Читать книгу Бывшие. Вспомни о нас - Мэри Ройс - Страница 5

Следующий день проходит как в аду.

Когда приходит врач, Миша становится до невозможного капризным.

Он их не любит, а в болезненном состоянии просто не переносит на дух. Каждый раз, когда педиатр трогает его, чтобы осмотреть, Миша плачет и изворачивается в моих руках, будто над ним проводят обряд экзорцизма, а не пытаются осмотреть горло или прослушать фонендоскопом.

Намучившись с капризным ребенком, Татьяна Георгиевна выписывает лечение, рекомендации и уходит.

Спустя пятнадцать минут Мишаня успокаивается, но его температура – нет. Она скачет вверх-вниз как на американских горках, и капризы снова возвращаются.

Все это изводит моего малыша настолько, что он ничего не ест, хнычет и не слезает с моих рук весь остаток дня.

Я даже не помню, как мы уснули с ним на моей кровати.

Я будто в один миг провалилась в непроглядный туман, сквозь который все громче стало пробиваться что-то похожее на мелодию. И эта мелодия постепенно вырывает меня из темноты, пока я не разлепляю веки.

Проморгавшись, я с запозданием вскакиваю с кровати и бегу за телефоном, чтобы громкий звук не разбудил Мишу. Только не сейчас.

Хватаю гаджет, вибрирующий на диване, и торопливо свайпаю пальцем по экрану, принимая звонок.

– Да, – голос хриплый ото сна, и я тяжело сглатываю, зачесывая волосы назад.

– Завтра ты откажешься от этого дела к чертовой матери, – требовательно гремит на другом конце провода строгий голос Стаса. – Ты не полезешь в это дерьмо.

Я отнимаю телефон от уха и, прищурившись, смотрю на время. Половина двенадцатого ночи. Но доносящийся голос из динамика, заставляет меня вернуть телефон к уху.

– …он, видимо, потерял свой гребаный разум вместе с чертовой памятью, раз связался с бандитскими авторитетами.

Я замираю и забываю сделать следующий вдох, пытаясь осмыслить услышанное.

– Ч-что? – Я хмурюсь. – О чем ты говоришь?

– Я говорю о том, что твой Глеб вышел досрочно не за хорошее поведение. Это, блядь, и так было понятно, но после того, как я навел о нем справки, все оказалось гораздо хуже. – Что-то тяжелое образуется в груди и начинает давить до болезненных ощущений. – Теперь он замешан в таком дерьме, что я лично придушу тебя, если ты впутаешься в это, а вместе с тем и впутаешь туда Мишу. – Я открываю рот, сжимая в кулак волосы на затылке, но ответить не успеваю. – Завтра же убедишь своих стариков в том, что предложенные им условия переселения хорошие.

Я прочищаю горло, приходя в возмущение от его тона. В последнее время нервная система Багрова стала слишком часто выходить из строя. Но это не дает ему права звонить мне среди ночи и обрушиваться на меня таким образом.

– Багров, я, конечно, все понимаю и уважаю тебя как друга, но ты не будешь раздавать мне команды в подобном тоне. Я сама решу, что мне сказать своим клиентам и…

Раздраженное приглушенное ругательство перебивает меня, прежде чем я слышу то, отчего моя кожа покрывается льдом:

– Ты хочешь, чтобы твой сын стал мишенью?!

Уродливое чувство оборачивается змеей вокруг сердца и сдавливает его.

– Нет! – выпаливаю я. – Конечно же нет! Господи, Багров, что ты вообще несешь?

– Я хочу донести до твоей горделивой задницы, что ты должна отступить. Что, мать твою, непонятного?

– Для начала ты можешь успокоиться и не орать на меня? – Я делаю успокаивающий вдох и медленный выдох, продолжая спокойней. – Ты позвонил мне среди ночи и с ноги начал раздавать команды, толком ничего не объяснив! У меня и так голова ни черта не соображает. Миша заболел, и я весь день пыталась сбить ему температуру.

– Блядь, – тихо хрипит Стас. – Как он?

– Сейчас спит. Но, зная своего сына, такие свистопляски будут продолжаться еще дня три. – Я опираюсь бедрами на подоконник и обнимаю себя одной рукой. – А теперь объясни в чем дело. Спокойно.

– Спокойно, блядь, – усмехается он удушливого. – Я тебе звонил черт знает сколько, ты не брала трубку. Что я должен был думать после возвращения этого пиздюка?

– Стас, прекрати, пожалуйста. Он далеко не пиздюк. И никогда им не был.

– Ты, как всегда, меня не слушаешь. Разве главное это? – бурчит он в трубку. – То, что тебе сказал твой Глеб, это не блеф, Лена. Тебя уберут. Прихлопнут, как гребаную надоедливую муху, если ты будешь мешать и раздражать тех, кто стоит за всем этим.

Тонкая струйка холодных мурашек расползается по спине паутиной, но я передергиваю плечами, не желая поддаваться страху.

– Может быть, ты и прав, Стас. Но, даже если откажусь от дела, я все равно хочу встретиться с Глебом и поговорить.

– Ты слышала хоть слово из того, что я сказал? Он связан с каким-то криминальным авторитетом. Там большие люди, Лена. Что ты хочешь, блядь, там узнать?

– Мне в любом случае нужно будет с ним встретиться. Я должна убедиться, что условия для моих клиентов будут лучшими.

– Ничего хорошего из твоих попыток вернуть его не выйдет. Можешь хоть раз прислушаться ко мне до того, как в твоей жизни случится очередной пиздец?

Закусив губу, я молчу, пока злюсь на себя, потому что знаю, что Стас наверняка прав, но это сердце… это долбаное сердце решает все за меня.

– Я обещаю быть осторожной.

И завершаю звонок, не желая слышать его проклятья в мою сторону.

Ему никогда не понять моих чувств. Никому, кроме меня. Даже Глебу, потому что, судя по всему, его слова о потере памяти серьезны.

В животе зарождается неприятная тяжесть. Я стараюсь думать, что это связано только с фактом болезни ребенка. Но понимаю, что звонок Стаса также усилил мое беспокойное состояние.

С тяжелым сердцем я плетусь обратно в спальню.

Поставив колено на матрас, наклоняюсь и осторожно прижимаюсь губами к лобику сопящего сына…

Прикрываю глаза и чмокаю его в носик, прежде чем облегчение вырывается тихим вздохом, и я заваливаюсь на спину. Тепленький.

Шумно выпускаю воздух из груди и вплетаю пальцы в волосы, устремляя взгляд в потолок.

Ты не полезешь в это дерьмо.

Боже, я не знаю, как поступить. Но тот факт, что Глеб какого-то черта волнуется за мою жизнь, не дает глупой надежде окончательно погаснуть.

Возможно, это связано с частью его жизни, которую он не помнит. Возможно, его беспокоит моя безопасность только в меркантильных целях, чтобы узнать часть забытого прошлого. Я не знаю. Но проблема в том, что я хочу узнать. Даже несмотря на то, что чрезмерная настороженность Стаса пугает меня.

А он не тот человек, который будет показывать свои эмоции без надобности.

К тому моменту, как засыпаю, мне удается убедить себя немного подождать. Все обдумать и позволить эмоциям устаканиться, а потом обдумать все еще раз на холодную голову.

Но ничего не устаканилось.

Третий день я схожу с ума, разрываясь между разумом и сердцем, которое будто нарочно насмехается надо мной, заставляя вновь и вновь вспоминать ту часть жизни, где Глеб хоть ненадолго, но успел показать мне, каково чувствовать вкус жизни. Каково было гореть вместе с ним и вопреки всему. Неправильно. Но так по-настоящему. Господи… Это не сердце, а гребаный мазохист, наслаждающийся тем, как память режет его тонким лезвием ножа.

Еще немного, и я сойду с ума от этих мыслей, что оплетают меня, как его теплые сильные руки. Единственное, что помогает мне отвлекаться от всего этого, – сынок, который сегодня первый день практически без температуры.

Мой дом снова наполнен звуком детского смеха, болтовней и музыкой, которую Мишка так любит слушать и под которую обожает танцевать.

Я больше не чувствую себя пустой, как когда он заболел. Но какая-то заноза еще сидит под ребрами и причиняет дискомфорт, не дает беззаботно наслаждаться обществом моего шалунишки.

На пятый день я устаю от собственной трусости и звоню Глебу…