Читать книгу Врата Галактики - Михаил Ахманов - Страница 4

В одну из встреч, случившихся после прогулки в сосновой рощице, Анте спросил:

– Что Судья Справедливости делает на Тхаре?

Марк задумался. Проще было бы отшутиться или замять вопрос, сказав, что Судья выполняет свой долг, а на Тхаре, Земле или иной планете, это уж не столь существенно. Но в словах Бранича скрывался некий подтекст, как если бы спрашивал он об одном, а имел в виду другое. Марк понял это, не прибегая к эмпатии, – улыбка Анте была лукавой, а в глазах посверкивали огоньки. Он, несомненно, знал, что Судей на всю Федерацию не больше дюжины, и обитают они, за исключением Марка Вальдеса, в Солнечной системе. Что казалось вполне естественным: штаб-квартиру Коллегии Несогласных разместили на Земле, так как она была центром, равноудаленным от окраин – то есть от секторальных границ, где случались столкновения с другими расами. Это облегчало полеты в зону любого конфликта.

Марк мог бы сказать, что он урожденный тхар, а тхары – особое племя, преданное своей планете. Но и это было бы неправдой – ведь тысячи тхаров служили в Звездном Флоте, в Дипломатическом Корпусе, в наемниках лоона эо, а кое-кто, подобно Павлу, сыну Ксении, переселялся в материнский мир. Истина же состояла в том, что на Тхаре – или на Рооне, или на Эзате – было желательно иметь Судью, и Марк Вальдес, потомок фаата, годился для этой роли лучше всех. Войны Провала заняли сто тридцать лет и завершились разгромом пришельцев – разгромом, но не миром; с Четвертой Войны прошел уже век без малого, и казалось, что Мирам Окраины никто не угрожает. Никто, кроме дроми, но эта опасность была понятной, а значит, поддающейся учету в планах обороны. Фаата же были неизвестным фактором. Они не пытались больше пересечь Провал, атаковать системы Молота или другие пограничные районы, но это не стоило считать знаком миролюбия. Их активность в черной бездне меж Рукавами Галактики не прекращалась; то один патрульный корабль, то другой погибал в поле коррозионных мин или от другого странного оружия, не имевшего земных аналогов. И никто не ведал, чем диктовались такие демарши – то ли стремлением защититься, то ли попыткой взять реванш.

– Здесь опасное место, – произнес Марк. – Мы живем на краю Провала точно на океанском берегу, а это сулит всякие неожиданности. Вспомните, Анте, земную историю: в Америке были великие царства, страна майя, империи инков и ацтеков, но однажды из-за океана явились люди на кораблях, в броне, с пушками и мушкетами. Пришли и уничтожили прежних владык. Царства их пали, сельва поглотила города, святыни были разрушены, а земли достались пришельцам.

– Простите, Марк, вы не ответили на мой вопрос, – сказал Бранич. – Мы не ацтеки, а фаата – не конкистадоры с пушками, и тут я не усматриваю аналогий. Место здесь опасное, согласен, но есть Сторожевая эскадра, есть патрули и базы на Гондване и Ваале. Кто бы ни пересек океан, наши святыни им не порушить.

Марк покачал головой.

– На Фронтире война, мы сражаемся с дроми у Бетельгейзе, у Новой Эллады, у сектора лоона эо… Мы пытались с ними договориться – вы, очевидно, помните о советнике Петерсе?.. – да, мы пытались, но с нулевым, даже трагическим результатом. Война будет тяжелой и продлится еще долго… я думаю, не один десяток лет… Знают ли об этом фаата? Бог ведает, бог или Владыки Пустоты… Но нельзя допустить их нападения на Федерацию. Удар в спину – это страшно, Анте! Поэтому я здесь.

– Но Сторожевая эскадра… – начал Бранич.

– Эскадра, не флотилия и не флот! В ней фрегаты и корветы, а крейсера – на Фронтире. Эскадра не защитит от серьезного противника.

Бранич высоко поднял брови.

– А вы? Что можете сделать вы?

– Вступить в переговоры. Это мой долг. Я – Судья Справедливости.

– Разве с фаата можно договориться? Или вы рассчитываете…

Анте не закончил мысль, но Марк понял, о чем речь. Он усмехнулся, потер шрамик на месте импланта и произнес:

– На это тоже. Есть свидетельства, что Коркоран, наш общий предок, владел даром перцептации, так же как мой отец и мы с сестрой. Причины? Ну, это вопрос деликатный, и я бы, Анте, не хотел затрагивать подробности… тем более что вам, вероятно, они известны. – Бранич повел рукой, молчаливо подтверждая, что знает о событиях на крейсере «Жаворонок». – Мы с вами и остальные потомки Коркорана – фаата трори, – продолжал Марк, – то есть результат межвидового скрещивания, и статус таких созданий невысок. Но те из нас, кто способен общаться ментально, те, с точки зрения фаата, относятся к избранным, к высшей касте, к владыкам судеб и миров. Я бы побеседовал на эту тему, если сюда заявится их флот… – Он снова улыбнулся. – Думаю, не без успеха, если учесть мой опыт дипломата и Судьи.

– Возможно. – Бранич задумался, плотно сжав губы, затем повторил: – Возможно! Фаата неизмеримо ближе к нам, чем дроми, и мысль договориться с ними мне импонирует. Дроми заложники своей физиологии, их тягу к захвату чужих миров подстегивают демография и голод. Фаата – гуманоиды, и причины космической экспансии у них другие. Страх вырождения расы, ужас нового Затмения, память о прежних катастрофах… Их можно понять и протянуть им руку помощи, даже породниться с ними. – Он искоса взглянул на Марка и добавил: – Если они тут появятся, вам, конечно, стоит с ними говорить. Nulla salus bello est…[27] Но вы правы насчет Сторожевой эскадры. Одна эскадра – это неубедительно. Лучше, если за вашей спиной будет целый флот – скажем, два десятка крейсеров с аннигиляторами.

– Не думаю, что так получится, – сказал Марк. – Откуда им взяться? Все крейсера на Фронтире.

– Вот еще одна причина, чтобы быстро закончить эту войну, – молвил Анте Бранич.

Вспомнив о дочери, об Эстебане и Диего, Марк склонил голову. Было так отрадно представлять, что война иссякла, что дроми вернулись на свои планеты, и во Вселенной – или хотя бы в одном из Рукавов Галактики – воцарился мир. Он мог бы посетить Файтарла-Ата и встретиться с Патриархами, что правят Империей Дроми, – возможно, среди них нашлись бы такие существа, как Старший-с-Пятном, что пришел к нему на Голой Пустоши… Конечно, обмен эмоциями не заменит словесного общения, но если найти переводчика-дроми с Данвейта, можно было бы поговорить… Хотя разговор получился бы странный, вроде беседы слепого с глухим, подумал Марк. Как рассказать о любви, что связывает женщину с мужчиной? Как описать ту радость, что приносят дети? И как объяснить, что люди не убивают собственных потомков?

Вздохнув, он произнес:

– Есть сотня причин, чтобы покончить с войной, но наши желания не всегда совпадают с реальностью. Так было, так есть и так будет. Против этого не может возразить даже Коллегия Несогласных.

* * *

Коллегию основали сорок лет назад, в 2312 году. Ее название не означало, что основатели не согласны с каждым действием властей, с политикой Федерации, с заселением новых миров или, к примеру, смешением рас и народов и заменой сотен наречий единым языком. Нет, они не являлись ретроградами, что не приемлют все и вся, а были людьми вполне разумными; кое-кто даже рассматривал их как провозвестников нового вселенского порядка и если не гениев, то несомненных талантов. Во всяком случае, Капур, Быстров и Ульман остались в памяти человечества, а их имена были вписаны в Золотую Книгу, куда попадает не всякий знаменитый человек. Ибо знаменитых тысячи, а пророков – единицы.

Поводом к созданию Коллегии стал драматический эпизод, случившийся в 2308 году, когда война с дроми только разгоралась. Событие века, как сочли лет через двадцать, но в начале было трудно оценить его масштабы и предсказать последствия. Мнения в Совете Федерации разделились: одни утверждали, что война сведется к пограничным стычкам и сама собой иссякнет, другие – что победа будет быстрой и бесспорной и приведет к взаимовыгодному договору, а третьи стояли на том, что в этой войне нужны не победа и договор, а истребление врага. Полное и безжалостное! Они ссылались на мнение ксенологов, специалистов по инопланетным расам, считавших, что никакой договор не остановит экспансию дроми, так как в ее основе лежит физиология, стремительный темп воспроизводства потомства. Отсюда вытекало, что их нельзя связать каким-то договором, а можно только уничтожить, причем под корень; если выживет сотая часть популяции, status quo восстановится через пару веков.

Кроме этих мнений, существовала еще и позиция меньшинства, так называемой группы советника Петерса, питавшей надежду на переговоры при участии лоона эо. В конце концов, в буферной зоне между Империей и Федерацией были годные к обитанию миры, и если уступить их дроми, то ситуацию, пусть временно, удастся разрешить. Затем, говорили пацифисты, нужно найти общие точки контакта, что позволит не разгореться в будущем войне, – иными словами, убедить Патриархов, что распространение их расы должно быть ограничено. Миролюбцам возражали, указывая на то, что с ликвидацией буферной зоны враг нависнет над планетами Фронтира, а популяция дроми резко возрастет. Доводы были резонными, однако Петерс упорствовал, полагаясь на собственный дар убеждения и посредничество лоона эо.

Их дипломатическая миссия, укомплектованная сервами, располагалась на Луне, куда и направились сторонники Петерса. Лоона эо избегали войн и никогда не экспортировали оружия, однако чужие войны не были помехой для их торговых караванов. Такие контакты с дроми продолжались, и сервам удалось договориться о рандеву землян с Патриархом правящего клана – то есть одной из семейных триб, занятых администрированием. Кроме того, сервы послали бейри[28] с Данвейта, безоружное судно с мирными дроми, которые согласились взять на себя роль переводчиков. В условленный час бейри и земной лайнер с Петерсом и его людьми появились в точке встречи и спустя недолгое время были сожжены вражеским дредноутом. Уцелел один человек, пилот, чинивший спаскапсулу; в ней его и подобрали.

Как положено, военные эксперты и ксенологи занялись реставрацией событий, отвечавших, по их мнению, двум возможным вариантам: либо Патриарх, с которым было условлено о встрече, подготовил ловушку, либо зонг-эр-зонг другого клана, боевого или правящего, узнав о намеченных переговорах, счел их нежелательными и решил вмешаться. Высказывалась и третья точка зрения, совсем уж экзотическая. Договор, переговоры, дипломатический иммунитет – все это были земные понятия, доступные другим гуманоидам и, разумеется, лоона эо, но не дроми. Их Патриарх мог думать, что сервы ищут его милости и с этой целью делают подарок – вражеский корабль с экипажем и персоной высокого статуса. Не исключалось, что советник Петерс в самом деле повысил свой ранг и представился через дроми-переводчиков зонг-эр-зонгом, то есть Старшим-над-Большими и прародителем земного человечества. Понятия же дроми и людей вполне совпадали в том, что лидеров нужно уничтожать в первую очередь.

Возможно, эта трагедия осталась бы без последствий – кроме тех, какими могут одарить коварного врага соображения мести и боевые аннигиляторы. Но получилось иначе. Гибель Петерса и его соратников привела не только к внешней силовой реакции, что являлось прерогативой Флота, но и к неким внутренним подвижкам – не в политике Федерации и тем более не во мнении людей о зеленокожих жабах, а скорее в более широком взгляде на проблему. Проблема, безусловно, существовала. Контакты с технологическими расами, с фаата и дроми, хапторами и кни’лина, были отнюдь не похожи на мечты о Великом Кольце и не стали, как думалось, праздником разума и вселенского братства. С фаата пришлось вести упорную борьбу, за ними в той же позиции оказались дроми, а отношения с хапторами и кни’лина точнее всего определял старинный термин «холодная война». Где-то затаились избегавшие прямых контактов метаморфы, чьи эмиссары никого не обошли вниманием и, вероятно, добрались не только до Земли, Фартайла-Ата и остальных миров Рукава Ориона, но и проникли за Провал, в другую ветвь Галактики. Лоона эо, при всем их миролюбии, отнюдь не стремились к интенсивному культурному обмену, ограничивались деловыми связями в области торговли и не допускали людей в свои астроиды. Были еще сильмарри, странные существа, кочующие от звезды к звезде на своих кораблях, подобных кучам грязи, – странные, чуждые жителям планет и абсолютно неконтактные. Границ секторов они не признавали, что вело иногда к ожесточенным конфликтам. В сотнях парсеков от Земли, в направлении южного галактического полюса, обитали лльяно, закрытая раса, не допускавшая к себе землян, как, впрочем, любых чужаков за исключением лоона эо, хотя предмет торговли или иного интереса между ними не был установлен. Имелись также и другие существа, способные к межзвездным перелетам, но никто не жаждал подружиться с братьями по разуму или как минимум признать их в качестве разумных тварей. Кроме того, повсюду, в каждой обитаемой системе, бродили жутковатые легенды о даскинах, могущественном древнем племени, владевшем некогда Галактикой. Они исчезли миллионы лет назад, но кто-то, возможно, остался – кто-то, кого со страхом называли Владыкой Пустоты, незримым наблюдателем, который может покарать неправедных и возомнивших. Вариантов этого мифа бытовало множество, но все сходились в том, что кара будет незатейливой: виновных просто сотрут в порошок.

Кроме звезд, планет, туманностей, потоков частиц и пустых пространств, Галактика, несомненно, обладала тем, что на Земле называли ноосферой, то есть информационным полем, порожденным чувствами и мыслями разумных созданий, воображением, речью и письменными знаками либо их эквивалентом – если, в силу биологических причин, эти земные понятия были неприменимы. Вряд ли существовал барометр, отражающий климат этой вселенской ноосферы, но если бы такой прибор изобрели, его стрелка колебалась бы между неприятием, недоверием, отвращением и откровенной ненавистью. В этом и состояла проблема. О ее причинах можно было многое сказать, но в данный конкретный момент важнее казались последствия – расовый эгоцентризм и взаимная вражда. Этот кризис тянулся столетиями, если не дольше, внушая мысль, что ничего необычного в том нет и нет никакого кризиса, а есть некий modus vivendi,[29] естественное состояние Галактики.

Но Ульман, Капур и Быстров так не считали. Быстров был философом, Ульман – математиком, а Капур – ксенологом, специалистом по инопланетным расам; их альянс сложился в одном из филиалов Звездной Академии, где они преподавали. Плодом их совместых усилий стала теория, гласившая, что у галактических народов, несмотря на различия психики и биологии, есть общие ценности, понятные всем, а значит, имеется база для договоренностей и мирных контактов. Вопрос о ценностях оставался открытым, их список еще предстояло уточнить, и Капур прозорливо отмечал, что термин «жизнь» в этот перечень не входит. Для землян, кни’лина и лоона эо жизнь, конечно, была наивысшим сокровищем, но хапторы не слишком ее ценили, а дроми относились с полным равнодушием к факту своего существования – как и сервы, если считать их отдельной разумной расой. Что думали о категории «жизнь» сильмарри и лльяно, скрывал туман неведения, но вряд ли смерть, событие неотвратимое, пугала их с такой же силой, как гуманоидов. Даже среди фаата жизнь и смерть воспринимались по-разному – уже от того, что одни жили тысячелетие, а другие – считаные годы.

Хотя в теории Ульмана, Капура и Быстрова были лакуны и неясные места, она все же могла послужить руководством к действию. Так, из нее вытекало более широкое понятие о справедливости, в поле которой попадали не одни земляне и их собратья-гуманоиды, но все галактические расы, независимо от их развития и технологического уровня. Справедливость достигалась через особый механизм разрешения конфликтов, которые считались не частной акцией спорящих сторон, а многогранным событием, касавшимся всей галактической ноосферы – причем не только в данный момент, но также в грядущем.

Важный вывод, но не единственный и не самый шокирующий! Ульман, Капур и Быстров были решительно не согласны с тем, что люди всегда и во всем правы; они утверждали, что это лишь проявление земного эгоцентризма и ксенофобии. Несогласие по этому пункту стало названием Коллегии, учрежденной ими, как сказано выше, в 2312 году. К этому времени у них появились единомышленники, люди гораздо более серьезные, чем в погибшей группе Петерса, – среди них были парламентарии, ряд крупных писателей и ученых, администраторы нескольких планет Фронтира и даже адмирал, командующий Флотом Обороны Солнечной системы. Таким образом, статус Коллегии Несогласных сразу был высок, и, определившись со своими функциями, она органично вписалась в политическую систему Федерации. Ее считали противовесом Флоту и Совету, союзом людей, способных оценить проблемы не с точки зрения землян, а с более общей, надчеловеческой, позиции, иногда оригинальной, странной и даже неприемлемой на первый взгляд, но, как было доказано на опыте, весьма продуктивной.