Читать книгу Добывайки в поле - Мэри Нортон - Страница 3

Но ничто не бывает таким, каким мы это себе представляем. В данном случае это относится к постоялому двору и – увы! – к дому тёти Софи. Ни то ни другое, по мнению Кейт, не было таким, каким ему следовало быть.

На постоялый двор (как теперь говорят – в гостиницу) следовало приезжать поздним вечером, а не в три часа пополудни, желательно в дождь, а ещё лучше в грозу, и стоять он должен на вересковой пустоши (унылой и мрачной, как полагается её называть). Хозяин там должен быть толстый, в мятом, запачканном соусом переднике; из кухни должны выглядывать поварята, а перед очагом должен стоять в полном молчании, грея у огня руки, высокий темноволосый незнакомец. А уж огонь там – всем огням огонь: огромные поленья в очаге и ослепительное пламя, с треском и гулом устремляющееся в трубу. Над огнём, чувствовала Кейт, должен быть подвешен котёл… Неподалёку для завершения картины – так, во всяком случае, представлялось ей – должны лежать собаки.

Но в действительности ничего этого не оказалось. За конторкой сидела молодая женщина в белой блузке, которая записала их имена в книгу приезжих. Были там две официантки: Морин (блондинка) и Маргарет (тихая, как мышка, в выпуклых очках) – и пожилой официант, у которого волосы сзади были совсем другого цвета, чем спереди. В камине лежали не поленья, а искусственные угли, которые неустанно лизал жалкий язычок электрического света, и (это было хуже всего) вместо высокого темноволосого незнакомца перед камином стоял поверенный мистер Зловрединг (его имя так и произносилось: Зло-врединг) – кругленький, розовенький, но какой-то удивительно холодный на вид – наверное, из-за седых волос и серых глаз.

Однако снаружи светило яркое весеннее солнце, и Кейт понравилась её выходившая на рыночную площадь спальня со шкафом красного дерева и умывальником с холодной и горячей водой. А завтра, знала она, они увидят дом – этот легендарный, таинственный дом, который неожиданно стал реальным, не воздушный замок, а строение из настоящих кирпичей и извёстки, которое находится всего в двух милях от них. Достаточно близко, подумала Кейт, чтобы можно было прогуляться туда после чая, если только миссис Мей не будет так долго разговаривать с мистером Зловредингом.

Но когда на следующее утро они туда наконец пошли (миссис Мей в длинном пальто, похожем на охотничье, с вишнёвой тростью, подбитой снизу резиной), Кейт была разочарована. Дом оказался ничуть не похож на то, что она себе воображала: просто длинный барак из красного кирпича с двумя рядами блестящих окон, смотревших на неё словно слепые глаза.

– Со стен сняли плющ, – сказала миссис Мей, не в силах скрыть удивления, однако через минуту оправилась и добавила более бодрым тоном: – И правильно сделали: ничто так не разрушает кирпичную кладку.

Они зашагали к дверям по подъездной дорожке, и миссис Мей принялась объяснять Кейт, что этот дом всегда считался ярким образцом архитектуры начала восемнадцатого века.

– Это правда было всё здесь? Именно здесь? – повторяла Кейт с недоверием в голосе, словно миссис Мей могла забыть.

– Ну конечно, милочка, что за глупый вопрос! Вот тут, возле ворот, росла яблоня – яблоня с жёлто-коричневыми яблоками… И третье окно слева, то, с решёткой, – это моя спальня. Я спала там во все последние приезды сюда. Детская, понятно, с другой стороны. А вот огород. Мы с братом любили прыгать с этой ограды на кучу компоста. Я помню, однажды Крампфирл сильно нас выбранил и померил стену метлой. Десять футов в высоту.

(«Крампфирл? Значит, он действительно существовал на свете…»)

Парадная дверь была распахнута. «В точности так, – подумала вдруг Кейт, – как много лет назад, в тот незабываемый для Арриэтты день, когда она впервые увидела „белый свет“». Раннее весеннее солнце заливало недавно побелённые ступени и заглядывало в высокий тёмный холл. Солнечные лучи образовали сияющий полог, сквозь который ничего не было видно. Рядом с крыльцом Кейт заметила железную скобу для сапог. Та или не та, по которой Арриэтта слезала на землю? Сердце Кейт учащённо забилось, и она шепнула, в то время как миссис Мей дёрнула звонок:

– А где решётка?

– Решётка? – переспросила миссис Мей, делая несколько шагов назад, на гравийную дорожку, и оглядывая фасад дома, в глубине которого слышалось звяканье. – Вон там. Её починили, но это та же самая решётка.

Кейт направилась прямо к ней. Вот она, та решётка, через которую все они убежали – Под, Хомили и маленькая Арриэтта. На стене было зеленоватое пятно, несколько кирпичей выглядели более новыми, чем все остальные. Решётка была выше, чем она думала: им, должно быть, пришлось прыгать вниз. Подойдя вплотную, Кейт наклонилась и заглянула внутрь: сырость и темнота, больше ничего. Вот, значит, где они жили.

– Кейт! – тихо позвала миссис Мей у порога (так, должно быть, Под звал Арриэтту в тот день, когда она бросилась бежать по дорожке от дома).

И Кейт, обернувшись, увидела вдруг то, что сразу узнала, то, что, наконец, было в точности таким, каким представлялось ей в воображении, – склон холма, усыпанный первоцветом. Хрупкие зелёные стебли с сизым налётом среди повядшей прошлогодней травы и жёлтые, словно светлое золото, цветы. А куст азалии превратился в высокое дерево.

Миссис Мей снова позвала её, и Кейт вернулась к парадным дверям.

– Пожалуй, позвоним ещё раз.

Они снова услышали призрачное звяканье.

– Звонок подвешен возле кухни, – объяснила шёпотом миссис Мей, – прямо за дверью, обтянутой зелёной байкой.

(«Дверью! Обтянутой! Зелёной! Байкой!..» Кейт казалось, что миссис Мей произносит каждое слово с заглавной буквы.)

Наконец за солнечным пологом показалась какая-то фигура – неряшливая девица в мокром холщовом фартуке и стоптанных туфлях – и вопросила, прищурив глаза от солнца:

– Да?

Миссис Мей приняла холодный и чопорный вид.

– Я хотела бы повидать хозяина этого дома.

– Мистера Досет-Пула, – уточнила девица, – или директора?

Она подняла руку ко лбу, прикрывая глаза от яркого света, так и не выпустив мокрой половой тряпки, с которой капала вода.

– О! – воскликнула миссис Мей. – Так это школа?

Кейт перевела дух: «Вот, значит, почему дом так похож на казарму».

– А что же ещё? – удивилась девушка. – Разве здесь не всегда была школа?

– Нет, – сказала миссис Мей. – В детстве я здесь жила. Быть может, позволите мне войти и поговорить с тем, кто стоит во главе этого заведения?

– Здесь нет никого, кроме матушки, – пожала плечами девушка. – Она и сторожиха и уборщица. Все разъехались на весенние каникулы – и учителя, и ученики.

– Ну, в таком случае, – нерешительно произнесла миссис Мей, – мы больше не будем вас задерживать…

Она уже повернулась было, чтобы уйти, когда Кейт, не желая сдавать позиции, обратилась к девушке:

– Можно нам заглянуть в холл?

– Да на здоровье, – с некоторым удивлением сказала девушка и чуть отступила в глубину, словно освобождая им путь. – Мне-то что.

Они прошли сквозь солнечный полог в прохладную полутьму. Кейт огляделась по сторонам: холл был высокий и просторный, стены обиты деревянными панелями. А вот и лестница, которая поднималась всё выше и выше, из одного мира в другой, в точности как описывала Арриэтта… Однако всё остальное выглядело не так, как представляла себе Кейт. Пол был покрыт блестящим тёмно-зелёным линолеумом, в воздухе чувствовался кисловатый запах мыльной воды и свежий запах воска.

– Тут, под линолеумом, прекрасный каменный пол, – сказала миссис Мей, постучав тростью.

Девушка с минуту с любопытством наблюдала за ними, затем, словно это ей надоело, развернулась и исчезла в тёмном коридоре за лестницей, шаркая растоптанными туфлями.

Кейт только было собралась открыть рот, как миссис Мей коснулась её руки и шепнула:

– Ш-ш-ш!

Кейт, затаив дыхание, чтобы ничем не нарушить тишину, услышала странный звук – то ли вздох, то ли стон. Миссис Мей кивнула:

– Да, это она. Дверь, обитая зелёной байкой.

– А где стояли часы? – спросила Кейт.

Миссис Мей указала на стену, туда, где висела длинная вешалка для пальто:

– Вон там. Вход Пода, скорее всего, располагался за батареей, только тогда её не было, хотя им батарея пришлась бы по вкусу… – Кивнув в сторону двери в другом конце холла, где висела табличка и чёткими белыми буквами было написано: «Директор», миссис Мей добавила: – А там был кабинет.

– Где жили Надкаминные? И откуда Под добывал промокашки?

Кейт стояла с минуту, глядя на дверь, затем, прежде чем миссис Мей успела её остановить, подбежала к ней и дёрнула за ручку.

– Кейт, вернись! Туда нельзя.

– Заперто. А можно нам хоть одним глазком заглянуть наверх? – спросила Кейт, возвращаясь. – Мне бы так хотелось увидеть детскую. Я поднимусь туда тихо-тихо…

– Нет. Пошли, нам пора. Нам вообще не положено здесь находиться.

И миссис Мей твёрдой походкой направилась к дверям.

– Ну позвольте мне хоть посмотреть снаружи в окно кухни, – взмолилась Кейт, когда они снова оказались на солнце.

– Нет! – отрезала миссис Мей.

– Только взглянуть, где они жили. Где была та дырка под плитой – спуск Пода… Ну пожалуйста…

– Ладно, только побыстрей. – Миссис Мей с тревогой оглянулась по сторонам, в то время как Кейт уже бежала по дорожке.

Но и кухня принесла одни разочарования. Кейт знала, где она находится: ведь под ней была та самая решётка, – и, приставив ладони к вискам, чтобы не мешало отражённое стеклом солнце, прижалась лицом к окну. Постепенно очертания комнаты сделались чёткими, но Кейт не увидела ничего похожего на кухню: полки с бутылями и сверкающими ретортами, тяжёлые столы вроде верстаков, ряды бунзеновских горелок. На месте кухни теперь была лаборатория.

Что ж, слезами горю не поможешь. По пути в гостиницу Кейт собрала крошечный букетик фиалок. На второй завтрак им подали телятину и мясной пирог с салатом, а на сладкое она могла выбрать сливы или булочку с вареньем. А затем приехал на машине мистер Зловрединг, чтобы забрать их и показать домик миссис Мей.

Сперва Кейт не хотела ехать, подумав отправиться потихоньку в Паркинс-Бек и побродить там в поисках барсучьих нор, но когда миссис Мей сказала, что это поле находится сразу за её домом, решила всё же поехать с ними – хотя бы ради того, чтобы позлить мистера Зловрединга. Всё это время он, не скрывая своего нетерпения, выглядывал из окна машины с таким выражением, словно хотел сказать: «Будь это мой ребёнок!..» И хорошо, что она так решила (как часто потом говорила своим детям), ведь ей могло никогда больше не представиться случая побеседовать и (что куда важнее) завести дружбу с… Томасом Доброу.