса – а это идеально, как по мне, – начинаю я. – То ты уверена в выборе суперкислых бутылочек колы? Просто намекаю на то, что у нас есть и обычные, есть вишенки… А еще могу предложить жевательных лягушек, если любишь зефирный вкус с нотками персика… Или вот еще, знаю, прозвучит дико, но только послушай. – Я вскидываю ладони. – Как насчет того, чтобы попробовать бутылочки колы, но не в сочетании с «Кеттл», а с «Заппс» со вкусом «вуду»? Так будет слаще, хотя я не уверен, что в этом нет расизма…

Обожемойзаткнисьуже.

Девушка склоняет голову набок и сводит брови. Весь этот макияж и блестки на лице при свете ламп делают ее похожей на персонажа, созданного с помощью компьютерной графики. Она объективно привлекательна, но создается впечатление, что если стереть верхний слой, то увидишь гладкую, как яйцо, поверхность. От лица не останется ничего.

– Сэр, – говорит она. – Не гони-ка. Ты что, хочешь сказать, что вон те вот лягушки «Харибо» – персиковые?

Не гони?

Ладно. Это безумно мило.

Откашлявшись, я киваю:

– Ага.

– Нотки – это круто, – продолжает она. – Вот только не персика, а яблока.

Я хочу с ней дружить.

– Плюс мало кто знает, но: зеленые мишки на самом деле клубничные, – говорю я.

Почему я до сих пор говорю? Мне хочется умереть от стыда, сжаться в комок. «Мало кто знает, но: зеленые мишки на самом деле клубничные». Серьезно?

Если бы слова были способны восстанавливать девственность, то моя фраза – хороший на это претендент.

– Обалдеть, конечно, – говорит она, судя по всему, без осуждения, а потом с силой опускает на прилавок кулак, словно судейский молоток. – Но я настаиваю на суперкислой коле.

– Правда, что ли? – рифмую я.

Господи.

Она смеется и роется в кармане. Потом торопливо хлопает себя по бокам, как будто в ее обтягивающей броне пещерной ведьмы имеются какие-либо выемки.

Ее ногти точь-в-точь такого же темно-синего цвета, как ее платье; на двух из них лак облупился, а ноготь на большом пальце сломан под корень. Кошелька у нее нет, даже крошечного, а это железное доказательство того, что она не местная. Как пацаны в метро, на ногах у которых «Самбас» от «Адидас» или даже «Альдо». Явно туристы.

– Твою мать, – говорит она и чешет ногтем бровь. А потом тяжело вздыхает.

– Кошелек?

– Ага, – говорит она.

Я наблюдаю за тем, как она смотрит на еду. Уныло.

– «Эппл Пэй»? – вдруг оживает она, протягивая телефон.

– Вряд ли у нас есть такая штука. – Я бросаю взгляд на кассу. – Ты знаешь, как работает эта фигня?

– Знаешь, я никогда раньше этим не пользовалась. Может, мне надо провести телефоном над считывателем… Или что?

– Понятия не имею. – Я пожимаю плечами. – Скан сетчатки глаза?

– Да ну тебя, – говорит она. – Вот облом.

Она сильно вздрагивает и снова дует на пальцы.

– Замерзла?

Ее брови ползут вверх, а губы расплываются в улыбке.

– Ну да, ну да, у меня поразительная способность к дедукции.

Она смеется.

– Какие там опасные симптомы переохлаждения? – спрашивает она, обхватывая себя руками.

Она так стучит зубами, что у меня самого начинает болеть челюсть. Девушка закрывает глаза, словно пытаясь сохранить остатки тепла.

– Думаю, если я увижу свет в конце тоннеля, то просто буду продолжать идти, – говорит она.

– Окей. – Я начинаю действовать. – Вот что мы сделаем, – говорю я, выхожу из-за прилавка и направляюсь к кофемашинам. Наливаю чашку кофе и протягиваю ей. – За мой счет.

– Спасибо, – говорит она, делает глоток, морщится и только потом кладет в кофе сахар и наливает холодные сливки. Смущенно улыбается мне. Добавляет еще больше сахара и сливок и делает глоток.

– Ты мне жизнь спас, – с улыбкой говорит она.

– Готова к продолжению?

– Давай.

– Только это немного дико, – предупреждаю я. – Точно готова?

Я хватаю из-под прилавка двадцатидолларовый обогреватель, скидываю тапочки, обуваю ботинки и пододвигаю прибор как можно ближе к девушке, насколько хватает длины шнура.

– Ого, – соглашается она. – Это в корне меняет ситуацию.

– Так нормально?

Окей. Вблизи она и правда очень, даже чересчур мила.

– Серьезно, это лучшее, что случилось со мной за этот вечер… или утро? – Она пожимает плечами, осматривает большой палец, а затем сует его в рот. – Спасибо.

Я собираю мороженое и остальные продукты с прилавка, чтобы расставить их по местам, но перспектива нарушить такой идеальный момент кажется мне неправильной.

– Знаешь что? – говорю я. – Это можешь забрать. – Я жестом показываю на чипсы и конфеты.

Знаю. Это безумство. Но я понял, что эта девчонка мне понравилась, когда не захотел показывать ей свои домашние тапочки.

– Не-е-е-ет, – театрально восклицает она, выпучив глаза, по-прежнему держа большой палец между зубов.

– Да-а-а-а. – Я протягиваю ей бутылку «Мэджик Шелл». Разве можно из жадности лишать человека такой радости?

– Да ни за что. – Она делает очередной глоток кофе.

– Я серьезно. – Я все понимаю, бывают дни, когда Нью-Йорк испытывает тебя на прочность. – Ты явно проделала большой путь… возможно, много-много световых лет. – Я киваю на ее платье.

Она смеется над моим жестом: словно Брандо в роли Вито Корлеоне, который прощает должника. Я прищуриваюсь для пущего эффекта, раздуваясь от гордости за собственную щедрость.

Подумаешь, не доплатишь шестьдесят долларов за комнату. Можно ведь и сотню.

Девушка разглядывает меня. Смотрит пристально. Я смотрю на нее такой, типа: «Понимаю». Она вздыхает. Мы оба в одинаковом смысле устали.

– Ой! – восклицает она. – Нет, погоди!

Проверяет задний карман куртки, выуживает оттуда кредитку и хлопает ею о прилавок.

– Да! – провозглашает она.

Черная «Американ Экспресс». Рэперы твердят о такой, а большие шишки никогда не упоминают. Та, которая без процентов и без лимита.

– Слава богу. – Девушка хватает меня за руку и тянет к кассе, возвращаясь к роли покупательницы, у которой все под контролем.

Я снова пробиваю ее товары, руку слегка жжет после ее прикосновения. Девушка проводит картой по считывателю, но тот протестующе пищит.

– Похоже, там чип. – Между прочим, я никогда не видел черной «Амекс» вживую.

Да кто она такая?

– О, – говорит она, делая очередной глоток. – Ну зашибись. Теперь я уже не могу ничего нормально сделать, когда на меня смотрят.

– Вот. – Я протягиваю руку и нажимаю на кнопку, прежде чем вставить карту заново. Мельком замечаю имя: Каролина Суарез.

Каролина Суарез… почти моя ровесница… и у нее черная кредитка.

Светская дива? Галеристка? Богатая наследница? Когда я выдаю ей чек, наши пальцы соприкасаются. Бз-з-з-з-з.

– Можно спросить…

– Валяй, – говорит она.

– Сколько миль ты намотала за последний год? – Быть не может, чтобы черная «Амекс» была выгоднее сапфировой «Визы».

– А что, в моем личном прогнозе передавали возможный град из поучений?

– Ладно, справедливо. – Я торможу.

– Ой, да брось, – говорит она и улыбается. – До смерти не выношу неопределенности.

Это и снеки – мое все: моя стихия, узкая дорожка, на которую я ступаю раз за разом. Если ты не гребешь бешеные деньги отовсюду, то жизнь ли это? Странный перегиб, конечно, но как-то раз я приостановил договор с кабельной компанией на час, потому что они не предоставили мне месячный доступ к «Шоутайм», как обещали. Я заставил их добавить подписку на HBO и бесплатно провести кабель. Я знаю, что существует карта выгоднее, чем черная «Амекс». Нельзя залезть на гору долгов, при этом не изучив вдоль и поперек все кредитные карты, которые могут спасти твою задницу, если банк тебя одобрит.

– Ну так что, много путешествуешь?

– Много, – подтверждает она.

– На самолетах одной компании?

– Конечно…

– «Дельта»? «Американ»? – На вид она слишком богата, чтобы летать на ведрах «Саутвест». На ранних – может быть, но теперь, когда их выкупили, уже без разницы.

Она откашливается и вытаскивает волосы из-под куртки. Длинные, дико-красного оттенка, почти неоновые. Эффектно, у меня даже дух захватило. Она напомнила мне Русалочку.

И только теперь я понимаю, кто передо мной.

Ого.

Какой же я идиот.

Каролина.

Суарез.

Каролина Суарез – это же Лианна Смарт.

Мое сердце падает в самую задницу.

Лианна Смарт в магазине. У меня в магазине. В смысле звезда «Диснея», которая начинала с детского шоу о богатых ведьмах-сиротках, застрявших в лабиринте, а потом выросла до мега-поп-звезды. Мой брат, когда был помладше, просто фанател от их рождественского выпуска, который крутили до самого июля.

– «Джет Блю»? – бормочу я спустя, наверное, час.

Пытаюсь сглотнуть.

– Ты не летаешь на самолетах гражданской авиации, да? – спрашиваю я. Она понимает, что я узнал ее, но я не хочу в этом признаваться.

– В смысле… у меня есть… – говорит она, а у меня в ушах стучит кровь.

Она собирает покупки с прилавка, а я делаю полшага назад.

– Ну так…

– Что?

К черту все. Когда я еще с ней столкнусь?

– А что, международный перелет на частном борту правда стоит 300 000 долларов? Всегда было интересно.

Она смеется.

– Почему ты так одержим деньгами?

– А разве не все такие?

– Наверное, – соглашается она. – Даже те, кто это скрывает.

– Особенно те, кто скрывает.

Она замолкает.

– Значит, ты специалист по деньгам и снекам.

– У меня множество квалификаций.

– Звучит пафосно, – говорит она и улыбается, чтобы смягчить эффект.

– Переживем. – Я улыбаюсь в ответ. Во весь рот. Лианна Смарт задирает нос, оценивающе глядя на меня.

– Погоди, а я тебя нигде раньше не видела?

Кроме шуток, это самый абсурдный вопрос, который можно услышать от знаменитости.

И тут она хлопает в ладоши.

– А, да, та фотка!

Терпеть не могу эту часть.