Читать книгу Моя малышка - Мэри Кубика - Страница 11

Не знаю, пьет Уиллоу кофе или нет, и все равно покупаю для нее мокаччино, в который прошу положить побольше взбитых сливок. Идеальный способ взбодриться. Еще беру булочку с корицей и – на всякий случай – ягодный кекс. Вдруг Уиллоу не любит корицу? Утром в субботу на улицах безлюдно, однако несусь вперед, выставив локти. Готова отпихнуть с дороги всякого, кто встанет на моем пути.

Идет дождь, апрельское небо затянуто темными тяжелыми тучами. На дорогах огромные лужи, по которым проносятся машины. Разлетаются фонтаны брызг. Фары у автомобилей включены, и, хотя уже начало одиннадцатого, светофоры по-прежнему работают в ночном режиме – на дневной система не переключилась. Еще бы – темно так, что не вериться в наступление утра. Держу над головой зонтик, и все равно промокла из-за брызг. Вспоминаю разные выражения про сильный дождь: «Льет как из ведра», «Дождь стеной», «Проливной дождь».

Уиллоу ждет точно на том месте, на котором обещала. Прохаживается по Фуллертон-авеню, укачивая визжащую во весь голос Руби. Обе промокли насквозь. Компания фанатичных бегунов в водоотталкивающих спортивных костюмах огибает Уиллоу по широкой дуге. Даже сходят на проезжую часть, рискуя попасть под машину, лишь бы не помогать девочке-подростку, которая за ночь будто состарилась лет на тридцать. Мешки под глазами и морщины, будто у женщины средних лет. Глаза покраснели, веки опухли. Уиллоу спотыкается о край трещины в асфальте, резко вскидывает Руби на плечо и не просто хлопает, а почти бьет ее по спинке.

– Успокойся… тише… – бормочет Уиллоу, но в голосе ни мягкости, ни заботы. Больше всего ей сейчас хочется заорать: «Заткнись! Заткнись! Заткнись!»

Движения резкие, сердитые. Помню, как сама изо всех сил старалась сдерживаться, когда Зои своими криками и плачем не давала спать ночи напролет. Терпения решительно не хватало. О послеродовой депрессии знаю не много – мне повезло, у меня ее не было. Однако пресса и телевидение полны шокирующих историй о женщинах, у которых в голове сами собой возникают непрошеные мысли о том, чтобы причинить вред собственным детям. Помимо воли начинают представлять, как ударяют их ножом, топят, сбрасывают с лестницы или въезжают с ними на машине прямо в озеро – причем бедных женщин самих эти картины приводят в ужас. По работе встречала женщин, которые так боялись невольно навредить ребенку, что отдавали своих детей другим людям, чтобы уберечь их. Проникаюсь к Уиллоу уважением – она ведь могла просто оставить младенца на крыльце церкви или приюта. И сейчас молодая мать сдерживается из последних сил, чтобы не накричать на дочку. Между тем бегуны озадаченно хмурятся. Думают, не рановато ли этой девочке нянчиться с младенцем. Однако упорства и самоотверженности у нее побольше, чем у многих взрослых женщин. Мне было легче – я ведь могла позвонить маме и пожаловаться или на некоторое время поручить дочку заботам Криса. Не знаю, как бы справилась без помощи или поддержки. Первый год материнства – самый трудный. По крайней мере, так думаешь, пока твоему чаду не стукнет двенадцать.

– Я тебе кофе принесла, – говорю, подойдя сзади.

Уиллоу вздрагивает. Можно подумать, стаканчик кофе может решить проблему! Уиллоу не место на улице. Девочка голодает, она совершенно измучена. Вот-вот подогнутся ноги. Сразу видно, что всю ночь бродила по улице, укачивая Руби. Вид у Уиллоу сонный, однако глаза сердитые, будто только ищет, на кого бы кинуться. Уиллоу резко выхватывает у меня из руки стакан. Замечаю, что координация у нее нарушена. Девушка плюхается прямо на мокрый асфальт и в одну секунду проглатывает и булочку с корицей, и ягодный кекс.

– Всю ночь ревела, – яростно жуя, произносит Уиллоу. Из уголков рта вываливаются маленькие кусочки, но она ловит их на лету. Потом устраивается в дверном проеме, под синим навесом магазинчика сувениров. В витрине висят китайские колокольчики поющего ветра, под ними выставлены керамические фигурки птиц. Магазин открыт. Через окно за нами наблюдает хозяйка.

– Когда она в последний раз ела? – спрашиваю я, но Уиллоу лишь с затравленным видом качает головой.

– Не помню. Бутылочку не берет. Только кричит.

– Не берет бутылочку? – переспрашиваю я.

Уиллоу качает головой и принимается слизывать взбитые сливки языком, точно собака, лакающая из миски воду.

– Уиллоу, – окликаю я.

Но она на меня даже не смотрит. От Уиллоу пахнет чем-то затхлым – мокрой грязной одеждой, давно не мытым телом. Но запах, исходящий от подгузника Руби, еще хуже. Окидываю взглядом улицу и думаю, куда Уиллоу ходит в туалет. Работники ресторанов и баров без разговоров выставят ее за дверь, точно бродячую кошку. На некоторых окнах даже вывешены объявления: «У нас не общественный туалет». Может, общественный туалет есть в парке неподалеку? Или хотя бы биотуалет?

– Уиллоу… – снова начинаю я, опускаясь на корточки рядом с ней.

Девушка внимательно и настороженно глядит на меня. Отодвигаюсь в сторону, давая ей три фута личного пространства. Однако Уиллоу вцепилась в стаканчик с кофе и жалкие остатки выпечки так, будто боится, что отниму.

– Уиллоу, – с трудом произношу я. – Дай подержать Руби.

До чего же хочется взять на руки ребенка! До сих пор помню, как пахнут дети – молоком и присыпкой. Запах кислый и неприятный, но при одном воспоминании хочется ощутить его снова. Ожидаю резкого отказа, поэтому оказываюсь застигнутой врасплох той легкостью, с которой Уиллоу передает мне рыдающую девочку. Конечно, довериться мне она решается не сразу. Сначала окидывает внимательным взглядом. Должно быть, гадает, кто эта женщина и что ей нужно. Однако потом, наверное, вспоминает какую-нибудь цитату – как в случае с «Аней из Зеленых мезонинов». Что-нибудь про доверие. Может быть, из «Питера Пэна», про пыльцу фей, исполняющую желания. Уиллоу передает ребенка охотно, радуясь возможности отдохнуть. Все-таки всю ночь проносила на руках около тринадцати фунтов живого веса. Уиллоу сразу расслабляется и приваливается к стеклянной двери.

У меня на руках Руби сразу затихает. Конечно, мое умение обращаться с детьми тут ни при чем. Скорее дело в смене положения и в том, что Руби заинтересовалась новым лицом – приветливым, улыбающимся. Отбрасываю зонтик и встаю, частично защищенная от дождя синим навесом. Осторожно покачиваю Руби и тихонько напеваю. Вспоминаю детскую комнату Зои, эти сиреневые простынки «Дамаск» и оттоманку, на которой часами сидела, держа на руках дочку и укачивая ее, хотя она давно уже заснула.

Должно быть, тяжелый подгузник Руби весит фунтов десять, не меньше. Он уже начал протекать и запачкал ее комбинезончик, а теперь и мою куртку. Когда-то комбинезончик был белым, но теперь из-за различных выделений детского организма от первоначального оттенка не осталось и следа. Пастельными нитками вышито слово «Сестренка». На ощупь Руби горячая, от лобика так и пышет жаром, щечки пылают. У ребенка высокая температура.

– У Руби есть сестра? – спрашиваю я, пытаясь тыльной стороной ладони определить температуру. Тридцать восемь? Тридцать девять? Не хочу пугать Уиллоу, поэтому стараюсь отвлечь ее обычными вопросами. Главное, чтобы девушка не обратила внимание, как я дотрагиваюсь губами до лобика Руби. Кажется, температура все сорок.

– А?.. – растерянно переспрашивает Уиллоу.

Указываю на вышитую надпись: две сиреневых «С», нежно-розовая «Е», голубая «Т» и так далее.

Мимо, разбрызгивая из-под колес воду, проносится велосипедист. Уиллоу глядит ему вслед. Красная спортивная кофта, черные шорты, серый шлем, рюкзак, накачанные икры. Мне такая атлетическая форма и не снилась.

– В секонд-хенде купила, – не глядя на меня, поясняет Уиллоу.

– A-а, ну да, конечно, – киваю я. Глупый вопрос – в таком возрасте она просто не успела бы родить еще одного ребенка.

Провожу пальцем по щечке Руби. Кожа мягкая, нежная. Девочка смотрит на меня ясным, невинным взглядом и хватается пухлым кулачком за мой указательный палец. Младенчество – единственное время в жизни, когда полнота считается милой и симпатичной. Руби засовывает в рот пальчик и принимается деловито сосать.

– Она, наверное, проголодалась, – с надеждой предполагаю я, но Уиллоу качает головой.

– Нет. Я же сказала – бутылочку не берет.

– Дай я попробую, – говорю я и прибавляю: – Ты ведь устала.

Не хочу представить дело так, будто считаю Уиллоу плохой, неумелой матерью. Не желаю ее обидеть. Но угадать, что нужно младенцу, подчас бывает сложнее, чем разобраться в международной политике и алгебре или поладить с девочкой-подростком. То ребенок хочет есть, то не хочет. Принимается плакать безо всякой видимой причины. В один день за обе щеки наворачивает пюре из груши, а на следующий даже смотреть на него не желает.

– Если ты против – не буду, – прибавляю я.

– Ладно, – с равнодушным видом пожимает плечами Уиллоу.

Протягивает мне бутылочку молочной смеси, в которой осталось унции три-четыре, не больше. Все стенки облеплены, по дну болтается один осадок. Что бы ни подумала Уиллоу, никак не могу кормить этим ребенка. Видя, что я медлю, девочка принимается плакать.

– Уиллоу, – произношу погромче, стараясь заглушить детский плач.

Она отпивает глоток горячего кофе и поводит плечами.

– Что?

– Давай я помою бутылочку. Сделаем новую смесь.

Молочные смеси до безобразия дорогие. Я помню. Каждый раз вздрагивала, когда на дне бутылочки что-то оставалось. Когда родилась Зои, собиралась кормить ее только грудью и никак иначе. Первые семь месяцев строго следовала этому принципу. Планировала включать в рацион смеси, только когда Зои исполнится годик. Но потом ситуация поменялась. Сначала и я, и врач считали, что причина моих болей – последствия родов. Думали, что это нормально, однако ошиблись. К тому времени я снова была беременна. Ждала Джулиэт, хотя, конечно, тогда нельзя было определить, мальчик это или девочка. Прошло меньше полутора месяцев после зачатия, когда у меня начались кровотечения. К тому времени сердце у нее уже качало кровь, черты лица принимали определенную форму, а ножки и ручки вот-вот должны были образоваться. Выкидыша у меня не было. Это было бы слишком просто. Решение оборвать жизнь Джулиэт пришлось принимать мне.

Уиллоу посмотрела на меня странным взглядом, в котором читались настороженность и сомнение. Однако при этом в нем сквозили усталость и равнодушие. Мимо под ручку прошли одетые в спортивные костюмы студентки. Одни держали зонтики, у других на головах были капюшоны. Хихикая, девушки вспоминали вчерашнюю вечеринку. Судя по обрывкам разговора, погуляли изрядно. Гляжу на свой фиолетовый халат.

– Как хотите, – произносит Уиллоу, провожая взглядом скрывающихся за углом студенток. До нас до сих пор доносится их смех.

Протягиваю ребенка Уиллоу и, подхватив зонтик, спешу в ближайшую аптеку. Покупаю бутылку воды и ацетаминофен в каплях. Надо сбить температуру. Когда возвращаюсь под навес, выливаю остатки смеси на асфальт и смотрю, как они стекают в ближайший водосток. Потом мою бутылочку и развожу новую смесь. Уиллоу протягивает драгоценный порошок, потом снова передает мне Руби. Надеюсь, что плачущую малышку удастся успокоить, но и сейчас она отказывается брать бутылочку, будто я подсовываю ей яд.

Руби начинает кричать.

– Успокойся, – уговариваю я, укачивая ребенка. А ведь Уиллоу точно так же провела всю ночь, и без всякого толка. Даже я уже начинаю ощущать усталость и раздражение. До чего же ей пришлось тяжело – без помощи и поддержки, одна на холоде, голодная. А может, и напуганная. Вспыхивает молния. Принимаюсь считать секунды – раз, два, три. Раздается громкий, яростный раскат грома. Уиллоу смотрит наверх. Зрачки округляются. Значит, она и впрямь боится грозы. Совсем как маленькая.

– Не бойся, – произношу я и сразу вспоминаю, как по ночам успокаивала в детской прижавшуюся ко мне Зои. – Это просто гром. Вреда он нам не причинит.

Уиллоу смотрит на меня взглядом, значение которого понять не могу. Я уже успела вымокнуть до нитки. У женщины в магазине хватило наглости резко постучать в стеклянную дверь. Читаю по губам. Велит, чтобы мы уходили.

– Что теперь делать? – спрашиваю вслух.

Уиллоу тихо произносит, скорее говоря сама с собой, чем обращаясь ко мне.

– «Разве не приятно подумать, – произносит она, – что завтра будет новый день, в который не сделано еще никаких ошибок?»[5]

– Опять «Аня из Зеленых мезонинов»? – уточняю я.

– Да, – кивает Уиллоу.

– Твоя любимая книга? – спрашиваю я.

Снова кивок.

Продолжаем сидеть под навесом. Не могу же я начать подгонять Уиллоу, чтобы она вышла с ребенком обратно под дождь.

– Вчера вечером по пути домой купила эту книгу, – признаюсь я. – Если честно, не читала, но всегда хотела прочесть. Вместе с дочкой, Зои. Но она как-то очень быстро выросла…

Не успела оглянуться, а маленькая девочка, которой я читала книжки-раскладушки, превратилась в большую, для которой читать с мамой – стыд и позор. Что скажут школьные друзья, если узнают? Зои полагает, что в таком случае репутация ее будет безнадежно загублена.

Тут в голову сама собой закрадывается мысль, которая часто посещает меня в такие моменты. Если бы можно было начать сначала и вернуться в те времена, когда Зои была маленькой, что бы я сделала по-другому? Кто знает – вдруг отношения у нас сейчас были бы получше? А может, с Джулиэт поладить было бы легче?..

Но, конечно, от всех этих вопросов никакой пользы. Детей у нас с Крисом все равно больше не будет.

– Ты эту книгу с мамой читала? – спрашиваю я, гадая, ответит ли Уиллоу на такой личный вопрос.

– Нет, – после небольшой запинки отвечает она. – С Мэттью.

– С Мэттью? – повторяю я. Вдруг Уиллоу больше ничего не расскажет?

Но, к моему удивлению, она продолжает, откинув потемневшую от дождя челку с глаз:

– Это мой…

Уиллоу смотрит на ищущую червяков малиновку. Первый признак, что весна наступила. На деревьях вдоль улицы появились почки, сквозь мокрую землю прорастают крокусы.

Уиллоу выдерживает довольно долгую паузу.

– …брат, – наконец договаривает она.

Киваю, довольная, что сумела что-то о ней узнать. Первый кусочек головоломки. У нее есть брат. Брат по имени Мэттью, который читал ей «Аню из Зеленых мезонинов».