Читать книгу Какая чушь. Как 12 книг по психологии сначала разрушили мою жизнь, а потом собрали ее заново - Мэриэнн Пауэр - Страница 4

1. «Бойся… но делай!»
Сьюзен Джефферс

Оглавление

«Рискуйте каждый день – это маленький, но очень смелый шаг. Вы почувствуете прилив сил, как только на него решитесь».

Пятница, 1 января. Я стою на деревянных мостках и смотрю на грязно-коричневый пруд. Морозный ветер плетью бьет по ногам. Идет дождь.

Надпись на доске, прислоненной к стулу, гласит, что температура воды 5 градусов Цельсия. Практически лед. Каждый сантиметр моего тела покрывается мурашками.

– Вы уже плавали в Девичьем пруду? – спрашивает матрона у воды.

Ее ледяной голос бодрит не меньше ветра, а судя по ее акценту, она могла бы владеть половиной Гемпшира.

– Нет, – отвечаю я.

– Вода в это время года может быть опасной. Жуткий холод.

– Ладно, – говорю я.

– Так что заходите на выдохе.

– Ладно.

– Так вы предотвратите гипервентиляцию легких.

О боже.

Я смотрю на женщин среднего возраста вокруг себя с влажными волосами и стаканчиками дымящегося чая. Если они смогли, чем я хуже? Правильно?

Я ставлю ногу на первую ледяную металлическую ступеньку, затем на вторую. Моя правая ступня дотрагивается до воды. Взрыв боли.

– Сука! – кричу я.

Теперь левая нога. Я ору как резаная.

Идти дальше как-то совсем не хочется. Это была плохая идея. Я не тот человек, кто запросто сможет поплавать в середине зимы. Я могу простыть, стоя у открытого холодильника.

Я оборачиваюсь и вижу, что позади меня уже сформировалась очередь. Пути назад нет, все на меня смотрят.

Я продолжаю идти, пока вода не достает мне до талии. Я задыхаюсь. И вот наконец мое тело чувствует на себе уколы миллионов маленьких ледяных игл.

Смертельные иглы были идеей Сары. Она, может, и не фанат селф-хелп-литературы, но всегда поддерживает меня во всех начинаниях. Я могла бы сказать ей, что хочу стать сайентологом, и она бы ответила: «Круто, познакомишься с Томом Крузом!»

– Я все думала, чего такого страшного ты можешь сделать в январе, – сказала она, когда мы встретились в канун Рождества в пабе на Шарлотт-стрит.

– Смотрела «Адскую кухню» вчера и решила, что, может, тебе пойти на кухню к Гордону Рамзи и послушать, как он на тебя матерится? – продолжила она, стараясь перекричать Slade, которые желали всем «Счастливого Рождества» из колонок.

– Ага, это было бы страшно, – согласилась я, чтобы ее рассмешить; я бы никогда в жизни на это не согласилась.

– И Стив говорит, что мог бы вписать тебя на футбольный матч…

– Ага…

– Или ты могла бы сбрить волосы…

– Да не хочу я сбривать волосы! – сказала я, попытавшись пресечь дальнейший поток ее идей.

Сара посмотрела в телефон и зачитала еще несколько пунктов из своего списка:

– Бросить друзей и сказать им в лицо, почему ты их ненавидишь. Не меня, естественно… О, и вот еще! Самое лучшее! Ты можешь написать эротический рассказ и отправить его своей маме!

– О господи. Какого хрена мне это делать?

– Ну потому что это страшно.

– Нет. Это грубо.

– Это страшно грубо.

– Откуда ты вообще все это взяла?

– Не знаю, я просто лежала в кровати вчера вечером, и мне пришло в голову несколько идей, – сказала Сара.

– Смысл в том, чтобы переступить через повседневные страхи, а не наделать фигни, из-за которой можно загреметь за решетку. И кстати, как, по-твоему, я вообще должна попасть на кухню Гордона Рамзи?

– Ну ты что-нибудь придумаешь, ты же журналист, – сказала Сара.

– Я пишу про туши для ресниц.

– Тогда что ты собираешься делать?

– Не знаю, открыть банковский счет, ответить на звонок, оформить возврат налогов… реальные вещи, которых я боюсь.

– Ты собираешься провести январь, отвечая на телефонные звонки? – сказала Сара таким тоном, что стало ясно: она мне этого не позволит. – Думаю, лучше всего будет начать с прыжка в Хэмпстендский пруд на Новый год. Встреть свой страх холода лицом к лицу.

А вот это уже была хорошая идея. Я действительно боялась холода. Мы с Сарой однажды в феврале ездили к моей лучшей подруге Джемме в Ирландию, и я там так замерзла, что спала одетой. Я буквально спала во всей одежде, которую взяла с собой, включая пальто. Большую часть той недели меня было не оттащить от обогревателя.

Вот поэтому я и провела 1 января, плавая на открытом воздухе в самый холодный день в году.

Сара со мной не пошла. Она гуляла до 4 утра и теперь лежала в темной комнате, бомбардируя меня эсэмэсками с эмоджи в виде капелек и всплесков воды. Джемма морально поддерживала меня из Дублина, где жила со своим новорожденным сыном Джеймсом.

Вместо них со мной согласилась пойти Рейчел – моя новая соседка. Прямо перед Рождеством она пожалела меня и предложила разделить аренду квартиры, чтобы помочь мне выбраться из долгов.

Рейчел предложила пойти со мной с такой легкостью, будто плавала в ледяных прудах каждый день. Я думала, она шутит. Я думала, она проснется в первый день Нового года, посмотрит на небо, которое заволокло тучами, и предложит вместо этого пойти пообедать. А я потом свалю все на нее. Но ничего подобного. Рейчел постучалась ко мне в дверь в 10 утра с полотенцем через плечо.

– Готова? – спросила она.

– Мы что, реально собираемся это сделать?

– Ну да, конечно. Будет весело.

– Но погляди, там дождь, погода кошмарная.

– Мы в любом случае собирались намокнуть.

– Может, лучше просто сходить куда-нибудь пообедать… – предложила я.

– Не будь трусихой. Это была твоя идея.

В этом-то и проблема. Я отлично придумываю идеи. А еще я отлично о них рассказываю. Воплощать их в жизнь – совсем другое дело.

Пока мы шли по деревянным мосткам к пруду, голоса становились все громче. Подойдя ближе, мы увидели по меньшей мере три десятка женщин, одетых в шерстяные шапки и зимние куртки. Дамы окружили стол с сосисками, пирожками и огромным чаном глинтвейна.

Все выглядело весело. Жаль, что нельзя было пропустить ту маленькую часть вечеринки с погружением в ледяную воду.

– Там очень холодно? – спросила я женщину чуть старше себя, которая переодевалась в сменную одежду.

– Все закончится очень быстро, – ответила она, растянув в улыбке посиневшие губы.

Так все и было.

Сначала вода была такой холодной, что мне показалось, будто я сейчас умру.

Я плескалась и отдувалась, как бешеный щенок.

Через несколько секунд мне свело судорогой шею и правую ногу.

Было больно. Вода делала мне больно. Болела каждая клеточка моего тела.

Несмотря на это, я продолжала двигаться и потихоньку стала согреваться. Хотя не то чтобы согреваться, скорее неметь, но это тоже неплохо.

Я успокоилась.

Уличные звуки стали намного тише, все заглушил стук моего сердца.

Я взглянула на плакучие ивы, которые наблюдали за тем, как мои руки загребают шелковистую воду.

Вот, оказывается, каково это, быть живой, подумала я.

Я продолжала двигаться.

Это было прекрасно.

И наконец все закончилось. Я подплыла к серебристым поручням и забралась по лестнице.

Женщина в оранжевой купальной шапочке растирала себя полотенцем. Ей было что-то около семидесяти, и на ней была пара розовых резиновых перчаток. Она подошла ко мне.

– Вы можете себе представить лучший способ начать год?

Мое тело дышало жаром. Я дрожала и улыбалась от уха до уха. Жизнь переполняла меня.

– Нет, думаю, не могу, – ответила я.


И это было правдой. Пятиминутный заплыв в ледяной воде провел черту под всей моей предыдущей жизнью – черту, что навсегда отделила меня от человека, который любит болтать и ничего не делать. Мир наконец стал похож на пространство возможностей. Мой год начался.


Сьюзен Джеффрес написала «Бойся… но делай!» в 1987-м, в эпоху гигантских подплечников, Маргарет Тэтчер и журнала Cosmopolitan.

В то время как все остальные селф-хелп-книги, написанные мужчинами, предлагали женщинам найти любовь и сохранить ее, «Бойся…», написанная женщиной, предлагала им просто выйти на улицу и начать что-то делать – что угодно. Не для кого-то еще, а для самих себя. Она написала свою книгу в позитивном, но при этом деловом тоне. Перечитывая ее в своем пространстве-без-мужчин между Рождеством и Новым годом, я почувствовала знакомый прилив мотивации. Оставалось только начать ему следовать, как тогда, в свои двадцать.

Главная идея Сьюзен: если мы просто ждем, когда наконец станем достаточно храбрыми и сильными, чтобы начать что-то делать – то так никогда ничего и не сделаем.

Секрет счастливых и успешных людей не в том, что они меньше боялись, а в том, что, как вы уже догадались, они «боялись, но делали».

Если верить Сьюзен, чувствовать страх каждый день – это нормально, потому что страх означает, что мы заставляем себя двигаться вперед. Мы не чувствуем страха только если не растем.

– Мне нужно делать что-то страшное каждый день, – сказала я Рейчел, когда мы вернулись в квартиру после купания и стали готовить болоньезе.

– Тогда что тебя пугает больше всего?

– Стендап-комедия. Только подумаю об этом, сразу тошнит от страха.

– Погоди, – сказала она, выбежав из комнаты и вернувшись с блокнотом и ручкой. – Запиши это.

– Зачем? Я не собираюсь выступать в стендапе.

– Нет, собираешься.

– Да нет, брось. Я буду делать всякие страшные штуки, обещаю, но не настолько же.

Но она была неумолима. В блокноте уже красовалась надпись «СТЕНДАП» прописными буквами.

– Что еще? – спросила она с ручкой в руке.

Я почувствовала прилив паники.

– Эм… Пригласить парня на свидание, или поговорить с парнем, или что угодно с парнем.

– Итак, значит, ты пригласишь парня на свидание в метро в час пик.

– Что?

– Так интереснее.

– Ни за что. Я не буду этого делать.

Она подняла брови.

– Хорошо, – сдалась я.

К концу вечера мы составили список самых страшных вещей, которые я должна сделать за январь:

1. Выступить в стендапе.

2. Поболтать с парнем в метро.

3. Пригласить на свидание незнакомца.

4. Спеть в толпе людей.

5. Выступить с лекцией.

6. Позировать голой для фотографа или художника.

7. Посмотреть ужастик (чего я не делала с тех пор, как «Мизери» травмировала меня в 13 лет).

8. Позаниматься на велотренажере.

9. Поругаться с кем-то, кто меня обидел.

10. Попросить в магазине скидку или поторговаться (унизительно).

11. Поставить четыре пломбы, которые мне давно нужны.

12. Проверить родинку на спине.

13. Съесть требуху (блевота, я никогда не ем внутренности животных с гороховой или любой другой кашей).

14. Прыгнуть с парашютом или сделать что-то в этом роде.

15. Проехать на велосипеде по Лондону.

16. Узнать, что люди обо мне думают (всякое плохое).

17. Параллельная парковка.

18. Проехать за рулем по автостраде.

19. Выйти из себя (я никогда этого не делала. Честно. Боялась, что люди будут меня ненавидеть).

20. Говорить по телефону каждый день (я терпеть не могу звонки).


Той ночью я не смогла уснуть. Моя блестящая идея стала слишком реальной, и мне это не нравилось. Я не хотела прыгать с самолета и никогда бы за миллион лет не подумала, что выступлю в стендапе. Это все было для других людей. Для чокнутых адреналиновых наркоманов-мазохистов. Для сумасшедших.


Неужели я сошла с ума?

* * *

Второго января я решила начать с малого: с параллельной парковки. Не слишком впечатляюще, и тем не менее. Я не делала этого с момента, как сдала экзамен на права в 17. В тех редких случаях, когда я водила машину, предпочитала оставлять ее за три километра до нужного места, лишь бы избежать стресса и унижения от попыток припарковаться на обочине. Глупо, но этого простого действия, которое люди выполняют каждый день, я избегала всю свою жизнь.

Сьюзен пишет, что у страха есть три уровня. Первый уровень – это «поверхностная история» – в данном случае, мой страх параллельной парковки. Под ним скрывается второй уровень – глубокий, эгоистичный страх выглядеть глупо в глазах людей. Сьюзен пишет: «Страхи второго уровня скорее говорят о том, как мы сами себя воспринимаем, чем о мире вокруг нас. Они отражают наше самоощущение и нашу способность справляться с обстоятельствами». Но за ним скрывается еще более глубокий страх – страх, который лежит под всеми нашими страхами: мы боимся не справиться с мыслью, что выглядим, как идиоты, которые не умеют парковаться. У Сьюзен на это только один ответ: «НЕТ, ВЫ СПРАВИТЕСЬ».

Я решила поехать к маме, которая жила в окрестностях Лондона, чтобы забрать пару своих вещей. Потом одолжила ее потрепанный «Пежо 205» и покатила в ближайший городок, Эскотт.

Он знаменит своими скачками, и, пожалуй, больше ничем; я здесь росла и работала в местном кафе. У меня всегда сердце разбивалось, когда бедолаги-туристы подходили и спрашивали: «А где Королевский Эскотт?»

И мне приходилось говорить им: «Вы уже в Эскотте. Это он». Заправка, кафе и новостное агенство. Вот и весь королевский шик, который вы здесь найдете.

В общем, не то чтобы Эскотт хоть сколько-нибудь напоминал Метрополис, но 2 января он был забит под завязку. Мне пришлось трижды объехать кругом, прежде чем нашлось свободное парковочное место. Оно было довольно небольшим, поэтому я слегка напряглась, когда сзади меня появился белый фургон. Я въехала слишком круто и врезалась в бордюр.

Сердце бешено заколотилось, потные ладошки ско льзнули по рулю.

Я попыталась все исправить, но только сильнее застряла. Ужасно испугалась, что белый фургон начнет сигналить. Представила, как двое мужчин в нем смеются надо мной. Стресс был совершенно несоразмерен ситуации. В панике я въехала на тротуар. Белый фургон проехал мимо.

Теперь дорога была пустой. Я съехала с тротуара и попыталась начать все сначала, но ничего не получалось. Я продолжала врезаться в бордюр.

И странное дело: меня это больше не волновало.

Только что свершился акт параллельной парковки, и, как говорит Сьюзен: «Если вы не справились, это не делает вас неудачником. Вы успешны, потому что попытались!»


Я действительно чувствовала себя успешной, несмотря на дурацкий бордюр.

Сьюзен пишет, что, когда вы избегаете неприятных мелочей, они оказывают большое влияние на вашу жизнь. Страх ездить по автостраде, открывать банковский счет или брать телефонную трубку заставляет нас думать, что мир – жуткое место и нам с ним не справиться. Каждый раз, когда мы чего-то избегаем, это делает нас слабее, в то время как столкновение лицом к лицу со страхом, даже с маленьким, прибавляет нам сил и ощущения контроля над жизнью. А это именно то, что мне нужно. Не только с вождением, со всем на свете.

Дома мой отважный подвиг на оказал никого эффекта на публику.

– Кое-кто только что справился с параллельной парковкой, – сказала я маме, крутя ключи от машины на пальце, как беспечный ездок.

Она подняла на меня взгляд от горы посуды.

– Твоя книга учит парковаться?

– Нет, она учит делать что-нибудь пугающее. Сталкиваться лицом к лицу со своими страхами. А парковка – это страшно.

Мама посмотрела на меня в замешательстве. Она точно не из тех, кто боится парковаться. Она могла бы припарковать грузовик на почтовой марке с таким видом, будто в этом нет ничего особенного.

В моем возрасте у нее уже было трое детей и дом. Она никогда не «бросала себе вызов», пытаясь припарковаться или поплавать в ледяном пруду.

У нее не было времени на самопознание, и, как она сама говорила: «Воспитание мне не позволяет рассматривать ногти на ногах». Забавно, но селф-хелп был не особо популярен в сельской Ирландии, где она выросла вместе с шестью братьями и сестрами.

Когда на Рождество я рассказала ей о своем плане, она открыла рот, чтобы что-то сказать, но потом закрыла обратно. Потом открыла. И снова закрыла.

– Большинство людей сказало бы, что твоя жизнь уже достаточно хороша, Мэриэнн.

– Я знаю, но что плохого в том, чтобы хотеть стать чуточку счастливее?

– Ты не можешь быть счастливой все время. Такова жизнь.

– Что ж, это грустно.

– Нет, не грустно. Это реальность. Может быть, тебе станет лучше, если ты попытаешься быть благодарной за то, что у тебя уже есть, вместо того чтобы тратить свою жизнь на поиски большего.

Меня захлестнула знакомая волна католической вины.

Итак, 5 января я поехала увидеться со своей старой школьной подругой – по автострадам M25, M3 и M4 – и продолжила выполнять свой список захватывающих дух отважных подвигов в одиночестве.

* * *

На следующий день я ехала в метро домой, слушала Рианну в наушниках и вдруг вспомнила, что должна заговорить с парнем.

Каждый, кто живет в Лондоне, знает, что смотреть людям в глаза в общественном транспорте – неприемлемо. И уж тем более неприемлемо говорить с ними. Вот почему по всему метро расклеены рекламные листовки сайтов знакомств: «Вам нравится парень/девушка рядом с вами? Тогда зарегистрируйтесь на нашем сайте и просмотрите десятки тысяч профилей в микроскопической надежде, что наткнетесь на него/нее снова».

Варианта «улыбнуться и заговорить» просто не было. До этого момента.

Я мысленно оценила свой внешний вид. Нормальные джинсы, хорошее пальто (из Whistles, Ј300, по скидке куплено за Ј150), грязные конверсы и немытые волосы.

Нет.

Нельзя разговаривать с незнакомцем с немытой головой.

Ни в коем случае.

В следующий раз. Когда я буду с нормальной прической.

Но я знала, что это отговорка. Сьюзен говорит, что мы просто обманываем себя, когда откладываем что-то на завтра. Она называет это игрой в «когда/тогда» – мы говорим себе, что познакомимся с парнем, когда похудеем, получим повышение или просто наберемся опыта. Мы думаем, что страх отступит, если мы просто дождемся правильного момента, но в тот самый правильный момент мы просто придумаем себе новое оправдание. Делать что-то – это всегда страшно. Единственный путь перестать бояться – это что-то сделать.

Я осмотрелась в поисках цели.

Прямо передо мной стоял парень с бритой головой в бейсбольной куртке. Из его огромных наушников раздавались громкие басы, и он качал головой им в такт. Что ж, это не то.

Слева от меня стоял мужчина в синем костюме. В руках он держал потрепанный коричневый кожаный портфель. Похоже, юрист или какой-то умница вроде того. Наверняка я покажусь ему дурой. Я посмотрела вниз на его руку. Обручальное кольцо.

Мысли понеслись друг за другом: ох, я упустила свой поезд, всех хороших мужиков расхватали, и что мне теперь остается, в мои 36…

Спокойно, Мэриэнн. Сосредоточься.

Рядом с дверью стоял высокий, худой, бледный парень, тоже в костюме. Он выглядел хорошо, но не слишком хорошо. У него было измотанное-и-уставшее-от-жизни выражение лица. Не знаю, что это говорит обо мне, но мне нравится измотанность и усталость от жизни.

Обычно я бы ни за что не улыбнулась парню, который мне понравился, и уж тем более не заговорила бы с ним. Вместо этого я бы придумала кучу причин, почему я ему не понравлюсь: слишком толстая, слишком рыжая, слишком плохо одета. Вот такая вот веселая игра.


Но в тот момент там не было «обычной» меня. Там была только Я, Которая Борется со Своими Страхами. Так что я подвинулась к нему поближе. Взглянула вниз на руку: кольца нет.

Так. Ладно. Ты сможешь.

Я открыла рот, чтобы сказать «привет», но не смогла вымолвить ни звука.

Ладно. Возможно, не сможешь.

Тут надо отметить: несмотря на то, что вагон был забит людьми, в нем стояла странная тишина. Практически полная. Все пассажиры были заняты своей послерабочей рутиной, читали книги или слушали музыку. Если бы я начала говорить, это услышали бы все.

Соберись, Мэриэнн. Скажи что-нибудь.

– В метро всегда так много народу? – проблеяла я.

Мистер Утомленный-но-Привлекательный поднял ошеломленный взгляд от телефона – как будто я его только что разбудила. У него были голубые глаза.

– Э, ну да, – сказал он и снова уткнулся в телефон.

– Я обычно не езжу в это время, – продолжила я; сердце стук-стук-стучало в моей груди.

Он снова поднял на меня взгляд с выражением, говорящим: зачем ты мне это говоришь? Почему ты вообще со мной разговариваешь? Ты что, не знаешь правил?

Я продолжила.

– Где вы живете? – спросила я; спустя секунду до меня дошло, что я говорю как маньяк.

А еще до меня дошло, что у нас появилась аудитория. Женщина в юбке-карандаш и кроссовках вынула один наушник. Парень, который сидел рядом с нами, заулыбался.

Мистер Утомленный-но-Привлекательный теперь выглядел испуганным. Я видела, как он борется с собой, боясь показаться грубым, но при этом не до конца уверенный, что к нему не пристает сумасшедшая. Наконец победила вежливость. Он сказал, что живет в Бермондси.

– О, хороший район? – спросила я.

– Э… типа того, – ответил он.

Я продолжила:

– Вы давно там живете?

– Да, МЫ живем там уже два года, – большое ударение на «мы». Послание доставлено, громкое и четкое. У него была подружка. Чтобы прояснить все до конца, он сообщил мне, что «МЫ только что купили дом».

Парень, который ухмылялся, фыркнул. Реально фыркнул.

Я продолжила улыбаться и болтать, просто чтобы дать понять мистеру Утомленному, что моя жизнь не кончена только потому, что у него оказалась подружка (которой у него, конечно же, не было), и он может расслабиться. Мы немного поболтали о ценах на недвижимость, и он вышел на Ватерлоо.


Вот и все!

Я сделала это! Я не могла в это поверить, но сделала! Я увидела симпатичного парня в метро и поговорила с ним.

Не то чтобы это был успешный разговор, но я все равно справилась! Да, было неловко, но что с того? Неловкость не убивает, как оказалось!

Я чувствовала электричество по всему телу. Или адреналин. Электричество, адреналин, какая разница! Я была в восторге.

Пока не посмотрела на мистера Ухмылочку, который все еще ухмылялся. Я почувствовала стыд, а затем ярость. Да пошел он, в своих хипстерских джинсах и со своей хипстерской бородкой! Он понятия не имел, что я тут, между прочим, справляюсь со своими страхами, живу одним днем и становлюсь лучшей версией себя! Спорю на что угодно, у него бы яиц на это не хватило!

Так я пришла к странному решению: показать ему, что мне совершенно не стыдно за все, что тут произошло…

– Что читаете? – спросила я, присаживаясь рядом с ним.

Он заулыбался еще шире, довольный, что теперь он – в центре моего внимания.

– Историю мира в ста предметах, – сказал он. – Ее упоминали в сериале на «Радио 4».

– Большая, – сказала я.

– Ага, – согласился он.

Повисла пауза. Я не знала, что сказать. Мое нервное возбуждение пошло на спад, и мне захотелось никогда не садиться в этот поезд.

– Я купил ее своему брату на Рождество, но так и не смог отдать, – добавил он.

Ура! Он заполнил тишину! И он читает умные книжки!

– Выглядит как классное чтиво на унитазе, – сказала я.

– Э… ну да, наверное.

Обязательно надо было упомянуть унитаз, да, Мэриэнн? Куда же без него!

– Так вы подарили брату что-то другое? – спросила я.

– Да, футболку.

– Круто.

Терпеть не могу, что я все время говорю «круто». Мне тридцать шесть, могла бы уже и расширить свой словарный запас.

Мы еще немного поболтали. Безусловно, тут должно стоять королевское «мы». Я начала смотреть на его ухмылку как на милую улыбку.


– Куда едете? – спросила я.

– Еду забрать свои вещи у друга, а потом домой.

– Круто. А чем вы занимаетесь?

– Я помощник художника.

– Какого художника?

– Да так, концептуалиста.

Я понятия не имела, что означает «концептуалист», но уже представила себе все произведения искусства, которые будут в нашем общем доме.

Интересно, каково это, целовать кого-то с такой большой бородой, и имеет ли значение, что она немного рыжеватая…

Я однажды ходила на свидание с рыжим, и, когда он попытался меня поцеловать, я запаниковала. «Люди же решат, что мы брат и сестра!» – сказала я. На следующий день я отправила ему письмо, предложив перекраситься в каштановый, но это не помогло.

– А вы где работаете? – спросил Мистер Ухмылочка.

– Я работаю на дому. Обычно в это время я все еще сижу в заляпанной яичницей пижаме, – ответила я.

Он не знал, как отреагировать на подобное заявление.

Почему ты несешь такую фигню?

– Моя станция, – сказала я, когда мы прибыли на Арчуэй.

– Моя тоже, – ответил он. С ухмылочкой.

Мы пошли к эскалатору вместе, прошли через турникеты и задержались на секунду.

– Ну что ж, видимо, пока… – сказал он.

– Пока… было приятно познакомиться, – ответила я.

– Да, мне тоже.

– Хорошего вечера.

– Тебе тоже…

Он одарил меня прощальной ухмылкой/улыбкой и пошел своей дорогой.

На долю секунды я позволила себе думать, что я ему не понравилась, потому что он не взял мой номер, но потом другая часть меня решила, что, возможно, он просто постеснялся спросить.

Даже если это было отрицанием, мне было плевать. Я была в восторге от своего тотального и беспрецедентного ГЕРОИЗМА.


На следующее утро, все еще под впечатлением от триумфа, я написала план на остаток месяца.

Жизнь уже казалась другой. Сьюзен говорила, что каждый раз, когда вы делаете что-то, вы вступаете в контакт с «Могущественной версией себя», и была права. Я чувствовала себя могущественной. Как будто я могу сделать все что угодно. А потом я посмотрела на слова «стендап-комедия» и в тот же миг перестала так думать. Я решила подождать с этим до конца месяца, а пока разогреться сеансом публичной наготы.

Я загуглила «позирование» и отправила e-mail в местную школу, спросив, могу ли я позировать для учеников. А затем стала искать информацию о публичных выступлениях.

Если верить ежегодным опросам, большинство людей боится выступить на публике больше, чем быть похороненными заживо. (Другими самыми распространенными страхами являются страх бородатых мужчин и деревянных палочек от карамелек, естественно.)

Единственные два случая, когда я выступала на публике, были на свадьбах моих друзей. Оба вызвали панику такой силы, что я скорее согласилась бы оплатить чужой медовый месяц, чем снова встать за кафедру и прочитать стишок о любви. Даже разговор с двумя или тремя людьми одновременно заставляет меня краснеть от стыда.

Рейчел предложила мне выступить на Форуме ораторов, но я притворилась, что не слышу. Вместо этого я нашла местную Группу «Тостмастерс» – организацию, которая помогает людям практиковаться в публичных выступлениях – и связалась с Найджелом, ее вице-президентом.

Он сказал, что позволить мне выступить будет против их правил. Незнакомка не может просто так прийти и выступить в Группе.

– Есть протокол, – сказал он по телефону.

– Протокол, ну конечно, – ответила я.

Я настаивала, и он сказал, что поговорит с президентом, и они посмотрят, удастся ли им сделать для меня исключение. Спустя несколько высокопоставленных звонков и четыре минуты Найджел сказал, что я в деле. «Встречаемся в четверг вечером, в церковном зале напротив индийского ресторана».

Мне пришло письмо, в котором говорилось, что моя речь должна занимать 5–7 минут. На сцене будет светофор для отсчета времени (зеленый, когда я достигну минимума, желтый, чтобы оповестить меня, что я уже на шестой минуте, и красный, чтобы предупредить, что через тридцать секунд я должна сворачиваться или меня дисквалифицируют). Также в моем распоряжении будут услуги «Оценщика» и «Филолога», который подсчитает, сколько раз я промычу перед тем, как заговорить. Мне разрешено говорить о чем угодно, но не позволено читать с листа.

Я решила рассказать о своей селф-хелп-миссии.

Было утро вторника, что означало, что у меня остается два дня на подготовку. Под подготовкой я имею в виду «притвориться, что ничего не происходит». В четверг утром я наконец перестала притворяться.

Тренируя речь в своей спальне, я была уверена, что выйду на сцену и тут же все забуду. Я не смогу вымолвить ни слова, все будут пялиться, и мне захочется умереть. Я продолжала говорить себе, что это неважно и ничего подобного не произойдет. Даже если все обернется катастрофой, я никогда не увижу этих людей снова. Тем не менее я все еще была напугана. Почему?

Я стала читать статьи на эту тему. Одна сообщала, что еще в каменном веке женщины привыкли быть частью группы для выживания. Поэтому делать что-то, что потенциально ставит нас под угрозу быть отвергнутыми группой, нас так пугает: как же мы потом справимся с саблезубым тигром в одиночку? Я никогда об этом не думала. Следующая статья предложила мне сделать выбор между публичной речью и схваткой с саблезубым тигром. Предполагалось, что, если сравнить публичное выступление с физической расправой, выступление покажется не таким уж и страшным.

В общем, все сводилось к саблезубым тиграм.

Я решила произнести речь перед Рейчел, и она засекла время на телефоне.

То, что, казалось мне, занимает вечность, длилось всего три минуты.

– Я тоже думала, что она идет дольше, – сказала Рейчел; она взволновалась, что я простужена.

– Нет, я в порядке, – ответила я.

– Просто твой голос кажется немного сиплым и монотонным. Я подумала, ты что-то подхватила.

– Нет, думаю, так звучит мой голос, когда я напугана.

– Мэриэнн, ты собираешься выступить в церковном зале перед 20 людьми, это же не стадион О2.

Да. Ладно. Неплохая перспектива.

Я шла по кладбищу и вспоминала шутку Джерри Сайнфелда: большинство людей так сильно боятся говорить на публике, что на похоронах предпочтут оказаться в гробу, чем за кафедрой с прощальной речью. Чертовски верно.

Ярко освещенный зал был заполнен людьми. Они болтали, сидя на пластиковых стульях. Впереди был ветхий пюпитр со свисающим вниз флагом «Тостмастерс».

До меня выступали еще три спикера. Первый произнес сюрреалистическую речь о войне фабрики заварного крема с производителями Джемми Доджера.

Вторая речь была посвящена новым пространствам для секс-шопа.

– Только представьте, как счастливы будут люди, если дать им доступ к кнутам и кисточкам для сосков! – говорил седой мужчина, похожий на капитана Бердсая.

Наконец, речь о пользе курения: «Курение дает работу людям, которые производят кислородные баллоны, – говорил парень в футболке с Бобом Марли. – Чем еще, по-вашему, им заниматься? Вы что, хотите, чтобы их семьи голодали?»

Это было смешнее, чем все, что вы когда-либо видели по телевизору.

И, наконец, я. Я проложила себе путь к пюпитру, проталкиваясь между чужими коленками и бесконечно извиняясь. Кровь вскипела от страха.

– У меня так громко стучит сердце, что вы, наверное, его слышите, – сказала я.

Аудитория ободряюще заулыбалась.

Мой язык как будто увеличился втрое.

– Я никогда не делала ничего подобного, поэтому будьте снисходительны…

Они продолжили улыбаться, как бы говоря: «Хорошо, милочка, мы уже поняли».

Свет слепил глаза. Я заморгала.

Давай, Мэриэнн. Ты сможешь. Всего семь минут твоей жизни. Вперед, вперед, вперед!

– Кто-нибудь из вас читал селф-хелп-книги? – спросила я.

Это казалось мне сильной завязкой, которая заставит людей выйти со мной на контакт.

Я удивилась, увидев, что почти каждый поднял руку.

– А кто из вас думает, что селф-хелп – это для неудачников?

Старик в углу и парень с Бобом Марли.

– Ну что ж, я та самая неудачница, – сказала я. – Я та самая печальная душа, кому компанию в постели составляет только экземпляр «Мужчины с Марса, женщины с Венеры», и та, у кого на неприбранном столе лежит «Маленькая книга спокойствия».

Я услышала пару смешков и немного расслабилась. Я поделилась статистикой, которая гласила, что продажи селф-хелп-книг в Британии выросли на 25 % с 2008 года. «Нам всем нужна поддержка во времена экономической нестабильности», – объяснила я, чувствуя себя невероятно мудрой. Затем я сказала, что селф-хелп стал современной философией, и бросила имена Аристотеля и Сократа, хотя не читала ни того, ни другого.

– И несмотря на то, что бум на селф-хелп зародился в Америке, вы знали, что первая селф-хелп-книга была написана шотландцем Сэмюэлем Смайлсом в 1859 году? – спросила я.

По моим подсчетом, прошла всего минута с начала моей речи, но зеленый свет возвестил о том, что я проговорила все пять. Затем красный сказал, что время вышло. Раздались аплодисменты, и я рухнула обратно на сиденье: щеки горят, коленки трясутся, сердце стучит.

Я сделала это!

Во время чая с имбирным печеньем все были ко мне очень добры.

Я была прирожденным оратором! Вовлекающим и смешным! Это что, и правда мой первый раз?

– Вы установили зрительный контакт с аудиторией, начинающие так обычно не могут, – сказал Капитан Бердсай. – Это называется Методом Маяка, и обычно им пользуются только продвинутые спикеры. В свой первый раз я так волновался, что даже не смог закончить речь, – сказал он. – А вот тот парень, – он показал пальцем на Джемми Доджера. – Не смог произнести ни слова. Его дикция была ужасна.

– Но я не расслышала ничего такого, – сказала я.

– Он много работал над собой. Пришел сюда четыре года назад, когда готовился к речи отца невесты, и остался. У нас весело. Мы настоящая банда.

И так оно и было. Весь зал светился поддержкой и вдохновением, светом людей, которые помогают друг другу справляться со своими страхами. Эти люди были совсем другими, они отличались от моей обычной лондонской компании, которая чаще всего проводит ночь в слишком-клевом-для-школы пабе, глядя друг другу в глаза, только чтобы подсчитать очки в соревнованиях.

К концу вечера мне вручили награду как самому лучшему новичку. Джейн, президент клуба, пригласила меня в центр зала.

– Обычно мы дарим шоколадные медали, но после Рождества все мы следим за своим весом, поэтому держи вот это.

И она передала мне коробку йогуртов.

– Всего семьдесят три калории! – сказала она.

– Прекрасно! – ответила я.

Затем они вручили мне сертификат и сделали мою фотографию. Да это же практически «Оскар»!

В автобусе до дома я попыталась уложить в голове мысль, что все прошло так хорошо. Интересно, сколько еще разных вещей могли бы оказаться столь же прекрасными, если бы я перестала их бояться?

Может быть, мне действительно лучше сталкиваться лицом к лицу со своими страхами, и тогда бы я наконец стала совсем другим человеком. Может быть, если я справлюсь со своим страхом выглядеть как идиотка в глазах людей, я смогу жить полной жизнью, вместо того чтобы наблюдать за ней издалека. И может быть, если я распущу свою охрану, что всегда ожидает, когда люди начнут меня осуждать, я наконец пойму, что люди здесь, чтобы поддержать меня и помочь… потому что глубоко внутри мы все напуганы не меньше других.


Вместе с ежедневным столкновением со своими страхами Сьюзен советовала сделать библиотеку вдохновляющих книг и записей, которые нужно слушать вместо новостей. Новости – это, очевидно, плохо, они только и делают, что расстраивают. Хотя технически это было не так просто, ведь я журналистка, и каждый мой день обычно начинается с газеты. Ну что ж.

Вместе с чтением позитивных книг Сьюзен рекомендует каждый день повторять аффирмации, типа: «Я полна жизни и уверена в себе» и «Я могу делать все, что захочу!». Повторяя позитивные утверждения снова и снова, мы потихоньку вытесняем негативные мысли из своей головы.

Все аффирмации должны быть в настоящем времени и содержать утверждения, а не отрицания; так что, вместо того чтобы говорить: «Я больше не буду себя накручивать», я говорила: «Я становлюсь более уверенной в себе каждый день».

Можно слушать эти аффирмации в записи, повторять их вслух, или использовать наиболее ценный из всех селф-хелп-приемов: стикеры.

Сьюзен говорит, что лучше всего написать аффирмации на стикерах и налепить их повсюду: на зеркало в ванной, над кроватью, на рабочем столе, на своем расписании.

«Не бойтесь переусердствовать, – говорит Сьюзе н. – Гните свою линию до тех пор, пока друзья не начнут спрашивать у вас, что происходит».

Так что, вместо того чтобы работать, я направила свою новообретенную уверенность в себе и позитивный настрой на то, чтобы заполнить пачку стикеров вдохновляющими фразами типа: «Я люблю и принимаю себя такой, какая я есть», «Я люблю свою жизнь» и «Я притягиваю деньги» – и обклеить ими стену напротив рабочего стола.

Я прикрепила стикер с фразой «Все случается наилучшим образом» – одной из самых любимых фраз Сьюзен – на зеркало в своей спальне. Сьюзен утверждает: что бы ни происходило – даже если сейчас это кажется ужасным, – в конце концов должно было происходить именно так, а не иначе.

– Мысль в том, чтобы заменить негативные мысли на позитивные, – объяснила я маме, которая застала меня за работой над стикерами.

– Ты имеешь в виду врать себе? – спросила она.

– Нет, просто начать фокусироваться на хорошем, а не на плохом.

– Ты же не собираешься стать, как эти американцы?

– О чем ты?

– Ну, знаешь… счастливой, – выплюнула она. – Люди такое не любят, Мэриэнн. Это все притворство.

Воскресенье, 12 января. Пришел мой день наготы. В Божий день, ни больше ни меньше.

Я села на автобусной остановке, пытаясь подготовить себя к еще одному неприятному испытанию. Адреналин, который уже завел меня так далеко, потихоньку испарялся. Я устала. Мне больше не хотелось бороться со своими страхами. Шел дождь. Снова. И снова было темно. Я позвонила Саре.

– Чем занята? – спросила я.

– Смотрю «Шерлока», ем карри. А ты?

– Раздеваюсь перед незнакомцами.

– О боже, да! Как ты себя чувствуешь?

– Напуганной и в похмелье.

– Ты сделала эпиляцию?

– Нет, черт… Я не подумала об этом. Это же не свидание…

– Ладно, не беспокойся, скорее всего, они любят такие натуральные штуки.

– Я бы отдала миллион фунтов, чтобы сейчас смотреть телек на диване рядом с тобой.

– Но ты же хотела выйти из своей зоны комфорта!

– Я знаю. А теперь я просто хочу в кровать.

– Да ты всегда хочешь в кровать, – рассмеялась она.

И это правда.

Сон – моя любимая вещь во всем белом свете. Однажды я написала статью о движении, которое советовало женщинам «проложить свой путь на вершину через постель», но вместо секса действительно имелся в виду сон. Лучшая идея, которую я когда-либо слышала.

– Да ладно, это же круто. Подумай, сколько историй ты сможешь потом рассказать в пабе, – сказала Сара.

– И правда.

Пабы были моей второй самой любимой вещью.

Так что я сделала глубокий вдох и разделась. Потом пришла домой и съела четыре тоста с сыром. Как настоящая модель.


Вторник, 14 число. Я наугад составила список дел:

– Подъем!!! Где?????

– Посмотреть «Экзорциста»!

– Записаться на прыжок с парашютом и занятие на велотренажере!

Могла бы добавить туда «Помыть голову».

И «Сделать что-то, за что платят деньги». Кажется, на борьбу со страхами у меня уходила каждая минута, кроме тех, что я тратила на сон. Чтобы подстегнуть день, я отправилась на прогулку, бормоча себе под нос: «Я все делаю легко и без усилий…» Даже и не знаю, что это было: попытка перепрограммировать подсознание или новый способ прокрастинации.


Четверг, 16 число. Голова идет кругом. Жизнь стала слишком странной.

Я пошла на занятие на велотренажерах с Рейчел, решив, что это будет простенький способ сделать пометку в своем списке. Но все оказалось совсем непросто. На двадцатой минуте мои ноги просто сдались. Я просидела без движения весь остаток занятия, пока люди вокруг сверкали икрами, обтянутыми дорогущей лайкрой. Это было еще более унизительно, чем обнаженное позирование.

Рейчел обещала мне, что станет легче, а я обещала ей, что «почувствовала страх» и немного покрутила колеса, но больше никогда не стану этого делать.

Мы вернулись на диван и посмотрели «Экзорциста». Несмотря на то, что меня напугал даже фильм «Она написала убийство», зеленая блевотина и летающая мебель совершенно меня не впечатлили, так что вычеркивать этот пункт из списка не доставило мне никакого удовольствия. Возможно, все потому, что за просмотром самого страшного фильма в истории человечества я гуглила в телефоне вечер открытого микрофона для стендаперов. Легкая одержимость дьяволом выглядела не такой уж страшной по сравнению с перспективой быть осмеянной в лондонском пабе с липким полом. Моя жизнь стала похожа на очередное японское реалити-шоу, и мне это совсем не нравилось.

Я не делала ничего страшного следующие четыре дня. Вместо этого пересмотрела старые серии «Семейки Кардашьян» (Ким вколола еще немного ботокса) и написала статью о колготках с начесом.

Позитивные стикеры отваливались один за другим.


В понедельник, 20 числа, мне пришлось продолжить свою борьбу со страхами из-за визитов к стоматологу и онкологу, назначенных на один и тот же день. Кто сказал, что у Вселенной нет чувства юмора?

Когда мне было 18, я обнаружила темное пятно на своей лодыжке, которое оказалось злокачественной меланомой – одним из самых серьезных типов кожного рака. Я должна была поступать в университет, а вместо этого лежала в больнице, пока мне вырезали кусок плоти размером с теннисный мяч, а слова «рак» и «химиотерапия» постоянно висели в воздухе. Мой тип меланомы был смертельным в тридцати процентах случаев.

Доктора сказали, что операция прошла успешно, но следующие пять лет я продолжала проходить обследования, чтобы не упустить момент, если рак вернется. Жуткое было время.

Каждый раз, когда мне приходилось раздеться и лечь на покрытую бумажной простыней кушетку, пока доктор ощупывал все мои неровности и выпуклости, сердце сжималось от страха, и я думала: «Что, если в этот раз он что-то обнаружит? Что тогда? Я не хочу умирать!»

К счастью, я оказалась полностью здорова на осмотре в 23, и оставалась – более или менее – здорова до этого момента. Накануне Рождества я заметила новое темное пятно на спине. И вот в середине своего месяца борьбы-со-страхами я шла по тому же коридору, по которому ходила все эти годы. Лежа на знакомой кушетке, покрытой бумажной простынью, и глядя на знакомую плитку на потолке, я вспомнила, каково это, когда тебе 18 и ты не хочешь умирать.

Вот она я, мне 36, и я все еще не хочу умирать.

Я не готова уходить. Я провела столько времени, волнуясь о пустяках! Я еще не научилась жить правильно!

Почему меня волновали всякие мелочи, которые на самом деле не имели значения? Серьезно, почему? И почему я не усвоила этот урок еще в тот раз – в 18 лет? Разве столкновение со смертью не должно было заставить меня жить моментом? Но оно не заставило. Вместо этого оно показало мне, что жизнь может – и будет – всегда идти наперекосяк.

В этот раз у меня был новый доктор. Мне показалось, что ему десять.

– Не могу сказать что-то наверняка, пока мы не закончим анализы, но я бы не волновался, – сказал он.

Я была так благодарна, что хотела его обнять. Представьте, каково это, иметь такую работу. Каждый день говорить людям, будут они жить или умрут. Особенно когда тебе десять.

Я вышла из больницы с тем же чувством, с которым покидала ее все эти годы, – с облегчением и волнением. Села на скамейку и немного поплакала. Потом прошлась по парку и дала себе обещание ценить все, что у меня есть, и больше никогда не беспокоиться по пустякам. Я обещала себе лучше обращаться с мамой и своими друзьями. А потом купила булочку с корицей.

После всех этих волнений на грани жизни и смерти пломбы казались ерундой. Мне сделали все три без анестезии. Помощник стоматолога похвалил меня за храбрость. Я снова немного поплакала.


Мне бы хотелось сказать, что после больницы стендап тоже показался мне ерундой – но это было не так. Преимущество рака в том, что тебе не обязательно о нем шутить. А еще тебя за него не освистают.

Но, слава богу, или кому там еще, рака у меня не было. Что у меня было, так это запись на курс стендап-комедии на этих выходных в пабе Паддингтона. Ах да, еще караоке и потроха: я собиралась успеть разобраться с как можно большим количеством страхов к концу месяца.

Итак, в 10 утра в последнюю субботу января мы впятером собрались в подвале паба «Митр» в надежде, что дух комедии снизойдет на нас, перебив дух просроченного пива.

Йен, наш учитель, попросил нас представиться и рассказать, почему мы здесь. Первым был финн, чья жена подарила ему эти курсы на Рождество («Она сказала, что я потерял свое чувство юмора», – пробурчал он); потом был греческий Вуди Аллен, который записался на курс пьяным; за ним последовал «шестифутовый педик из Ливерпуля» (его слова); и наконец Дженни, маркетолог из Манчестера, которая дала себе новогоднее обещание сделать что-нибудь веселое. И затем я.

Йен попросил нас назвать своих любимых комиков.

Я постаралась что-нибудь придумать. Дело в том, что я ненавижу стендап-комиков. Даже хорошие комики заставляют меня чувствовать себя неуютно. Они такие попрошайки. Скажите, что я смешной! Поаплодируйте мне! Полюбите меня! Как по мне, так это невыносимо.

Естественно, я не сказала ничего подобного, и вместо этого назвала имя Джоан Риверс.

Я рассказала им о своих злоключениях в попытке побороть страх, и они смеялись. Я рассказала, как пыталась поговорить с парнем в Лондонском метро и позировала голышом, и они снова смеялись. Я начинала пересматривать свое отношение к комедии. Очевидно, я прирожденный стендапер.

Потом мы делали упражнение «Критикуй и отрывайся»: нужно было найти пять вещей, которые тебя бесят, и критиковать их в течение трех минут. Я трепалась о девичниках и о том, каково прийти без пары на свадьбу, как трагичная Бриджит Джонс. А затем почти чистосердечно призналась в ненависти к фразе «я запишу это в свой ежедневник».

– Я работаю из дома, – сказала я. – Неделя удастся, если я вообще выйду на улицу пару раз… но все остальные ведут себя так, будто у них расписание как у Обамы.

Это было не смешно. Мои одногруппники смутились, я тем более. Я ушла в 5 вечера, чувствуя себя как женщина со смертельным диагнозом, которая собиралась съесть коровьи мозги в «Святом Джоне» – ресторане, который обычно описывали как ад вегетарианца. Я смыла с себя внутренности животных бутылкой вина, так что к тому моменту, как мы пришли в караоке-бар «Птичья Клетка» в Восточном Лондоне, я была в самом лучшем для караоке состоянии: все еще в сознании и способна читать субтитры, но уже слишком пьяна, чтобы волноваться.

Я пришла домой в 2 часа ночи с Baby Don’t Hurt Me в голове на повторе. Проснулась три часа спустя, наполовину пьяная, наполовину в похмелье и полностью в панике.

Мне нужно было написать монолог для стендапа. Мне нужно было встать вечером перед толпой людей и прочитать его. Меня тошнило от одной этой мысли. И просто тошнило.

В подвале паба мне сказали, что в тексте есть неплохие шутки, но мне нужно поработать над подачей. Йен попросил меня читать «с чувством», но единственное чувство, которое у меня получалось выразить, – то, что я действительно испытывала: страх.

Он сдался: «Ну хорошо. Даже с такой невыразительной подачей, как сейчас, люди все равно будут смеяться. Твое отчаяние тебе даже на руку. Будешь эдакой женщиной на грани нервного срыва».

Отлично. Мы перешли к унижениям.

Я немного попрактиковалась с Рейчел перед началом шоу. Она ни разу не засмеялась.

– Мне просто было тебя жаль, – сказала она. – На свадьбе без пары действительно непросто…

Я заказала большой бокал шардоне и стала наворачивать у бара маленькие круги.

Странно онемели конечности. В ушах появился звон.

Я заказала еще один бокал вина. Кислая жидкость достигла кислой среды желудка, и меня затошнило еще сильнее.

Я сказала себе, что через час или два уже буду дома, на диване. Посмотрю телевизор, съем бутерброд. Никто не умирает, ничего от этого не зависит, и, как бы плохо все ни было, я справлюсь.

Зал заполнился людьми.

От нервов и усталости у меня задергался глаз. И вспотели подмышки.

Первым был греческий Вуди Аллен. Он рассказал о своем психотерапевте, который задавал ему одни и те же вопросы каждую неделю. Грек думал, что это такой терапевтический прием, но на самом деле у врача оказался Альцгеймер. Дженни выдала речь о своем первом свидании (в таблицах). Высокий парень из Ливерпуля оказался очень классным: оказалось, что его отец был католическим священником, который оставил свою службу, когда встретил его мать!

– И вот как Бог ему отплатил – подарил огромного педика, – сказал он.

Прекрасно же!

Наконец пришла моя очередь.

Звон в ушах вернулся.

Я вошла в пятно света. Взяла микрофон со стойки.

Черт возьми. Ты реально это делаешь. Это происходит. Ты на сцене, собираешься произнести комедийный монолог.

Я задержала дыхание и посмотрела на силуэты публики.

Я ждала волны паники, но она так и не появилась. Я так устала, что даже не смогла бояться.

Я начала говорить. Рассказывать им о своем месяце борьбы со страхом.

Изобразила балетную позу, как во время своего обнаженного позирования. Услышала смех. Рассказала, как Мистер Джемпер нарисовал мне задницу размером с Австралию. Рассказала о маме, которая волновалась, что я стану «как эти американцы». Еще смех. Не тот снисходительный смешок «дайте ей награду Перье», а настоящий, искренний смех.

Я рассказала, как меня посадили за детский стол на свадьбе.

– Нет ничего более подходящего, чем оказаться за одним столом со стайкой тинейджеров, которые играют в Angry Birds, чтобы заставить вас думать: «Какого хрена со мной не так?», – сказала я.

Еще смех. Возможно, снисходительный, но мне было все равно.

Все закончилось в мгновение ока. Мой комедийный дебют. Я рухнула на свое место. Рейчел была под впечатлением.

– Было смешно! – сказала она. – Действительно!

Я сидела пораженная, в полном молчании, пока люди не начали расходиться по домам.

Я пошла в туалет и посмотрела на себя в зеркало.

Кожа блестела от пота, но глаза горели. Я сделала это. Самую страшную вещь, которую я только могла себе представить, то, что большинство людей не согласилось бы сделать за миллион лет… сделала я.

В такси я все рассказала водителю.

– Не может быть, – сказал он.

– Нет, честно!

– Тогда расскажи мне шутку.

– Но все было не совсем так – я просто говорила о своей жизни.

– У тебя что, такая смешная жизнь?

– Вроде того, – ответила я.

Я рассказала ему о своем месяце, и под конец мы стали обсуждать то, что нас пугает. Он сказал, что ненавидит вечеринки с тех пор, как расстался с женой. «Но это все в голове, не так ли? – сказал он. – Если я заставлю себя пойти, все будет в порядке, и я даже не вспомню, из-за чего волновался».

В конце поездки он отказался брать у меня деньги. «То, что ты делаешь, потрясающе, милая», – сказал он.

И я была с ним согласна.

Никогда в жизни я так собой не гордилась.


В сравнении со стендапом, обнаженным позированием и болтовней с мужчинами в метро, прыжок с вертолета – мое последнее испытание – выглядел несложным. Там не было ничего, что я бы провалила или чего могла бы стыдиться – два мои главных страха. И никто не собирался меня отталкивать – мой третий главный страх. Все, что мне оставалось, это прийти, пристегнуть себя к незнакомцу и упасть с неба. Неужели это так сложно?

Прыжок бы назначен на 7 утра на поле в Саффолке, в четырех часах езды, так что я поехала туда (больше автострад, ага-ага) и остановилась на ночь в местной гостинице.

Лежа в ванне, я думала обо всех своих безумствах: в моем мозгу как будто показывали нарезку лучших моментов ситкома. Ледяной заплыв, караоке, обнаженка… за январь я совершила больше идиотских поступков, чем за всю свою жизнь!

Но помогло ли это мне? Изменило ли меня?

В общем, да. Однажды я прочла, что наш главный страх не в том, что жизнь коротка, а в том, что мы не чувствуем себя живыми, когда проживаем ее. Но весь этот месяц борьбы со страхами я чувствовала себя невероятно живой, изнурительно живой. Каждый день был днем, когда может произойти и происходит что-то особенное.

И я многому научилась. Прыгнув в пруд, я увидела, что жизнь начинается в тот момент, когда выключаешь телевизор и поднимаешь свой зад с дивана. Публичная речь и стендап показали мне, что я способна на большее, чем думала. В караоке я узнала, что жизнь становится веселее, если немного расслабиться. И во время всех этих ежедневных мелочей типа параллельной парковки, автострад и телефонных звонков, я получила невероятный прилив уверенности в себе. То, чего я всегда избегала, теперь заставило меня чувствовать себя сильнее. Чувство, совершенно противоположное всепоглощающему беспокойству и стагнации, в которых я обычно жила.

Но я понимала также, что были вещи, которые я все еще не вычеркнула из списка. Я ничего не сделала, чтобы преодолеть свой страх конфронтаций, я не вышла из себя и не выяснила, что люди думают обо мне, хотя, возможно, они вовсе обо мне не думали.

На следующее утро я проснулась в шесть утра и поехала на поле. Небо было каменно-серым, а по радио предупреждали о надвигающемся шторме, но я странным образом была совершенно спокойна, когда подписывала бумагу с отказом от претензий в случае своей смерти или получения травмы. Я была спокойна, даже когда вошла в крохотный вертолет, который выглядел так, словно был сделан из консервных банок. Я и глазом не моргнула, когда инструктор посоветовал кричать во время прыжка, чтобы нормализовать дыхание.

Только когда я свесилась с края вертолета – ветер хлещет по лицу, ноги болтаются над облаками – я наконец перестала быть спокойной. Ужас был как удар под дых, но было уже слишком поздно говорить, что это была ужасная ошибка. Я падала с неба, пристегнутая к мужчине, чье имя не могла вспомнить.

Холодный воздух так сильно меня шокировал, что пруд в Хэмстеде показался джакузи. Нам сказали, что температура воздуха – минус пять градусов Цельсия, но из-за ветра воздух казался намного холоднее.

Только тогда до меня наконец дошло: я падаю с неба с высоты в тринадцать тысяч футов. Это две с половиной мили в высоту.

Человеческое тело вообще для такого не предназначено.

Мы падали 40 секунд. Со скоростью 150 миль в час.

Это был ад.

Я думала, у меня будет сердечный приступ. Интересно, у людей бывает сердечный приступ во время этих полетов? Но мы продолжали падать, и я продолжала жить. Наконец нас подбросило вверх: парашют раскрылся. Падение замедлилось. Обычно это самая любимая часть полета для большинства людей: момент спокойствия и созерцания видов с высоты, момент единения с красотой вокруг. Я же смотрела на грязное поле под ногами и была в ярости. Мне не нужно было падать с самолета, чтобы посмотреть на траву! Я же ирландка, господи боже. Я практически родилась в поле! Ну то есть не совсем. Я родилась в Суррее на Эй-роад, но провела каждое лето своего детства по колено в коровьем навозе.

Психологи говорят, что у наших страхов есть два источника. Первый включает в себя физическую опасность – поэтому люди обычно боятся высоты, змей и огня. Все это может физически нас убить. Второй – социальную изоляцию. Поэтому нам так страшно выглядеть глупо в глазах людей или быть отвергнутыми ими.

Падая с неба, я поняла, что в борьбе со страхом высоты не было никакого смысла. Мой страх высоты – это врожденное, и он никогда не мешал мне в реальной жизни. Мне не нужно было с ним бороться.

Первое, что я сказала, приземлившись на задницу в грязном поле, было: «Я больше никогда не буду этого делать».

Тогда я еще не понимала, что падение с неба покажется мне легкой прогулкой в сравнении с тем, что произойдет дальше.

Какая чушь. Как 12 книг по психологии сначала разрушили мою жизнь, а потом собрали ее заново

Подняться наверх