Читать книгу Дракон с гарниром, двоечник-отличник и другие истории про маменькиного сынка - Михаил Черейский - Страница 3

Утром проснулся, поезд стоит, выглядываю – станция Котельнич. И прямо напротив нашего вагона на перроне сложены доски, а на досках сидят странные люди, человек десять. Какие-то странно аккуратные, выбритые, подстриженные. Худые все, в серых кителях и штанах, на головах серые шапки – у кого пилотка с пуговками, у кого с козырьком. Рядом солдат сидит с карабином, и здоровенная собака положила морду на лапы. Тут Владик тоже проснулся, посмотрел: о, говорит, фрицы! Как фрицы, настоящие?! Мы с ним кое-как оделись, выскочили на перрон и смотрим. И несколько офицеров из нашего и соседних вагонов тоже вылезли в пижамных и спортивных штанах. Один фриц достал губную гармошку и стал тихонько наигрывать. А собака, не поднимая морды с лап, тихонько подвывать. Офицеры развеселились, а солдат встал, поправил карабин на плече и говорит: “Товарищи, близко подходить запрещено, и передавать ничего нельзя. Хотя, б…ь, курить вот так хочется!” И тут же получил от одного из офицеров пачку папирос. Тут три раза прозвенел колокол, проводники закричали: “По вагонам, поезд отправляется!”, и мы забрались обратно. Смотрим в окно, а солдат открыл пачку и раздает фрицам по папиросе. И собака рядом стоит и виляет хвостом.

Как отъехали мы от Котельнича, мама проснулась и пошла умываться, вернулась – чуть не плачет. Какая же, говорит, я дура, забыла дать бабушке с дедушкой телеграмму, что мы благополучно приехали в Москву и закомпостировали плацкарту до Ворошилова. Они там уже с ума сходят от волнения, а у бабушки снова начнутся приливы к голове. Я говорю: “А из поезда нельзя дать телеграмму?” Мама меня сначала обозвала балбесом, а потом задумалась и пошла проводника спрашивать. Проводник говорит: “Письмо можно из поезда отправить, сдать на остановке в почтовый вагон, а телеграмму пока что нет, еще наука такого не придумала. Вы, – говорит, – как в Киров прибудем, сбегайте и сами свою телеграмму отправьте. Прибываем на первую путь, стоим аж тридцать две минуты, потому что паровоз меняем. И в вокзал не ходите, они в телеграфной, пока не холодно, окошко открытое на перрон держат”. Мама очень обрадовалась и тут же на бумажке сочинила телеграмму. Когда приехали в Киров, так все и вышло: выскочили мы на перрон, побежали искать открытое окошко – а чего его искать, над ним даже надпись была: “Прием телеграмм”. Наверное, Москва так всем головы задуривает, что многие забывают про телеграммы, а в Кирове это знают и о них заботятся. Про это я сам догадался и маме сказал, а она чего-то испугалась. Ты, говорит, Владику не рассказывал, что столица нашей Родины Москва всем головы задуривает? Смотри не повторяй эту глупость. Я пообещал, и поехали мы дальше.

Всю дорогу, как отъехали от Кирова, Владикова мама рассказывала моей маме про замечательные фигуры, которые будут продаваться в Кунгуре. Она на Восток и обратно уже несколько раз ездила и все знала, что надо покупать на разных станциях. Я же тем временем учил Владика играть в “морской бой” – он о такой игре даже не слышал, а еще сын моряка. И вот совсем уже было темно, когда проводник прошел по вагону, объявляя: “Станция Кунгур, стоянка двадцать минут!” И как остановились, все быстренько соскочили и побежали к киоску с фигурами. Когда мы подошли, стояла уже внушительная очередь. Мама меня оставила стоять, а сама пошла разглядывать, что за знаменитые фигуры такие. Когда вернулась, я пошел смотреть. Самой главной гипсовой фигурой, которая продавалась в нескольких размерах и расцветках, была “Хозяйка Медной горы”, вся в узорах и самоцветах. Рядом с киоском стоял щит с объяснениями, кто это такая и как в сказах Бажова отразилась борьба уральского трудового люда против векового угнетения. Про Конька-горбунка там было такое наворочено, что даже я, не по годам начитанный мальчик, ни фига не понял.

Фигуры – особенно Хозяйка – выглядели очень красиво и стоили недорого, судя по обмену мнениями между стоявшими в очереди. Еще там были “Пионер с собакой”, “Девочка с котенком”, “Ворошилов с Буденным” и много другого, но мне больше всего понравился “Кот в сапогах”. Кроме сапог, на коте был широкий ремень со шпагой, а в лапе он держал шляпу с пером. Время шло, очередь двигалась медленно, и мама и люди вокруг нас стали волноваться, не опоздать бы на поезд – а то уйдет, и сиди тут в этом Кунгуре в обнимку с “Хозяйкой”. Тут к маме подошел мужик в пиджаке с одним пустым рукавом, засунутым в карман, и с орденскими планками.

– Вы, – говорит, – хозяйка, что брать-то надумали?

Мама отвечает:

– “Хозяйку” такую зелененькую за тридцать рублей.

– И “Кота в сапогах” за семнадцать, – тут же добавил я.

Мужик говорит:

– Вы идите к поезду, я вам их туда принесу, а то вы не успеете взять, какой номер вагона-то?

Мама засомневалась, но мужик сказал, что он инвалид из этой самой артели, которая фигуры делает, и принесет самого первого сорта, без щербиночки.

Так и получилось: мужик принес “Хозяйку” с “Котом”, мама их со всех сторон рассмотрела и спрашивает:

– Сколько я вам должна?

Он говорит:

– Согласно прейскуранту – сорок семь, а накинете трешечку на папиросы – бузить не стану.

Мама ему накинула трешечку, а я тем временем разглядел его планки и спрашиваю:

– Эта, – говорю, – “Слава”, эта “За боевые заслуги”, эта “За победу над Германией”, а эта какая, я такой не видал никогда?

– Надо ж, как разбираешься, – говорит инвалид, – вырастешь, в Военторге сможешь работать. Которую ты не видал – это “За оборону Советского Заполярья”.

Тут дали третий звонок, и мы с фигурами еле успели залезть в вагон. Зашли в купе, а Владикова мама говорит:

– Я вся аж испереживалась, что вы “Хозяйку” приобрести не успеете, а теперь и у вас будет чем дом украсить.

Судьба “Хозяйки” поначалу оказалась печальной: года через два во время встречи Нового года у нас дома она была сброшена с этажерки на пол подполковником медицинской службы Шапиро, демонстрировавшим со своей супругой какое-то изощренное па вальса-бостона. А он к тому времени уже утратил способность даже к обычному строевому шагу, не то что к вальсу-бостону. Мама была очень расстроена и безуспешно пробовала склеить гипсовые осколки.

Но прошло более полувека, и “Хозяйка”, к моему величайшему изумлению и неописуемой радости, воскресла из небытия: я получил точно такую же кунгурскую фигуру, которую некий знакомый с этой историей москвич случайно обнаружил в антикварном магазине и тут же купил мне в подарок.

“Хозяйкин” же земляк “Кот в сапогах” через пять лет проделал с нами обратный путь через родной Кунгур в Ленинград и еще какое-то время простоял в серванте, пока мы не переехали на другую квартиру. Мама перед этим спросила соседку Стешу, что ей подарить на память, и та попросила “Кота” – если, конечно, Мишенька не возражает… А я не возражал, потому что к тому времени подрос и больше интересовался математическими головоломками и древнескандинавскими мечами и шлемами, чем какими-то там игрушечными котами.