Читать книгу Дневник - М.Г. Дроздовский, Михаил Дроздовский - Страница 4

Михаил Гордеевич Дроздовский родился в Киеве 7 октября 1881 года{3}. Его отец – генерал-майор Гордей Иванович Дроздовский – был участником Севастопольской обороны{4}. В раннем детстве Дроздовский лишился матери и его воспитание легло всецело на старшую сестру – Юлию Гордеевну, которая была на 15 лет старше своего брата{5}. Будучи самым младшим в семье и единственным сыном, Дроздовский с детства был баловнем всей семьи, но это баловство не отразилось на его характере. Юлия Гордеевна отмечает, что брат отличался ранним развитием самостоятельности, наряду с необычайной любознательностью, впечатлительностью и крайней нервностью. Вращаясь в кругу военных, ребенок, естественно, пристрастился к военным играм, переодеванию в солдаты, игре с саблями и воображаемыми револьверами, сделанными им самим из палок. Также в раннем еще детстве выступила ярко и отчетливо одна черта Дроздовского, нитью прошедшая через всю его жизнь – это одиночество, скрытность и замкнутость. Товарищей детских игр у него не было; он предпочитал общество денщиков отца, заслушивался их рассказов о деревне, о войнах, о полковой жизни. Позже, к 7 годам, у мальчика появляется любовь к рисованию, а также и к поэзии; излюбленными стихами его были боевые, яркие описания войн. Декламируя их, он представлял сцены в лицах, заставляя сестер выслушивать его.

В 1892 году Михаил Гордеевич был отдан в Полоцкий корпус, но вскоре переведен в Киевский кадетский корпус, который он окончил в 1899 году.

Воспитатели ученических лет Дроздовского отмечают его выдающиеся способности, наряду с необыкновенной ленью, своенравием и изобретательностью шалостей. Однокашники Михаила Гордеевича вспоминают постоянный окрик воспитателя (полковник Гаас{6}): «Дроздовский, под арест!» Прирожденная правдивость и бесстрашие внушали всегда юноше необходимость сознания своей вины и заставляли постоянно терпеть наказания. В старших классах он увлекается рисованием, проявляя недюжинные способности, но, к сожалению, все его этюды и наброски утеряны.

По окончании корпуса Михаил Гордеевич вышел в Павловское военное училище в Петербурге, где дисциплина была особенно строга и карцер являлся почти постоянным местопребыванием непокорного Дроздовского. Так, однажды, он решил вывесить свою визитную карточку на дверях карцера, уверяя, что ему предоставили отдельную комнату в училище. За эту выдумку ему, разумеется, пришлось понести усиленное наказание. Одно время жизнь в училище показалась юноше настолько тяжелой, что он написал отцу о своем решении уйти, так как ему не под силу было справиться со своим характером: он не мог покорно, а главное без противоречий, выслушивать окрики начальства, замечания, зачастую несправедливые и абсурдные. Только авторитет отца, его убедительные письма и просьбы закончить раз начатое образование принудили Дроздовского покориться, остаться и одним из первых окончить училище.

В 1901 году Михаил Гордеевич вышел в Варшаву в лейб-гвардии Волынский полк{7}, пребывание в котором окончательно отшлифовало его характер и наложило отпечаток на всю его дальнейшую жизнь. Тут небезынтересно отметить систему воспитания, которую проводили в Волынском полку старшие офицеры по отношению к молодежи. Первое и главное требование всякого военного – дисциплина – была очень строга; также исполнительность и аккуратность в службе. Воспитывалась любовь к родине, к полку, к его традициям, любовь и забота о солдатах, корректное и сдержанное отношение к однополчанам. Но здесь не было строгого окрика начальников, а если делалось замечание, то в форме совета старшего младшему; вот почему те же требования и та же строгость, что и в училище, но вылитые в другие формы, были так легки и незаметны для Дроздовского. Скромная жизнь полка, постоянная строевая работа, занятия с солдатами и непрестанное внушение старших, что своею жизнью офицер должен показывать пример солдатам, не допускали кутежей и разгула. Здесь не было принято, как в других полках среди молодежи – хвастовство кутежами, пьянством, развратом, жизнью не по средствам, долгами, и даже такие разговоры считались неприличными и странными. В такую здоровую и бодрую атмосферу посчастливилось попасть Дроздовскому, и понятно, что Волынский полк как нельзя более подходил к замкнутому его характеру, развил выдержку и привил ему необходимое уменье повиноваться и управлять подчиненными, да и характер взаимоотношений офицерства был необыкновенно близок взглядам Дроздовского. В полку была прекрасная библиотека, выписывались журналы, и офицеры могли следить за литературой и наукой. Михаил Гордеевич много читал, интересовался литературой, вопросами философии, новыми открытиями, и в свободное время его можно было всегда видеть за книгой. Он увлекался шахматами, следил за шахматными турнирами. Но избрав военную карьеру, посвятив свою жизнь любимому делу, Дроздовский считал свое специальное образование крайне скудным и под влиянием деятельной переписки с отцом, находившим, что необходимо дальнейшее военное образование, он в 1904 году поступил в Академию Генерального штаба{8}. Не раз впоследствии Михаил Гордеевич говорил, что он обязан всем своему отцу, его влиянию, а также родному Волынскому полку.

По объявлении Японской войны Дроздовский немедленно прикомандировался к 34-му Стрелковому Сибирскому полку и, будучи убежденным строевиком, на практике изучил военное дело, участвуя с полком в боях. На этой войне он получил все боевые знаки отличия{9}. В бою под Ляояном был ранен в ногу{10}. К сожалению, все письма с войны, его личные впечатления, подробно изложенные отцу, – утеряны.

По окончании войны М.Г. Дроздовский вновь возвратился в Академию, которую окончил в 1908 году. Полагающийся ценз командования ротой он отбывал в Волынском полку и впоследствии, в чине капитана, был назначен в штаб округа в Харбине. С этого времени начинается неудовлетворенность работой в штабе, его действенная натура не могла примириться с чисто канцелярской работой, связанной с его маленьким чином, и эта невозможность проявлять инициативу заставляла страдать Михаила Гордеевича. К счастью, в феврале 1912 года он был переведен в штаб Варшавского военного округа, где общение с волынцами давало ему отдохновение и скрашивало жизнь. Когда вспыхнула Балканская война, Дроздовский ожил; мысль о возможности попасть в бой, снова услышать свист пуль, быть в действии, вырваться из сидения в Отчетном отделении штаба побудила его просить о командировании на войну. Однако желанию его не суждено было сбыться. Вот что он писал 22 ноября 1912 года: «Моя мечта принять участие в Балканской войне почти облеклась в реальные формы, я почти торжествовал, но вчера все рухнуло – категорически воспрещены поездки, и я должен сидеть смирно. До каких же пор»…

В этот период времени Михаил Гордеевич начал большой труд по стратегии о будущей русско-германской войне. Бывая в Петербурге, он посещал Публичную библиотеку, где собирал нужные ему материалы. «Может, и хватит характера докончить», – говаривал он и, действительно, закончил свою работу, но труд этот погиб{11}.

В 1913 году Дроздовский добился командировки в Севастопольскую авиационную школу, где изучил наблюдения с аэропланов{12}.

Европейская война застала Михаила Гордеевича в Варшаве, откуда он был назначен в штаб главнокомандующего Северо-Западным фронтом. Вот что мы читаем в его письме от июля 1914 года: «Я далек от боевой линии, это угнетает меня, но начальство не пускает меня пока вперед. Здесь, правда, больше в курсе дела, но зато не услышишь свиста пули, а без этого разве война – война!!! Ничего, пойдут убитые и раненые, а также ищущие места побезопаснее, будет и мне замена. Эта война, величайший исторический момент – моя великая, самая страстная мечта, и я принужден оставаться в стороне, разве можно сказать, что я участвую в ней. Если бы хоть нести ответственные, требующие самостоятельной деятельности обязанности, а то должность помощника начальника отдела в таких крупных штабах – роль писарская. И это тогда, когда решается судьба моей родины, я должен исполнять бесцветную работу, вне опасности. Такая жизнь угнетает меня, положительно любое дело валится из рук».

Стремление Дроздовского к более активной роли, наконец, после долгих хлопот получило свое осуществление, он был назначен в штаб 27-го армейского корпуса.

Вновь обращаемся мы к письму Дроздовского по поводу этого назначения:

«Наконец-то мне удалось вырваться из штаба Главнокомандующего, здесь только в штабе дивизии или корпуса я буду иметь возможность проявить инициативу, с моим маленьким чином (капитана) принести большую пользу, конечно, все будет зависеть от личностей начальствующего персонала, но хуже не будет… Поймите, что пришлось мне пережить последнее время: на северо-западном фронте неудачи, их я предсказал до войны в бесконечных разговорах и спорах в штабе. В своем дневнике я указывал на печальные последствия нашей стратегии, я предвидел все и ничем не мог помочь, предотвратить тяжелые последствия. Ведь в наших руках была яркая, блестящая победа, при наличии тех обстоятельств, с которыми мы вышли на войну, а во что ее превратили?..»

В приложении приведены отрывки записок из полевой книжки Дроздовского, относящиеся к этому периоду.

Осенью 1915 года Михаил Гордеевич был произведен в подполковники и назначен начальником штаба 64-й дивизии. Наконец он смог в более широком масштабе проявить свою инициативу.

Следующий факт, характеризующий Дроздовского, произошел в бытность его начальником штаба 64-й дивизии.

Во время ночного отступления Н-го корпуса переправу через мост внезапно захватила немецкая конница, чем поставила не успевшие переправиться наши части в безвыходное положение. Неожиданно раздались крики «ура», и на мосту появился подполковник Дроздовский с группой солдат. Впоследствии выяснилось, что получив донесение о захвате немцами переправы, Михаил Гордеевич сразу учел положение, наскоро собрал находившихся вблизи штаба солдат и кинулся к мосту. После короткой схватки немцы бежали, и до утра подполковник Дроздовский занимал отбитую им переправу, а утром возвратился в штаб и приступил к своей обычной работе.

Настроение Дроздовского сильно изменялось в связи с обстановкой на фронте.

Из письма М.Г. Дроздовского от апреля 1916 г.:

«У меня громадная работа, не говоря уже о текущем бумагомаранье; иногда целыми днями пропадаю на позиции; приходится делать организационные работы, требующие большого напряжения, но совершенно необходимые, чтобы быть во всеоружии перед случайностями. Я давно старался добиться у своего генерала той планомерности, с которой он никак не может мириться. Теперь сверху крепко нажали, и мне удалось получить руководство в свои руки, и надо торопиться все сделать, пока не вставят очередной палки в колесо». К лету, в ожидании боев Дроздовскому приходилось усиленно работать; вот что он пишет в июне:

«Я по горло завален делами, целыми днями на позиции, возвращаюсь с обходов усталым и зарываюсь в бумагу, без конца сидишь и пишешь, позднее разбираю телеграммы – это пачка в добрый роман Золя.

Вполне понятно, почему у нас сейчас огромная, лихорадочная работа, приходится напрягать все силы, чтобы не быть неподготовленным к событиям. Всюду нужен контролирующий глаз, предусмотрение и организация. Конечно, мало 24 часов в сутки. Все это ничего, если бы не это наводнение бумаги; я не только не видел ничего подобного, но даже не предполагал, что может существовать такое море бумаги; это все подлая привычка отписываться. Если бы старшие и высшие действительно побольше работали и чаще посещали части, не нужно было бы этой мертвящей, душащей бумаги.

Кругом наблюдается подъем духа. Нельзя не признать, что наши Луцкий и Буковинский прорывы были удивительно чистой работы, по крайней мере во внешней их форме – видно, что наконец кое-чему научились и у нас. Положение на всех фронтах считается благоприятным; будут конечно и неудачи, придется за них не раз расплачиваться, но инициатива уже вырвана из немецких рук, немцы отбиваются, но удары наносим везде мы. Надо полагать, что так останется до конца, но еще конца войны не предвидится, нужно запасаться большим терпением».

В начале сентября, во время атаки Дроздовский был тяжело ранен в правую руку, нормально владеть которой он уже не мог до конца жизни. Вот что рассказывает офицер 64-й дивизии об обстановке, в какой был ранен Михаил Гордеевич:

«К началу сентября в числе прочих частей 64-я дивизия была переброшена на Юго-Западный фронт и вошла в 9-ую армию в составе 18-го армейского корпуса. Насколько положение 9-й армии было серьезно (частично в направлении Мармарош – Сигет), указывает тот факт, что части дивизии с похода были посажены на грузовые автомобили и в спешном порядке двинуты на помощь отходящим под давлением австро-германцев мелким казачьим отрядам.

Район сосредоточения дивизии была Молдава. Не имея возможности войти на месте в связь с отходящими по горным тропинкам казачьими разъездами, а следовательно, не имея никаких сведений о противнике и его расположении, решено было послать вперед разведку из батальона 254-го пехотного Николаевского полка. Разведкой принял на себя руководство начальник штаба дивизии Дроздовский. К утру эта разведка определила линию фронта всего корпуса для перехода в контрнаступление против австро-германцев. По занятии Николаевским полком позиции остальные части дивизии были поставлены вправо и влево от него, заполнив таким образом образовавшуюся брешь, соприкасаясь правым флангом с уссурийцами, левым же с 37-й пехотной дивизией.

Подошедшими нашими свежими силами было предпринято частичное наступление, которое начало успешно развиваться на обоих наших флангах. Нам же необходимо было преодолеть сильнейшее естественное препятствие в виде местного горного хребта с тактическим ключом – горой Капуль, за которой находился очень важный для нас Кирлибабский проход. Для взятия Капуля была назначена 64-я дивизия, части которой ночной атакой в короткой штыковой схватке сбили противника и закрепились, послав донесение в штаб дивизии, что Капуль взят, о чем было немедленно сообщено в ставку Главнокомандующего. В связи с этим донесением, ночью же стали вырабатывать план дальнейшего наступления, когда с рассветом выяснилось, что нашими частями занята не гора Капуль, а лишь ее восточное плато. Было необходимо исправить эту ошибку и, главное, сгладить неловкость по отношению к Ставке. Взятие Капуля было назначено на 5 сентября. Этой атакой взялся руководить подполковник Дроздовский, подтянув для этого весь свободный резерв. Мне кажется, что подполковник Дроздовский чувствовал, что его присутствие и личное руководство внушало строевым начальникам – от командиров полков до младших офицеров – уверенность в успехе, а для солдат казалось необычайным присутствие начальника штаба их дивизии. Атака носила характер стремительного, безудержного натиска. Но когда передовые цепи под действием смертоносного огня в упор, захлебнувшись, залегли перед проволокой, подполковник Дроздовский, приказав двинуть на помощь новый резерв, поднял залегшие цепи и с криком «Вперед, братцы!», с обнаженной головой бросился впереди атакующих. Мы были у цели, я – командир роты – бежал рядом с подполковником Дроздовским, все это происходило в какие-то короткие мгновения, но злая судьба не дала возможности довести Михаилу Гордеевичу так блестяще начатую атаку, – он был ранен{13}. Ворвавшись в окопы противника, мы смогли продержаться там только до вечера, так как тщетно ждали поддержки со стороны соседних участков. Но там не было таких руководителей, которые готовы были с такой энергией до конца служить своему делу, как подполковник Дроздовский. Я не знаю, как на этот подвиг посмотрело высшее начальство, но мнение всех строевых офицеров и солдат было одно – не потеряй мы Дроздовского в этом бою, к вечеру мы бы уже спускались в Кирлибабский проход».

Только в январе 1917 года мог вернуться в строй Михаил Гордеевич и, произведенный в полковники, был назначен начальником штаба 15-й пехотной дивизии. Его мечта получить полк, быть самостоятельным начальником и, пока оставалась лишь мечтой. Там застала его революция, которая, по мнению Дроздовского, вела к гибели Россию. Вот его первое письмо после всех происшедших событий: «Вы положились на армию, а она не сегодня-завтра начнет разлагаться, отравленная ядом политики и безвластия. Когда я первый раз услыхал о “рабочих и солдатских депутатах” – для меня ясен стал дальнейший ход событий: история – это закон. Что я переживаю? Я никогда в жизни не был поклонником режима беззакония и произвола, на переворот, естественно, смотрел как на опасную и тяжелую, но неизбежную операцию. Но хирургический нож оказался грязным, смерть неизбежна, исцеление ушло. Весь ужас в том, что у нас нет времени ждать, перед нами стоит враг с армией, скованной железной дисциплиной, нам нечего будет противопоставить его удару. Так что же я переживаю? Оборвалось и рухнуло все, чему я верил, о чем мечтал, для чего жил, все без остатка… в душе пусто. Только из чувства личной гордости, только поэтому, что никогда не отступал перед опасностью и не склонял перед ней своей головы, только поэтому остаюсь я на своем посту и останусь на нем до последнего часа».

Долгожданная мечта Дроздовского получить полк наконец осуществилась, 6 апреля он был назначен командиром 60-го Замосцкого полка, но в революционных условиях это командование не принесло радости, не дало поля для широкой творческой работы и было для Дроздовского непосильным крестом{14}.

Несмотря на общий развал армии, боевые действия продолжались. 20 ноября Дроздовский по давнишнему представлению получил Георгиевский крест 4-й степени, а представление к Георгию 3-й степени осталось безрезультатным (представление штаба Румфронта за № 125411){15}.

24 ноября он был назначен командиром 14-й пехотной дивизии, но ввиду полной невозможности командовать дивизией при все усложнявшейся обстановке, 11 декабря Дроздовский сложил с себя это звание и уехал в Яссы, где было задумано формирование Добровольческого корпуса.

С захватом власти большевиками и фактическим прекращением войны наступил полный развал русской армии. Один лишь Румынский фронт, находившийся в иных условиях, благодаря присутствию румынских войск, границы, отделяющей его от хаоса в России, и т. д. кое-как сохранял внешний порядок{16}.

Еще в декабре 1917 года установилась связь между генералами Алексеевым{17} (Дон) и Щербачевым{18} (Яссы). Тогда же в Румфронте зародилась мысль об организации особого корпуса русских добровольцев для посылки его на Дон в помощь генералам Алексееву и Корнилову{19}. Эта идея встретила сочувствие и поддержку со стороны союзников; французы дали на организацию предполагаемого похода несколько миллионов франков.

Главнокомандующий Румынским фронтом генерал Щербачев поручил организацию добровольческого корпуса генералу Кельчевскому{20}. Было выпущено воззвание к офицерам и солдатам Румынского фронта (см. приложение 1), с поступающих добровольцев требовалась подписка (см. приложение 3){21}.

Одним из самых деятельных и талантливых организаторов по подготовке предполагавшегося похода был полковник М.Г. Дроздовский, к тому времени сложивший с себя обязанности начальника 14-й пехотной дивизии. В начале января он был командирован в Одессу, где организовал Бюро для записи добровольцев.

Тем временем осложнения росли; к середине февраля положение на юге России, через который лежал путь следования предполагаемого корпуса, находился в состоянии полной анархии. «Бескровная» русская революция начала выражаться в исступленной безудержной войне всех против всех. Море крови, пытки, насилия и грабежи на фоне страха, угнетенности и пассивности масс – вот картина царившего там хаоса.

Связь с Доном была порвана.

Видя кругом распад, не веря в возможность какой бы то ни было борьбы с большевиками, генерал Щербачев, его штаб, а за ним и испуганное офицерство отказались от своей первоначальной идеи. Проще было сидеть в Румынии и в безопасности выжидать дальнейшего хода событий. Приказом штаба Румфронта задуманный ранее поход был отменен, и добровольцы, давшие ранее подписки в Добровольческий корпус, освобождались от взятых на себя обязательств{22}.

Гибнувшую идею решил спасти полковник Дроздовский. На фоне растерявшейся среды людей, долг которых был руководить и поддерживать в такие критические минуты, когда их опыт и авторитет могли бы поднять дух и объединить всех для борьбы с большевизмом, – встает скромная фигура полковника Дроздовского, объявившего прямо, что так скоро от начатого дела он не отречется. «Я иду – кто со мной». Это решение вызвало резкое осуждение окружавших его: мысль о походе называли безумием, авантюрой, – она вызывала насмешки и возмущение. Из всего Румынского фронта на смелый призыв Дроздовского отозвалось и поступило в организуемую им 1-ю бригаду Русских Добровольцев всего 800 человек, не побоявшихся всех опасностей, которые стояли на намеченном пути, доверяя вполне водительству Дроздовского.

Только незадолго до выхода из Румынии генерал Щербачев изменил свое недоверчивое отношение к походу и стал помогать Дроздовскому; генерал же Кельчевский{23} до конца где было возможно тормозил дело{24}; Дроздовский называл его предателем.

Ярким примером отношения к проекту Дроздовского может служить следующее: в Одессе председатель Союза офицеров генерал-лейтенант Л.{25} в резкой форме отказал в содействии отряду по формированию, пополнению и распространению среди офицеров его идей, не желая принимать участие и брать на себя ответственность в «этой авантюре».

Румынское правительство, помогавшее вначале, впоследствии ставило всяческие препятствия организации отряда, требуя его разоружения.

Несмотря на чинимые препятствия, Дроздовскому удалось сорганизовать свой отряд, который и выступил под его начальством в поход, описанию которого посвящен приводимый ниже дневник.