Читать книгу Свет – это мы - Мэтью Квик - Страница 3

2

Оглавление

Дорогой Карл!

Я и не ожидал получить ответ сразу же после первого письма, так что не беспокойтесь, моя решимость нисколько не поколеблена его отсутствием. Даже наоборот.

Вместе с тем я не знал, какой длины пауза была бы подобающей, прежде чем взяться за второе. Неделя – слишком много или слишком мало? Опираясь на нашу совместную работу, я полагаю, что Вы сказали бы примерно так: «Что ж, возможно, не следует случайным образом устанавливать правила. Возможно, вам нужно довериться Личности. Чего требует Личность? Затихните на время. Закройте глаза. Дышите ровно. Не шевелитесь. И прислушайтесь».

Не прошло и нескольких часов с тех пор, как я опустил первое письмо в щель ящика в почтовом отделении Мажестика, а я уже в точности следовал Вашим рекомендациям, какими я их себе представлял. Я медитировал на скамейке под красным японским кленом у бензоколонки. И Личность ясно сообщила мне, что я должен написать еще одно письмо – прямо сейчас, немедленно, этим же вечером! Ее посыл был почти требовательным, но я решил, что дам Вам все же шанс сначала ответить, а то наша переписка быстро превратится в занудный монолог.

Дарси согласилась со мной. Она сказала: «Когда ухаживаешь за вдовцами, главное – не пережать». Это была шутка. Она часто подтрунивала надо мной, когда я собирался пятничным вечером, по ее словам, «к своему парню», и шутливо жаловалась Джилл, что я изменяю своей жене с Вами. Я никогда раньше не говорил Вам об этом, потому что помнил, что Вы велели держать психоанализ неприкосновенным – то есть никому не рассказывать о нем. Вы сравнивали его с готовкой риса на пару. Если снять крышку, то весь пар улетучивается и алхимический процесс становится невозможным. Но моей Дарc я все же должен был сказать, что я хожу к психоаналитику, потому что она распоряжалась семейным бюджетом, а Джилл – ее лучшая подруга, то есть, пока Дарc была еще в человеческом облике, она все ей рассказывала. Не думаю, что Джилл кому-то говорила о наших с Вами отношениях, бывших и, надеюсь, будущих.

Я недавно спросил ее об этом, и она ответила, что сразу почувствовала тут что-то глубоко личное и оставила эту информацию при себе. На Джилл можно в таких вещах положиться, так что я не совсем понимаю, почему Дарс теперь требует держать ее в неведении касательно своих крыл и решения остаться временно здесь, внизу. Я переговариваюсь с Дарс каждую ночь, но ни словом не могу обмолвиться об этом с Джилл. Мне кажется, это просто жестоко.

Но сегодня вечером я хотел бы поговорить именно о Джилл. Потому что со мной случилась неприятность, и я не знаю, что теперь делать. Собственно, это и было причиной того, что даже после строжайшего предупреждения от полицейского Бобби я снова начал настойчиво появляться под окнами Вашего кабинета, надеясь, что Вы предоставите мне срочную консультацию. С трагедией в кинотеатре я, в общем, справляюсь самостоятельно, несмотря на весь ее ужас, но этот эпизод с Джилл заставляет меня мучиться совестью, особенно учитывая, что он составляет единственную тайну, которую я не открыл Дарси. Поскольку она больше не имеет человеческого облика, я слегка подозреваю, что она все равно в курсе, но уверенным тут быть нельзя. И даже если она простит меня – или каким-то чудом уже простила, – я скорее всего не смогу простить себя сам.

Мне хотелось рассказывать Вам об этом лично, поэтому я ничего не упомянул в прошлом письме, но я не в силах больше сдерживаться.

Не помню точно, что именно Вам известно о Джилл из наших встреч – если честно, я в последнее время вообще многое забываю, – поэтому начну с самого начала, в предположении, что Вы о ней вообще впервые слышите.

Дарси тихо и уверенно впитывает энергию окружающих, в то время как Джилл ее излучает. Дарси часто уступает. Джилл почти всегда идет напролом. Иногда это хорошо, а иногда разумнее уступить, так что они были прекрасной парой.

Чтобы было понятнее: никто не сделал для меня больше в эти последние месяцы, чем Джилл.

Вы заходили когда-нибудь в кафе «Кружка с ложками»? Через улицу от некогда славного, а ныне печально знаменитого кинотеатра «Мажестик»? Хотя я лично никогда вас в «Кружке» не видел, вы определенно там бывали, правда? Излюбленное место для всего города. Так вот, держит его Джилл. Блондинка на кухне – это она, и она же обходит зал, спрашивает у всех, как дела, и может взбодрить одной улыбкой лучше всякого кофе. Она была одной из немногих, кто мог рассмешить Дарси до слез. Дарси однажды буквально описалась от смеха, когда они перешучивались, приняв порядочно вина. Джилл тогда изображала меня, как я выгляжу со своей привычкой вечно осторожничать.

В общем, сразу после трагедии, когда вас всех увезли в больницу, я отправился на допрос в полицейский участок. Я, разумеется, отказался от своих прав, потому что был ни в чем не виновен. Дарс подтвердила, что все в порядке. Поэтому я позволил вежливой женщине в форме сфотографировать мои окровавленные руки и взять пробы из-под ногтей, а потом – в комнате, где на меня была направлена видеокамера, – рассказал следователям и работникам полиции, что именно произошло в кинотеатре «Мажестик». Естественно, о том, что Дарс, Леандра и еще пятнадцать человек обернулись ангелами, я умолчал, но в остальном все, что я говорил, было стопроцентной истиной.

Мне понадобилось сейчас не меньше часа, чтобы припомнить следующую деталь, но потом меня вдруг осенило. С одним из полицейских я занимался, когда он был еще подростком. Он смотрел на меня как-то иначе. Все остальные как бы сторонились меня в страхе от тех слов, которые вылетали у меня изо рта, но в глазах Бобби я читал одобрение и поддержку. Несколько раз во время допроса он сказал: «Мистер Гудгейм очень помог мне в школе. Если бы не он, я вряд ли дотянул бы до выпуска». Не знаю, почему он это повторял, но мне это очень помогло. А когда я закончил свидетельствовать, Бобби заявил, что я вел себя героически, а присутствующим полицейским это не понравилось, скорее всего потому, что их учили подходить к расследованиям объективно и не торопиться с выводами, и это, несомненно, очень хороший принцип. Но все равно я был благодарен Бобби за то, что он встал на мою сторону и сразу понял, что факты совершенно недвусмысленно объясняют, почему у меня все руки в крови.

Когда допрос под видеозапись закончился, я, к своему удивлению, обнаружил в приемной полицейского участка Джилл, которая кричала, что меня нельзя допрашивать вне присутствия адвоката, и тогда я сказал ей, что все в порядке, потому что я ни в чем не виновен.

– Мы сейчас же тебя отсюда достанем, – сказала Джилл. Это показалось мне странным, потому что кроме нее в участок никто не пришел, и я не понял, зачем ей нужно было использовать местоимение множественного числа.

Когда мы сели в ее пикап, в котором на полную работал обогреватель, она долгое время не включала передачу, а потом посмотрела на меня и сказала: «Дарс правда больше нет?»

Поскольку Дарси взяла с меня, еще там, в кинотеатре, обет молчания, я не знал, как ответить на этот вопрос, поэтому я просто уставился вниз, на свои руки, но Джилл поняла это превратно – будто бы моя жена и впрямь убита и потому больше не существует, что, как я Вам уже сказал, не является истиной. Тогда она начала рыдать. Ее так трясло, что я испугался, не задохнется ли она до смерти, так что я схватил ее и, надеясь остановить ее кашель, прижал крепко к себе, и у меня получилось, хотя прошло не меньше тридцати минут, прежде чем она начала успокаиваться. В какой-то момент я начал гладить ее по волосам, которые пахли жимолостью, и повторять, что все хорошо, поскольку все и в самом деле было хорошо, хотя я и не имел права объяснить ей, почему именно.

Джилл осталась на ночь у нас дома, а потом в каком-то смысле неофициально переселилась ко мне. Она закрыла «Кружку» на весь декабрь, чтобы сопровождать меня на семнадцать пересекающихся по времени похорон, и умело отбивала любые попытки расспрашивать меня о том, о чем мне не хотелось бы говорить. Журналисты скоро начали от нее шарахаться. Джилл также успешно справилась и с моей матерью во время похорон Дарси, что – как, я уверен, Вам будет приятно слышать – помогло и мне самому совладать со своими материнскими комплексами. Стоило моей матери предпринять попытку зажать меня на поминках в углу, как Джилл тут же заявляла: «Прошу прощения, миссис Гудгейм, но мне необходимо позаимствовать Лукаса на пару минут». А стоило маме сказать: «Но я же его мать!», как Джилл делала вид, что ничего не услышала, и утаскивала меня за руку. Когда мама еще только собиралась лететь сюда из Флориды, именно Джилл сказала ей, что остановиться ей лучше в гостинице, а не у меня – мне такой вариант даже и в голову не приходил.

Не знаю, как я смог бы выдержать все эти похороны, если бы Джилл не была рядом. И когда я никак не мог заставить себя снова войти в школу, она меня очень поддержала. Она, как и другие, повторяла, что я уже и так помог многим подросткам и что теперь настало время помочь самому себе – очень доброе отношение, которое немного помогло мне не так стыдиться своей хандры.

Трудности случились, когда Джилл попыталась продуманно облегчить мой траур.

Началось все месяца примерно через четыре после трагедии, как раз незадолго до того, как полицейский Бобби по Вашей просьбе мягко дал мне понять, что если я не прекращу каждую пятницу стучать в дверь Вашего кабинета и заглядывать в окна, то он меня арестует. Мы с Джилл сидели за нашим (моим и Дарси) кухонным столом и ели сэндвичи с салатом из тунца, которые она принесла со смены в «Кружке», и тут Джилл сказала: «Мне кажется, нам с тобой неплохо было бы уехать на пару дней. А точнее, на первую неделю мая». Когда я спросил, почему вдруг, она напомнила мне, что третьего мая исполняется годовщина нашей с Дарси свадьбы, двадцать пятая. Джилл знала об этом, поскольку была на свадьбе подружкой невесты. Ее предложение меня поставило в тупик. Я хотел провести годовщину с Дарси, но Джилл была уверена, что Дарси умерла, потому-то она и проводила теперь так много времени у нас дома. Джилл хотела увезти меня куда-нибудь, где я не бывал вместе с Дарси, и таким образом притупить боль моей потери, что с ее стороны было очень мило. Я сказал, что подумаю, но позже ночью, когда я и Дарси встретились в нашей спальне за запертой дверью, Дарс сказала: «Поедешь обязательно!»

– Но я хочу провести нашу двадцать пятую годовщину с тобой, а не с твоей лучшей подругой, – возразил я, и тут Дарси уперлась и сказала, что Джилл еще не готова узнать правду – что моя жена стала ангелом, – и потому у меня нет никакого повода, который позволил бы мне вывернуться из поездки с ней на годовщину. Мне это, в общем, показалось осмысленным, а поскольку Дарси пообещала прилететь туда, где мы с Джилл остановимся, и особенно учитывая, что мы будем спать в разных комнатах, никаких препятствий к моей с Дарси близости в ночь нашей годовщины не предвиделось.

Джилл заказала две комнаты в гостинице на берегу океана в Мэриленде. Из окна моей комнаты был виден приземистый маяк в форме трапеции, и я подумал, что когда прибудет Дарси, это ей понравится, потому что она любит маяки.

Мы с Джилл оседлали велосипеды, взятые напрокат, и покатались – разумеется, в шлемах и потягивая воду из фляжек, пристегнутых на спине.

Потом полежали на пляже и окунулись в холодный океан, когда стало слишком жарко. После заката мы приняли душ и пошли на ужин в ресторан морской кухни в нашей гостинице.

Мы неторопливо работали над тремя бутылками вина, и все то время Джилл не умолкая болтала о Дарси, повторяя истории, которые я слышал уже тысячу раз. Как они еще девчонками вылезали каждая из своего окна и встречались на пустыре, где сейчас аптека. И как купались при луне голышом. И как слушали сверчков. И как потели в летний зной. Она рассказала, как они с Дарси сбежали от своих кавалеров на выпускном, обменяв их на двух парней, которых встретили на набережной в предыдущие выходные. В результате они вчетвером уехали в Нью-Йорк. Парни оказались свежеиспеченными маклерами с Уолл-стрит, только что из университетов. Они устроили пикник на лужайке в Центральном парке.

Мы с Дарс в школе дружили, и все. Я не был ее парой на выпускном вечере. Влюбились мы только когда я начал писать ей письма. Мы оба уехали из Мажестика, впервые в жизни. Джилл и Дарс странно смотрелись вместе, особенно в детстве. Дарси была невысокая, щуплая, с черными волосами до плеч. Всегда милая и отзывчивая. Джилл была ростом с мальчишек своего возраста. Ее прямые светлые волосы ниспадали до самой задницы. По школьным коридорам она плыла подобно богине. Мне бы тогда и в голову не пришло с ней заговорить. Во взрослом возрасте Джилл всегда пряталась за нервными шутками, а Дарси всегда была готова над ними хохотать, закидывая голову и взревывая широко открытым ртом. Моей жене было несложно угодить, а Джилл старалась угождать. Джилл заставляла других девушек в своем присутствии чувствовать себя неуверенно, но моя жена была в гармонии со своей внешностью. Джилл была взбалмошной. Дарси – взвешенной. Их черты сочетались, как кусочки в головоломке. К каждому выступу, зубчику и крючку одной у другой имелось углубление, паз и петелька. Они идеально подходили друг дружке.

Однако, возвращаясь в ресторан: Джилл рассказывала, как Дарси ей помогла во время развода с Дереком – который ее поколачивал достаточно сильно, чтобы под одеждой оставались синяки. Дерек, которого я всегда недолюбливал, сумел избежать последствий с законом при помощи своего брата, известного адвоката, а когда Джилл нашла наконец в себе силы рассказать об издевательствах, все следы уже зажили, так что никакого документального подтверждения ее словам не было. И вот вместо того, чтобы раскалывать панцири крабов, Джилл все повторяла, что скорее всего покончила бы тогда с собой, если бы Дарси не было рядом. Потом речь ее постепенно перестала быть связной, и тут я понял, что все вино выпила в основном она.

Поэтому я отвел ее в постель, оставил на тумбочке пару бутылок воды, а сам скользнул в свою комнату – ждать прихода Дарси.

Мощный вращающийся луч маяка каждые несколько секунд заглядывал в мою комнату. Я мог бы задернуть плотные шторы, но мне не хотелось ему препятствовать. Мне представлялось, что он укажет Дарси путь. Я уже предвкушал, какой широкой будет улыбка на ее лице, когда она увидит, что эту ночь мы проведем рядом с самым настоящим огромным маяком, ритм которого она сможет чувствовать всю ночь. Меня немного беспокоили комары и мошка, но я все равно раскрыл окно и приготовился ждать.

Должно быть, я задремал. Разбудил меня стук в дверь. Я в полусне прошлепал через комнату – посмотреть, кто там. Скорее всего, кто-то ошибся комнатой, потому что Джилл была в отключке, а Дарси наверняка воспользовалась бы окном. Но когда я открыл, меня встретил такой поток страсти, какой только мог исходить от любящей жены в ночь двадцать пятой годовщины свадьбы. Ее руки шарили по моему телу, ее рот жадно впился в мой собственный. Не успел я опомниться, как уже лежал на спине. В возбужденном виде. А потом скользнул внутрь, и ее волосы касались моих щек, а потом я почувствовал запах жимолости и закричал: «Нет! Слезай! Слезай!»

А потом Джилл обхватила руками мое лицо и шептала, что все хорошо, и что она больше не будет, и что мы просто выпили, и что это ничего не значит, но меня все равно трясло. Я опасался, что со мной случатся судороги. А потом мне показалось, будто что-то внутри меня пыталось вырваться наружу, но было недостаточно острым, чтобы прорезать внутренности, поэтому только ворочалось и билось, но никак не могло пробить себе путь. Я лежал на спине и стонал, и Джилл это очень огорчало, так, что она заплакала. Она стала повторять, снова и снова, что она чудовище и недостойна любви, и тогда это что-то внутри меня немедленно переключилось. Я схватил Джилл и крепко обнял. И сказал ей, что лучшая часть моей души очень любит лучшую часть ее души. Она ничего не отвечала, но я повторял, что лучшая часть моей души любит лучшую часть ее души, пока она не успокоилась и не уснула у меня в постели.

Я смотрел, как крутится луч прожектора, пока не взошло солнце. Дарси, разумеется, так и не появилась – она не хотела, чтобы Джилл увидела ее крыла. Узнать, что ее лучшая подруга стала ангелом, – такое потрясение могло убить ее наповал. Я немного сердился, что Джилл своим присутствием отпугнула Дарси в ночь нашей годовщины, но это чувство полностью исчезло наутро, и тогда мы съели скромный завтрак на первом этаже гостиницы и отправились в обратный путь, который прошел по большей части в молчании.

Мы въехали ко мне во двор, Джилл сняла передачу, заглушила мотор и долго сидела, уставившись в руль. Потом она сказала: «Я все испортила, да?»

Я, разумеется, сказал, что ничего подобного, и что мы можем списать все на выпитое вино, и что вообще все, что произошло в Мэриленде, даже недостойно упоминания. Она меня поблагодарила и неуклюже пошутила про алкоголизм, но я не засмеялся. Вместо этого я посмотрел ей прямо в глаза и повторил: «Ты достойна любви». Потом я с удивлением обнаружил, что моя рука коснулась ее подбородка, а в ее глазах стояли слезы, но она наконец сглотнула, кивнула пару раз, и тогда я ее отпустил.

Мы вошли в дом, заказали пиццу и посмотрели какое-то средненькое кино, сидя в противоположных углах дивана, на котором она и заснула и таким образом осталась на ночь.

Встретив у себя в комнате Дарси, я рассказал ей все, что произошло, за исключением только того момента, когда я оказался внутри Джилл. Дарси сказала, что я все сделал, как надо, и что она мной гордится, и мне, разумеется, стало очень стыдно. Потом она добавила, что я и Джилл сейчас друг другу необходимы и что она очень рада, что мы друг о друге заботимся. На этом месте я немного упал лицом вперед, но Дарс обволокла меня своими крылами и держала, пока мне не стало жарко – так жарко, что я испугался, не загорюсь ли я.

Взошло солнце, и я проснулся на полу, нагишом. Я сразу же прокрутил в голове все, что случилось. Когда я дошел до того, как обманул Дарси, меня затошнило. Я задумался о том, видела ли она меня и Джилл прошлой ночью. С тех пор, как она превратилась в ангела, ей каким-то образом известны все подробности моей жизни, даже те, о которых я ей не рассказываю, и у меня, мягко говоря, заняло некоторое время к этому привыкнуть. Но о том, что произошло между мной и Джилл, она не обмолвилась ни словом, и я тоже. Впервые с нашего первого настоящего свидания, тогда, в девяносто втором, я почувствовал некоторое отчуждение от своей жены, и во мне зародилось беспокойство за будущее нашего брака.

Я решил, что мне поможет поговорить немного с Джилл, но в гостиной я ее не нашел, и на диване тоже. Она уже была в «Кружке», разносила завтраки добрым жителям города Мажестик в штате Пенсильвания.

Тут оказалось, что я быстрым шагом иду куда-то, а потом я обнаружил себя на тротуаре перед Вашим домом в надежде Вас увидеть – но Ваши шторы были, как всегда, плотно задернуты. Я не хотел подвергать себя опасности быть арестованным, поэтому пошел дальше. По непонятной мне самому причине я стал ходить туда-сюда мимо дома Джейкоба Хансена, и в результате прошел мимо него восемнадцать раз, пытаясь заставить себя заглянуть через забор – на случай, если его младший брат Эли или его мать вышли бы во двор, полить цветы, например. Я представлял себе, как он или она помахали бы мне рукой, в приветственной или прощающей манере. Но мне так и не удалось повернуть голову в ту сторону. Ни единого раза.

Как обычно, всякий раз, когда мне встречались мои сограждане, мужчины и женщины Мажестика, они кивали или приподнимали шляпы – словно я какой-нибудь святой, волшебник или что-то подобное. Меня это начало беспокоить. В кинотеатре действительно случилось чудо, но я к нему никакого отношения не имел, что бы молва ни говорила. Я даже задумался, не в этом ли заключалась причина моей привлекательности для Джилл, которая – даже в свои почти пятьдесят – все еще была прекраснее, чем любая наугад выбранная кинозвезда. История про «скромного героя», которую раскрутили сначала местные, а потом и национальные газеты и телеканалы, похоже, очаровала всех, кроме меня самого, и это, мягко говоря, сбивало с толку.

А Вас в декабре тоже донимали репортеры? Джилл обычно забрасывала снежками тех из них, которые стояли лагерем перед моей дверью в первые несколько недель. А когда ударили морозы, она наполняла воздушные шарики водой и кидалась ими. Полицейский Бобби предупредил ее, что так делать нельзя. Она ужасно злилась. Я старался выскользнуть из задней двери и перемахнуть через забор, когда мне нужно было отвязаться от них и пойти на прогулку. Бывало, что они меня выслеживали и ходили за мной по городу. Я просто не обращал на них внимания. У меня тогда неплохо получалось отгородиться от мира и замкнуться внутри себя. А после Рождества большинство газетчиков уехали гоняться за свежими сюжетами.

Дарс утверждает, что моя маска скромного героя – отличный камуфляж, в том смысле, что все те выдумки, которые ходят вокруг со времен трагедии, как раз и позволяют моей жене оставаться в Мажестике и посещать меня каждую ночь. Она говорит, что если бы вместо них люди узнали правду, то на ангелов немедленно началась бы охота, и нашим отношениям настал бы конец. Я, в общем, не спорю. Мне бы не хотелось, чтобы на мою жену охотились.

Я спросил у Дарс, можем ли мы рассчитывать на Ваше молчание, тем более сейчас, когда я пишу Вам эти откровенные письма, и Дарси ответила, что меня охраняет тот договор, который мы подписали в начале моего лечения, а именно, что все, что мы обсуждаем, никогда не выходит за пределы нашего психоаналитического ящика. Хотя Вы и решили закончить курс моего лечения раньше времени, Личность говорит мне, что я по-прежнему могу на Вас положиться.

Что Вы думаете о моем рассказе о событиях в Мэриленде? Он не заставил Вас меня немножко возненавидеть? Может быть, я Вас разочаровал?


Только честно.

Я не обижусь.

Обещаю.

Свет – это мы

Подняться наверх