Читать книгу 1917. Неостановленная революция. Сто лет в ста фрагментах. Разговоры с Глебом Павловским - Михаил Гефтер - Страница 7

– Что значит для тебя революция? Если для словаря.

– Революция – известное, повторяющееся и хорошо описанное, но, несмотря на описания, остающееся невыясненным событие новейшего отрезка существования Homo historicus. Она человеческий феномен, внутри истории впервые явственно заявленный христианством, что отнюдь не второстепенно. Все исторические разборы не превратили этот феномен в менее загадочный, таков он по происхождению.

Представьте черный ящик. На входе то, что зовут «предпосылками», а на выходе из черного ящика – результат. Главные предпосылки революция создает своим собственным ходом, что и делает ее трагедией. Люди в революции не удовлетворяются отдельными преобразованиями, замахиваясь на такие, которых им заведомо не осуществить в обозримое время. Любопытно, что революции часто начинались как неудача реформы. И у Октябрьской в истоках крах Столыпина. Сперва хотят провести реформы ограниченно, при данном составе людей и данных свойствах их натуры. Но феномен революции производен от императива творения человека в уплотненные сроки. Заглавная идея революции: миру явился новый человек!

Еще раз возвращаюсь к революционному «черному ящику». Если революция – феномен, творящий предпосылки в своем движении, творение касается не того, как быть с землей и фабриками. Но, как во Французской революции, – декретировать ли хлебный максимум под угрозой смерти? Диктат обновления: вы станете новым человеком – либо врагом. Вот где мерило, и лояльность ему не подходит. Революция обладает тем свойством, что не ищет лояльности: только соучастие! Все другое значит, что ты против революции. Человек, который говорит революции: хорошо, я не возражаю, – уже почти враг, контрреволюционер. Революции вечно не хватает врагов, и лояльный для нее – протовраг.

Легко сказать, что гильотина – дело сумасшедших, ressort de fou. Кромвелю мало было отрубить голову королю, надо было далее рубить головы шотландцам, ирландцам… Не безумие ли превращать людей в своих противников? Но у этого безумия есть логика: жажда врага. Потребность революций во враге, откуда-то же она вырастает?

Каковы причины, что явление, известное людям и происходившее при их участии, оплачено таким множеством гибелей? Я приурочиваю гибельность не только к нашей революции – ко всем. Считая Октябрьскую последней и обозревая ряд исторических революций, должен сказать: революции гибельны все! Есть три определения: смерть, убийство и гибель. Результат один и тот же – труп. Но гибельность революций еще не убийство. Гибельность сопутствует человеческим превращениям, которые по ходу революции превосходят наличные возможности людей.

Революций нет без лидеров. Особенно это относится к Октябрьской, но так и у Кромвеля, и у Робеспьера. Люди, которые являются лидерами в ее первой, радостной фазе, чувствуют, как в них открывается зов истории. Появляются харизматические лидеры, это не так банально. И если, находясь в центре революции, как Ленин или Махно, лидер пожелает ее модерировать, то она воспротивится тому, чтобы ее модерировали. Революция немодерируема вообще либо по природе сопротивляется модерации.

Речь не о том, что я понимаю под революцией, а что революция понимает под самою собой! Судный день – первый из образов революции. Превращение людей революции в «новых людей» стягивает к себе остальное. Без этого феномена революции нет вообще. Наталкиваясь на невозможность, феномен создает гибельную ситуацию. Тогда настает пора говорить о термидоре. Придавая этому слову уже не локальный смысл, а широкую философско-историческую рамку модели остановки революции.