Читать книгу Охотница - Мерседес Лэки - Страница 7

В таком громадном здании я никогда не бывала.

Монастырь большой, но изнутри он весь деревянный и красивый. Мы ведь ничего не выбрасываем, даже мертвое, изъеденное жуками дерево у нас идет в дело. Мы его используем для украшения интерьера, и все изъяны, все жучиные ходы превращаются в произведения искусства.

Когда монахи не заняты духовными делами или обучением, они обычно что-то мастерят – среди них много резчиков по дереву. Поэтому дверные косяки и сами двери, балки, оконные рамы, стены – все, что только можно украсить резьбой, ею уже украшено. Или будет украшено в один прекрасный день. Обычные дома в деревне тоже отделаны деревом, и там тоже много всяких резных узоров и орнаментов. У фермера с наступлением зимы свободного времени становится много – почему бы не сделать свой дом красивее?

А это здание Прагматичное. Именно так, с большой буквы. Полы из чего-то гладкого и серого, стены тоже серые, только посветлее, на потолке световая панель – и ни одного орнамента. Не знаю, из чего эти стены и пол, но вряд ли из чего-то натурального. Прямо в глаза бросается, что дом строила армия. Что-то полезное, функциональное и имеющее определенную цель – вот такое годится. А бесполезное и цели не имеющее – долой. Или, точнее, оно тут не главное.

Я, конечно, деревня, но не такая уж дремучая. Ролики же я смотрела. Поэтому лифт, например, я узнала; Джош меня к нему и вел. Возле лифта стояли еще двое солдат – по одному с каждой стороны; они вошли с нами в лифт и встали по бокам от нас. Джош нажал самую верхнюю кнопку, и мы поехали. Вот так скользить вверх… довольно непривычно. Однажды у нас в Монастыре случилось маленькое землетрясение: видимо, кто-то из пришлецов пробрался в старые рудники. Тогда у меня внутри все оборвалось: ой, земля, постой, не уходи из-под ног! Вот и сейчас в лифте примерно то же. Хорошо хоть клаустрофобией не страдаю.

Но Охотнику и нельзя ею страдать. Как-то раз мы с Кедо выгоняли томминоккеров[8] из рудников, которые поселенцы Рок Ноб хотели открыть заново. Мы пробирались, согнувшись в три погибели; в некоторых шахтах едва хватало места, чтобы двигаться гуськом. Мы не разговаривали, чтобы не всполошить мелкую нечисть, а только постукивали друг друга по рукам. Никогда в жизни я так не радовалась, что мой Учитель рядом. Кедо все время тянулся назад – даже не для того, чтобы отстучать мне что-то на запястье, а чтобы легонько сжать мою руку. Потому что он обычно так делал. И каждое пожатие мне было нужно позарез. Потому что нигде никогда не было так темно, тесно и тихо… И только постукивание по моему запястью, только Гончие впереди и позади давали мне почувствовать, что я не одна.

Серый коридор уперся в серую двустворчатую дверь, охраняемую солдатами. Наши солдаты отдали честь солдатам у двери, а те, отдав честь в ответ, распахнули обе створки.

Вот радость: хотя бы приемная не вся серая. Помещение было таким же Практичным с большой буквы, но все-таки на полу лежал коричневый ковер, а стены оказались теплого желто-бежевого оттенка, и столешница у стойки секретаря была деревянная, хотя сама стойка – металлическая. Ух ты, да я видела точно такой кабинет в роликах! В Пик же доставляют материалы со всего света: дядин офис мог быть чуточку повеселее – но нет. Женщина за стойкой нам тепло улыбнулась; на ней был пиджак в тон стенам, только чуть темнее.

– Он освободил для вас время, Псаймон. Вы и Рада можете войти, – произнесла она.

За ее стойкой оказались еще две двойные двери. Мои солдаты прошагали вперед и открыли для нас обе. Мы с Джошем прошли внутрь, и обе двери сомкнулись за нами.

Сцепив руки за спиной, дядя глядел в огромное окно во всю стену. Он стоял спиной к нам, но, едва мы вошли, обернулся. Я даже растерялась. Столько лет я видела его только в роликах – и вот он передо мной живой.

Я не думала, что дядя такой высокий – в роликах он казался ниже, – примерно шесть футов четыре дюйма[9]. На нем была более изысканная полицейская форма: синяя с серым, сшитая на заказ, и там, где у обычных полицейских серебро, у него было золото. И небольшие галуны на плечах. Макушка у дяди уже облысела, а виски поседели, и еще у него были усы. Вообще он больше смахивал на хозяина булочной или мясной лавки, а не на префекта. Увидев меня, дядя улыбнулся, и это была хорошая улыбка.

– Радка, наконец-то! – Дядя шагнул ко мне и взял за плечи, а Джош отступил на пару шагов назад. Дядя держал меня на вытянутых руках и вглядывался в мое лицо. – Ты так похожа на отца. А глаза материнские.

И тут случилось такое, отчего я бы подпрыгнула и завопила, если бы не моя Охотничья выучка. Но, сказать по правде, я опешила. Потому что дядин палец вдруг как-то странно задергался. И не просто задергался: дядя выстукивал что-то на моем левом плече – послание, которое было мне понятно на уровне инстинкта. Это код, которым мы, Охотники, пользуемся между собой, если нельзя разговаривать. Мы с Кедо вот так перестукивались тогда, в шахте.

«Я рад обнять тебя, малышка. Но здесь обоим опасно. Нас снимают. Покажи, что поняла».

Снимают? В дядином офисе? Но… как это? И чего он боится? Ладно, не важно, потом разберусь. Сейчас надо слушать дядю. Прямо сейчас у меня впервые появилось ощущение, будто что-то не так.

И я мысленно обругала себя. Я же читала «Книгу пяти колец» и «Искусство войны», а Учитель Прайс, который преподавал Охотникам школьные премудрости, заставил меня прочитать трактат «Государь»[10]. Я же понимаю: люди – это люди, а политика – это политика, и политика иногда чревата опасностями. И она стала опасна для моего дяди.

– Да, дядя Чарм, – уверенно произнесла я, а сама ухватила его за локти и отстучала «Поняла». – То есть… прошу прощения, сэр. Префект Чарм.

– Часок-другой я могу побыть и дядей, – ответил он, выстукивая «хорошо» на моем плече. – Но ты понимаешь, что за стенами этого кабинета для меня ты будешь Охотница Рада. У меня нет и не может быть любимчиков среди Охотников. А уж моя племянница тем более будет со всеми на равных.

Если нас снимают, возможно, он так дает кому-то понять: не надейтесь купить меня, обхаживая мою племянницу? Или тут другой смысл? Скажем, такой: если кто вздумает вредить моей племяннице, меня это никак не затронет.

– Сэр, – искренне произнесла я, – я и не думала метить в любимчики. Охотник на особом положении – это избалованный Охотник. А избалованный Охотник – мертвый Охотник.

– Великолепно сказано, – одобрил он и с этими словами увлек меня к окну. – Я решил, что сам тебя встречу и устрою небольшую экскурсию по Пик-Цивитасу, а уж потом ты отправишься в штаб Охотников. Поездка у тебя выдалась неожиданно насыщенная, поэтому, полагаю, тебе неплохо было бы слегка выдохнуть.

– Да, сэр, – согласилась я. И вдруг до меня дошло, что мы смотрим вовсе не в окно. То есть оно выглядело как окно, а на самом деле это был гигантский видэкран, и на нем показывали город с высоты полета винтокрыла.

Держа меня за локоть, дядя показывал мне одно за другим здания в центре, штаб Охотников, потом широко раскинувшиеся гидропонные и рыбные хозяйства. А его палец продолжал выстукивать дробь, предупреждая, что говорить вслух опасно. К счастью, говорить мне и не пришлось. Достаточно было кивать и что-то вежливо мычать. Так я могла сосредоточиться на том дядином сообщении.

– Псаймон любезно сообщил мне, что ты не… – тут дядя замялся.

– …не совсем деревня, – честно высказалась я. – И все же из того, что на меня свалилось, я многого не понимаю. Видканалы у Охотников – это как? И…

Дядя кивнул:

– Жители Пика не должны сомневаться в собственной безопасности, и Охотникам приходится поддерживать в них эту уверенность. Невозможно возрождать цивилизацию, если люди постоянно переживают за свою жизнь. – Но его пальцы отстукивали другое: «Слушай, что я не говорю вслух». – Мы даем людям возможность наблюдать за работой Охотников, и люди верят, что в пределах Барьеров им бояться нечего. – «Охотники не защитники, а клоуны». – В конечном итоге Охотники сделались чрезвычайно популярны, однако их видканалы совершенно безвредны и запрещать их нет смысла. – «Спроси оружейника».

– Кажется… я поняла, дядя, – пробормотала я.

Поняла я, признаться, немногое, но, вероятно, сумею разобраться, если мне дадут все хорошенько обдумать и если я запомню все, что он мне настучал. Или этот оружейник мне все разъяснит. Хотелось бы верить.

– Ты весьма разумная юная дама, Радка. – Дядя рассмеялся. – Пожалуй, я буду эгоистом и рискну предположить, что такая блестящая Охотница появилась в вашей части Территорий лишь благодаря генам. А?

Ну, этот ход мне понятен. Я принужденно рассмеялась на камеру:

– В моих краях люди интересуются больше овцами да козами. Когда показывают новости из Пика, они вечно засыпают на середине.

Надеюсь, это то, что рассчитывал услышать дядя.

«Умница, – отстучал он. – Выше нос!»

– Очевидно, в ваших краях искать бесполезно.

– Искать? Там искать некого и нечего. Разве что домашний виски. От одного запаха пришлецы валятся замертво.

Дядя посмеялся вместе со мной.

Искать Охотников в нашей глухомани – придет же такое в голову! Я будто бы потешалась над столь нелепой затеей, и понемногу ко мне возвращалось хладнокровие. Учителя оказались правы, и дядя только что это подтвердил. Не объявись я в Пике – к нам приехали бы эксперты. И скорее всего обнаружили бы Монастырь и Охотников, которые там обучаются. И всех их почти наверняка отправили бы в Пик, а моя деревня и все окрестности Горы лишились бы защитников.

Дядя показывал мне институты. Один для медиков, один для инженеров, один для Псаймонов и один для всех остальных цивов, которые не медики, не инженеры и не Псаймоны. «Будь как все. Не выделяйся», – отстучал дядя.

Он рассказывал про крыши – почему они такие зеленые: солнечные батареи на водорослевой основе. Если энергосеть вдруг накроется, в здании еще останется достаточно энергии, чтобы загерметизироваться и выдержать нападение. Я кивнула, будто мне это в новинку. А на самом деле у нас дома такие же.

Зачем мне быть как все? Пока не ясно, но это, надо думать, важно. Иначе дядя не стал бы об этом говорить особо.

– А на крышах антилетунные пушки, – рассказывал дядя. – Правда, летуны прекратили атаки еще до твоего рождения. Но даже если через Барьер прорвется вайверн[11], его изрешетят в считаные секунды. Наши защитные сооружения да еще Охотники: цивы с полным основанием убеждены, что бояться нечего.

«Нам обоим лучше маскироваться», – безмолвно сообщил мне дядя.

«Поняла», – отстучала я в ответ.

Мне было тоскливо и одиноко. Если я так здорово держусь, это не значит, что и внутри у меня все в порядке. Снаружи-то у меня Охотничья выучка, но внутри она не работает. Пока я ехала, у меня почему-то засело в голове, что я буду жить вместе с дядей и у меня тогда появится что-то вроде обыкновенной семьи. И я незаметно прикипела к этой мысли: дескать, будь что будет, но хоть с дядей у нас получится семья.

А выходит, что нет. Мне пришлось собрать всю волю в кулак, чтобы себя не выдать. Учителя как один твердили, что дядя добрый, умный и достойный человек, что он меня любит. Учитель Кедо сказал, что дядя единственный, с кем не будет проблем. Учителя никогда меня не обманывали, ни в чем. И насчет дяди, я уверена, они говорили правду.

Ну, дядя очень важная фигура. Если станет известно, что он ко мне привязан, возможно, меня попытаются использовать как оружие. Кто-нибудь, чего доброго, начнет на него давить или придумает гадость еще похлеще. Например, станет делать мне подарки: а замолви-ка за меня словечко перед дядюшкой! Или запугивать: скажи дядюшке, чтобы не упрямился, а то тебе хуже будет. Ведь он префект полиции, в его власти отменить арест, смягчить приговор – да что угодно. А возможно – опять политика! – штаб Охотников и префектура не ладят меж собой. Тогда точно отыщутся такие, кто скажет: вот дойдет до раскола, а у префекта и свой Охотник припасен, из родни.

«Я буду осторожна», – беззвучно заверила я.

Весь кабинет наполнился негромким треньканьем; дядя махнул свободной рукой, и окно снова сделалось окном с видом на городской центр.

– Боюсь, время, что я мог уделить тебе, вышло, Охотница Рада, – бесстрастно произнес дядя. – Я горжусь тобой. И твои родители гордились бы. У меня для тебя подарок в честь приезда.

Он отпустил мой локоть и протянул руку за коробочкой на столе. Открыв коробочку, он вручил мне очень знакомую с виду вещицу. Это был перском, миниатюрная версия наручного гаджета, который умеет делать почти все, что делает микрокомпьютер. У меня был такой дома, только ужасно громоздкий – настоящее полено, закрывал полруки. А этот размером с часы. По сути, это управляемый голосом планшет, который подключен к беспроводной городской Сети. Дома наши корявые перскомы тоже были подключены к Сети – к Монастырской. В Монастыре мало что работало на электричестве бесперебойно, но эта Сеть получала питание от солнца и ветра двадцать четыре часа в сутки и каждый день. Наши перскомы слишком громоздкие, чтобы брать их на Охоту, и это жалко, потому что на Охоте им иногда цены бы не было. А этот перском был просто чудо. И дело даже не в модном городской дизайне и не в наворотах; у некоторых пассажиров в поезде я видела массивные перскомы, почти как наши. Но этот перском был дорогущий. Дядя протягивал его мне; я подставила запястье непреобладающей руки, и на нем сомкнулся браслет. И в этот миг я почувствовала что-то необычное.