Читать книгу Защитник - Михаил Ахманов - Страница 4

Лиана-Секунда – мир лльяно, вторая планета звездной системы NG-0604/78447 (светило Лиан, красновато-оранжевая звезда).

Общее описание: землеподобный мир, пригодный для обитания всех гуманоидных рас. Отчасти изучен лишь в последние три-четыре десятилетия хапторами и представителями Земной Федерации; до этого посещался исключительно торговыми караванами лоона эо. Суша планеты состоит из трех материков: Харшабаим, Ххе и Ххешуш (названия даны хапторами). Харшабаим, огромный населенный континент, простирается от умеренных широт Северного полушария до умеренных широт Южного, материки Ххе и Ххешуш необитаемы, невелики и тяготеют соответственно к Южному и Северному полюсам. Богатая флора и фауна (см. раздел «Животный и растительный мир землеподобных планет»). Основные элементы планетарной поверхности – горы и поросшие лесами равнины умеренной, субтропической и тропической зон. Пустыни и степи редки. В полярных областях Ххе и Ххешуша – ледники.

Население Харшабаима однородно и составляет от семидесяти до ста миллионов особей. Городов нет; небольшие общины лльяно обитают в деревнях около источников пресной воды. Их технология примитивна, но уровень культуры – в том, что касается ряда искусств – весьма высок.

Период обращения планеты вокруг оси: 28,4 стандартного часа.

Период обращения планеты вокруг светила: 210 местных суток (2/3 земного года).

Естественные спутники: пять. Месяцы отсчитываются по обороту наиболее крупной луны (45 местных суток).

Тяготение: 1,07 земного.

Состав атмосферы: см. раздел «Атмосферы землеподобных планет».

Координаты: см. раздел «Галактические координаты землеподобных планет».

Большой Звездный Атлас, издание седьмое, Земля-Марс.

* * *

Ивара Тревельяна разбудили визгливые крики. Он лежал на узкой походной койке, недовольно щурился и слушал, как за защитным барьером вопят:

– Выходи, безволосый! Выходи, и я проткну твое брюхо копьем! Сдеру с тебя шкуру и натяну на барабан! Скормлю твой труп ночному молчаливому! Пропляшу танец победы на твоих костях!

На соседней койке зашевелилась Алиса Виктория. Зевнула, села, спустив на пол точеные ножки, и промолвила:

– Тза! Вот негодяй! Выспаться не дает!

– Зато нас приобщают к местной ненормативной лексике, – сказал Тревельян. – Ты только послушай, дорогая! Какие изысканные оскорбления!

Потянувшись к пульту, он включил экран. За едва заметным мерцанием защитного барьера, на фоне ярко-зеленой травки и усыпанных белыми цветами кустов, подпрыгивала и кувыркалась мохнатая фигурка.

В левой лапе Тза сжимал копьеметалку и дротик с костяным наконечником, правой делал непристойные жесты. За ремнем, охватывающим торс, трепетало алое перо, знак вызова на поединок.

– Хххфу паршивый! Выходи, смердящее мясо! Сделаю ожерелье из твоих зубов!

Тза вопил на альфа-лльяно, который в селении Хх'бо татор ракка знали даже дети. Кроме здоровой глотки, он мог похвастать лишь нахальством и ловкостью в танцах, но, как все молодые охотники, рвался к подвигам. Согласно поговорке лльяно, его шерсть была не длиннее когтя и ум тоже.

Ивар отвел глаза от экрана, решив, что смотреть на Алису куда приятнее. Очаровательное зрелище – любимая жена в полупрозрачной ночной сорочке! За два года он так и не нагляделся, хотя к новому своему положению семейного человека привык вполне. У Алисы был твердый характер, и она умела поддерживать у мужа полезные привычки.

– Что он привязался к бедному Сигеру'кшу? – Алиса опять зевнула, прикрыв губы ладошкой. – Почему не к тебе, не ко мне, не к Нильсу или Инанту? И потом, есть ведь и другие хапторы[3]!

– Сигеру самый крупный из нас, – пояснил Тревельян. – Он выше меня на голову и выглядит куда мощнее Хутчи и Шизы. Тза полагает, что если кого вызывать, так сильнейшего бойца. Больше мускулов, больше славы.

Алиса запрокинула руки за голову и потянулась, упругие груди просвечивали сквозь тонкую ткань сорочки. Она вроде бы не смотрела на Тревельяна, но глаза ее вдруг заблестели, губы изогнулись в лукавой улыбке, и прядь волос упала на обнаженное плечо. То была игра влюбленной женщины, ритуал соблазнения, повторявшийся утром или вечером, а иногда и днем. Алису, уроженку Тхара, воспитывали строго и соблюдая правила, она всегда шептала: Нет, нельзя, не время, милый… Но через пару минут выяснялось – да!.. самое время!.. можно и даже нужно!.. Тревельян находил это очаровательным. Два года – срок небольшой, и его все еще не оставляло чувство, что их медовый месяц не закончился. Может быть, не закончится никогда.

Но визг и вопли лльяно были неподходящим аккомпанементом для любви. Улыбка Алисы растаяла, она вздохнула и сердито покосилась на экран.

– Сигеру его ладонью прихлопнет!

– Если догонит, – сказал Ивар. – Кажется, это пятый вызов… Нет, уже шестой! И всякий раз Тза бросается в кусты как кролик, верещит и мчится в лес. Искать его в зарослях деревьев хх'бо очень проблематично.

Алиса пожала плечами.

– И какой же ему профит от трусливого бегства?

– Это ты считаешь, что бегство трусливое. В понятиях лльяно все не так – Тза бежит в лес, чтобы выбрать подходящее место для схватки, а противник не желает его догнать и прекращает погоню. Значит, противник – трус! Тза вызывает его снова и снова, повышая свой рейтинг в племени.

Сбросив сорочку, Алиса принялась натягивать комбинезон.

Ивар не спускал с нее глаз.

– Кажется, я понимаю, – сказала она. – Лльяно не воины, а охотники. Воину для схватки нужно ровное пустое место – арена, как для гладиаторов. Воин в поединке хочет показать искусство владения оружием… Но у того, кто охотится в лесу, другие инстинкты, для него противник не враг, а добыча. Нужно его обмануть, подкрасться, напасть из засады, заманить в капкан… – Она вдруг фыркнула. – Представь, как Сигеру ворочается и пыхтит в ловчей яме! А негодяй Тза пляшет вокруг нее танец победы!

– Ты верно уловила суть, милая тхара, – промолвил Тревельян и тоже начал одеваться. – Ты у меня умница… – бормотал он, застегивая пояс. – Из тебя, Алиса Виктория Браун, выйдет отличный полевой агент… В чем я не сомневаюсь, ибо твой наставник – сам консул Фонда… Ты у нас еще получишь Венок Отваги и Почетную Медаль! Я их вручить не смогу, это было бы чистым протекционизмом, но есть ведь и другие консулы… Пьер Каралис, например, или Юи Сато…

Тза, продолжавший надрываться, выкрикнул:

– Где ты, гнилая плесень? Я жду, и когти мои остры! Выходи, криворогий!

– Это он зря! – буркнул Тревельян и стал торопливо обуваться. – Нельзя так непочтительно упоминать рога! Хапторы в этом отношении очень уязвимы, а Сигеру'кшу особенно! Как-никак, он благородный тэд, член одного из правящих кланов, и…

Где-то в глубине здания базы раздался утробный рев. Звуки были столь громкими и неразборчивыми, что Тревельян не понял ничего, хотя языком хапторов владел в совершенстве. Натянув на запястье комм-браслет, он выскочил из спальни, бросился к выходу, но не успел: мерцание защитного поля погасло, раздался негромкий щелчок, и в Тза полетели иглы. К счастью, рука у Сигеру'кшу тряслась от ярости, и в лльяно он не попал – залп пробуравил почву левее. Тза порскнул в кусты, хаптор ринулся за ним, затрещали ветки, посыпались на землю белые соцветия, раздался пронзительный визг, перекрытый гневным рыком.

– Убьет, если догонит, – мрачно пробормотал Тревельян, предвидя дипломатические осложнения. Он оглянулся – все обитатели станции были здесь, собравшись за его спиной: Инанту Тулунов, полевой агент, Нильс Захаров, инженер-инкарнолог, и два ассистента Сигеру'кшу, молодые археологи Хутчи'гра и Шиза'баух. Разумеется, и Алиса Виктория Браун, тоже полевой агент и супруга главы миссии. Нильс зевал с невозмутимым видом, стараясь держаться подальше от Алисы, с которой пребывал в состоянии конфронтации. Смуглые щеки Инанту порозовели, он выглядел явно обеспокоенным; что до хапторов, те, отвесив челюсти, жадно посматривали на пролом в кустах. Похоже, им не терпелось броситься вслед за благородным тэдом и помочь ему в ловле обидчика.

– Стоять! – приказала им Алиса на альфа-хапторе. – Расслабьтесь, пасеша. Сигеру'кшу справится сам.

Рты ассистентов захлопнулись. По предыдущему опыту им было известно: если Алиса велит стоять, то надо стоять, а если приказано прыгать на одной ножке, надо прыгать. Ее власть над этими гигантами была поразительной – тем более что в обществе хапторов, сугубо мужском, женщины и их мнения ценились не больше прошлогоднего снега.

– Если он прикончит Тза, у нас будут неприятности, – промолвил Инанту Тулунов, щуря узкие глаза. – Если позволите, консул, я сбегаю в лес, послежу, как бы чего не случилось.

Но Тревельян покачал головой.

– Нельзя, это будет для них оскорбительно. Сигеру'кшу не нужна помощь в деле чести, а если ты спасешь Тза, он тоже не будет благодарен. Это подорвет его репутацию отчаянного смельчака.

«Сложная ситуация! – мелькнула мысль в голове консула. – И чем дальше, тем больше сложностей! Особенно если Сигеру'кшу всадит в наглеца парализующие иглы…»

Прямые контакты, в отличие от тайного и незаметного влияния, нередко вели к обидам, ссорам и всяким осложнениям.

Минут через пять кусты раздались, и из них, сопя и отдуваясь, выбрался Сигеру'кшу, огромный, голый до пояса и босой. На его на плечах и груди бугрились могучие мышцы, к потной сероватой коже прилипла сбитая листва, за ремнем, поддерживающим короткие штаны, торчала рукоять игломета. Несомненно, он бросился в погоню, выскочив из постели, но шишки на его безволосой голове прикрывали серебряные колпаки с протянутой между ними цепочкой. Шишки, а точнее, «ге», то есть рога, были гордостью хапторов, а их размер и украшения – знаком высокого сана.

– Хрр… Удрал, хашшара безрогая! Чтоб его синие черви съели! – рявкнул Сигеру, со злостью стукнув кулаком о кулак. Казалось, сейчас от него посыпятся искры, воспламенив кустарник и сухую траву. Археолог подтянул штаны, наклонился, вытащил из босой ступни колючку и буркнул: – Попался бы мне этот увертливый поганец! Хохо'гро, шинге шеге![4]

Тревельяну эти идиомы были непонятны, но Хутчи'гра и Шиза'баух, явно восхищенные, разом склонили головы и пробормотали:

– Аха! Воистину так, тэд'шо!

Затем Хутчи, старший ассистент, приложил ладонь к подбородку в знак почтения и поинтересовался:

– Желаешь, чтобы мы поймали этого куршута и содрали с него кожу? Или достаточно вырвать его мерзкий язык и переломать лапы?

Но благородный тэд уже остыл и, взвесив последствия такой экзекуции, сделал жест запрета.

– Хес! Нет, не надо. Мы кихха[5], и мы должны копать. Копать, копать и разглядывать найденное! Нельзя, чтобы этому мешала рознь с мелкими поганцами. – Повернувшись к Тревельяну, хаптор уставился на него с высоты своего роста и добавил: – Я верно говорю, харша ашинге?

В данном случае это означало «главный безрогий», формальное обращение к главе миссии. Так что Ивар кивнул и с облегчением произнес:

– Разумеется, пха'ге. Наше дело копать, копать и разглядывать. Ты прав, лишние сложности нам ни к чему.

* * *

Впрочем, здесь, так же, как в других местах, без сложностей не обходилось.

Обычно Фонд Развития Инопланетных Культур содействовал прогрессу архаических цивилизаций и рас, не обладавших развитой технологией, совершая это путем внедрения эстапов – элементов социального и технического прогресса. Эстап мог носить различные формы: это могла быть идея о шарообразности планеты или способ отсчета времени, мысль о преимуществе земледелия перед охотой и собирательством, проект ветряной мельницы, парового двигателя или соображения о том, что поедать своих сородичей неэтично даже в ритуальных целях. Со временем идея, подброшенная правильно и осторожно, приносила плоды; автохтоны начинали лепить горшки и варить мясо, добывать руду, строить города и отправляться в дальние странствия, чтобы найти свободные земли. При этом они были уверены, что всего добились сами – ибо, согласно уставу ФРИК, помощь оказывалась тайно, без явного контакта с прогрессируемой расой, и сотрудник Фонда работал на планете как настоящий «агент под прикрытием».

Такие контакты не обходились без проблем, ибо не все гуманоиды были похожи на землян, и в подобных случаях приходилось использовать биотрансформацию, метод длительный и не очень приятный.

Однако в последние годы был достигнут успех в перемещении разума на другие носители, неважно, естественные или искусственные, лишь бы они обладали достаточной емкостью и могли вместить человеческое сознание. Прежде такой процесс, известный уже пять столетий, считался делом уникальным и состоял в переносе личности в памятный кристалл со сложной структурой: роль нейронов в нем играли стереосенситивные молекулы, объединенные в трехмерную паутину. В эти кристаллы вмещалось сознание людей, имевших, в силу их гениального дара или накопленного опыта, особую ценность для ноосферы Земли. Этих обитателей Пантеона Славы привлекали к различным проектам в качестве советников и руководителей.

До недавних лет Ивару был имплантирован подобный кристалл с личностью его предка, коммодора Звездного Флота Питера Тревельяна-Красногорцева, героя войн с дроми. Фонд с пониманием относился к такому содружеству своих агентов с ментальными Советниками – это избавляло от одиночества в дальних странствиях и было весьма полезно в критической ситуации.

Но нынче предок Ивара находился не в телесной плоти своего потомка, а в управляющем модуле «Дельфина», корабля Фонда, кружившего около Лианы-Секунды. На него возлагались функции капитана и пилота; кроме того, в подчинении коммодора был экипаж, несколько универсальных роботов и Мозг, искусственный интеллект, вывезенный Тревельяном с Сайкатской станции. Он выполнял роль наблюдателя и орбитального разведчика.

Универсальный и быстрый способ перемещения разума являлся достижением инкарнологии, новой отрасли практической менталистики, возникшей всего десятилетие назад. Процесс был несложен: человека помещали в защитный модуль системы жизнеобеспечения, где хранилось его тело в бессознательном состоянии, тогда как разум, с помощью аппаратуры инкарнологов, мог быть внедрен, причем с довольно большого расстояния, в мозг инопланетного существа. Конечно, при этом мышление туземца-носителя подавлялось, разум незваного гостя доминировал, что вызывало вполне понятные этические проблемы. Тем не менее метод был испытан в мире Арханга, в условиях, абсолютно враждебных земному человеку и, собственно, любому гуманоиду. Архи, псевдоэнтомоны, подобные огромным насекомым, обитали в пещерных городах над ледяными пустынями, и заставить их прогрессировать без помощи достижений инкарнологии было бы крайне затруднительно. По этой причине первое испытание метода провел лично Ивар Тревельян, с честью выполнив одну из самых рискованных миссий Фонда[6]. Затем процедура была усовершенствована – теперь сознание переносили в искусственные тела, копирующие внешний облик представителей той или иной разумной расы. Это позволяло тайно присутствовать в любом мире, среди любых существ, как бы они ни отличались от землян и вообще от гуманоидов.

Тайно! Но на Лиане-Секунде в этом не было нужды. Экспедиция землян и хапторов пребывала здесь в прямом контакте с местным населением – более того, воздействие на лльяно и передача им каких-то полезных идей в задачу экспедиции не входили. Только изучение планеты и ее аборигенов, палеонтологические, археологические и этнографические исследования, первичное картирование материков (разумеется, с орбиты) и подготовка базового лагеря, станции, способной принять в будущем еще два-три десятка специалистов. Но явный контакт отнюдь не облегчал проблемы. Подобно всем агентам Фонда, Тревельян привык растворяться среди туземцев, ощущать себя одним из них, действовать по законам, принятым в их обществе, и не заботиться о дипломатии. Но здесь он был не лльяно, а хххфу, то есть Пришельцем с Небес, таким же, как другие земляне, хапторы, нильхази и торговцы-сервы, не раз посещавшие этот мир. Безусловно, по уровню развития лльяно были архаической расой, но особого свойства: благодаря контактам с сервами, они знали о размерах и шарообразности своей планеты и об истинной природе звезд, о других мирах и населяющих их народах, способных летать в пустоте с чудовищной скоростью. Случалось даже, что астронавты брали лльяно с собой, и одного из этих странников Тревельян пару лет назад встретил на Гондване. Для лльяно многое было привычным, и с давних времен не считалось чудесами.

Изучение, но не воздействие… Раскопки, походы в лес и к морским берегам, наблюдения за жизнью лльяно, долгие беседы с их старейшинами, сбор коллекций… Нетипичная миссия для ФРИК, и потому ее возглавил консул, самый удачливый и молодой в руководящем синклите. Тем более что против хапторов, своих коллег, он не имел никаких предубеждений.

* * *

После завтрака и краткого обсуждения дневных планов Ивар отправился в деревню. Несмотря на утренний час, уже стояла жара, но с моря задувал свежий ветер, умерявший зной. Лагерь экспедиции разбили в низких широтах, в самом центре Харшабаима, огромного континента, превосходившего по площади земные Евразию, Африку и Австралию, взятые вместе. Здесь царило вечное лето, тогда как в умеренных зонах климат был намного более суровым, хотя температура ниже минус пяти по Цельсию не опускалась. Цепочка внутренних морей у экватора делила Харшабаим на две части, северную и южную; их соединяли широкие перемычки, иногда гористые или рассеченные речными долинами. Происхождение столь причудливого рельефа пока оставалось неясным; возможно, в давние времена на материк рухнул астероид, развалившийся на дюжину осколков над экваториальной зоной, и моря – следы древних кратеров. Согласно другой гипотезе, причиной мог быть дрейф континентов, связавший две части Харшабаима в единое целое, сделавший полуострова сухопутными перемычками, а заливы – пресными морями, лишенными выхода в Мировой океан. Так или иначе, эти водные бассейны с течением лет обмелели, превратившись в эстуарии полноводных рек, а их берега поросли деревьями хх'бо, став весьма удобным местом для обитания лльяно. С запада на восток эта область тянулась по обе стороны экватора на тридцать тысяч километров.

Тропа, по которой шел Тревельян, рассекала рощицу местного бамбука хх'вадда, из которого лльяно мастерили копья и топорища, а из более крупных экземпляров – фляги, чаши и котлы. Долгое «хх» в их языке означало «растение», и к этому добавлялось нечто, определявшее свойства дерева или куста, цветка или травы. Хх'бо – дерево для жилья, хх'вадда – для копий и дротиков, хх'тта – для земляных орехов, а кустарник хх'пззр – место, где обитает ттх'пззр, крупный подземный варан… «Тхх» – «охота» или «зверь, подходящий для охоты», после чего следует его название… Очень простой и конкретный язык, но совершенно непригодный для человеческой гортани; в нем было пятьдесят два согласных звука и только три гласных, которые отдаленно походили на «а», «о» и «у».

Невысоко в небе проплыло «летающее крыло», флаер хапторов, доставленный на планету «Дельфином». Сигеру'кшу вместе с ассистентами, Инанту и Алисой отправлялся на раскоп… В распоряжении миссии было несколько наземных и воздушных аппаратов, но пришлось взять этот флаер – земной транспорт не очень подходил для хапторов. Запрокинув голову, Ивар полюбовался на алые солнечные отблески, игравшие на корпусе машины, и вздохнул. На миг представилась ему Алиса – сидит, поджав ноги, в огромном кресле, в котором можно поместить трех девушек ее комплекции… Сегодня летели недалеко, на третий раскоп, находившийся на южном берегу Моря Тысячи Островов.

Он снова зашагал по тропинке. Заросли бамбука кончились, и впереди замаячило селение Хх'бо татор ракка – Место, где много хх'бо, или просто Ракка, как называли его члены миссии. Деревня была многолюдной – полторы тысячи взрослых и несколько сотен детей разного возраста. От лесного массива ее отличали только струившийся к небу дым костров, немногие рукотворные строения, мостики над ручьями и дорожки, протоптанные между гигантскими деревьями. Плоское, слегка приподнятое, похожее на пень основание хх'бо было окружено мощным частоколом ветвей, смыкавшихся в вышине, их покрывали ветки поменьше и широкие прочные листья, так что дерево напоминало башню, полую внутри. Это пространство, разгороженное на ярусы, служило жилищем для семейной ячейки из четырех, пяти или шести взрослых лльяно и их малолетних отпрысков. Места хватало – даже десять человек, взявшись за руки, не смогли бы обхватить основание хх'бо.

Деревня встретила Тревельяна тишиной, прохладой, запахами шерсти, жареного мяса и каши из земляных орехов. Охотники уже отправились в лес, мастера сидели под своими навесами, жены тех и других кормили детишек у речной заводи, где пылали костры – это место называлось «там, где вода и огонь». Почти никого не встретив, Ивар добрался до большой площадки «там, где танцуют», находившейся в центре селения. Ее окружали девять складов с шерстью и навес на прочных столбах, крытый листьями хх'бо, который играл роль галереи местного творчества и выставки товаров. Здесь хранились сотни больших и малых фигурок, вырезанных с великим тщанием из кости и древесины разных пород, сплетенные из шерсти циновки, кожаные сумки и пояса, украшенные орнаментом из раковин, куски янтаря, в котором застыли навеки мелкие, но жутковатые твари, вымершие миллионы лет назад. Перед этим собранием редкостей и сокровищ расположились на травяных подстилках старые мастера, самые уважаемые лльяно в поселении. Им перевалило за сотню местных лет, но шерсть их была густой и мягкой, с темени и висков свисали пряди длинных, тщательно расчесанных волос, на лицах, заросших пушком, блестели крохотные глазки, приоткрытые мощные челюсти обнажали острые зубы. Их было шестеро – секстет старейшин, похожих на копны серого, бурого и желтоватого сена, перевязанного ремнями. Все упитанные, плотные, но невысокие – сидя, они доставали Ивару до пояса.

Он опустился на землю рядом с ними и произнес:

– Радуюсь, видя почтенных мастеров. Длинной вам шерсти, прочного дерева и свежего мяса.

– И твоя шерсть пусть будет длинна, а когти остры, – отозвался на альфа-лльяно старый Шарбу. Его брат, тоже Шарбу, вытянул верхнюю конечность, поросшую бурым мехом, и в знак приязни потрепал рукав гостя. «Вот у кого когти острые, – мелькнуло у Ивара в голове. – Острые и прямые, словно пять маленьких кинжалов, а пальцы короткие – удивительно, что они так искусны в плетении и резьбе!»

Хахт, другой мастер, тоже с бурой шерстью, отложил деревяшку, которую ковырял ножом, и осведомился:

– Сыт ли ты? Что ты ел на закате и на восходе?

– Сыт, – ответил Тревельян. – У меня есть мясо с моей планеты, сочное и вкусное. А что ели вы?

Шарбу-первый облизнулся.

– Оууу-аа! В ловчую яму попал тхх'окл, тоже сочный и вкусный.

– И жирный! – с энтузиазмом добавил Шарбу-второй. – Такой жирный, что мы не жарили мясо, а съели все, что принесли охотники.

Тхх'окл, как и тхх'пззр, был животным для охоты – в отличие от шорро, «ночных молчаливых», смертельно опасных хищников. Впрочем, тхх'окл, крупный олень с пятнистой, словно у леопарда, шкурой, тоже не относился к безобидным тварям – попадать ему на рога не стоило.

Рахаш, полировавший камнем фигурку какого-то зверя, промолвил на земной лингве:

– Ты, Увва, старший-главный в свой дом. Ты ходить сюда и говорить уважительно. Тхх'окл мы съели, но остался ттх'руу. Тоже оченно вкусный! Ты его укусить и в брюхо?

Всюду, где побывал Тревельян, предложение пищи считалось знаком доверия и почета. Вероятно, то было вселенским законом, единым и нерушимым для всей Галактики; не зря же Йездан Сероокий, легендарный пророк кни'лина, сказал: еда и питье – вот узы, соединяющие каждого с каждым. Есть черепаху тхх'руу Ивар не собирался, но отказ сформулировал с отменной учтивостью:

– Мое брюхо переполнено. Лопнет, если проглочу хоть кусочек.

– Тогда ты не напрягаться, – сказал Рахаш. – С брюхо надо сберегательно. Брюхо – вихрь жизненной сила.

Рахаш был в селении одним из четырех Говорильников, владевшим языками землян, хапторов и нильхази. Пусть не в совершенстве, но все-таки его было можно понять, так же, как путника-лльяно, с которым Ивар встретился на Гондване. Правда, тот знаток языков не выглядел таким ухоженным и чистым, как старейшины Хх'бо татор ракка, и от него тянуло неприятным запашком. Вполне понятно! Кто на Гондване стал бы его вычесывать, выбирать репейники из шкуры и острить когти? Гондвана была планетой отдыха для землян и дружественных рас, там занимались парусным спортом, пили вино, танцевали и купались в теплом море.

Лльяно представлял там не больший интерес, чем медведь в зоопарке.

Они поговорили о погоде, об охоте и статуэтках, над которыми трудились Хахт, Рахаш и братья Сукур, самые старые из мастеров, чьи шкуры отливали желтизной. Сукур-второй позволил Ивару коснуться своих инструментов: десятка ножей причудливой формы, пилок, стамесок, шильев и сверл. Все из синеватой блестящей субстанции – видимо, из сплава, произведенного в астроидах за сотни парсеков от Лианы-Секунды.

Несомненно, торговля с сервами лоона эо процветала.

Появились две юные самочки с гребнями, пристроились за спинами старейшин и начали вычесывать им шерсть. У каждой – набор гребешков из разноцветного пластика, частых и покрупнее, тоже доставленных сервами. Гребни и приспособления для резьбы являлись важной частью товарооборота; их выменивали на шерсть, янтарь, фигурки и кожаные изделия.

Не прекращая беседы, Тревельян следил за работой самочек.

«Искусные куаферы, – подумалось ему, – не просто стараются, а делают дело с благоговением, будто священный обряд». Разумных рас, покрытых шерстью, в Галактике было немного; пожалуй, кроме лльяно он знал только одну – четырехруких парапримов, чья цивилизация в ряде моментов превосходила земную. Уровень культуры этих существ был исключительно высок, но и они отдавали должное ритуалу вычесывания. Несомненно, этот акт имел и эротический оттенок – вычесывали друг друга лишь члены одной семейной группы парапримов.

Наконец с разговорами о погоде и охоте было покончено, и Тревельян издал звук внимания, стараясь имитировать его как можно тщательнее:

– Оууу-аа! Хочу сказать о важном.

– Мы слушаем, – произнес Шарбу-первый, а Рахаш даже откинул с уха длинную прядь волос.

– Тза, – промолвил Ивар, и обе самочки тут же зашлись булькающим смехом. Кажется, Тза был не очень популярен у женского пола. – Тза, – повторил он, – приходит к моему жилищу и оскорбляет моих друзей. Говорит такие слова, что я не могу повторить.

Старейшины отложили инструменты и переглянулись.

– Он молод и потому непочтителен, – сказали в один голос братья Сукур.

– Его шерсть не длиннее когтя, – добавил Шарбу-первый.

– А коготь мелкий и тупой, как лезвие испорченного ножа, – поддержал брата Шарбу-второй.

– Он еще бегает на четвереньках, – добавил Хахт.

– Стоит ли главному-старшему обижаться на глупца? – подвел итог Рахаш.

Тревельян поскреб живот, что было знаком недовольства.

– Я не обижаюсь. Но в моем доме живут такие существа, как я, и другие, большие безволосые, с шишками на голове. Они очень, очень гордые. Не прощают обид. Боюсь, шкура Тза не слишком прочно держится на его костях.

Старейшины снова обменялись взглядами и перешли на свой язык: Рахаш завизжал, зафыркал, остальные ответили ему руладами в тональности колоратурного сопрано. При всем желании Ивар не мог понять, о чем они толкуют, но, кажется, спор был жаркий. Что до девиц с гребешками, те, не отрываясь от своих трудов, продолжали хихикать.

Их смех напомнил Тревельяну звуки, какие издает закипающий чайник.

Спустя изрядное время Рахаш сказал на земной лингве:

– Пять тонкий палка по хребтине. Ты удовольствован?

Ивар задумчиво поглядел вверх, на темно-зеленую листву деревьев хх'бо.

– В моем доме живет моя самка.

– Знаем, – подтвердил Шарбу-второй. – Очень хорошая. Носит сладкий-черный для ффа'тахх. Шкура тут, – он коснулся головы, – словно у наших дочерей.

– Она очень умная и понимает альфа-язык, – сказал Тревельян.

– Понимает все слова Тза. Нехорошо! Совсем непочтительно!

Старейшины снова принялись совещаться, повизгивая и стуча по земле рукоятями ножей. Кажется, на сей раз их мнение было единодушным.

– Пять толстый палка, – наконец предложил Рахаш.

Тревельян обвел взглядом навесы с тюками шерсти. Судя по их количеству, сервы могли появиться в любой момент.

– Прилетят те, кто торгует, дает за шерсть ножи и гребни. Прилетят, а Тза примется скакать у их корабля и вопить: безволосые! Проткну вам брюхо копьем! Сдеру шкуру и натяну на барабан! Паршивые хххфу, смердящее мясо! Пропляшу танец победы на ваших костях! Скажет так, они обидятся и улетят. Навсегда! И не будет больше ножей и гребней.

Челюсти у старейшин отвисли, когтистые лапы затряслись.

Потом Рахаш с размаха всадил в землю стамеску и разразился яростным воем:

– Оууаоуоу! Голова без ума! Отродье большой молчаливый! Двадцать толстый палка!

– Тридцать короткошерстному! – взвизгнул Шарбу-второй.

Мастера закивали, мгновенно осознав выгоды толерантности.

– Нет, – промолвил Ивар, – тридцать и даже двадцать палок слишком много. Тза протянет ноги, никогда не поумнеет и шерсти с него не получишь. Вот десять – в самый раз! И палка должна быть такой толщины. – Он поднял руку с двумя сомкнутыми пальцами. – Такая, и не больше!

Осмотрев его ладонь, Рахаш сделал знак согласия и повторил:

– Такая, как ты показать. Мы уважительно к тебе, к твой самка и твой друг большой безволосый с шишками. Никто его не обижать!

– Это мудро, – сказал Тревельян и поднялся. – Безволосый не очень ловок, но он сильнее ночного молчаливого. Наступит на Тза ногой, будет шкура с мелкими костями. Лучше уж десять палок!

С этими словами он повернулся и зашагал к окраине селения.

Стайка ффа'тахх, уже вкусивших утреннюю трапезу, увязалась следом.

Дословно ффа'тахх означало «те, кто бегает на четвереньках», то есть попросту дети – они и впрямь в первые годы жизни перемещались в основном на четырех конечностях. Малыши у лльяно были на редкость милые, похожие на медвежат в пушистых шубках, с почти лишенными волос мордашками. Десять или двенадцать, ворча и повизгивая, плотно окружили Ивара, вцепились в штанины и заверещали:

– Шшккл, шшккл, шкклл! Сладкий-черный дай! Шшккл! Оууу-аа!

– Дай, дай, дай! Шшккл, сладкий-черный!

Он знал, что Алиса таскает маленьким лльяно шоколад. Это не было нарушением правил – их метаболизм не слишком отличался от человеческого, и знакомец Ивара на Гондване ел земную пищу без неприятных последствий. Сладкое лльяно любили. Памятуя об этом, Ивар взял с собой шоколад и сейчас принялся ломать плитку, оделяя малышей вожделенным лакомством.

Они отстали только на лесной опушке, у рощицы хх'вадда.

Миновав заросли гладких желтых стволов, Тревельян очутился на морском берегу, вблизи здания базы. Он неторопливо зашагал к приплюснутой серебристой полусфере, связанной щупальцами тоннелей с ангаром, складом экспонатов и хозяйственными блоками, но вдруг замер, подняв взгляд к лазурным небесам. Предку хотелось поговорить. При жизни Питер Тревельян-Красногорцев по прозвищу Командор был человеком общительным; переместившись в памятный кристалл, он не избавился от этой привычки.

«Чем занят, мальчик мой?»

«Решаю дипломатические проблемы».

«Успешно?»

«Разумеется. Десять толстых палок по хребтине», – сообщил Ивар и принялся рассказывать деду про наглеца Тза и приговор старейшин.

Хотя Командор находился в двенадцати мегаметрах от планеты, это не было помехой для ментальной связи. Дистанция не космическая; на таком расстоянии они могли общаться столь же свободно, как если бы памятный кристалл оставался в виске Тревельяна.

Выслушав его, дед с минуту раздумывал над услышанным, потом заметил:

«В каждом племени есть молодые дураки. Помню одного энсина – вырастил гребень из волос на голове и покрасил его зеленым и розовым.

Едва не отставили с Флота».

«И что с ним было дальше?» – полюбопытствовал Ивар.

«Дураки либо умирают по-глупому, либо избавляются от дурости. Этот сделался умнее. – Пауза. – Погиб с честью на «Палладе», рядом со мной. Сгорел у орудийной панели. – Дед испустил ментальный вздох. – Даже горсти праха не осталось…»

Предок Ивара командовал в былые годы тяжелым крейсером «Паллада», сражался в эпоху звездных войн с кни'лина, хапторами и дроми, совершил немало подвигов, был отмечен боевыми наградами и пал смертью храбрых пять веков назад на мостике своего корабля. Он погиб в знаменитой битве у звезды Бетельгейзе, когда три земных крейсера разгромили армаду дроми, доказав врагам Федерации, что в Галактике появилась могучая, воинственная и хорошо вооруженная раса. Но до славной своей гибели старик летал и дрался более семи десятилетий, горел в потоках плазмы, замерзал на ледяных астероидах, командовал десантами, был ранен восемь раз и женат четырежды – словом, накопил огромный опыт. Он являлся незаменимым советником для Тревельяна, но не это было главным. Любовь, уважение, благодарность… еще забавлявшая их игра в деда и внука, хотя их разделяла половина тысячелетия… Но об этом они никогда не говорили.

– Надеюсь, Тза тоже поумнеет, – вслух промолвил Ивар. – Десять толстых палок очень способствуют вразумлению.

«Вполне, – согласился дед. Потом спросил: – Где твоя боевая подруга? Хотелось бы на нее полюбоваться. Она так похожа на Ксению…»

Ксения была первой супругой Командора, и от их сына Ивар вел свой род. Она родилась на Тхаре, так же, как жена Ивара, и, по данным местных архивов, пребывала там во все свои года, даже в период оккупации флотом дроми[7].

«Алиса на раскопе, – сообщил Тревельян, – на третьем раскопе, вместе с Инанту и хапторами. Можешь на нее взглянуть. Корабельная оптика в твоем распоряжении».

В первые дни у деда с Алисой были проблемы. Выбор Ивара он одобрял и очень рассчитывал на скорое потомство, а вот Алиса Виктория полагала его лишним довеском к семейному счастью. Женщине с Тхары, планеты строгих нравов, трудно мириться с тем, что в любимом человеке живет еще одно сознание, тайный свидетель ласк, поцелуев и прочих интимных моментов. Хотя Ивар мог по своему желанию прервать контакт с памятным кристаллом, Алису не покидало чувство, что за ней надзирают и подглядывают. В общем, имплант удалили, и отношения наладились.

Командор, однако, обид не затаил – как человек, проживший долгую жизнь, он обладал изрядным опытом, и женские причуды его не раздражали. Больше того, за минувшие годы Алиса стала ему дорога – не потому, что волею судеб оказалась женой далекого потомка, но по иным причинам. Ему нравились люди твердого нрава, отчаянные и своевольные, он любил храбрецов и сам был таким, а рыбак рыбака видит издалека. Словом, он ощущал в Алисе родственную душу.

– Ты можешь на нее взглянуть? – вслух спросил Тревельян. – Что она делает? Копается в пыли тысячелетий вместе с роботами? Разбирает и пакует экспонаты? Или учит Сигеру, как вести раскопки?

Командор послал ему ментальную усмешку.

«Нет, голубь мой. Я велел Мозгу настроить оптический приемник и вижу теперь, что работнички наши притомились. Супруга твоя сидит над ямой рядом с хаптором, вытирает пот со лба, а рогатый кавалер наливает ей воду. То есть я надеюсь, что в бутылке вода, а не кхашаш, который рогачи гонят из брюквы».

– У них там прямо рай… лев рядом с ягненком, и оба пьют из одного ручья… – тоже усмехнувшись, произнес Ивар. – Вот только кто у нас лев, а кто – ягненок?

«А ты не знаешь?.. – ехидно буркнул дед. – Два года женат, мог бы догадаться».