Читать книгу Спецоперация «Зверобой» - Михаил Болтунов - Страница 6

Группа разведчиков лейтенанта Владимира Мостыгина выслала двух бойцов в передовой дозор и теперь ждала их возвращения. Командир, выпускник Тамбовского пехотного училища, хоть и молодой, но осмотрительный, может, даже несколько медлительный, как показалось Баталину. Но пусть уж лучше осмотрительный, чем бесшабашный. Финны – враг серьезный. И воевать с ними надо умело, с головой. А вот умения нашим бойцам и командирам как раз и не хватает.

Команда Мостыгина десять человек, включая его самого и Баталина. Остальные бойцы – ленинградские спортсмены-добровольцы, лыжники, студенты. Сергея назначили заместителем командира группы. Начальник отряда капитан Григорий Харитоненков хотел назначить его командиром, да Сергей отказался. Тогда ему предложили стать заместителем и одновременно переводчиком. Баталин с радостью согласился.

Узнав, что он побывал в боях, выходил из окружения, товарищи по подразделению смотрели на Баталина, как на опытного, обстрелянного воина. Это, конечно, не совсем так. Хотя кое-какой, пусть и горький опыт, у него действительно был.

Накануне выхода в тыл врага в газете «Героический поход» он прочитал и выписал себе в блокнот такие слова: «Чтобы стать дальним разведчиком, нужна не только храбрость. Она есть у многих. Не только нужно здоровье – им обладают десятки и сотни тысяч людей. Нужен характер. Нужен ум. Живая сообразительность. Верная преданность боевому товарищу. И, как венец всего, глубочайшая бесстрашная преданность Родине».

Хорошие, верные слова. Только, пожалуй, корреспондент П. Павленко, написавший статью, несколько хватил лишку. Столько качеств в одном человеке… Впрочем, в газете автор нарисовал скорее образ этакого идеального разведчика. Так что есть к чему стремиться.

Задача, поставленная их группе звучала коротко и ясно – работа по дезорганизации движения в ближайшем тылу противника на дистанции 30–60 километров. Они уже выдвинулись, по собственным прикидкам, на полсотню километров. Противника встретили только один раз. Обнаружили издалека. Залегли. Мимо них вдалеке прошла рота финских солдат. Силы были явно не равны, и командир принял решение себя не обнаруживать. Ушли незамеченными.

Правда, нашлись горячие головы, которые упрекнули Мостыгина в бездействии. Он пресек разговоры и приказал двигаться вперед. На привале командир группы развернул карту.

– Во избежание неожиданных встреч с финскими шюцкоровскими отрядами пошлем вперед дозор. Двух человек.

Он приглушенно, почти шепотом позвал:

– Куренцов и Коскинен, ко мне.

Мостыгин поставил задачу провести разведку на глубину в три километра и прибыть обратно. И вот теперь группа ждала возвращения дозора.

Прошло еще полчаса томительного ожидания. Наконец фигуры бойцов в белых маскхалатах замелькали среди деревьев.

– Товарищ лейтенант, – доложил Куренцов, – в двух километрах впереди хорошо накатанная зимняя дорога. Мы прошли вдоль нее. Не может такая дорога вести просто в лес. Привела она нас… К дому.

Боец сиял, словно обнаружил вражескую батарею. Мостыгин и Баталин не поддержали веселье солдата.

– И что, Куренцов? Чего ты цветешь, как майская роза. Любая дорога ведет к какому-нибудь дому.

– Это так, товарищ командир, но не у каждого дома у крыльца стоит часовой. А в дом постоянно заходят и выходят люди. По-моему военные, хотя мы не уверены, далековато было. Да и зимник укатан основательно. Такое впечатление, что по нему ездят машины. Правда, при нас ни одной машины не проехало.

– Вот это уже интересно. Надо бы прощупать этот… – Мостыгин запнулся, видимо, подбирая характеристику дому.

– Одинокий дом, – поспешил подсказать ему Куренцов.

Лейтенант укоризненно покачал головой.

– Одинокой бывает только вдова, как любил говаривать в училище наш преподаватель тактики. А дом – отдельно стоящий.

– Володя, – сказал Баталин, – давай-ка я с кем-нибудь из ребят осторожно сползаю к этому загадочному дому. Постараемся подобраться максимально близко. Зароемся в снег, посмотрим, послушаем: кто входит-выходит, что говорят.

– Добро, – сказал лейтенант. – Бери Коскинена, он парень крепкий, дорогу знает – и вперед. Только прошу тебя, Сережа, без спешки, спокойно. Себя не обнаружьте. Разведайте его со всех сторон. Есть ли какие-то огневые точки. Часовой у входа один. Отходы, подходы. Лес, овраги… В общем, все до мельчайших подробностей.

Разведчики двинулись в путь. Шли молча. Передвигаться было тяжело. Лыжи утопали в мягком снегу.

– Хоть бы кто лыжню проложил, – усмехнулся Коскинен.

– А мы сейчас шюцкоров попросим, – ответил в унисон Баталин. Его так и подмывало спросить, действительно ли Коскинен финн. Хотелось поговорить по-фински с носителем языка, если, конечно, он носитель. Дорога длинная, нудная, Сергей терпел, терпел и не выдержал.

– Слушай, Пааво, ты действительно финн?

Коскинен вопросу не удивился. Видимо, не впервой отвечать. Приостановился, оглянулся, усмехнулся.

– Финн, не сомневайся. Русский финн…

– Однако язык финский знаешь?

– Я хоть и русский, но финн. Как же мне не знать родного языка. Вот у тебя один родной язык, а у меня – два.

– Скажи что-нибудь по-фински…

Пааво только руками с палками взмахнул: надо же, проверяет. И все-таки ответил по-фински.

– Дурацкие у тебя вопросы…

Вот услышал Баталин носителя языка, как хотел. Впрочем, ответ Пааво ему очень понравился. Значит, неспроста он три года бегал на курсы по вечерам. Теперь пора и ему удивить Коскинена.

– Почему дурацкие? – не согласился Баталин. Произнес он эту фразу конечно же на родном языке Пааво.

Коскинен явно не ожидал такого. Не так часто увидишь военного, русского, да еще технаря, который говорит по-фински. Даже на Советско-финской войне.

– Это ты, что ль, сказал, Баталин? Или мне почудилось? Ты, чего, тоже финн? Или косишь под финна?

– Пааво, если ты русский финн, то я просто финский русак.

Они прыснули со смеху. Баталин, оглянувшись, приложил палец к губам.

– Ладно, как-нибудь на досуге погутарим, так, кажется, говорит наш начштаба. Ты меня убил, просто сразил наповал, товарищ воентехник.

Через полчаса ходьбы Коскинен, идущий впереди, предупреждающе вскинул руку. Сергей и сам, сквозь просветы между деревьями, увидел большой дом. Стоял он непривычно, не по-русски, входом прямо к дороге. На его родной Смоленщине, к примеру, ставят дома либо вдоль улицы, либо «лбом» то есть центральной частью к ней. А вход располагают со двора.

Может, это вовсе не жилой дом, а какое-то административное здание или штаб. «Штаб. Неужели штаб? – подумал Сергей. – Это большая удача. Только вряд ли, далековато в лес забрался. А если это штаб дивизии? Нет, скорее всего, тут расположились какие-то тыловые крысы. Подальше от фронта».

– Ну что, Пааво, за работу, – обратился он к Коскинену, – я со стороны дороги, ко входу, а ты с тыла.

Тот молча кивнул и скрылся в лесу. Баталин пополз. Как же тяжело ползти с лыжами. Ходить на лыжах любил, но вот ползать… Да он попрасту никогда в них не ползал. Представить себе не мог, нечто подобное. У них в академии физическая подготовка была чуть ли не ведущим предметом. А поскольку Ленинград – северный город, лыжной подготовке придавалось особое внимание. Слушатели ходили на лыжах много. Но вот такой элемент, как переползание на лыжах, не отрабатывали. Так что хочешь не хочешь, а есть чему поучиться у финнов.

Баталин передвигался медленно, как сказал бы его преподаватель по огневой подготовке, в час по чайной ложке. Это он учил своих курсантов выходить на позицию по-снайперски. Сергей не собирался быть снайпером, но будучи дисциплинированным человеком, добросовестно учился всему, чему учили. И, видишь, пригодилось.

Он подполз так близко, что невооруженным глазом хорошо видел часового у входа. Если бы их поставить рядом, Сергей в своей финской форме мало чем отличался от вражеского солдата. Серая шинель, вместо перчаток кожаные рукавицы, на ногах высокие шюцкоровские сапоги с загнутыми носами, как их называют местные, – пьексы. Только маскхалат у него настоящий, а у часового – белая простыня с разрезом для головы, наброшенная поверх шинели. Да и автомат у него другой, а у финна – «Суоми» с небольшим магазином на двадцать патронов.

Кстати, наличие такого автомата у простого часового тоже насторожило Баталина. Это довольно редкая штука на фронте.

Сергей лежал, зарывшись в снегу под большой развесистой елью, разлапистые ветви которой спускались к самой земле. Позиция была удобная. Он слышал, как переговаривались подъезжавшие к дому в санной повозке какие-то военные. Когда они двинулись к входу, Баталин разглядел на шапках кокарды со львом, которые финны между собой называли клубничкой. Без сомнения, это были офицеры.

Потом подъехали верховые конные. Спешились и тоже зашагали в дом.

Из-за угла дома появился какой-то солдат, громко спросил у часового:

– Хенрикки, командир на месте?

Трудно сказать, о каком командире шла речь, но Баталин уже не сомневался – перед ними, скорее всего, вражеский штаб, либо какое-то административное здание финской армии.

По сути, это была большая деревянная изба, рубленная из сосны, с четырьмя большими окнами, расположенными на этой стороне. Покатая крыша, крытая дранкой, окно над центральным входом. Туда вполне можно установить пулемет. Скорее всего, он там уже установлен и дожидается своего часа. Но он не страшен их группе. Не пойдут же они в лобовую атаку. А в остальной крыше окон нет.

Все-таки должно быть еще одно пулеметное гнездо. Возможно, Пааво с той стороны что-нибудь разглядит.

Сергей взглянул на часы. Время летело стремительно. Пора возвращаться.

В точке сбора его уже ждал Коскинен.

– Что думаешь, Пааво? – спросил Баталин.

– А что тут думать-гадать, товарищ воентехник, и дураку ясно, не сельский же это магазин. Штаб, конечно.

– С чего ты решил?

– Большого ума не надо. Во-первых, дорога, капитальная, накатанная, и не просто зимник, но, уверен, летом тоже используется. Идет от фронта в глубь территории. Во-вторых, если это занюханный дальний хутор, какого черта здесь весь день крутятся военные, в основном офицеры. Наконец, зачем у входа в хуторскую хату выставлять часового, а на чердак сарая, который рядом с домом, устанавливать пулемет.

– Разглядел второй пулемет?

– Все разведал, товарищ воентехник. Ночью грохнем белофиннов так, что земля содрогнется.

Возвратившись к своим, Баталин и Коскинен подробно доложили командиру.

– Это все? – засомневался Мостыгин. – Что-то слабо он охраняется для штаба. Часовой, две пулеметные точки…

– Штаб далеко в тылу. К ночи, я уверен, охрану усилят, пустят часового или двух вокруг штаба. Не танковый же батальон держать на охране в такой глубине.

Осторожного Мостыгина удалось убедить. Баталин в блокноте нарисовал схему расположения объекта, направление атаки, пути отхода.

– Слушай боевой приказ, – сказал командир группы. – C наступлением темноты пятерка Куренцова обходит штаб, и в условленный час забрасывает окна гранатами. Один из бойцов работает только по пулеметчику.

Наша пятерка атакует штаб одновременно с Куренцовым с северной стороны. У нас четыре окна. Предварительно снимаем часового. После этого быстро отходим. Думаю, что преследование неизбежно. Нет точных данных, что находится в соседнем строении. Но предполагаю – это или казарма взвода охраны или караульное помещение.

Лейтенант посмотрел на часы.

– Выступаем в 19 часов. А сейчас проверьте оружие, гранаты, подгоните ремни, амуницию.

В назначенное время разведчики начали выдвижение. Шли молча. Только снег скрипел под лыжами. Через полчаса ходу впереди за деревьями замелькали огоньки – это светились окна вражеского штаба.

Группа разделилась надвое. Пятерка Куренцова стала забирать влево, чтобы лесом обойти расположение штаба. Ночь темна. В лесу еще темнее. На выходе пятерка Мостыгина залегла. Внимательно следили за окнами штаба.

– Товарищ командир, – прошептал Коскинен, – вижу часового.

– Готов? Тогда вперед, боец, – приказал лейтенант.

Пааво двинулся не сразу, полежал, уткнувшись лицом в снег, потом вытер ладонью мокрое лицо и перевалил через гребень сугроба. Мостыгин, Баталин и два разведчика замерли, ожидая развязки. Теперь все зависело от Коскинена: сможет снять часового без шума, это уже первый шаг к успеху.

Медленно текли минуты. От волнения кровь гулко стучала в висках. Разведчики выдохнули, когда услышали тихий посвист, похожий на крик далекой птицы. Это был условный сигнал. Они вскочили, бросились вперед, к штабу. Гранаты полетели в светящиеся окна. Раздался взрыв, второй, потом все слилось в единый грохот. Из окон вырвалось пламя, дикие крики людей оглашал лес. С другой стороны штаба раздались автоматные очереди. Куренцовская пятерка вступила в дело.

Бой был скоротечным, но страшным. Из окон стали выпрыгивать люди, словно горящий дом выплевывал из своего чрева обожженных, раненых, оглохших, но еще живых. Их тут же встречали автоматными очередями, и тела убитых зависали в горящих проемах окон.

– Отходим! – крикнул командир, когда услышал, что со стороны противника стали доноситься не только стоны и крики, но и отрывистые команды, пулеметные и автоматные очереди. Белофинны приходили в себя после неожиданного удара. Судя по всему, взвод охраны вступил в бой.

– Быстрее, ребята, в лес!

Разведчики бросились к лесу, и, казалось, сейчас он бесследно поглотит их. Однако их заметили, сзади прозвучала не команда, а звериный рык финского офицера:

– Догнать и убить каждого!.. Каждого!..

Баталин огляделся. Никто не просил перевести с финского. Все понимали без перевода.

Враги, видимо, рассчитывали на скорую победу. Ведь они были прекрасными лыжниками и всегда настигали русских диверсантов. Но тут отлаженный механизм преследования неожиданно дал сбой. Пятеро русских уходили от преследования мастерски, мощно взвинчивая темп. Кроме того, тактически они действовали очень грамотно. Двое диверсантов прикрывали отход тройки, а затем догоняли ее. В свою очередь, тройка прикрывала товарищей.

Они прекрасно стреляли, эти русские. Преследователи несли потери. В их рядах уже было несколько раненых и убитый. Это сбило спесь непобедимых финских воинов. Темп преследования угасал. Однако рык финского разъяренного командира гнал солдат вперед. Лес был наполнен криками финнов, треском очередей, свистом пуль.

Неожиданно вскрикнул Мостыгин и рухнул как подкошенный на бегу.

Рядом, из-за дерева, вел огонь Коскинен.

Баталин рванулся к командиру. Тут на его глазах Пааво схватился за руку, медленно осел на снег.

– Борис! – закричал Сергей бойцу Правдину. – Коскинен ранен!

Воентехник подбежал к Мостыгину.

– Ногу, ногу ударило, – шептал стиснув зубы лейтенант.

Сергей выхватил нож, разрезал штанину. Разорвал зубами перевязочный пакет, туго наложил бинт, сняв с себя портупейный ремень, перетянул ногу.

– Подняться сможешь? – спросил Баталин, краем глаза видя, как Правдин перебинтовывает руку Коскинену.

– Да хрен ее знает, попробую.

Баталин подставил плечо, лейтенант схватил его за шею, тяжело поднялся. Они попытались идти, но это плохо получалось. Мостыгин сползал с плеча, Сергей его подхватывал, тащил два-три шага, и сам оседал под тяжестью тела раненого командира группы.

Правдин рядом тащил Коскинена.

Теперь их прикрывал один Филин. На вражескую канонаду он откликался короткими очередями. Надо было что-то предпринимать. Но что?

– Командир! – подбежал разгоряченный боем Филин. – Уходите, я вас прикрою.

– Нет, Николай, нельзя… Отходим вместе… – прохрипел лейтенант.

– Нам иначе не уйти, товарищ воентехник, – обратился боец к Сергею. Баталин согласно махнул: давай Коля. Он вытащил из подсумка гранату и передал Филину.

– Последняя, держи.

– Может, не надо, оставьте себе на всякий пожарный.

– Это и есть самый пожарный.

Два других бойца молча протянули Николаю по гранате.

– Теперь я вооружен до зубов, – пошутил Филин и, развернувшись, не прощаясь, зашагал навстречу врагам.

Баталин подхватил лейтенанта, Правдин – Коскинена и они потащились вперед. Разведчики уходили все дальше, прислушиваясь к трескучим очередям за спиной.

«Одна граната», – считал Сергей. Следом за взрывом стучал, стучал филинский автомат. Вновь обрывались звуки, наступала тишина. Сердце заполняла тревога: неужели все. Вдруг вновь долетало знакомое «та-та-та». Жив, курилка, жив. Еще один разрыв гранаты, и опять ночное безмолвие. Но вот пущена в ход третья граната, за ней короткая очередь, все окончательно стихло.

Теперь они шли в полной тишине. Сделали привал, перевязали командира и опять в путь. Однако вскоре стало ясно – им не под силу одолеть многокилометровый путь по заснеженному лесу к своим. На очередном привале лейтенант Мостыгин сказал вслух то, о чем думали остальные.

– Что-то мы не то делаем, ребята. Надо строить шалаш, маскировать его, мы с Пааво остаемся. А вы идете к своим и возвращаетесь с подмогой.

Баталин с Правдиным обшарили округу, нашли подходящую яму. Нарубили лапника, выстелили им низ ямы, уложили туда раненых, верх закрыли ветвями деревьев, оставив небольшой лаз. Сергей передал командиру оставшиеся у него галеты.

– Все, мужики, ждите. Мы вернемся за вами.

Они двинулись к своим. Шли всю ночь. Дальняя дорога по лесу, холод, мороз, и хоть они не были ранены, но силы разведчиков иссякли. Утром их заметила группа бойцов из второго отряда. Нашла в поле, когда они сели передохнуть. Обоих привезли в расположение части на санях.

У Баталина поднялась температура. Он не знал, что специально снаряженная группа ушла на поиск оставленных в лесу. Однако разведчики вернулись под утро ни с чем. Найти шалаш Мостыгина и Коскинена не удалось.

Сергей узнал об этом только утром, когда его пришел проведать командир отряда капитан Харитоненков.

– Товарищ капитан, Григорий Самсонович, – разволновался Баталин, – замерзнут же ребята.

– Не замерзнут. Мы снаряжаем новую группу. Включили туда самых опытных, из тех, кто знает лес, – успокаивал его капитан.

– Я знаю этот лес. Сам устраивал шалаш. Мне непременно надо идти.

– Куда ж тебе, бедолага. Едва пришел в себя.

– Иначе нельзя. Если эта группа не найдет, тогда все, конец Мостыгину и Коскинену.

Командир отряда вздохнул:

– Не дойдешь ты, Баталин. И врач категорически против.

– Прикажите группе взять волокушу. Не смогу идти, подвезут, дотащат. Бойцы молодые, сильные, спортсмены. Зато точно найдем ребят.

Харитоненков согласился. Приказал следить за самочувствием Баталина. Тащить, нести, главное, чтобы вывел на раненых.

Когда группа наконец нашла лежку, лейтенант Мостыгин находился без сознания, Коскинен держался из последних сил. Их доставили в подразделение, потом срочно перевезли в госпиталь. Вместе с ними угодил в госпиталь и Баталин. Новый поход в тыл не прошел даром: вновь поднялась температура, врачи поставили диагноз – пневмония легких.

Поскольку лежали они в одном госпитале, Пааво Коскинен часто приходил к Баталину. Спускался этажом ниже, заходил в палату, протягивал свою большую ладонь и широко улыбался.

– Здорово, мой дорогой спаситель.

Баталин неизменно отвечал ему по-фински.

– И тебе не хворать, мой боевой финский друг.

Иногда все происходило наоборот: Пааво приветствовал его по-фински, Сергей отвечал по-русски. Соседи по палате с удивлением смотрели на этих двух, то ли русских, то ли финнов. Разведчики устраивались поудобнее и подолгу говорили друг с другом.

После лечения Баталину было приказано явиться в штаб армии. Его встретил старый знакомый кадровик интендант 2-го ранга Шкурко.

– Здорово, герой! Опять отличился. Так и тянет тебя на подвиги, – улыбался кадровик.

– Какие подвиги?

– Не скромничай, Баталин. В дальнем рейде сражался, штаб вражий громил, сам погибал, а товарищей выручал. В конце концов, это не моя оценка, а твоих командиров.

Он вытащил из синей ледериновой папки какой-то документ, протянул его Сергею.

– Не положено, но так и быть по старой дружбе, читай.

Воентехник прочел сверху: «Наградной лист». И дальше – «Фамилия, имя, отчество, звание, должность, часть». Баталин Сергей Иванович, переводчик особого лыжного отряда, представляется к награждению медалью «За отвагу».

Баталину стало жарко. Он, не веря глазам своим, перечитал еще раз: «… к награждению медалью “За отвагу”». А ниже строка: «Краткое конкретное изложение личного боевого подвига или заслуг». «Какого подвига? – не понял Сергей. «Тов. Баталин, – побежали слова, – был отобран комиссией из числа ленинградских добровольцев, как один из лучших. В особом лыжном отряде 9-й армии сразу же проявил себя образцовым воином.

Действуя в далеком тылу противника, совершая большие тяжелые переходы с боями в очень сложных боевых условиях, тов. Баталин проявил себя, как энергичный и преданный нашей социалистической Родине, как боец и командир.

В разведываемом районе западнее Кухмониеми группа в составе которой действовал тов. Баталин, разгромила штаб крупной белофинской части. В ходе отхода, когда был ранен командир, тов. Баталин возглавил группу, которая, отступая нанесла большие потери противнику…»

– Насладился? Все, хорошего понемножку, а то еще нос задерешь, зазнаешься.

Интендант забрал наградной лист, перевернул страницу.

– Какие люди подписали твой наградной! Гордись! Командир особого лыжного отряда полковник Мамсуров, военком старший политрук Черемных, начальник разведотдела штарма девять полковник Соколов, военком разведотдела батальонный комиссар Донской. Так что крути дырку для медали.

Шкурко встал, пожал руку Баталину:

– А теперь, герой, за парту. Нам нужны не только смелые диверсанты, но и грамотные инженеры.

Сергей Баталин возвратился в родную академию. Через несколько месяцев, летом 1940 года, он защитил диплом, привинтил к петлицам по третьему «кубарю», став воентехником 1-го ранга. Ему приказали явиться в отдел кадров Разведуправления по адресу: Москва, улица Карла Маркса, дом 17. Здесь он получил предписание убыть в свою первую заграничную командировку в Китай.