Читать книгу Безславинск - Михаил Болле - Страница 5

Над Донецким краем углём-кормильцем сгустилась беда ещё с осени, сухменной и ветреной. Зима выдалась бесснежная, словно отснятая на черно-белую плёнку. Всего лишь сутки побуранило, да и то лютый ветродуй смахнул песочно-сухие снега в овраги и русла рек, сорвал с пашен и озими почву. Весною река Собачеевка и её притоки не вскрылись, не вышли из берегов, а томились под черным льдом, пока он не растаял. Не капнул дождь за весну, по-монгольски сухую и знойную. Реки разорвались на озерца, разлученные потрескавшимися перешейками.

Казалось, что природа, под стать человеческой злобе, готовилась к чему-то трагическому, к чему-то безысходному и необратимому.

Бугорчатый, местами продавленный асфальт мостовых был абсолютно сухим; грязь в канавах напоминала осколки гончарных изделий, вдоль стен домов и заборов росла пыльная трава, по которой неустанно скакали кузнечики. Самый беззаботный и жизнерадостный пофигист, попав в эти места, постепенно становился печальным и потерянным пессимистом, как и многие здешние жители. Правда, иногда случалось с точностью наоборот: приедет сюда заносчивый и надменный столичный ханжа, поживет какое-то время в этой всемирно «прославившейся» глуши, и уже не узнать его: он теперь жизнерадостный и целеустремленный оптимист.

Провинциальный городишко Безславинск, называемый некоторыми украинцами Безславинськ или Безславиньск, расположенный на Безславинской возвышенности в месте слияния двух рек, Собачеевка и Татарка, встречал знойное лето 2014 года. Такое же знойное, каким оно было ровно двести два года назад: все болота тогда высохли, а травы пожелтели да повымерли. Да ещё и война шла с французами: «Горящие вокруг селения и предместья города, улицы, устланные ранеными и мертвыми, поля, умащенные человеческой кровью и усеянные множеством трупов, грабеж, насильствования и убийства обезоруженных жителей», – такой была зарисовка с натуры одного из свидетелей вступления войск Наполеона в Витебск.

Вот и сейчас, как тогда в Витебске, в Безславинске льётся человеческая кровь и идёт очередная, жестокая и бессмысленная изначально война! Разница лишь в том, что два столетия назад нашу землю топтали французские захватчики, а теперь брат пошёл на брата…

На часах пробило восемь утра. В сельмаге, расположенном на улице Крематорской, кондиционирование помещения не предполагалось ещё с далёких советских времен. Зато теперь, по прошествии двух десятков лет, картина ассортимента сельмага и посещающая его публика явно изменились. Ведь что было раньше? Небогатый, даже скудный выбор продуктов: черный хлеб, подсолнечное масло в розлив, сухой горох, невкусные консервы, соевые сладости и невесть как затесавшееся «Советское шампанское», пользовавшееся ограниченным спросом среди местного населения лишь дважды в году – на 8 марта и Новый год.

Какая-нибудь плечистая продавщица с двойным подбородком и рыхлой «борцовской» шеей, украшенной красными пластмассовыми бусами, лениво разговаривала с местными старушками, а во времена активной борьбы с самогоноварением торговала ночами водкой по завышенной цене. Теперь всё иначе – прилавки ломятся от разнообразия, заграничное и отечественное производство поражает провинциальных едоков пестротой своих упаковок и диковинными продуктами, нет очередей, а за прилавком можно увидеть вполне симпатичную особу женского пола. И даже появилось название, в отличие от советских времен, когда почти все продовольственные магазины именовались попросту «продмаг». Теперь над входной дверью красовалась вывеска с разноцветными буквами «ЁПРСТ», значение которых было известно только хозяину магазина. А местные жители шуточно называли этот мини-маркет исключительно аббревиатурой «ЁКЛМН».

Вот только раньше, в далекие советские времена, не было окон с разбитыми от взрывов стеклами, и их не забивали фанерой и досками, а фасад магазина не был изрешечен осколками и пулями. А что до изобилия и разнообразия, так всё это было совсем недавно, несколько месяцев назад, пока не началось противостояние Донбасса и Киева, пока не начались боестолкновения между силовыми структурами, подчинёнными властям Украины, и вооружёнными формированиями повстанцев в Донецкой области.

А сейчас на прилавках снова было хоть шаром покати…

Теперешним сельмагом заправляла продавщица, стройная казачка с полной грудью и с «ласковым» прозвищем Людон. Фамилия у продавщицы была под стать её внешности – Молошникова. Казалось, у Людон вместо крови по венам бежит парное молоко, а вместо мозгов у неё – творог со сметаной.

Она была не слишком молода и выглядела старше своих лет, но по-прежнему оставалась привлекательной. В свои тридцать с небольшим она была похожа на всех женщин, видавших виды, хотя внешне отличалась отменной ухоженностью, эдакая задиристо-заманчивая самка с ненасытно-порочным взглядом. Обычно такие женщины не придают значения чувствам и всяким там телячьим нежностям, хотя способны на большую искреннюю страсть. Её можно было смело назвать продвинутой модницей, даже франтихой, пусть местечкового разлива, но всё-таки франтихой, поскольку её манера одеваться, укладывать свои пшеничные кудрявые волосы и наносить макияж явно не соответствовала нормам безславинского представления о гардеробе и внешности современной женщины «бальзаковского возраста». Её весёлый отец-забулдыга Колян, озорно подмигивая парням, ухаживавшим по молодости за его средней дочерью, говаривал:

– Людка моя не девка – лиса-огнёвка, испепелит, оберёт и сожжёт! Раз-раз, по рукам – и в баню, по зубам – и в харю!..

Прямо напротив Людон у самого прилавка стояла Светлана Дмитриевна Верходурова или, как звали её в округе, физрук Лана Дмитрина. Работала Верходурова в местной школе, ученики сочинили про неё стихотворение, которое написали черной краской на туалетной стене:

Весёлая и пьяная – учитель физкультуры,

Вы обладатель потных ног и жирненькой фигуры.

Готова пить, курить и спать «спортивная» Светлана,

Чтоб ни на грамм не похудеть и мужу быть желанна.

Это была «спортивная» женщина неопределённого возраста, мордовка по национальности. Она обладала довольно странным телосложением – длина её плотных ног была явно меньше половины всего её роста, а сильно выпиравшие ягодицы напоминали мешок с мукой, туго перевязанный прочной бечевкой прямо по центру. Маленькая грудь и узкие плечи смотрелись как-то по-детски на фоне короткоостриженной большой головы. Её опухшее лицо было покрыто багровыми пигментными пятнами, выделялись увеличенные носовые пазухи и толстые губы.

Говаривали, что когда-то, ещё в далекие советские времена, Светка Верходурова танцевала на сцене Киевского академического театра оперы и балета, но из-за собственного лицемерия и пристрастия к алкоголю и мужчинам была вынуждена уйти со сцены. Затем, облапошив своего первого мужа, главного балетмейстера театра, отсудила у него трехкомнатную квартиру в престижном районе Киева на Крещатике, пожила там какое-то время с любовниками, которых меняла как перчатки, после залезла в страшные долги, продала квартиру и подалась в бега по незалежной Украине…

Остаётся радоваться лишь одному – она была бесплодна и не могла при всём желании родить себе подобных!

Дешевый спортивный костюм, плотно облегавший телеса Ланы Дмитрины, был настолько застиран, что понять, каков был его изначальный окрас, не представлялось теперь возможным.

В своих руках она держала подержанную видеокамеру, которую разглядывала с интересом человека, впервые увидевшего некий предмет, информация о предназначении которого хранилась на уровне государственной тайны. Хотя её интерес можно было объяснить – камера работала исключительно в черно-белом режиме.

– Короче, камера как бы бракованная, – нехотя пояснила Людон, – как бы показывает, но только в черно-белом режиме, поэтому и продается с большой скидкой. Но, согласись, гражданочка ты моя, что есть в этом мире вещи, на которые в цвете лучше не смотреть. Одним словом, цена на камеру, как говорит молодежь, ваще нереальная!

– Это мне понятно… И про молодежь тоже понятно… Но тут, Людон, проблема в другом… – Лана Дмитрина запнулась, а продавщица томно затянулась сигаретой (курила она прямо у кассы) и вопросительно посмотрела на собеседницу, которая с выдохом продолжила: – Я возьму, не торгуясь, если ты мне цену в чеке другую укажешь.

– Какую такую другую? В каком таком чеке, если я торгую мимо кассы? На кой ляд тебе это далось? Яценюки и яроши пристрелят тебя, как только с этой камерой заметят. Ты им решила чек показать?

В этот момент в магазин зашёл старый, остриженный под польку худощавый еврей. Посетитель опирался на палку или, как он сам любил говорить, «на бэтажок-таки»:

– Дэбрейшего утречка! А где у нас случилось? И кто шо надыбал?

Местные жители звали его просто по отчеству – Натаныч. Высокий породистый лоб Натаныча был изрыт влажными, запылившимися оврагами морщин, а растрепанный веник рыжеватой бородки судорожно подергивался при каждом глотке и вздохе. Стекла очков с толстыми линзами отчего-то были покрыты множеством трещин, поэтому они не столько помогали, сколько мешали своему владельцу видеть окружающий мир, однако его длинный волосатый палец упорно возвращал их на прежнее место, стоило им хоть немного выскользнуть из накатанного углубления переносицы на большом длинном носу. В руках Натаныч отчаянно теребил пару помятых червонцев и газетёнку, а взгляд его был растерян, словно у владельца «Мерседеса», пойманного на краже чебуреков из придорожного кафе.

Короче говоря, ещё один покупатель производил впечатление человека, который не успел отпрянуть в сторону, когда откуда-то с небес на него обрушилось несчастье.

– По данным представителей народного ополчения Донбасса, – сообщил он неопределённо кому, читая отрывок из газетёнки, – украинская армия атаковала окраину Безславинска – деревню Бачёновка и ее окрестности. Наряду с реактивной системой залпового огня «Град» и минометными снарядами, военные применили запрещенные во всем мире фосфорные мины и химическое оружие!

– Уже мочи нет всё это слухать, – выдавила из себя Людон.

– Ну, я вас умоляю, прекрасная Людмила! Вы же знаете за старика Натаныча! За мной не станет! Не хочете за «донецкое сафари», таки другая новость дня имеется: меня подло ограбили! – не мог угомониться старый еврей, делая столь странный упор на слове «подло», словно бывают и честные ограбления. – Причем прямо таки среди бела утра и в самом центре нашего славного Безславинска, можете себе представить?!

– Запросто, хорошо, что не прибили, – более дружелюбно кивнула Людон, а Лана Дмитрина, увидев старого еврея, явно засуетилась и, понизив голос, продолжила,

– На одну… нет, на полторы тыщи больше! Ну, так трэбо, понимаешь? Врубись об чем толкую? Денег на другой подарок не хватает. Выручай, Людон! Помогай молодежи!

Тем временем в углу магазина, где расположился торговый ряд с посезонными вещами, притихшими на вешалках, рядом с железной сетчатой корзиной, в которой горой были навалены шляпы, кепки, панамки и ещё какие-то головные уборы, стояла молодая женщина с сыном десяти лет. Таких мальчишек, как этот розовощёкий, взъерошенный весельчак, в народе обычно называют пронырой или вождем краснокожих. Он был совсем небольшого роста, с сильно кривыми ногами и нечесаной копной рыжих волос, что придавало его облику комичность. То ли благодаря цвету своих волос, то ли чрезмерному темпераменту, все в округе, включая собственную мать, звали мальчугана исключительно как «Рыжий жох». Он и сам настолько привык к этому прозвищу, что, кажется, позабыл своё настоящее имя. И, быть может, в противовес этому свою маму Рыжий жох называл только по имени – Вика, причём ей самой это явно нравилось.

Вика представляла из себя хмурую двадцатисемилетнюю невесту, у которой сегодня должна была состояться скоропостижная свадьба. Хмурость её была небезосновательна, ведь только утром разразился скандал с женихом, который пригрозил: «Не верю, что ты ждала меня из армии и не изменяла! Не буду жениться на тебе! Профура хохлацкая!».

Низкорослая, квадратная, как шкаф, с черными бегающими глазками, Вика была женщина упрямая, несколько лет назад прибывшая в Безславинск из Львова в гордом одиночестве (в смысле без мужа, но с сыном). Эдакая фарисейка, с трудом скрывающая истинное лицо под маской благочестия и добродетели. При взгляде на конопатую Вику невольно вспоминается мнение западных «знатоков» женского пола, утверждающих, что тело провинциальной украинской женщины после родов становится рыхлым и не особо привлекательным, в отличие от женщин востока и Азии. То есть чем бы она, украинка, ни занималась для сохранения своей женской красоты, все равно после родов она будет выглядеть менее привлекательно, чем рожавшая, например, узбечка или вьетнамка.

Мнение спорное, но к Вике вышеупомянутая теория подходила как нельзя кстати.

– О! – обрадовался Натаныч, завидев мать с сыном, – Мадам Виктория! Как поживаете? Наслышаны за вашу свадьбу!

– Здоровеньки булы! Казалы батько и маты, и мы с Генкой кажем. Приходьте до нас на свадьбу!

– Придём-придём! – на два голоса ответили Людон с Ланой Дмитриной, ещё намедни получившие приглашения.

– Придем-таки и мы! Так вот, – продолжил своё повествование Натаныч, облокачиваясь на прилавок, – прямо на улице, прямо-таки перед храмом у меня самым подлым образом выудили пятьдесят гривен. Отоварили по полной программе! П… Пионэры оголтелые! Окружили, дай, щебечут, дед на конфетки, ну я и не устоял…

Натаныч слукавил, хотел сказать: « – Параститутки малолетние! Наркоманки! Повалили меня прямо таки в пыль! Оседлала одна из них, юбчонку задрала, а сама без труселей! И кричит, шобы я монету гнал за то, что мохнатку её рыжую понюхал. Я таки забрыкался, а они все карманы вытрясли и отпинали ещё не за что! Параститутки!», но передумал, стыдно стало, про такое говорить, вот и выдумал на ходу «пионэров».

– Какой же это грабёж? Сам и виноват! Тоже мне история, – констатировала Людон и, недолго думая, выписала приходник Лане Дмитрине, указав необходимую сумму денег за проданную видеокамеру. А тем временем Рыжий жох выхватил из корзины огромную алую шляпу с широкими полями и искусственными розами на боку, напялил себе на голову и в восторге завопил:

– Мамо, мамо, дывись, який у мене капелюх красивий!

– По-росийськи ховори! – прервала его мать.

– И я в этой шляпе буду красивый на свадьбе! Купи себе и мне!

– Що ты робышь?! – возмутилась его мать, – Що ты до женской шляпы уцепився, як мала дитына за грудь мамки? Ты идиот?! Ты що, баба?! Ты бы ещо трусы женские напялил! Що ты как педераст бабье барахло хватаешь?! Вон ещо лифчик напяль! Поди, поди, вон лифчик примерь или чулки!

– Це не я уцепився, це ты не подумавши щось змолола, а тепер робишь гарну мину при поганий гри, – вежливо грубил матери хлопчик.

– Я тебе скилькі раз ховорила, балакай тилькі по-русски! – кипела Вика, отвешивая легкую оплеуху сыну.

– И какой гад её с утра укусил? – тихо спросила Натаныча Людон, поправляя прическу.

Внезапно Натаныч с непередаваемым анекдотическим «одесским» выговором, грассируя и помогая себе жестами, заявил:

– Таки, мадам Виктория, ви уже напрасно инструктируэте мальчика! Имея с детства рядом такой образэц женщины, ваш мальчик легко станет педэрастом без дополнительных инструкций!

– А тобі, Натаныч, нихто и не спрашивает! У вас в Израилях взагали мужики з косами ходють! – Вика отбрила нежеланного пророка и грозно добавила, обратившись к сыну, – Пишли отседова!

– Ви были во Израилях? Там-таки есть на шо взглянуть! – подколол старый еврей, знавший об Израиле ненамного больше самой Вики.

– Да отчепись ты вже от меня! – неистовствовала Вика.

– Шо ви кричите? Я понимаю слов! – обиделся Натаныч.

– Ну, мамка, опять ты мне ничего не купила! А обещала наряд на свадьбу!

– Обойдешься! Похано собі ведешь! Я и соби-то ничохо не купила… – Вика выкатилась из магазина, утаскивая за собой своё неспокойное рыжее чадо.

– Ой, таки живите как хочете! – напутствовал маму с сыном всё с тем же одесским прононсом Натаныч.

Откуда-то издалека послышался гулкий звук разорвавшегося снаряда или чего-то схожего с ним, и троица замерла. Поводя глазами по помещению магазина, Людон облегченно выдохнула.

– Сразу ж видно! – съязвил Натаныч, – Интеллэгэнтая особа эта мадам Виктория, но не пойти на свадьбу – будет моветон!

Лана Дмитрина, как показалось Натанычу, услышав незнакомое слово, спешно последовала примеру Вики, унося ноги и захватив бракованную видеокамеру. Остались Натаныч и Людон. Первый поправил волосатым пальцем очки и поинтересовался:

– Ну, шо?

– Шо «шо»? – вопросом на вопрос ответила Людон, после чего Натаныч взглядом указал на бутылку горилки, стоявшую на прилавке и стоившую семьдесят гривен.

– Ну и? – опять спросила продавщица.

– Дозвольте взглянуть в ваши светлые глаза! – из-за угла зашел он.

– Ой, ну не канифоль мне мозги!

– Не способен на подобные глупости, Людмила Николаевна! Пятьдесят можно завтра занесу? – поинтересовался Натаныч, протягивая две десятигривенные купюры.