Читать книгу В поисках Колина Фёрта - Миа Марч - Страница 7

Вероника несла тяжеленный поднос к седьмому столику: четыре тарелки, четыре кофе, четыре апельсиновых сока и корзинки мини-печений с яблочным сливочным маслом. Воскресное утро, восемь часов, а поскольку закусочная открылась в шесть тридцать, Вероника подала уже, кажется, пятьсот порций яиц, от яичницы-болтуньи и омлетов до глазуний, жаренных с обеих сторон, и самых простых блюд – картофеля по-домашнему, бекона и тостов и, наверное, тысячу чашек кофе. А люди все приходили. У дверей образовалась очередь, у стойки не протолкнуться, и все столики заняты. «Лучшая закусочная в Бутбее» оправдывала свое название и была одним из самых популярных заведений в городе. Даже рыба с чипсами не уступала блюдам из специализировавшихся на морепродуктах ресторанов, а в прибрежном городке штата Мэн это о чем-то говорит. И разумеется, за пирогами люди шли только сюда.

Из всех закусочных, в которых она работала за прошедшие двадцать два года, «Лучшая закусочная в Бутбее» была ее любимой. Во-первых, она нравилась Веронике красотой интерьера. Полы из широких досок настланы были еще в конце девятнадцатого века, когда здесь размещался универмаг. Вместо стандартных виниловых сидений в кабинках стояли белые деревянные скамьи (конечно, их можно мыть) с удобными подушками в принтах из морских звезд. И двадцать пять круглых полированных столов. В перерывах между наплывами посетителей Вероника любила рассматривать развешанные на стенах работы местных художников. А задняя комната представляла собой рай для официанток – удобные кресла с откидывающимися спинками и подставками для ног и даже очаровательный переулок, куда можно выскочить, чтобы глотнуть свежего воздуха. Владелица закусочной, Дейрдре, устроила из заднего двора настоящий цветник, и Вероника часто проводила свой перерыв среди больших горшков с голубыми гортензиями, вдыхая аромат роз.

– Я вижу свободный столик, юная леди, – услышала Вероника знакомый резкий голос женщины, окликавшей хостес.

Только не это. Миссис Баффлмен, указывающая с обычным хмурым видом на только что освободившийся столик из тех, что обслуживала Вероника. Миссис Баффлмен преподавала английский язык, когда Вероника училась в предпоследнем классе. Несколько лет назад она вышла на пенсию и практически ежедневно завтракала в этой закусочной; Вероника давно попросила хостес сажать ее к другим официанткам, но иногда ничего нельзя было поделать, и Баффлмен оказывалась в ее части зала.

– Доброе утро, миссис Баффлмен, мистер Баффлмен, – произнесла Вероника, остановившись у их столика с кофейником в руке. – Кофе?

Миссис Баффлмен мгновение разглядывала ее, как обычно разочарованно покачивая головой. Когда Вероника бросила школу, всех учителей известили о причине этого, но миссис Баффлмен, единственная, решила обсудить с ней этот вопрос. «Какой стыд, – сказала она Веронике, едва сдерживавшей слезы, и покачала головой. – Какая пустая трата жизни». И Вероника, считавшая, что почувствовать себя хуже просто невозможно, совсем пала духом.

Она никогда особо не любила миссис Баффлмен, но старая перечница ставила ей «отлично» за каждую письменную работу, и на каждом экзамене Вероника получала высшую оценку. Английский давался ей лучше других предметов, но она все равно не планировала становиться ни учителем, ни каким-нибудь редактором – не знала, чем хочет заниматься. Увлекшись выпечкой четыре года назад, она стала подумывать, не открыть ли собственную пекарню, но на это требовалось много денег, и хотя сбережения у нее были – отложенные за двадцать два года работы официанткой, сэкономленные за счет дешевого жилья и небольших расходов на себя, – она боялась потратить их на предприятие, которое может провалиться. У нее не было спутника жизни, готового оплачивать половину ее счетов, половину платежей по займам, хотя и при наличии мужа никогда не знаешь, что может произойти. Тем не менее приятно было помечтать о маленькой пекарне.

– Эта девушка бросила школу из-за беременности, – прошептала миссис Баффлмен своему мужу по меньшей мере в сотый раз с тех пор, как Вероника вернулась в город.

Вероника закатила глаза и застонала при виде Пенелопы Вон Блан и ее матери, сидевших за столиком на двоих в ее секции. Придется и Пенелопу внести в список людей, которых не надо сажать в ее части зала. Большего сноба Вероника в своей жизни не встречала, и, к несчастью, Пенелопа записалась на ее кулинарный курс, начинавшийся завтра вечером. Странно, что эта женщина пожелала учиться у нее искусству печь пироги, тут явно не обошлось без какого-то скрытого мотива. Возможно, она захотела узнать секреты создания чудо-пирогов, чтобы отнять приличный заработок.

Пенелопа начала шептаться с матерью, едва Вероника направилась к ним с кофейником. Можно было не сомневаться, о чем та говорит: «Помнишь потаскушку, которая забеременела за год до нашего выпуска и бросила школу, уйдя в “Дом надежды”? Это она. Работает в закусочной. Понимает, что мы видим, как сложилась ее жизнь».

– Вероника! – с напускной веселостью воскликнула Пенелопа, и та поразилась ее необычно скромному виду – волосы не так идеально распрямлены, одежда более консервативная и всего пара простых украшений вместо кучи побрякушек. – Я так волнуюсь перед завтрашним занятием у тебя. – Повернувшись к матери, она сказала: – Вероника известна в городе своими особыми пирогами. Ты когда-нибудь их пробовала?

– О, я не верю в подобную чепуху, – пренебрежительно отмахнулась та. – Пироги не принесут тебе любви и не излечат от рака. Я тебя умоляю.

– Что ж, но на вкус они точно хороши, – засмеялась Вероника.

– Знаю. Я ела здесь ваш пирог, – без улыбки ответила мать Пенелопы. – Кофе, пожалуйста.

Вероника налила им кофе и приняла заказы. Пенелопа попросила фруктовую тарелку. Заказ ее матери был самым хлопотным из тех, что Вероника когда-либо имела неудовольствие записать в своем блокноте. Два яйца – одно глазуньей, зажаренной с обеих сторон, другое – обычной глазуньей. Ржаной тост, чуть-чуть обжаренный, но еще теплый, намазанный растопленным сливочным маслом. Картофель по-домашнему, но без поджаренных ломтиков, что Вероника любила больше всего – когда лук и картошка покрываются легкой корочкой.

Сталкиваясь с такими людьми, как Пенелопа или Баффлмен – особенно в один день и в одно время, – Вероника ощущала порой укол старого стыда. Конечно, не сравнить с тем временем, когда ей было шестнадцать, она только что узнала о беременности, и люди таращились на нее, словно на ее шее висела табличка. Просто отголосок прошлого, заставлявший ее чувствовать себя… неуютно. Как будто ее жизнь могла сложиться совсем иначе, если бы ей не сделали ребенка. Наверное, она была бы замужем. Имела двоих детей. И разобралась бы, чего хочет от жизни. Гораздо раньше обнаружила бы свой кулинарный талант, потому что пекла бы своим детям пироги для школьных распродаж. Может быть. А может, и нет. Кто, черт возьми, знает?

Она посмотрела в сторону стойки, где обычно сидел офицер Ник Демарко, когда частенько заглядывал сюда. Но только не сегодня утром. Очень жаль, что его не было здесь вчера, тогда она напустила бы его на этого зануду и пьяницу Хью Фледжа, без конца приглашавшего ее на свидание. По школе, Ника она почти не помнила, но знала его в лицо, знала, что он из компании Тимоти. Каждый раз при взгляде на него ей казалось, будто он видит ее насквозь, знает о ней всякие вещи, не соответствующие действительности. Это чувство Вероника ненавидела, и поэтому избегала Ника всякий раз, когда видела в закусочной или в городе. Но завтра вечером на занятиях избежать его не удастся. Придется быть отменно вежливой еще и из-за его дочери.

В такие моменты Вероника задумывалась, а не было ли ошибкой возвращение в Бутбей-Харбор? Сумеет ли она когда-нибудь по-настоящему здесь прижиться и не бояться своего прошлого? Даже спустя год она не чувствовала себя в Бутбей-Харборе снова дома. И хотя у нее появилось несколько подруг, например Шелли, как раз сейчас объяснявшая у девятнадцатого столика разницу между омлетом по-западному и омлетом по-деревенски, и множество знакомых, особенно среди ее клиентов, которые, похоже, полагались на нее, словно на какую-то прорицательницу, Вероника… тосковала. Тосковала по чему-то, чего и сама не могла определить. По любви? По большой компании близких подруг, которой никогда не имела, за исключением семи месяцев пребывания в «Доме надежды»? Она только знала, что ей чего-то не хватает.

«Люди будут появляться в твоей жизни и уходить из нее по всевозможным разумным и безумным причинам, – говорила ее бабушка в своей грубоватой, откровенной манере. – Поэтому тебе придется самой быть себе лучшей подругой, знать, кто ты такая, и никогда не позволять никому называть тебя кем-то, кем ты точно не являешься».

Веронике было тринадцать, когда бабушка сказала ей всё это в связи с заявлением одной девочки, переставшей с ней дружить, поскольку ее мать считала, что Вероника выглядит «слишком взрослой». Уже в восьмом классе она носила бюстгальтер третьего размера, и, как бы строго ни одевалась, мальчишки так и вились вокруг нее. В девятом классе девочки, включая Пенелопу, начали сплетничать, что Вероника «спит со всеми подряд», а она даже ни разу не целовалась с парнем французским поцелуем. Несколько мальчиков, приглашавших ее на свидания, сочиняли потом, как далеко зашли, и Вероника разрывала отношения с ними. К шестнадцати годам, когда она начала встречаться с Тимоти Макинтошем, у нее была дурная репутация, хотя ни один парень даже бюстгальтера ее не видел. Тимоти верил ей, говорил, что она красивая и интересная, и никогда не обсуждал ее со своими друзьями. Девочки всегда ее сторонились, поэтому Тимоти стал ее первым настоящим лучшим другом. Пока холодным апрельским утром она не сказала ему, что беременна.

Вспомнив тот день, Вероника почувствовала новый укол боли в груди. Может, ей всегда будет больно от этого, даже через тридцать лет с настоящего момента. «Перестань думать о нем», – приказала она себе, громко диктуя в открытое окошко кухни заказ Пенелопы Вон Блан и ее матери, от которого повар Джо демонстративно закатил глаза. Она сожалела, что не может прекратить это. Но в первые несколько недель по возвращении в Бутбей-Харбор случайно видела Тимоти в супермаркете, и с тех пор воспоминания не давали ей спать по ночам. Она была настолько поражена, заметив его, что спряталась, метнувшись за стеллаж с бананами. Сначала Вероника засомневалась, он ли это, но потом услышала, как он смеется в ответ на слова своей спутницы. Вероника успела рассмотреть только ее аккуратную стрижку и изумительную фигуру. Тимоти обнял женщину, и Вероника узнала этот профиль, строгий, прямой римский нос. У нее перехватило дыхание. Это случилось так неожиданно. Она не думала, что он живет здесь; Вероника поискала его в справочниках, чтобы знать, не столкнется ли с ним в городе, но ничего не нашла, и ни до этого, ни после его не видела. Вероятно, он навещал родных.

– О боже мой, – произнесла Шелли, взяв с обслуживаемого ею столика оставленное воскресное приложение к местной газете.

– Что, Шел? – спросила, подходя, Вероника.

Шелли, миниатюрная рыжеволосая женщина, приближавшаяся, как и Вероника, к сорокалетнему возрасту, с желтовато-ореховыми, словно у кошки, глазами, не сводила глаз с газетной страницы.

– Вот, – указала она на центральную часть раздела «Жизнь и люди».

Один взгляд на первую полосу, и Вероника вслед за Шелли повторила:

– О боже мой.

Фотография Колина Фёрта, совершенно неотразимого в смокинге, рядом с коротенькой заметкой, что для съемок части сцен новой драматической комедии с участием Колина Фёрта съемочная группа разместила оборудование в Бутбей-Харборе, возле Лягушачьего болота. Под статьей было помещено объявление, приглашающее статистов.

Для участия в съемках большого кинофильма требуются статисты из числа местных жителей. Обращаться на площадку у Лягушачьего болота с 4 до 6 только в понедельник и вторник. Необходимо резюме и две скрепленные фотографии – в полный рост и лицо, с указанием имени, телефона, роста, веса и размера одежды, написанных на обороте несмываемым маркером.

Значит, это правда. Колин Фёрт приезжает в Бутбей-Харбор – и вполне мог быть вчера в «Кофе с видом на гавань», хотя девушка за стойкой клялась, фигурально выражаясь, на стопке Библий, что Колин Фёрт в заведении не появлялся. Возможно, он удалился через черный ход, когда стало известно, что он там. Человек, вероятно, просто хотел кофе со льдом и лепешкой, а не нападения вопящих поклонниц. Как, например, она сама.

– Приходи сегодня ко мне, и я сделаю кучу твоих фотографий, – сказала Шелли, отрывая первую страницу, и, сложив ее, сунула Веронике в карман фартука.

– Моих фотографий? Зачем?

– Чтобы ты могла подать заявление на участие в массовке!

Вероника засмеялась.

– Я? Я же работаю здесь. Пеку тысячу пирогов в неделю. Разве я смогу всё бросить и участвовать в съемках? Я как-то читала, что статисты сидят наготове целыми днями, пока в их местности снимают фильм. Они ждут под навесом и читают или болтают, пока режиссер не приказывает им молча пройтись на заднем плане или сделать что-то другое.

И все же мысль об участии в массовке на съемках фильма, главную роль в котором играет Колин Фёрт, вызвала в душе Вероники такое возбуждение, какого она не испытывала уже пару десятилетий.

– Конечно, ты подашь заявление, – сказала Шелли, прекрасно зная о любви Вероники к Колину Фёрту. По крайней мере, трижды в месяц та приглашала подругу к себе посмотреть какой-нибудь фильм с участием этого актера, сопровождая просмотр напитками, закусками и пирогом. «Разве мы не смотрели “Реальную любовь” пару месяцев назад?» – спросила как-то Шелли в ответ на приглашение Вероники составить ей компанию. Как будто «Реальная любовь» может наскучить. – У тебя есть деньги, Вероника. Твой пироговый бизнес позволит тебе взять несколько недель отпуска, даже пару месяцев. Ты собираешься упустить возможность поучаствовать в фильме с Колином Фёртом, который снимают в твоем родном городе?

«Нет, не собираюсь», – подумала Вероника, и перед глазами возник насквозь мокрый мистер Дарси, выходящий из пруда. Она ни в коем случае не упустит такого шанса. Она развернула газетную страницу и уставилась на фотографию своего кумира и объявление, улыбаясь при этом идиотской улыбкой.

«Для участия в съемках большого кинофильма требуются статисты из числа местных жителей». Боже милостивый, Вероника может оказаться рядом с Колином Фёртом, дышать одним с ним воздухом. Она будет статисткой – почему нет? И Шелли права – ее пироговый бизнес идет настолько хорошо, что она спокойно может взять отпуск в закусочной.

Она окажется в одном помещении с Колином Фёртом и посмотрит в глаза мистеру Дарси!

Она первой подаст заявление.

А это значит, что впервые в жизни нужно будет составить резюме, сообразила она, глядя на стойку у кухонного окошка, куда уже передали два ее заказа. Вероника поставила тарелки на поднос. Она с шестнадцати лет работала в оживленных закусочных и уехала из Мэна во Флориду. Для поступления на эту работу требовалось лишь на деле доказать, что у тебя есть опыт, и тебя нанимали. Неужели нужно перечислить все заведения, в которых она трудилась за минувшие двадцать два года – от Флориды и Нью-Мексико до Мэна? Она подумает над этим позже, когда выполнит заказы на пироги. Если киношникам требуются местные жители, значит, им нужны настоящие люди с настоящей работой, и не обязательно с резюме, полными достижений. Она напишет правду, пойдет сегодня вечером к Шелли, чтобы та ее сфотографировала, а затем, скрестив на удачу пальцы, подаст заявление.

Она и для себя испечет пирог «Надежда», чизкейк с соленой карамелью. Помимо всего прочего.

К четырем часам дом Вероники блистал чистотой к завтрашнему вечернему кулинарному занятию, рецепты были распечатаны, а сама она написала свое резюме. На первой странице Вероника коротко упомянула об отъезде из Бутбей-Харбора за несколько месяцев до семнадцатилетия – без уточнения причины – и путешествии в одиночку до Флориды, где получила работу в закусочной, и о том, что несколько лет спустя начала медленно двигаться на запад – в Луизиану, Техас, Нью-Мексико и затем назад в Мэн. Один абзац Вероника посвятила своей работе в «Лучшей маленькой закусочной», поделившись, что любит постоянных посетителей и получает удовольствие от общения с туристами. Она не знала, будет ли это хоть сколько-нибудь интересно отвечающим за набор массовки. Заглянув в «Гугл», Вероника выяснила, что не ошиблась насчет работы статистов: бесконечное сидение и ожидание. Не так уж много говорилось, какие качества требуются хорошему статисту, чтобы взяли именно его, а не кого-то другого. Но если им нужны «обычные люди», Вероника самая обычная – дальше некуда. Судя по прочитанным статьям о съемках в массовке, для статиста крайне нежелательно одно – сходить с ума по кинозвездам, поэтому она не упомянула о своей давней любви к Колину Фёрту.

Вероника убрала ноутбук, сложила аккуратной стопкой рецепты и проверила кухонные шкафы, кладовку и холодильник, чтобы убедиться – для завтрашнего занятия имеется все необходимое. Достаточно муки, жира, разрыхлителя для теста, а также сахара – обычного и коричневого. Надо будет пополнить запас соли, подкупить яиц, небольшие пачки сливочного масла, фунт яблок и несколько пинт черники. Она добавила к списку вишню, ежевику, бананы, лаймы и шоколад. Патоку она использовала так редко, что не беспокоилась – для шу-флая Ли Демарко ее хватит.

Для первого занятия она остановилась на добром старом яблочном пироге – хотя сейчас и не сезон яблок, – и приготовлении теста из базовых продуктов, но если ученики выберут особые чудо-пироги, пожалуйста: Вероника установила у себя профессиональную плиту, в которой можно было испечь много пирогов за один раз, и имела запас всевозможных готовых начинок – от свежих фруктов и хорошего шоколада до кокосов и сладкого заварного крема.

Зазвонил телефон. Хорошо бы это оказалась Пенелопа Вон Блан, отказывающаяся от занятий.

– Алло, Вероника слушает.

– Я бы хотела заказать пирог, особый пирог.

«Хриплый голос женщины за тридцать, – подумала Вероника, – в котором слышится злость, горечь, но еще и печаль».

– Конечно. Какой именно вас интересует?

По тону звонившей Вероника прикинула, что та закажет «Любовь», а может, «Выздоравливай».

– Такой, который заставит не думать о другом человеке. Такие вы печете?

«У ее друга или мужа роман, – подумала Вероника, – но, похоже, дело не только в этом». Обычно она определяла все по голосу, но тут чувствовалась какая-то необъяснимая сложность.

– Мне только нужно уточнить, вы имеете в виду романтическую привязанность или просто пытаетесь удалить кого-то из своей жизни?

– Возможно, и то и другое, – последовал ответ.

Пирог «Изгнание». Его Вероника пекла нечасто, всего дважды здесь в городе и несколько раз в Нью-Мексико. Впервые, когда работник закусочной, эмоциональный молодой парень, убиравший со столов грязную посуду и плакавший каждый раз, приводя в порядок стол, за которым сидела женщина с такими же рыжими волосами, как у его бывшей девушки, разбившей ему сердце, оказался из-за всех этих слез на грани увольнения. Поэтому Вероника задержалась допоздна и как-то непроизвольно взяла арахисовое масло для вязкости и кокос ради его шершавости, прикинув, что легкий, воздушный на вкус пирог со сливками не сможет отделить и увлечь за собой ощущения мрака и обреченности, тогда как более тяжелое арахисовое масло и текстура кокоса проникнут глубже, примут этот источник огорчений на себя и унесут прочь из желудка. Она испекла свой пирог «Изгнание» и на следующее утро угостила бедолагу, пока болтала с ним на кухне. Она сказала ему, что он сильнее, чем думает, сам контролирует свою судьбу и будущее, а значит, настало время забыть старые обиды. Пришел момент обратить внимание на что-то новое. Набраться смелости и рискнуть.

Уплетая пирог, парень поведал ей, что немного влюблен в Дженни, темноволосую официантку с большими синими глазами, и, может, пригласит ее на свидание. Пирог «Изгнание» имел успех, поэтому Вероника взяла на вооружение арахисовое масло и кокос.

– Я называю такой пирог «Изгнание», – сказала она в трубку.

– А он на самом деле поможет? – спросила женщина, и в ее голосе зазвучала надежда.

– Буду откровенной – это один из моих особых чудо-пирогов, не всегда выполняющий свою задачу. Полагаю, вы должны по-настоящему хотеть ухода этого человека из вашей жизни, чтобы пирог сработал. Должны быть готовы. Если же нет, пирог ничего не изменит. Некоторые люди уже решились, но воспоминания продолжают тянуть их назад. Другие же просто не готовы отпустить ситуацию, даже если это грозит им самоуничтожением.

– Что ж, иногда ты и сам не знаешь, что для тебя лучше, – отрезала звонившая.

У Вероники сложилось впечатление, что она не готова, и пирог не подействует. Но боль в ее голосе трогала до глубины души. Женщина была вспыльчива, а вспыльчивым жить очень сложно. Веронике захотелось помочь ей.

– Давайте сделаем так, – сказала она. – Вы заберете пирог, но не заплатите. Если он поможет, бросите деньги в мой почтовый ящик. Годится?

Мгновение женщина молчала.

– Хорошо. Значит, завтра?

Завтра? Ей нужно еще раз пробежать резюме, провести сегодня вечером фотосессию у Шелли и подготовиться к завтрашнему занятию. Кроме того, завтра она работает в утреннюю смену, а потом должна испечь два особых пирога для клиентов и чизкейк с соленой карамелью «Надежда» для себя. Завтра днем ей нужно не меньше двух часов на покупки для занятия и на окончательную подготовку к нему.

И хотя бы «спасибо» услышала Вероника за предложение не платить, если пирог «Изгнание» не сработает?

– Пожалуйста, – взмолилась женщина, и в ее голосе снова прозвучало такое отчаяние, что Вероника не смогла отказать.

Она молча вздохнула.

– Если вы заедете ко мне вечером, часов в пять, ваш пирог будет готов.

– Спасибо, – наконец сказала женщина и повесила трубку.

Вероника не сразу сумела отвлечься – в голосе звонившей было что-то тревожащее, но что именно, она затруднялась определить. Услышанная горечь не давала ей покоя. Зато это очень поможет при приготовлении пирога «Изгнание».