Читать книгу Иллюзия жизни - Михаил Черненок - Страница 4

На следующий день спозаранку Голубев стал звонить Царьковым. Несмотря на настойчивые продолжительные зуммеры, ни один из телефонов не ответил. Когда терпение иссякло, Слава направился в паспортный стол. К его удивлению, жителей с фамилией Разин или Дразин в райцентре не оказалось. Ругнув в душе кладбищенского сторожа, который, по всей вероятности, из-за глухоты спутал фамилию «непризнанного гения», Голубев на всякий случай уточнил адреса Царьковых и решил сходить вначале к владельцу сгоревшей «тойоты» на улицу Кедровую. После, если того не окажется дома, наведаться к его однофамилице Софии Михайловне, проживающей по улице Гражданской. Чтобы согласовать свои действия со следователем, позвонил Лимакину. Следователь одобрил намеченный план и посоветовал прихватить с собой связку ключей, обнаруженных на месте происшествия. Вдруг, мол, окажется, что «тойота» в угоне, а какой-либо из ключиков подойдет к гаражному замку Царькова.

Кедровая оказалась тихой полусонной улочкой, застроенной, как по линейке, небогатыми бревенчатыми домами. Вопреки названию, на ней не было ни одного кедра. Вместо разлапистых сибирских великанов в некоторых палисадниках зеленели подрастающие елочки да сосенки. В придорожной мураве, выклевывая козявок, копошились суетливые воробьи. Тут же в поисках дармового питания лениво вышагивали голенастые бройлерные куры.

Пройдя добрую половину улицы, Слава остановился у приземистого старого пятистенника с выкрашенной ярко-красным суриком жестяной крышей. На низком, в две ступеньки, крыльце, свернувшись калачиком, дремал пушистый рыжий кот, а на входной двери домика висел большой амбарный замок. Такой же замчище украшал створчатые двери покрывшегося ржавчиной металлического гаража. Даже без примерки было ясно, что ни один из найденных возле сгоревшей «тойоты» ключей к таким запорам явно не подходит. Сонную тишину улицы внезапно нарушил строгий голос:

– Молодой человек, тебе что надо?

Голубев оглянулся. В ограде противоположной усадьбы, облокотившись на решетчатую калитку, стояла дородная пожилая женщина в длинном неопределенного цвета халате и сурово смотрела на него.

– Хотел поговорить с хозяином, да Георгия Васильевича вроде нет дома, – ответил Слава.

– Ну и нечего к его хозяйству приглядываться, – по-прежнему строго заговорила женщина. – Там уже все украдено. На прошлой неделе ночью разбойники уволокли последнюю алюменивую флягу, в какой Гоша воду от колонки возил.

Слава подошел к женщине. Улыбнувшись, сказал:

– Я из милиции.

– Почему не в милиционерской форме? – недоверчиво спросила женщина.

Пришлось показать служебное удостоверение. Лишь после внимательного изучения развернутых корочек женщина подобрела. Голос ее стал мягче:

– Извините, молодой человек. Облюбовали воры нашу улицу. Что ни ночь, то у кого-нибудь да что-нибудь утащат. Особо алюмений воруют. Лично у меня, к слову сказать, из баньки ковшичек сперли и даже проволочные закрутки, какими поврежденные штакетины были укреплены, открутили. Пришлось гвоздями забор чинить.

– Автомашины не угоняют? – закинул удочку Слава.

– Пока Господь миловал. Да у нас тут всего-то две машины на пятьдесят дворов. У Гоши Царькова – дорогая, японская. А у его соседа, старика Андрияна Пахомова, так себе… собранный из утиля москвичонок.

– Когда Царьков бывает дома?

– Постоянно домоседничает.

– Но сегодня нет. И телефон его со вчерашнего вечера не отвечает.

Женщина пожала плечами:

– Позапрошлой ночью я почти не спала. Раз по разу вскакивала. Мерещилось, будто воры во дворе шарятся. Все окошки проглядела. У Гоши до утра свет горел. Наверно, стихи сочинял. Он постоянно по ночам сочиняет. Вчера его видела. Часа за два до грозы на своей черной японке куда-то поехал. Возвратился или нет из той поездки, не знаю.

– Где он работает?

– Нигде. Военную пенсию получает по ранению. После десятилетки не сумел поступить в институт и загремел в армию. Попал в такую часть, которую из Сибири отправили воевать в проклятый Афганистан. Там он перед концом службы получил сильную контузию. Рассказывал, будто взрывом бомбы так припечатало к каменной скале, что голова чудом не разлетелась вдребезги. Больше года от него не было никаких вестей. Нина Сергеевна – мать Гоши, царство ей небесное, – куда только не писала! И в воинскую часть, и в Министерство обороны – отовсюду молчок. Совсем отчаявшись, она заказала сорокоуст во всех российских монастырях, какие тогда существовали. Отправила им денежные переводы: кому – рубль, кому – два, кому – пятерку. То ли монашеские молитвы помогли, то ли военные хирурги постарались, но Гоша выжил и вернулся домой хотя и с инвалидностью, но вполне нормальным парнем. Оказывается, чтобы укрепить порушенный затылок, ему зашили в голову пластинку из очень прочного металла.

– На умственных способностях это не отразилось? – спросил Голубев.

– Нисколько! Знаю его с пеленок. Каким разговорчивым шустряком был, таким и остался. В первый же год после демобилизации поступил в железнодорожный институт, но быстро бросил учебу.

– Почему?

– Говорил, разочаровался в выбранной специальности. Дескать, от природы имеет талант сочинять стихи. Не хочу опровергать такое заявление, но, по моим мыслям, причина кроется в другом.

– В чем именно?

– Когда Гоша ушел из института, бушевал самый разгар перестроечной заварухи. Прихватизировали кто что может. Спекуляцию узаконили. Книжки какие попало разрешили печатать за свой счет. Вот Гоша и клюнул на эту приманку. Сначала торговлей занимался. Потом, как блины, стал стряпать стишки. Считай, всю избу и сараюшку до потолка завалил книжками. И все не унимается. Как одержимый, дни и ночи напролет строчит, строчит. Из-за этого и жена от него ушла.

– На ком он был женат?

– На Сонечке Царьковой.

– Это она построила на улице Гражданской двухэтажный дворец?

– Она, София Михайловна. Очень милая да терпеливая женщина, но и у нее в конце концов нервы лопнули. К слову сказать, при бракосочетании Гоша записался на фамилию жены. До женитьбы он был Поносов. В школе над ним посмеивались. С первого класса приклеили прозвище Понос.

– Книги под какой фамилией он выпускает?

– На корочках и на первых листах всегда печатается «Георгий Царьков». Ниже разные названия бывают. Портрет в каждой книжке обязательно.

– И много у него книжек?

– Складывать уже некуда.

– Имею в виду разные названия.

– Разных полдесятка, наверное, наберется.

– Под именем «Федор Разин» или что-то в этом роде ни одной нет?

– Нету. Царской фамилии Гоша не стесняется.

– А непризнанным гением себя не называл?

– Не слышала такого. Недавно вроде с досады пожаловался, будто угнетает его никчемность жизни. Я удивилась: «Ты что это раскис?» Он горько вздохнул: «Не могу, Матрена Фроловна, найти ответы на проклятые вопросы: кто я, что я, зачем и кем вызван к жизни, в чем мое предназначение?» Гоша всегда называет меня по имени-отчеству. А Сонечка, словно родная, кличет просто «тетя Мотя». До слез жалко мне Сонечку. И внешностью удалась на загляденье, и умом, и хозяйственной сноровкой, а вот в семейной жизни не повезло. Влюбилась, что ли, она в Гошу безоглядно? Давно живут врознь, но Соня по-прежнему заботится о Гоше, как о родном. Постоянно загружает его холодильник продуктами под завязку, чтобы не голодал бывший муженек…

Заговорив о Царьковой, тетя Мотя так увлеклась, что предложила Славе присесть на лавочку перед палисадником и даже ни с того ни с сего назвала свою фамилию – Пешеходова. Когда уселись рядом, Слава, воспользовавшись паузой, спросил:

– Разве Георгий Васильевич сам не может позаботиться о себе любимом?

– Вот вы правильно сказали: «о себе любимом», – с ходу подхватила тетя Мотя. – Кроме себя, Гоша по-настоящему никого не любит. Единственный ребенок в семье с малых лет привык к постоянной заботе и вниманию родителей. И теперь чувствует себя большим ребенком, за которым нужен постоянный уход. Счет деньгам совсем не знает. Друзьям последнюю рубаху готов отдать.

– Много у него друзей?

– Приезжают откуда-то солидные ребята в заграничных машинах. С водочкой и закуской.

– Часто Царьков выпивает?

– Когда Соня с ним жила, в рот хмельного не брал. Стоило ей переехать в новый дом, Гоша стал ходить покачиваясь. Последнее время вроде перестал качаться.

– В райцентре с кем он дружит?

– Первейший друг у Гоши – сосед Андриян Петрович Пахомов. Иногда пьянчужки всякие к нему заглядывают, перехватить деньжат без отдачи на бутылку. Часто школьники забегают. Гоша подписывает и дарит им свои книжки за спасибо.

– Где берет деньги на издание книг?

– Соня оплачивает. Она богато живет. Содержит винный магазин «Три богатыря».

– «Три мушкетера», – поправил Голубев.

Пешеходова махнула рукой:

– Я постоянно мушкетеров с богатырями путаю. Для меня они одно и то же. И тех и других по трое. Старик Пахомов смеется надо мной, а я все никак не могу их запомнить.

– Родители Георгия Васильевича живы?

– Умерли. Нину Сергеевну от переживаний за сына рак в могилу свел, а отец, Василий Константинович, раньше супруги от инфаркта скончался. Сонечка тоже круглая сирота.

– Она местная?

– Из Новосибирска. Познакомились, когда Гоша там учился. На загляденье приятная была парочка.

– В последнее время между ними конфликтов не было?

– И не могло быть. Соня почти месяц как уехала отдыхать на заграничный курорт. Может, от того, что давно ее не видел, Гоша заскучал основательно. Тут как-то зашел ко мне за домашним квасом. Осунувшийся, невеселый. На мой вопрос: «Заболел, Гошенька, что ли?» – поморщился: «В цейтноте нахожусь». Не поняла, спросила: «Что это такое?» – «Это, Матрена Фроловна, такая разновидность творческого запоя, когда сон пропадает». – «Так возьми да закодируйся». – «Кодирование – для алкоголиков. А я бессонницей страдаю». – «С чего так?». Усмехнулся: «С тоски, порожденной талантом и необъятными просторами родины». – «Наверное, по Соне затосковал?» – «Нужен я ей, как зайцу колокольчик»… Со стороны, говорят, рассуждать легко, но, по моим наблюдениям, устал Гоша от сочинительства. Еще Андриян Пахомов донимает его критическими замечаниями. Башковитый старик! Годов уже за восемьдесят, а выглядит богатырем. Образование имеет, по ранешним меркам, церковно-приходское, но стихотворений помнит немыслимое количество. И высказываниями исторических мудрецов напичкан, как подсолнух семечками. Чего по жизни ни спроси, тут же вспомнит то библейское высказывание, то Наполеона, то других великих людей.

– Он может хоть что-то рассказать о Царькове?

– Как же не может, коли постоянно с Гошей судачит.

– Где его дом?

Пешеходова показала на продолговатый домик с застекленной верандой, соседствующий с царьковским пятистенником:

– Вон, рядом с усадьбой Гоши. Только щас вы с Андрияном не встретитесь. Старик раненько по утру укатил на «москвичонке» удить карасей. Вернется не раньше обеденного времени.

Голубев посмотрел на часы – до обеда было еще далеко. Он хотел попрощаться с тетей Мотей, но та вдруг спросила:

– Что это милиция заинтересовалась Царьковым? Набедокурил Гоша чего?

– Вчера в грозу машина его сгорела, – уклончиво ответил Слава.

– О Господи!.. Сам-то жив остался или как?..

Пришлось вновь увильнуть:

– Пока не известно, выясняем обстоятельства пожара.