Читать книгу Марш анонимов. Книга 1. Крестопереносец - Михаил Булыух - Страница 3

Константин, еще не окончательно проснувшись, лежал с закрытыми глазами, вдыхал запах свежего сена и неторопливо, как и положено с похмелья, размышлял.

Приснится же такое, Господи помилуй… Нет, ну до чего странный сон. Ну разве может такое быть… Чтобы сарацины, да не изрубили на кусочки? Все остальное во сне – тоже странное, но чтоб сарацины только разок по лбу дали, да бросили – это вообще ни в какие ворота.

Какое мягкое, пахучее, хорошее сено… Клевера, наверное, много, хвала Господу, уродилось. Хоть сам ешь. И козы мемекают, видно опять перебрал, да до покоев… а – а – а… он же в походе… ну, значит, до шатра не добрался. Хорошо, что в этот раз не в хлеву, а в каком-то сарае заснул. В прошлый раз его собутыльники именно в хлеву потеряли. Надо Хмырю и Косому по лбу… по лбам фофанов понадавать, чтоб не теряли своего барона боле. А то взяли, понимаешь моду, наравне с ним нажираться… Будто и не хозяин он им, а ровня. Ну, мало ли, что с ними весело, а других баронов на полсотни миль вокруг он терпеть не может? Не повод это. И не отмазка. Ух, затрещат лбы!!!

А – а… их же убили… Или не убили? Во сне да, убили. Да нет, не могли убить. Хмырь, он вообще вечный. Сколько себя помнит Полбу, всю жизнь Хмырь одинаковый, будто вобла на солнце высушенный, до каменной крепости. Такого, поди, и мечом не проткнешь. А Косой, он хоть и косой, а юркий, как змея. И такой же скользкий… Чтоб Косого, да стрелой??? Он от арбалетных болтов и то отпрыгивает… Отпрыгивал. Нет, это сон был, значит – отпрыгивает.

Или не сон? Как может приснится… такое? Очки какие-то, буковки… Бррр… Господи, пронеси! Так. Есть способ проверить – радостно придумал сонный рыцарь. – Шишка! Если шишка есть, значит… А, нет… Шишку непонятный голос вылечил. Волосы!!! Волосы его с две ладони длинной уже и красиво на кончиках завиваться должны. А после удара молнии, Боже упаси от гнева своего праведного… короче, после молнии – они распушились во все стороны, равномерно так. На время, конечно. Пройдет. А не пройдет – сбреет.

Аве Мария, придет же такое в голову. Что он, девка, по волосам жизнь мерить? Ладно, сейчас глаза нужно открыть да кликнуть оруженосцев. И все ясно станет.

Константин внутренне собрался и приоткрыл один глаз. Вздрогнул. Закрыл. Почему? Да потому, что увидел он косу, торчащую из сена. И вилы. А над этим инвентарем – буковки. И арабские, Господь их прокляни, циферки. Циферки-то он знал, понахватался в предыдущем походе, а вот в буковках ну совсем не разбирался. Да и не важно: арабские они, латынь, греческие или еще в какой тьму-таракании выдуманные. Главное – само наличие.

Не сон?

Или… Или все еще сон? Он больно ущипнул себя за голую ляжку.

– М – мать…ерь божья, пресвятая Мария! – поправился он. Греха богохульства рыцарь старался избегать. Больно получилось, и даже перед закрытыми глазами побежали буковки. В верхнем углу зрения (какого зрения, глаза ведь закрыты???) показались три вертикальные полосочки: синяя, белая, красная. И красная почему-то чуточку обесцветилась. Будто вытекло из нее что-то.

Константин, потирая ущипленное место, ошарашенно оглядывался. На всех… На всех без исключения вещах, если сконцентрировать на них взгляд, появлялись буковки. И, чтоб им пусто было, проклятые арабские цифры.

Константин зажмурился крепко-крепко и запел «Аве Мария». Голос у него был громкий, хотя отец Сильверус почему-то говорил, что голоса у барона нет. И слышал Константин прекрасно, хотя отец Сильверус…

Козы изумленно посмотрели на поющего и замолчали, видимо наслаждаясь прекрасными божественными словами песнопения… А с улицы, напротив, послышались крики, стуки, конский топот.

Со скрипом распахнулась кривоватая дверь сарая, и перед глазами удивленных донельзя, вооруженных сельхозинвентарем крестьян предстал… Хм. Нет, никто бы не сказал – благородный рыцарь. Голый, грязный, сидящий в копне сена человек. С взъерошенными, торчащими в разные стороны длинными волосами, неряшливой, точно так же распушившейся бородой и закрытыми глазами. Да еще и орущий, что-то нечленораздельное.

Крестьяне посмотрели на старосту. Староста посмотрел в небо. Небо равнодушно смотрело на всех.

– Ты кто? – спросил староста человека, уловив момент, когда тот заткнулся, чтобы набрать в легкие воздух.

Человек, не обратив на этот вопрос внимания, продолжил орать. И орал еще какое-то время, пока, судя по всему, не высказал миру все, что о нем думал.

Староста погоста был человеком мудрым, много повидавшим, да и просто образованным. В выкрикиваемых звуках он уловил знакомые слова…

– Католик, – уверенно сказал он. – Католик, это други. Молитва это у них такая есть. Как наша «Богородицо, дева радуйся». Только на старо-римском, сиречь – латыни. Ну, если католик – значит не поганый. Успокойтесь, не ордынец он.

До татаро – монгольского ига оставалось еще почти тридцать пять лет. Но об орде уже ходили нехорошие слухи. Где-то далеко на востоке силу они великую, говорят, набирают. Да и вообще, некоторые кочевники часто отрядами, а иногда и целыми племенами, бродили по Руси, изредка доходя даже до Новгородских владений. Темучжин-хан к ним никакого отношения не имеет, да и не половцы они. Просто залетные кочевники. Дикие.

Крестоносцев же новгородцы не боялись. Шведское войско вторгнется на Русь через сорок лет, а пока ни о какой межгосударственной напряженности и речи нет.

Селяне слегка успокоились. Но все равно удивленно рассматривали пушистого человека и вполголоса переговаривались. Нельзя мешать молитве, пусть даже такой чудной.

– Ты это… Федотка. Сгоняй шустро до бабы Фроси, возьми у нее портки какие, рубаху… Лапти там. Не гоже взрослому человеку голым задом светить, аки мальцу какому. Давай, бегом!

– Правильно, староста, правильно… Разбазаривай общинное имущество…

– А ну, цыц!

– Че он голосит, как оглашенный?

– Может юродивый?

– Да без штанов. Потому и орет. Штаны у бога просит.

– Дык ему ж щас принесут.

– Видать выпросил ужо…

– Не, просто принято у них так… Собираются на площади, и давай хором орати… Думают, боженька их так скорее услышит.

– Ой, а может и нам так попробовать? А то, вишь, коса сломалась, корова заболела… Я молюсь-молюсь, не помогает.

– Точно, из-за них корова твоя все еще и не выздоровела. Господь, небось, уши затыкает, когда они вместе вот так молятся…

– Да не так все…

– Как не так, когда вот он? Вишь, заливается… Не спроста ведь.

– А почему не понятно ничего?

– Дык сказали тебе – латынь энто. Язык древний. На нем в раю разговаривают.

– Так я шо, када помру – придется новый язык учить? Вернее – древний?

– Тебе не придется. Ты вон, Дашку обрюхатил и не сознаешься. За такое одна дорога – в пекло.

– Не я то был! Не я! Ну, скорее всего… Она сама, наверное.

– Да тьфу на тебя, скажешь тоже…

– Много нас у нее было. По очереди, че уставились? Че эт сразу я то?

– А кто? У тебя детей вон, осемнадцать штук. Видно, плодовитый. На кого ж еще думать? На Алешку шоль? Так у него и усы еще не выросли…

– Зато елда выросла…

– Тихо… Замолк он вроде.

Константин закончил песнопение и открыл глаза. Буковки-циферки никуда не исчезли. Даже еще хуже стало. У сарая толпились десятка два бородатых крепких мужиков, по виду пизаны. Но такие пизаны, упитанные, уверенные, толстенькие. Видно, распустил их местный барон, жалеет. Вон, как нагло на благородного рыцаря глазеют.

«Вот, щас встану, – подумал Полбу, – и отвешу каждому из них по лбу. По лбам, над которыми снова циферки-буковки болтаются… Пресвятая дева, что со мной? Почему не помогла, не стерла это… это… наваждение???»

– Ты. Есть… Почему. – На ломаном галльском спросил самый большой и самый бородатый пизанин. – Что? Где? Когда? Почем?

– Во наш староста шпарит, во дает!!! – возбужденно загалдели селяне. – Гра-а-амотный!

– Еще бы, он даже грамоты берестяные умеет составлять!

– Потому и староста…

– Староста, а чего он такой лохматый?

– Щас выясню, – староста приободрился, увидев, что страх голого человека сменился озадаченностью. – Ты. Мы. Верх. Будешь. Зачем?

Полбу почесал пушистый затылок. Что этот седобородый, но мощный пизанин от него хочет? Смысл вопросов ускользал от рыцаря. Что не мудрено. Думаю, ели бы мы с вами не знали перевода, тоже бы ничего не поняли.

Староста показывал то на свою голову, то на голову Константина. Потом, зачем-то потянул себя за бороду и взъерошил седую шевелюру.

– Алилуйя, – неожиданно сказал староста.

И крестоносец машинально перекрестился. Слева направо.

Крестьяне, видя такое непотребство, наперебой загалдели и стали требовать у старосты, прежде всего, научить невежу крестится правильно.

– Федотка, принес? О, господи, боже ты мой… Как же по-ихнему «портки» будут…

И староста ткнул одной рукой в район паха, а второй – в держащего одежу паренька.

Тут некоторые селяне стали показывать, как это «правильно» креститься. А один самый мелкий, но зато самый громкий мужичонка орал, что, мол, не выдавать католику штанов, пока по православному не перекрестится.

«Отступники, – понял крестоносец. – Еретики. Оскопить хотят. Вот этот, идиот лупоглазый у них за палача, не иначе. Уже вон и тряпки какие-то приволок».

Точно. Чтоб кровью не истек раньше времени. А потом, или повесят – не зря же говорили «верх» – или голову с плеч. Да. Вон, седой показывал, что волосы поднимут и вжи-и-их!

Ну… Выручай, Господь!

– Deus Vult!!! – выкрикнул он. И бросился в безнадежную атаку.