Читать книгу Генделев: Стихи. Проза. Поэтика. Текстология (сборник) - Михаил Генделев - Страница 29

Переводы

Оглавление

Иегуда Галеви

(ок. 1075–1141)

«Душа на Востоке…»

1 Душа на Востоке, а тело – где Запад кровав.

В чаше изгнания – вина не слаще отрав.

Что мой обет – если Эдома род

Сел над Сионом, а надо мной – араб?

5 Я бы Испанию в пыль постелил за само

Счастье увидеть руины Храмовых врат!


Иегуда аль-Харизи

(ок. 1165–1234)

Из книги «Тахкемони»

1…а поэт был рабби Шломо-катан —

такой, что с ним рядом никто не стал —

(со времен, когда жил Эвер Ави Йоктан) —

семенили те, с кем он рядом шел, —

5 так велик был этот «Меньшой»!


Он до горних высей взошел ремесла,

ведь его Поэзия родила

на колена Мудрости, и сплела

чтоб – «он вышел первым». И – не отменить! —

10 первородства багряную нить.


Он был Мастером средь подмастерьев стиха;

Рядом с ним они по ветру шелуха,

да и Вдохновенье само

они крали, подделывая клеймо

15 того, «кто был помазан Господом перед народом его»,

Песне Песней – он равен – Шломо!


Разве сильный поэт, в свой высокий час —

и прочтет его – а для смертных, нас —

его Поэзия – чудо.

20 И «надо подняться на небеса, чтоб нам ее снять оттуда».


В молитвах из-под его руки

грозной мощью веет от каждой строки,

в Судный день – с вечера до утра —

мы внимаем Поэзии – нард и шафран

25 в оправе сапфира его пера!


Колоннада разума он – а стих

его – рабби царей земных!


Шломо ибн-Гвироль

(ок. 1021/22 – ок. 1053–1058)

От переводчика

Шломо ибн-Гвироль (он же Габироль, Гевироль, Авицеброн, Авицеброль et cetera) родился в Малаге предположительно в 1021 г. Прожив около 30 лет, он умер неизвестно где.

Жизнь этого гениального еврея была кратка, блистательна и трагична. Крохи свидетельств его неболтливых соседей по веку и вкрапления автобиографического характера в трудах самого Гвироля сообщают нам, отдаленным потомкам его современников, самую малость: был он тяжко болен, нуждался, был нелюбим, был непонят и отличался скверным характером (о чем эти современники, конечно, не умолчали). И уже никакие порывы исторических открытий, никакие филологические бури не сдуют тумана недостоверности и загадочности, окутавшего эту невероятную фигуру смутно различимых веков, Средних только по названью.

Смерть, которую он звал, ждал и называл Свободой, смерть встретил он в изгнанье, в каковое – после продолжительной, но тем не менее ожесточенной травли (по популярному обвинению в чернокнижии) – отправили Гвироля его почитатели – еврейская община Сарагосы. Заметим, что изгнанье в те бурные и малоблагосклонные к поэту и еврею времена – изгнанье из гетто – и было равнозначно смертному приговору. Болезнь же, при которой недуги Иова поминались с завистью, и золотая экзема славы настигли Гвироля раньше: еще при жизни поэта его стихи были канонизированы и включены в синагогальные литургии.

Все это – смерть, слава, аскеза и ересь, и еще, конечно же, исключительные достоинства его разнообразных, но, к несчастью, далеко не полностью дошедших до нас трудов – придало его биографии черты эксцентричности, полулегендарности и неизмеримо печальной банальности высокой поэтической судьбы.

На обожженных черепках всех трех культур и религий читаем мы дактилоскопию его покрытых струпьями пальцев. Как Соломон Авицеброн, он основал демоно- и ангелологию, на его авторитет ссылаются чуть ли не все позднейшие богословы и схоласты. Его читал Фома Аквинский. Его учение о Воле штудирует Джордано Бруно. Сулейман Ибн-Джебэриль – имя в ряду выдающихся имен арабской философии, пережившей свой полдень в мавританской Испании. Для нас он, Шломо ибн-Гвироль, астральный путешественник, философ и грамматик, «алмаз в ожерелье на шее Мудрости», величайший поэт еврейского Средневековья.

Европейское Средневековье герметично и труднопроницаемо, и в скорлупе его, в собственной и еще более твердой оболочке – Средневековье еврейское. И в этой двойной скорлупе, двойной раковине, двойном, если угодно, саркофаге – в броне непереводимости гения и одиночества – Гвироль.

И все же мы взяли на себя смелость предложить читающей по-русски аудитории опыт поэтического перевода <…>, ибо, рассудили мы: даже если тень крыла великого поэта, да что тень! – хоть шум пера одного достигнет слуха непросвещенного читателя – мы сочтем нашу нескромную миссию выполненной. А ежели непредвзятого нашего с Гвиролем читателя раздражает или смущает по отношению к тексту слово «перевод» (и впрямь изрядно скомпрометированное некоторыми нашими предшественниками) – что ж, мы согласны считать наш опыт лишь документом, записью некоего культурного переживания, какое перенесли мы при встрече с Шломо ибн-Гвиролем. Он же Ибн-Габироль. Он же Авицеброль.

«Молний пером, ливней тушь расплескав…»

1 Молний пером, ливней тушь расплескав,

осень писала, туч откинув рукав,

письмо по саду небес, и немыслим сам

был сад лазури и пурпура в небесах.

5 Тогда земля, небесный ревнуя сад,

расшила звездáми покровы дерев и трав.


«Лишь потому наш род – ожившее ребро…»

1 Лишь потому наш род – ожившее ребро —

к вершинам Мудрости взошел высоко столь,

что человек – душа и, тело вкруг надев,

он телу – колеса предназначает роль.


«Господь, грехи мои без потерь…»

1 Господь, грехи мои без потерь

несу к Тебе – меру им отмерь,

и в милости им отпущенье дай —

ведь кто я? – Пепел и прах теперь!

5 А если гибель ко мне в пути,

Господь, захлопни пред нею дверь,

за муки смертные – смерть прости,

ведь смерть я принял уже, поверь.


«Я – страждущий Амнон, пусть приведут Тамар…»

1 Я – страждущий Амнон, пусть приведут Тамар:

я в плен попал страстей, в тенета женских чар.

Эгей, скорей друзей гоните что есть духа

бежать и привести такою мне Тамар:

5 в венце, стан обернув в златую паутину,

в руке бокал вина – лозы веселый дар —

пусть напоить войдет, я ей скажу: утешь!

Огонь коробит плоть – о, потуши пожар!


«Жестока боль, плоть мою круша…»

11 Жестока боль, плоть мою круша.

Изошел я, жизнь мне нехороша —

где душе сокрыться, в какой тиши,

где отдохновенье найдет душа.

55 Дабы дух казнился и чахла плоть,

подошли втроем, как для дележа:

Грех, Недуг, Одиночество – кто их рук —

кто кольца их рук не бежал, дрожа?

Океан я им? Я морской им змей?

10 Кость моя им медь, железо ножа?

По чьему ж наследству меня гнетут

эти трое, алчущие платежа?

Почему ж за грех я один терплю,

А с других не взыщешь Ты ни гроша?

15 Вот мой труд, смотри! Вот страданье мое —

Ведь – орел плененный моя душа,

ведь я раб Твой, мне отпущенья нет,

век живу я – волей Твоей дыша.


Ночная буря

1 Тот я, кто, меч нацепив на бедро,

в рог протрубил, что принял зарок, —

он не из тех, кто с пути своего

отвернет, малодушия не поборов,

5 ибо мудрость звездой путеводной избрал,

юн когда еще был и младобород,

что с того, что дел его выжег сад —

вор времен, жесточе всех воров.


И тогда б он выстоял, кабы дней,

10 дней ублюдки не заступили дорог,

что ведут к началу Зла и Добра,

к основанью, Разум, твоих даров.

Только помни: могилы не переступив,

сокровенных достигнуть нельзя миров.


15 Серебро лишь мысли блеснет впотьмах,

как заря приходит взыскать оброк.

Жив? – В погоню мысли встань в стременах,

день покуда топчется у ворот,

ибо дух мой – времени не слабей,

20 и пока в седле я – храню зарок!

Но всегда настигнет, о други, нас

в роковой наш час беспощадный рок.


В эту ночь невинна небес ладонь,

Ясный луч луны навестил мой кров,

25 пробудил от снов и повел вперед

по дороге, выстланной серебром,

и за свет его я болел, как тот

патриарх, чей первенец нездоров.


Тотчас ветр двинул армады туч —

30 На луну навел парусов их рой,

застил лунный свет, скрыл дождем косым,

пеленою лег, как на лик покров,

точно месяц этот уже мертвец,

облака – могила, могильный ров:

35 Бен-Беор, тучи плачут над телом твоим —

Так Арам рыдал, ибо мертв пророк.


Полночь вышла в латах чугунной тьмы —

но молниеносно пробита бронь!

И кривлялись молнии в высоте —

40 над бессильем тьмы издевался гром —

нетопырь летит так крыла воздев —

мышь летучая – тьму гоня ворон.


В кулаке Господнем моя душа —

положил свободе Господь порог,

45 дух мой взял в железа – пускай в ночи

пробудится дух, как в плену герой,

чтоб не звал, о други, я лунный свет,

что пожрал затменья бездонный рот,

или, свет ревнуя к душе моей,

50 мрак – свет лунный спрятал под свой покров,

чтоб я в новолунье не ликовал,

как от ласки царской – холопский сброд!


Ты в поход, вояка, – так в прах копье.

Ты в побег – паденья тебе урок.

55 Хоть в Сиянья Храме от своры бед

попроси приюта – настигнет рок.


Уходя из Сарагосы

Это одно из его прекрасных и длинных стихотворений, которое он произнес, покидая (навсегда) Сарагосу.

Арабская надпись, предваряющая это стихотворение в сохранившемся списке «Дивана» Шломо ибн-Гвироля

1 Язык к гортани прилип – ни

звука горлу – хрипы одни,


и – сердцекруженье – то боль

и горе зажали в клешни,


5 к очам моим поднялись

и стали бессонны они.


Так доколь уповать? Доколь

полыхать вам, гнева огни?


кому излиться, кому

10 рассказать, как несносны дни!


К кому припасть мне – утешь!

руку помощи протяни!


Я бы сердце свое пред ним

расплескал – а расплесни


15 Боль – да и отойдет душа

от горестей чертовни.


О, утешь! разве стон души

не покроет штормов грызни.


И – что сердце? – размякнет лал,

20 в мой позор его окуни.


По-твоему, жив я? – живя

средь быдла такого, что ни


в жизнь – правую не отличат

от левой своей пятерни?


25 Издох я? В пустыне? Ан нет!

Мой дом – яма, в нем хорони


того, кто юн, нищ, одинок,

без друга, да и без родни


(пожалуй, что Разум один —

30 кому прихожусь я сродни)…


Я слезы мешаю и кровь

с вином, – горше нет стряпни!


Друг, жажду тебя! но – глотком

предсмертным – утешат ли дни,


35 иль с грезой меня развела

рать ангелов в блеске брони!


Здесь всем я чужак, я живу

средь страусов, средь болтовни


жулья – я, чье сердце под стать

40 мудрейшим, я – и они!


Один – жлоб. Злой аспид – второй:

вот яд, мол: ну-ка лизни;


Генделев: Стихи. Проза. Поэтика. Текстология (сборник)

Подняться наверх