Читать книгу Левиафан 2. Иерусалимский дневник 1971 – 1979 - Михаил Гробман - Страница 5

1 января. Иерусалим. Тель-Авив. Уехал на своей «Марине» в Тель-Авив к Жаку Катмору, у него, как обычно, вся компания, музыка, гашиш, кошки и т. д.

Я был у Стемацкого, он лежит больной, и вид у него всегда грустный, от этого еще грустнее. Поговорили о художниках, о выставках и пр.

Я был у поэта Элиагу Мэйтуса и познакомился с ним (он перевел мои стихи – «Иерусалим» – в «Двар Хапоэлет»). Он и его парализованная жена – милые люди, веет от него затхлостью, он запутанно вспоминал свою молодость, и они мне были рады.

Со всей катморовской кодлой были у Мишеля Опатовского – музыка, марихуана и пр.

2 января. 4. Тель-Авив. Встретился с Яковом Бар-Герой на Дизенгоф в кафе, передал ему материалы и картины для выставки и обсудили наши будущие дела.

Зашел к Брурии Авиэзер в ее галерее «Хадаша». Мать ее – милая женщина (русская еврейка) умерла до войны Иом Кипур. Вечером я зашел к Брурие, она оставила мне записку, но к ее отцу я не пошел.

Был в кафе «Кассит» с Амиром Галлоном, Катмором и Опатовским.

С Бар-Герой, Арарием, Опатовским, Иланой, Катмором смотрели необработанные катушки с моим фильмом. С Опатовским смотрели фильм Антонии Ньюли – очень хороший.

Вечером я был у Менаше Кадишмана, он укладывал детей спать и сам лежал со своим огромным брюхом и бородой на кушетке. Мы смотрели его работы, сериографии и беседовали, я ему говорил, что думаю об этом. Он дал мне адрес В. Бонгардта в ФРГ.

Я живу и ночую у Жака Катмора – запах кошек, табака, марихуаны и люди.

3 января. 5. Тель-Авив. Иерусалим. Был в студии у Мишеля Вольмана.

Был у Яши Александровича в магазине.

Я по-настоящему заболел, простудился. Сижу у Жака Катмора, закутавшись в тулуп, вокруг в дыму марихуаны – длинноволосая компания Катмора.

Все вместе были в Школе Авни, Катмор показывал свои фильмы, Опатовского и Рорбергера.

Опять были у Катмора, Жак подарил мне 2 свои работы.

Вечеринка у Амнона Барзеля. Я, Катмор, Ани Тутмайер, Шломит, Опатовский, Арарий, Валерий и др. Я рассказал Барзелю свои планы о школе и доме – Амнон очень заинтересовался.

Поздно ночью я вернулся домой в Иерусалим. Дети спали, Ирка проснулась.

4 января. 6. Иерусалим. Яшенька в школе, а мы с Иркой и Златкой в центре по делам.

Вечером заходил П. Гольдштейн с Люсей Мучник, он предложил организовать мне книжную лавку-клуб русской книги и искусства.

5 января. Шб. Иерусалим. Приехали Ванд-Поляки, привезли мне штаны и свитер. Выбрали «Старого зверя» на бумаге, в обмен на «трофеи» Павла. Пили чай и беседовали.

Приезжали Эдик и Кира Фрадисы (инженер и химик) от архитектора, знакомого Ев. Ар. Беседовали об устройстве олим-художников и артистов и пр.

Находились у нас Н. Портная, М. Бейтан.

6 января. 1. Иерусалим. Яшенька в школе, а мы с Иркой и Златкой были в Министерстве внутренних дел – за моим заграничным паспортом. Моше Кармиль написал мне письмо от Министерства иностранных дел, чтоб все ускорить. Я получил международные права шофера.

Приехал Саша Арарий, привез 1600 лир. Он хочет повысить цены моих вещей до 7000 лир, но мне это кажется малореальным.

Был Яша Александрович, подарил Яшке 30 ханукальных лир.

Читал «фантастику» и смотрел теледетектив.

7 января. 2. Иерусалим. В «Нашей стране» – арестован в Москве худ. Леонид Ламм.

С Иркой, Яшенькой и Златкой весь день ездили в «Марине» под дождем по городу. Купили газеты, купили бензин, были в гараже – Авраам осмотрел авто, искали ролики Яшке, были в Министерстве внутренних дел, заехали к Эмме Кольцатой (я взял книгу и каталоги, не забранные Сефом, и расспрашивал о прошлом Ламма), зашли к Сыркиным (дома только дочь), заехали к Льву и Рае Подольским (узнавали о Ламме, чтоб начать какую-то поддержку), были у Моше Кармиля и Хаи (пили чай, рассказали о Ламме), вечером приехали домой.

Неля Портная купила мою литографию «Земля 71» – 250 лир (вместо 400 лир).

8 января. 3. Иерусалим. Я, Ирка, Златка ездили во всякие места: Мин. внутр. дел, Банк «Идуд», военкомат, Мин. иностр. дел, авиакомпанию и др. Саша Арарий приезжал тоже.

Моше Кармиль снабдил меня адресами людей в наших посольствах и пр.

Я заглянул к Дине Кастель.

Вечером – теледетектив.

9 января. 4. Иерусалим. Взяли билет с Сашей Арарием – Саша заплатил за билет. Документы собраны. Завтра улетаю.

Вечером у нас: Эдик и Кира Фрадисы с архитектором Иегудой с женой. Также Иоси Гольдштейн с худ. Шмулем Шацем. Смотрели мою коллекцию и мои работы.

Все ушли. Ирка собирала меня в дорогу.

10 января. 5. Полет из Лода во Франкфурт/М и затем полет в Кельн.

10 января. Кёльн. Ирка, Яшенька и Златка, нахожусь в Кёльне, Германия вся серая, дождливая и упорядоченная.

10-го числа я благополучно добрался до Лода. В последний момент на трап поднялся Моше Кармиль, передал мне пару книжек (одна из них почему-то на идиш) и парочку советов. Летел я по небу в облаках потрясающей красоты, в дороге познакомился с евреями из Франкфурта и пр. и прилетел во Франкфурт/М. Там ждал 2 часа и на другом самолете прилетел в Кёльн. В Кёльне меня никто не встретил, я звонил Бар-Герам – телефон не отвечает, я звонил Эйнфранку – нет никого, языка я не знаю. Ждал, ждал – думал, позже дозвонюсь – все без результата. Так долго ждал, что даже 2 полицейских с опаской приблизились и спросили документы. Взял я автобус, приехал в город, взял такси, приехал к дому Бар-Гер – пусто. Дождь. Вещи мои создают неудобство. Пошел по улице и взял комнату в первом же отеле – тепло, уютно. Немцы очень хорошо обслуживают (такси, отели, почта – везде), очень внимательны, предупредительны, услужливы. Отель с утренним чаем стоил мне 31 марку. Проснулся я утром 11-го числа, позвонил Бар-Герам – подошел Яков. Скоро он заехал и взял меня из отеля. Саша звонил и сказал ему, что я приедут только 11.I, в 11 утра – уж и не знаю, кому теперь верить, то ли Саша спутал, то ли Яков ошибся. Весь день мы были с Яковом. Были в его типографии, в его архитектурном бюро, на строительстве его (собственного) дома (4 или 5 этажей), были в его галерее. Затем обедали в японском ресторане, ели китайскую пищу – все, конечно, вкусно, но ты же знаешь, я равнодушен к гастрономии, а вот ты бы получила большое удовольствие. Потом находились мы дома, приехал Дуби, сын Якова, 18 лет, смотрели телевизор и вечером опять поехали в центр, были в ресторане израильтянина Ришарда, ели вкусный блин (большой) с фруктами внутри и вернулись домой. Так закончился 2-й день пребывания в Кёльне.

12 января – открытие выставки московских художников в Бохуме. Кенда с девочками в Париже, мы с Яковом и Дуби (подруга) поехали на авто в Бохум.

Во-первых, было большим сюрпризом встретить там и Петра Шпильмана, и Арсена Погрибного. Петр рассказал, что годы «очень трудные». Он и его жена – очень симпатичные люди. Выставка – из моей коллекции, из коллекции Погрибного и Бар-Геры. Оформлено провинциально. Было около 100–150 человек. Меня познакомили с мэром города и представили публике. Я дал интервью, и меня фотографировали. И я фотографировал. Шпильман и Погрибный читали вступление. Была целая группа чехов, в частности я познакомился с двумя симпатичными художниками-чехами, которые живут сейчас в Германии, Франтишек Кинцль и Хильмар. Потом мы все были в ресторане, пили вино и ели и пр. и пр. Музей издал толстый каталог выставки.

13 января – я весь день был в кёльнском музее – огромная коллекция шедевров от готики до наших дней. Многое я наконец увидел в натуре. Не могу сказать, что этот авангард вдохновил меня, скорее наоборот, но это очень интересно с точки зрения происшествия. Кроме того, полезно в психологическом плане, чтоб не застояться.

Все это имеет не строительную функцию, а революционно-разрушительно-анархическую, но очень полезно и уж во всяком случае в миллион раз приятнее, чем всякое сюрреалистическое или экспрессионистическое говно и всякие гиперреализмы. В общем, все это увидеть было очень интересно. Вообще я не жалею, что поехал в Европу, так как чем больше я здесь нахожусь и все вижу, тем больше чувствую, что у нас и приятнее, и теплее, и умнее, и серьезнее, несмотря ни на что. Не представляю, как это евреи могут покинуть Израиль ради чужой страны, – надо обладать, как морская свинка, полностью атрофированными моральными чувствами. Но мы, конечно, варвары рядом с европейскими порядочками и приглаженностью, во всяком случае рядом с германскими. Люди на улицах у нас одеты лучше и лица красивее, и девушек симпатичных больше, вообще немцы – народ некрасивый, но лица все же не грубые, т. к. они, немцы, привыкли быть вежливыми. Вот мои впечатления от Германии. А когда я смотрю на всех пожилых людей, у меня один вопрос: что он делал во времена нацистов? Ведь они все преступники.

14 января – мы с Кендой были в ее галерее и занимались всякой мелочью, а потом пошли в бюро к Вилли Бонгардту. Это писатель, теоретик искусства, его адрес дал мне Менаше Кадишман. Этот парень (ок. 40 лет) – один из адептов авангардизма и пр. Написал несколько толстых книг. Сам, видать, не дурак, но, как всякий сытый человек, очень любит разрушать буржуазное общество. Мы беседовали (через Кенду), смотрели всякое, что есть у него, он обещал меня познакомить со всякими людьми, делающими авангардное искусство. Сейчас 15 января, я нахожусь в галерее Бар-Гера.

17 января. Кёльн. Был пару дней назад у немецкого художника Хайдельдаха. Как человек чем-то напоминает Априля. Художник – ничего особенного – беседовали, пили вино. Он был под Сталинградом, был там ранен и говорит, что получил там впечатление на всю жизнь.

Гулял по Кёльну с одним старым польским евреем, очень милый дяденька и в некотором роде коллекционер. Ужинали у него, пили вино и беседовали.

Сухое немецкое вино очень хорошее.

Смотрю всякие выставки современного искусства.

Вчера были с Кукой у г. Штолле. Он дерматолог, врач. Был в русском плену в Казахстане, помнит несколько русских фраз. Они когда-то купили 2 мои акварели, хорошие работы; мы сидели у них до поздней ночи, пили рейнвейн и беседовали, Кука – переводчица. Я взял какой-то альбом о Германии и разрисовал его. Штолле пригласил меня приехать на его виллу на о. Майорка и рисовать там.

Сегодня встретился с фрау Гмуржинской, ее мужем и дочерью, все они работают в галерее своей. Галерея шикарная, они издают прекрасные каталоги, и выставки у них первоклассные.

Сегодня сильный и довольно холодный ветер. Почти все время дождь в эти дни, но, в общем, не холодно. Такая здесь зима.

Сейчас мне абсолютно нечего делать – встреча есть только вечером (я должен быть у Гмуржинских, и там же будет? один художник и арт-критик). Гулять не хочется по городу, т. к. сильный ветер и вообще не хочется. Хотя Кёльн и был сильно разрушен английской авиацией, но все же сохранилось какое-то количество церквей. В частности, собор готический, его строили 500 лет и только 100 лет назад закончили. Он грандиозен и уходит в облака, настоящая стрельчатая готика. А внутри играет орган, поет кто-то, и пастор читает проповедь, и люди сидят на скамейках в холоде и молятся. В общем, жизнь моя тут происходит не очень торопливо, встреча не следует за встречей, и дело не идет за делом, а между ними есть всякие перерывы и ничегонеделания, т. к. очень мало знакомых и все только завязывается.

Был вчера в галереях авангардного искусства, и в итоге это произвело на меня безрадостное впечатление, в конце концов это все очень пахнет фальшивкой, т. к., с одной стороны, работы претендуют быть мыслью, а не вещью, претендуют на раскрепощение личности, но, с другой стороны, все это является предметом торговли и перекупки, как заурядные диваны, картины и вазы прошлого времени. Почему это искусство попало в галереи и магазины, если место его в школах, институтах, клубах, а художники должны работать как руководители кружков и групп. Об этом надо подумать. Надо точно понять все слабые места западного авангарда – почему оно нам не подходит – и какая его часть может быть использована нами. Вообще, по сути дела, я здесь, чтоб найти все слабые места нового искусства.

Ирка, я хочу побыть еще в Германии в нескольких городах, потом поехать в Париж и Лондон, потом в Италию, потом домой.

Как там наши детки, я надеюсь, они вполне обходятся без меня, а вот тебе, наверное, очень скучно.

Целую вас всех, скоро вернусь, обнимаю крепко тебя, и Яшеньку, и Златоньку, твой Мишка. (Привет Еве Ар.)

20 января. Дюссельдорф. Ирка, получил твое письмо. Я был страшно рад, ношу его в кармане, чтоб перечитывать о Яшке и Златке. Вчера я приехал к Франтишеку Кинцлю, чешскому художнику, в Дюссельдорф. Выпили несколько бутылок мозеля, беседовали, я живу у него, и он мне покажет все в Дюссельдорфе. Адреса Шепса очень кстати. Скажи Саше, чтоб выслал Бар-Гере около 20 слайдов моих работ, лучших, и мне тоже пусть вышлет штук 10 слайдов. Целую всех вас крепко. Шалом. Мишка.

23 января. Бохум. Моя дорогая жена, Яшенька и Златочка. Нахожусь в данный момент в югославском ресторане, и сейчас ок. 12 ночи. Отсюда я иду в отель «Савой», где буду спать за ≈21 ДМ. Завтра еду в Дортмунд в музей, а потом в Кёльн. Я читал лекцию с диапозитивами в Бохумском музее сегодня, было около 100 человек. Петр Шпильман сказал мне, что хочет купить мой «Образ Средиземного моря» и еще что-то. У Бар-Геры я нарисовал акварель для литографии, и другую литографию должны сделать с «Обр. Средиз. моря». Но это я начал с конца.

А сначала было так. Я приехал 19. в Дюссельдорф – позвонил Франтишеку Кинцлю (чешскому художнику-эмигранту), и он приехал на вокзал и взял меня. Он живет с подругой-немкой в просторной квартире, работает в галерее Майер-Рене по реставрации и сам работает как скульптор. На другой день он повел меня к своему соседу Клаусу Ринке, симпатичному парню и всякому выдумщику, но все это интересно. Ринке – молодая звезда авангардизма.

Были мы с Франтишеком у известного художника Гюнтера Юккера из группы «Зеро». Беседовали, я рассказывал, фотографировал. Юккер дал мне свои каталоги, и потом мы все вместе пошли к молодому архитектору (восходящая звезда?) Вольфгангу Дюрингу и находились у него дома.

На другой день Франтишек был занят, Павел Яноушек (чех-эмигрант, дизайнер по профессии, но стрижет собак: пуделей и пр.) отвез меня в центр, и я весь день гулял по городу Дюссельдорфу. Холодно, сыро. Был в 2 кирхах (говорил с лютеранским пастором), был в Академии художеств (везде расклеены плакаты левых студентов, прокоммунистов), заходил в книжные магазины, смотрел в витрины на вещи и цены. Все очень богато и куча красивых предметов всякого рода. А вечером с Франтишеком были в запаснике галереи Денис Рене-Майер и смотрели всякие объекты и пр. Пили вино, потом зашли в ресторанчик, пили пиво, потом вернулись домой. Пили вино, потом… потом пошли спать.

На другой день были с Франтишеком в музее – и видели много прекрасных вещей, потом заходили в академию, потом были в ресторанчике левых студентов, потом были в ресторанчике христиан-коммунистов, потом поехали к художнику Имре Косичу (венгерский эмигрант, художник-геометрист). Пили пиво и шнапс, и потом он…

24 января. Дортмунд. …отвез нас домой, и день кончился.

23-го числа с Франтишеком Кинцлем и Эльзой мы выехали в Эссен. Из Эссена – в Гельзенкирхен к чешскому худ. Иржи Хильмару. Мы смотрели его вещи, фотографировались, обедали и все вместе – Франтишек, Иржи и я – поехали в Бохум.

Петр Шпильман возил меня на своей «Вольво» по Бохуму, показал университет, музей старого быта, пейзажи и 2 авангардные галереи. С нами ездил Иржи. Мы вернулись вечером в музей – в 8 ч. началась моя лекция. Я показал 65 слайдов и говорил, а Петр переводил. Были Яков, Кенда, Шломит, Бар-Геры, был Имре Косич, был Иржи Хильмар и ок. 100 граждан г. Бохума. Все были очень довольны. Я получил за лекцию 150 марок. После этого мы долго еще сидели с Петром Шпильманом, он дал мне адреса в Голландии, Лондоне, Париже и отвез в отель «Савой», где я получил самую дешевую комнату под крышей (21 ДМ), белоснежные простыни и пр. Я пошел в югославский ресторан, пил пиво, поужинал, написал тебе пару строк и потом беседовал с ребятами-сербами, которые работают в этом ресторане. Они 2 года в Германии. Я сказал, что я из Израиля, что жил в России. Мы вполне могли понять языки друг друга. Я пошел спать и прекрасно выспался до около 12 ч. дня сегодняшнего числа.

Утром сегодня встал, сел в поезд и выехал в Дортмунд – это 10 минут от Бохума. Пришел в музей. Никто не знает русского (об иврите вообще говорить нечего). Но все же меня поняли, показали 5 моих работ из коллекции музея, дали мне каталоги нашей выставки в 1973 г., приглашения, показали прессу. Тут пришел директор Тинман – немец, и мы с ним выпили кофе, но он должен был идти на какую-то конференцию, и мы договорились встретиться через 2 часа. Я гулял по Дортмунду, был в главной кирхе, сидел там и обдумывал планы своей школы в Иерусалиме. Сейчас сижу в музее, пишу письмо, смотрел экспозицию и жду д-ра Тинмана.

Так я живу в сырой, темной, холодной Германии, существую без языка и постепенно привыкаю к европейским порядкам. Мы с тобой поедем в Европу – я уже буду знать все, что надо, как и что и где. Поедем на собственном автомобиле и не спеша (насколько позволят наши дети) везде побываем. Теперь я должен быть в Бонне и дождаться в Кёльне, когда отпечатают мои литографии, я подпишу их и на поезде выеду в Голландию – это около 2 часов езды от Кёльна.

24 января. Поезд Дортмунд —> Кёльн. Только что закончил схему авангардного представления в ящиках – сижу в поезде. Неровный почерк, т. к. сильно качает. Сидели с д-ром Тинманом в ресторане, пили вино с сыром и овощами. Беседовали. Можешь себе представить как, если он не знает русского и иврита. Но поняли друг друга. Он неожиданно для меня предложил мою персональную выставку у себя в музее. Мы расстались в лучших чувствах, и я пошел на поезд. Дорогу до вокзала мне указал и сопроводил (ему было по пути) араб-марокканец. Теперь я еду в поезде. Шалом. Леитраот54. Израильский художник – Михаил Гробман.

25 января. Кёльн. Ирка, я вчера ок. 12 ч. приехал к Бар-Герам. Сейчас утро – пойду в галерею, после обеда мы с Кендой едем на машине с шофером в Ганновер.

25 января. Ганновер. Приехал в Ганновер к вдове худ. Буххайста (конструктивист и абстракционист 20–30‐х гг.). Пили кофе, смотрели картины. И потом приехали в галерею, где выставка Декселя, прекрасного немецк. конструктивиста 30‐х гг. Историк искусства выступает с речью, а я сижу в уголке и пишу письмо. Из Кёльна до Ганновера ехали ок. 2,5–3 ч. Немецкие пейзажи и все такое прочее.

Ирка, найди в моем столе гарантию на автомашину, проверь. У меня еще нет 5000 км, но, может быть, самое большее я должен проверить машину через 5–6 месяцев вне зависимости от км (т. е. или так, или так). Если потребуется – пусть кто-то отгонит машину в гараж на улицу Hess, начальник – Авраам, тот симпатичный стриженый еврей. Пусть они все проверят, скажут (сами знают) и починят щелкающий счетчик.

Целую тебя из города Ганновера и обнимаю своих любимых деток. (И вышлет пусть мне Саша 10–15 слайдов с моих лучших вещей.) Все выслать на имя Бар-Геры побыстрей.

26 января. Франкфурт-на-Майне. Моя дорогая жена, Яшенька и Златочка, я во Франкфурте/М. Мы приехали сюда с Яковом Бар-Герой: он по делам, а я чтоб написать письмо франкфурт-майнское. Вчера мы благополучно осмотрели выставку покойного Декселя в Ганновере, побеседовали с рядом людей и поздно-поздно ночью вернулись в Кёльн.

Итак, Яков пошел на конференцию и сейчас придет, а я в вестибюле шикарного отеля «Интерконтиненталь» пишу это письмо. На улице очень сыро, промозгло, холодно. Я прогулялся по Ф/М улицам, отметился, и между прочим занесло меня на какой-то немецко-шведский фильм на темы, как надо научно совокупляться, – все как у Катмора, только во много раз длиннее и скучнее. На германских вокзалах куча всяких алкоголиков, разбитых рож и прочей подозрительной сволочи. Для меня, израильтянина, пьяная рожа воспринимается как птеродактиль из другого прошлого, далекого мира.

Я звонил Яшкиному Шламеку, он меня с трудом вспомнил и на вопрос о «коктейле» стал мямлить, что он не знает, как это делается и вообще евреям сейчас не до этого. Я ему больше не звонил, он потом два раза звонил Бар-Герам, и я ему сейчас звонил, но его нет дома. В музей я ничего не продал, но договорился, что Шпильман покупает «Образ Средиз. моря» (оно остается у него), и он еще что-то хочет купить. И Тинман из Дортмундского музея хочет что-то купить. Но я пока никаких денег (кроме 150 ДМ за лекцию в Бохуме) не получил. Но и потратил не много. Из Германии я еду в Голландию, потом в Англию, потом в Париж, потом в Швейцарию, потом в Италию, потом домой. Как я вижу, продавать работы на ходу – это не так уж просто, предварительно надо завязывать всякие связи. Я говорил серьезно с Кендой, она хочет работать вместе и обещает приняться за работу. Теперь Саша будет требовать конкретных денег, рекламы, выставок. У Якова со Стесиным все провалилось, и мы начинаем новый тур. Я пишу письма и организую – Яков посылает людей.

Иришенька, целую тебя крепко-крепко, очень хочу увидеть вас всех, особенно деток. Не скучай, скоро вернусь, твой Мишка.

27 января. Кёльн. Вчера вечером во Франкфурте/М были с Яковом Бар-Герой у Яшиного Шламека. Пили чай. Была некая дама (тоже из польских), Мария Бергельсон (у нее родств. сейчас в Израиле).

По пути в Кёльн заезжали в пару ресторанов. Поздно вечером вернулись.

Сегодня я весь день сидел дома. Написал письма Холину и Бахчаняну. Очень скучаю по своим деткам, по своему Яшеньке и своей Златоньке, по тебе тоже скучаю – но по тебе иначе – очень бы хотелось путешествовать вместе. Саша звонил Якову и сказал, что через 2 месяца тот дом в Иерусалиме будет моим. Как это понимать? Мало верится.

В Германии сильно похолодало и, главное, сыро.

28 января. Кёльн. Гмужинская сказала, что готова купить 2–3 мои акварели, но, когда сегодня я принес папку, сказала, что она молодых не продает и может взять только на комиссию. Я, конечно, отказался. Она мне подарила 3 плаката и шикарную сериографию с работы Суэтина.

Был сегодня в кёльнской синагоге со стариком Серкачом, в синагоге было пусто. Это старинное здание, очень богатое, но простое, как все синагоги, внутри. Сфотографировались с Кендой для «Едиот Ахронот». Кенда, с одной стороны, не хочет меня упускать, но, с другой, – ничего не делает. Саша должен будет постоянно давить на нее, чтоб она всерьез взялась за дело. Я сказал и ей, и Якову, что мы хотим получать деньги с Запада.

В Германии мне уже надоело, я съезжу в Бонн, встречусь со Шпильманом, окончу всякие мелочи и уеду в Голландию.

29 января. Бад-Годесберг. Ирка, нахожусь в нашем посольстве, в маленьком городке рядом с Бонном. Рассел, как назло, не в посольстве, я звонил туда, он уехал и будет только завтра. Посол Бен-Хорин тоже куда-то ушел, Бен-Ари уехал во Франкфурт/М. Мило беседует с журналистом и освободится через час. У ворот посольства стоят броневик и полицейские. Дежурные в посольстве настороже, а меня впустили без проверки, потому что дежурный Хаим видел меня у Бар-Геры. И все это происходит в чистеньком немецком тихом и респектабельном Бад-Годесберге.

Ирка, после того как получишь это письмо, не пиши больше на адрес Бар-Геры, а отправь письмо: London, Главпочтамт, Poste restante. Michael Grobman. Но туда напиши только одно письмо, а остальные пиши в Париж на адрес Рут Шепс.

30 января. Бонн. Ирка и детки, целую вас издалека. Нахожусь в столице Федеративной Германии.

Вчера я побеседовал с Иехувой Мило, полненьким, чистеньким чиновничком, он такой же атташе по культуре, как это письмо – манускрипт XVI века. Абсолютно невежественный и пустой мужчина. Мне он ничем полезен быть не может. Говорил я с Бен-Ари – он не советует идти в советское посольство (насчет Гершуни), а говорит, что лучше написать письмо и встретиться в нейтральном месте.

Я позвонил Расселам, подошел мальчик, но мы с ним не смогли договориться, и прямо пошел к ним домой. Нашел их дом на краю городка, звоню, звоню – нет ответа, только бульдожка выглядывает в окно. Я пошел себе тихо обратно – и тут подъезжает авто и двое мужчин спрашивают мои документы. К счастью, один говорил по-русски (очень симпатичный поляк из Австралии). Эти люди из охраны американских дипломатов. Я объяснил, кто я и зачем, один из них (итальянец) стал звонить по всяким местам, и, пока он звонил, Расселы вернулись домой, и итальянец позвонил им, и меня с триумфом доставили обратно в дом Расселов. Но я не был арестован, и они говорили, что хотят помочь мне. Оказывается, мальчик, дети и мать Лидии не могли понять, что за личность пришла, и вызвали охрану. Я забыл купить сигареты, австралиец насильно подарил мне пачку сигарет. Расселы встретили меня у подъезда с распростертыми объятиями. Маккини только что прилетел из Берлина. Мы поужинали, пили вино, беседовали, вспоминали. В салоне у них висят 3 мои работы. И вдруг раздался звонок, и пришли еще 3 мужчин – 1 толстый и высокий, начальник охраны дипломатов США, 2 – маленький, начальник отдела по борьбе с террористами в посольстве США, 3 – высокий, Шафрир – начальник охраны израильского посольства. Они пришли убедиться, что все окончилось благополучно. Последовали взаимные улыбки и пр. Рассел показал всем троим мои работы в его салоне, и они удалились. А мы продолжали беседу до 2 ч. ночи, и потом Маккини и Лидия отвезли меня в отель, где я заказал до этого комнату (еще из посольства). Расселы очень сожалели, что я уезжаю из Германии и нет времени устроить в мою честь вечер, и пригласили нас с тобой, если будем в Германии, пожить у них некоторое время, чтобы мы были несколько дней вместе. Короче говоря, они были очень рады, восхищались тем, что я на свободе, говорили, что я прекрасно выгляжу, и были проникнуты всякими чувствами и симпатиями.

Сейчас я нахожусь в музее Бонна, смотрел картины немецких экспрессионистов и современное немецкое искусство. Утром из отеля я пошел в наше консульство, встретился еще раз с Шафриром, он очень милый дядька, потом познакомился с консулом… потом зашел к генеральному консулу Моше Дакку (от Моше Кармиля). Потом я пошел в посольство, видел Дуби Бар-Геру (он дежурит) и встретился с послом Элиашивом Бен-Хорином, мы поговорили коротко, и я подарил ему свой каталог. Затем Моше Дак повез меня в итальянский ресторан и потом у себя в квартире показывал рисунки своей жены. А потом я на автобусе приехал в Бонн, где сейчас и нахожусь.

1 февраля. Кёльн. Вечером 30.I я вернулся к Бар-Герам, а вчера встретился с Петром Шпильманом. Я рассказал ему и показал планы своих объектов-камер, и он заинтересован построить одну такую камеру в своем музее. Из Израиля я вышлю ему схемы, и тогда будет конкретный разговор. Кроме «Средиземного моря», он хочет купить еще что-то, из работ, что висят сейчас на выставке в Бохуме.

Вчера вечером мы с Петром встретились в ресторанчике, и он познакомил меня с актером-мимом Миланом Сладеком, словаком-эмигрантом, он симпатичный парень. Мы пили пиво, и был еще чех-эмигрант – архитектор Иван Носек. Милан строит сейчас свой театр и галерею. Театр на 90 чел. Галереей будет заведовать Шпильман, и они хотят, чтобы я сделал там свою выставку, и я тоже это хочу. Милан хочет быть на гастролях в Израиле, и я должен буду узнать что-то о возможностях. Сейчас Милан со своей группой (еще 3 чел.) едет в Париж, и мы, может быть, там увидимся.

Ирка, пришли мне в Лондон, Главпочта, до востребования письмо, и пришли адрес Ильи Зильбельберга. Напиши, что и как дома, как мои Яшенька и Златка, ждут ли они меня. Я хотел бы что-то им привезти из Европы, но не знаю что, все, что здесь есть, – есть в Израиле, только у нас это все, по-моему, дешевле, т. к. здесь стоит все в марках, как у нас в лирах, и поэтому лучше привезти марки в Израиль и покупать вещи в Израиле. Как там поживает моя «Марина», ее еще не разобрали на части? Я думаю, что-нибудь, но должны украсть или разбить.

Дни мои в Германии подходят к концу. Сейчас я звонил Маккини Расселу, через 2 часа он мне позвонит, и я или поеду к ним на 1–2 дня, или выеду в Утрехт, в Голландию. Теперь я напишу специально для Яшеньки.

Мой дорогой, любимый сыночек Яшенька, я очень скучаю по тебе. Напиши мне письмо. Когда я вернусь домой, мы с тобой сядем в «Марину» и поедем покупать старые красивые марки. Карауль нашу «Марину» и жди меня. Поцелуй нашу Златоньку. Не обижай ее, она еще маленькая и ничего не понимает, а ты уже мужчина. Поцелуй за меня маму. Леитраот. Твой папа.

2 февраля. Утрехт. Голландия. Ирка, я попрощался с Бар-Герами, Яков сегодня летит в Израиль, он по пути купит и привезет Яшеньке марки. Они мне сказали, что, если у меня кончатся деньги, чтоб я взял у них. Но деньги у меня еще не кончились, т. к. я живу экономно. Главные деньги идут на отель, но до сих пор я почти не жил в отелях.

Вчера вечером я покинул Кёльн и выехал в Голландию. Недалеко от границы у меня проверили документы и через некоторое время первые два пассажира-голландца вошли в вагон и заговорили по-голландски, что для меня несколько напоминает то ли польский, то ли чешский. И вот я вышел на вокзале в Утрехте. Значительно больше симпатичных девочек и парней, чем в Германии.

Я позвонил Либуше Брожковой (тел. дал Шпильман), она пригласила меня к себе. Она работает в Утрехтском музее. Предложила ночевать у нее, муж ее не может выехать из Праги, она с 2 детьми (20 и 16 лет) живет здесь. Мы пили вино и пиво, смотрели мои каталоги и журналы. Пришел ее сын, он учится в школе, играет в оркестре, длинные волосы, говорит по-голландски, чешски и словацки и понимает русский.

Сейчас мы встали и поедем с Либуше в музей, она позвонит в Амстердам, в галерею, художникам, и я хочу посмотреть музей и город.

Так прошли мои первые мгновения в Голландии – чехи продолжают быть моими гидами, сопроводителями, ангелами, – при условии моего незнания языков это просто спасение. В Голландии, сказала Либуше, много чешских эмигрантов. А вообще всех эмигрантов ок. 40 000 – принимая во внимание, что все это лучшая интеллигенция, это очень-очень много. Иришка, целую тебя и детей, напиши мне в Лондон! Очень хочется получить письмо, но я не знаю, сколько я здесь буду (в Голландии). Целую. Твой Мишка.

3 февраля. Утрехт. Мои дорогие Ирка, Яшенька и Златочка, третий день как я живу в Голландии. Она красивее Германии. В Германии лица какие-то белесые и квадратные, а здесь люди разные, и девушка, если даже некрасивая, все же в ней есть какой-то шарм.

Вчера мы с Либуше Брожковой были в музее, где она работает. Потом я гулял по Утрехту, смотрел музей современного искусства. Утрехт – город каналов, узких улиц и все такое прочее. Очень красиво и симпатично. Потом вечером я был у Либуше, мы поужинали и пили вино. Сын Либуше, 16 лет – очень симпатичный, со своей подругой, еще один парень Милош – чех, и дочка Либуше, Тереза – красавица 20 лет, ведущая богемный образ жизни.

Я говорил с Шломо Кореном по телефону, сегодня мы с ним встретились в Амстердаме.

Либуше Брожкова чрезвычайно симпатичная, она подруга Арсена Погрибного. В доме у нее много красивых вещей, мебель, картины и пр., но в то же время очень скромно.

5 февраля. Утрехт. После двух дней в Амстердаме я снова в Утрехте. Приехал я сюда из Амстердама на собственной машине, «Ситроен-стейшн 1100», которую купил за 500 гульденов. Привыкаю к новой системе управления и европейским дорогам. 3 февраля мы с Либуше и Терезой приехали в Амстердам, были в галерее «Исраэль», где хозяйка – еврейка из Израиля, но галерея плохая, потом были в галерее «Сварт» – ультрамодерная, но тоже неинтересно, были в знаменитом Штедлик-музее, потом были у Шломо Корена. Я спросил его, может ли он дать мне место в его мастерской для проживания, он сказал: да, и я остался у него дома. Он живет в 3 этажах в центре города; мы пили вино и беседовали.

На другой день – 4 февр. – я был еще раз в Штедлик-музее и в Риксмузее. Потом мы ездили с Кореном по гаражам и искали мне машину. Потом мы ужинали у Шломо (у него жена, дочь ≈18, сын – 10 лет). Пришел Михаэль Друкс, израильский художник, уехавший жить в Лондон, и мы беседовали. Корен – левый и полный дурак в политике. Потом мы с Кореном были у его галериста Яки Корнблита (уроженец Израиля, живущий в Амстердаме. Бизнесмен. Симпатичный малый, красивая жена-голландка (манекенщица)). Мы пили, ужинали и спорили, и беседовали часов до 3–4 ночи. Корен стал говорить, что я сам не знаю, что хочу. Это он рассердился за то, что я сказал, что он человек галута55, а я израильтянин, и за то, что ругаю всех левых. Но в конце концов, когда мы вышли, он обнял меня и спросил, не сержусь ли я и пр. В общем, бред. Дома мы еще сидели, курили и беседовали в более мирных тонах.

Сегодня утром мы с Шломо поехали в гараж и забрали машину, и я поехал в Утрехт и сейчас нахожусь у Либуше, Терезы и Лукаша Брожковых. Денег у меня осталось кот наплакал – около $200, но, на крайний случай, возьму у Бар-Геры.

Целую вас всех, очень хочу вернуться домой и скучаю, твой Мишка.

Вечер того же дня. Утрехт. Голландия. Я сижу (набросив на себя шубу) в уголке. Либуше Брожкова (мы сейчас дома у нее) беседует по-голландски со своей приятельницей, пожилой дамой (они сейчас вернулись с концерта). Прелестная Тереза сидит на полу и тоже говорит по-голландски. Лукаш у себя в комнате. Чувствую я себя в их доме очень хорошо, как у своих людей. Действительно, Либуше – это человек нашего с тобой мира и прелестная женщина, у которой красивые дети.

6 февраля. Хильверсум. Голландия. Ирка и детки, сижу в своем «Ситроене», в маленьком городке Хильверсуме, куда заехал по пути в Амстердам. Туман, сырость, далеко от дома, один – зачем и куда держу я путь, неизвестно. Но главное – холодно и неуютно. Прошелся я по городу и сейчас поеду дальше – в туман. Отправил тебе письмо.

6 февр. после 12 ч. дня. Майдурберех. Голландия. Нахожусь на берегу внутреннего моря. Прошелся по берегу, засвидетельствовал свое присутствие. Сейчас движусь вдоль моря, лес, трава, лужи, туман и милые голландцы.

6 февр. Мюден. Голландия. Я ехал среди ферм по узеньким дорожкам и приехал в какой-то голландский городок. Торчат шпили кирх, магазины, узкие улицы – все как положено.

7 февраля. Амстердам. Итак, вчера я мирно ехал по мирной Голландии и незаметно прибыл в столичный город Амстердам. Я въехал в центр, поставил машину, пошел, купил себе 100 граммов грудинки и съел ее в машине – сытный обед за ≈1,40 гульдена, а в ресторане за ту же сытость заплатил бы ≈6 гульденов минимум. Ирка, ты помнишь, были у нас три голландских парня? Я решил попытаться их разыскать. По карте я ездил по Амстердаму и был по 2 адресам: в одном месте ничего не знают, в другом сказали, что он больше не живет тут. Вечером я поехал в Бальмермеер, предместье Амстердама, к Ричарду и Бланке Эрнст (он журналист, она искусствовед, оба чехи-эмигранты; я получил их адрес от Шпильмана и тел. от Брожковой). Мы ужинали и беседовали. Я предполагал ночевать сегодня в машине, но они предложили мне ночевать у них, и я, конечно, остался, ибо на улице очень сыро, тоскливо и холодно – зима. Эрнсты очень милые люди, у них двое детей (девочка, как Яшка, и мальчику ≈1 годик).

У моей машины есть важный дефект: после холодной ночи она не заводится сама и ее надо толкать, после чего она весь день ездит, до следующего утра. Ричард меня толкал, машина завелась, и я отвез Р. на его работу, после чего он сказал, что машина неплохая.

Настроение мое – утром хорошее, но, если вечером в холод и слякоть я один на улице, да еще машина начинает барахлить, я впадаю в минорное расположение духа. Но, в конце концов, дело только в деньгах, ибо если их не считать, то даже в одиночестве можно путешествовать с большим удобством.

7 февраля. Утрехт. Утром мы с Шломо Кореном были в гараже, но механик сказал, что машина заводится, только не надо нажимать на сцепление, завтра утром попробую.

Я гулял по музею Ван Гога, есть симпатичные вещи, но в общем это все очень скучно.

Я сел в свой «Ситроен» и поехал в Утрехт. Солнышко на небе сияет, тепло, хлебца с грудинкой съел – жизнь продолжается.

Но теперь, когда я с машиной, я уже совсем не знаю сегодня, что я буду делать завтра.

Сейчас у Либуше Брожковой в музее, она смотрит мои диапозитивы, а я пишу письмо.

Очень-очень скучаю по всем вам.

10 февраля. Денбурх. Остров Тексель. Сев. Голландия. В тот день – 7 февраля – мы поужинали все вместе, потом я играл на фисгармонии, потом Лукаш играл, а я нарисовал в подарок Терезе картинку, очень симпатичную, и она всем понравилась. Потом пили вино.

Днем 8 февраля я гулял по Утрехту и потом взял Терезу, и мы поехали в Северную Голландию. Мой «Ситроен» послушно работает, напрасно я его обвинял. Итак, по автостраде мы примчались в столичный город Амстердам. Мы не задержались в нем – мосты, повороты, дамбы, – и вот мы едем вдоль моря и приехали в деревню Эудам. Я наполнил бак бензином, мы выпили кофе и побеседовали с хозяином кафе, он хвалил Израиль и сказал, что его брат служит адъютантом у короля Марокко.

Монникендам – городок, наша следующая остановка – мы обошли вокруг величественной (закрыта была) кирхи, проехали через центр и помчались дальше.

г. Воллендам – у моря, очень красивый, летом тут тучи туристов. Мы зашли в католический собор и прогулялись по узким уличкам с каналами.

г. Эддам – уже начало темнеть, шел дождь, и здесь я только выскочил купить сигареты. Мы ехали дальше сквозь дождь и сильный ветер, и наступила ночь.

г. Энкхаузен – здесь мы нашли отель. Купили вина в магазине и пили его с сыром и ветчиной. Так закончился первый день путешествия.

На другой день – 9 февраля – мы получили в отеле очень сытный завтрак и выехали дальше к северу. Машину ведем попеременно – вечером и на более сложных участках я, в остальное время Тереза, и я беру руль иногда, чтобы развлечься. Тереза очень красивая, высокая, рыжая, с большими глазами, и с ней не стыдно показаться на людях. Она очень милая девочка. Ей 19 лет.

г. Ондердейк – в этом городке мы зашли в кирху, специально нам открыл ее сторож, мы беседовали и смотрели архитектуру, очень красиво.

г. Ден-Хельдер – это последний город на этой части материка. Мы въехали в паром – море, ветер, чайки – и попали на остров Тексель, и поехали на самый его север – летом здесь много туристов, но сейчас все закрыто и нам пришлось возвратиться, чтоб взять отель в центре острова. Так мы попали в город Ден-Бурх. Мы поужинали в китайском ресторане и поехали к деревне Де Коог на берегу моря, ≈5 км. Мы оставили машину в каком-то тупичке и вышли к морю, шли по берегу моря. Темнота, ужасный ветер, холодно, мокро, море бурлит и, главное, ветер, ветер, ветер – это на берегу северного моря. Мы промокли и продрогли, но все-таки были довольны, так как это очень холодное, жестокое, печальное и величественное зрелище. С трудом отыскали авто и вернулись в отель, где выпили бутылку франц. сухого вина.

Сейчас мы продолжим наш путь дальше.

10 февраля. Утрехт. Утром мы отлично позавтракали в отеле. Здесь отель в гульденах на двоих стоит, как в Германии в марках на одного, марка дороже гульдена и + в Германии завтрак – это стакан чая и бутерброд, а здесь много всего. И мы выехали на юг острова Тексель, опять въехали в паром и вернулись на материк в Ден-Хельдер. Из Ден-Хельдера мы приехали по берегу моря в Ден-Уфор, где начинается длинная дамба через внутреннее Изельское море, и мы проехали всю дамбу и вдоль моря, приехали в прелестный городок Харлингеен, где я сфотографировался у глиняного? желтого льва на фоне канала. И на дамбе я сфотографировался у машины. Из Харлингеена мы приехали в городок Шнеек, из Шнеека – в Де-Леммер, на берегу моря. По пути на маленьком паромчике переехали еще канал за 50 центов. Из Де-Леммера мы приехали в городок Кампен. Все магазины в воскресенье закрыты и рестораны тоже, мы пообедали в китайском ресторане, очень вкусно, и поехали дальше. Из Кампена мы выехали прямо на Утрехт и мимо полей и парков, домиков и озер, каналов и мостов ехали, ехали и вернулись в Утрехт. Так мы объехали вокруг Изельского моря и побывали на острове Тексель. Когда мы поедем с тобой в Европу, у меня уже будет весь нужный для подобных путешествий опыт, и мы с тобой прекрасно проведем время. А если есть достаточно денег, то можно совершенно спокойно ехать вместе с детьми.

Меня очень интересует, как дела у Саши, есть ли какие-либо зримые продвижения? И вообще, как вы там все без меня. Я очень, очень соскучился по всем вам, и мое возвращение я предвкушаю как большую награду или, вернее, подарок. Я получил только одно твое письмо и таскаю его все время в кармане.

Целую тебя, Иришенька, крепко, крепко и своих любимых деток.

Шалом, ваш Мишка.

12 февраля. Утрехт. Ирка и детки, шалом, целую вас из Утрехта.

Я нахожусь сейчас на распутье, не знаю точно, куда я поеду. Поездка на север Голландии была замечательной, но я чувствую, что из Голландии я должен уже уезжать.

Я позвонил Кенде Бар-Гера, чтобы она выслала мне деньги, мои еще не кончились, но, когда предстоит еще долгий путь, неприятно чувствовать, кроме того, что один, еще и без денег. Я живу экономно в основном и только иногда трачу, как остальные люди. Но машина тоже ест бензин.

Кенда сказала, что в близком будущем будет групповая выставка наша в Бельгии. Яков вернулся два дня назад и привез с собой Стесина, чтоб он при нем писал письма в Москву и чтоб контролировать его. Гордый Стесин, который раньше заявлял, что он не хочет заниматься этими делами и что у него есть свои, теперь едет на счет Бар-Геры работать на него.

Я получил только одно письмо от тебя, и надеюсь, в Лондоне на Главпочте что-то есть от тебя.

12 февраля. Роттердам. Сегодня утром я выехал из Утрехта, светило солнышко на зеленые поля Голландии, и я почти не чувствовал, что я один. Итак, я въехал в Роттердам. Купил в магазине нечто мясное и хлеб и позавтракал-пообедал в машине. Впрочем, я сейчас вспомнил, что все это было в Утрехте. Не важно. Я приехал в Роттердам (вспомнил – я оба раза ел и в Утрехте, и в Роттердаме). Я пошел в Роттердамский музей, очень хороший, старое и новое искусство. Выставка 2 отвратительных, бездарных патологосюрреалистов – Шульце и Урсулы. Противные картины Сальвадора Дали и пр. Но есть и хорошие вещи, и много старых хороших картин, особенно раннеренессансных. Вдруг в музее слышу иврит – двое парней с девушкой, они с израильского корабля (из Хайфы). Мы побеседовали, выпили кофе, и я взял их с собой в городок Схидам около Роттердама.

13 февраля. Схидам. Итак, мы гуляли в Схидаме (музей уже закрыт) и потом вернулись в Роттердам. Я не взял их имен и адресов, т. к. люди они, может быть, милые, но уж очень серые.

И вот сижу я на почте и вдруг вижу автомат для фото, я лезу в карман за 1 гульденом и, к ужасу своему, обнаруживаю, что бумажных гульденов в кармане нет. Ты знаешь мои карманы джинсов, как я давным-давно все свои доллары не потерял, я не знаю. А гульдены все время вылезали, и я их впихивал обратно и в конце концов потерял. Денег немного, но все равно обидно. Но я все равно сфотографировал себя автоматически за один гульден – вид у меня самый дурацкий. После этого я поехал в Схидам. Уже стемнело. Делать абсолютно нечего. Чужой город.

В целях экономии средств решил спать в машине (экономия ≈ 30 гульденов). Выехал за город в более пустынное место, пристроился, лег. Холодно, неудобно. Переставил кресло. Лег. Удобно. Холодно. Все ж таки хоть и голландская, а зима. Лежу я, а в голове самые что ни на есть черные мысли, пессимистические. Но все это я приписываю в основном отсутствию должного количества денег, ибо они дают удобства, а удобства скрашивают одиночество и скуку. Еще хорошо есть машина у меня, она мне иногда дает ощущение полной свободы. И, конечно, только с машиной я смог увидеть Голландию такой, какая она есть. Теперь я делаю всякие выводы, как мы с тобой будем путешествовать, чтобы тебе было очень хорошо. Теперь я все знаю.

Сейчас утро, и я оживаю. Ночь я практически не спал, т. к. все время было холодно, но все же дремал. Очень хочу побыстрее закончить свое путешествие и вернуться домой. Все надоело, ничего не интересно, скука, беспокойства, неудобства. Хочу видеть тебя и детей, не хочу быть гостем, хочу принимать гостей.

13 февраля. Делфт. Утром в Схидаме зашел в музей (выставка говна какой-то израильтянки и еще выставка голландца? ничего). Директора нет, я говорил с милой девушкой-секретаршей, передал каталог для директора. Эта девушка будет через 2 года в Израиле.

Сейчас я в Делфте, очень красивый город, но мне нечего делать в нем. Кирхи, дома, каналы. Я хочу домой.

Я езжу везде, где хочу, в своем «Ситроен-стейшн», кручусь по улицам и дорогам, останавливаюсь, где хочу. Все равно скучно одному, и я спешу дальше и дальше, регистрируюсь в каждом месте и бегу из него.

13 февраля. Гаага. Ирка, сижу в пивном баре и срочно пишу пару строк. В 4 ч. я должен быть в Амстердаме, и даже раньше. Был в музее старинного искусства. Сейчас выпил стакан пива и срочно еду дальше. Я надеюсь закончить свое голландское время в ближайшие 2 дня.

13 февраля. Сасенхейм. Я ехал на встречу с Карлом фон хет Реве из Гааги в Амстердам и на середине дороги что-то крякнуло в моем моторе «Ситроена» – 100–90–50–20–0, и я остановился на обочине. Так я перестал быть владельцем двух автомашин и опять превратился в бедного еврея с одной «Моррис-Мариной купе 1300»…

И сейчас я еду в автобусе в Лейден…

13 февраля. Лейден. Я сижу в пивном баре, единственный посетитель. Передо мной окно, канал, у канала чья-то красная машина, напоминающая мою «Марину». Печальный конец моего «Ситроена», как ни странно, внес некоторое успокоение в мою душу, хотя денег теперь за него не получить. Господи, сколько денег уходит в путешествии. Денег за «Ситроен» жалко, но это просто была цена за мое фешенебельное знакомство с Голландией. Я был свободен, и, несмотря на острые приступы тоски, все же, благодаря «Ситроену», у меня были и минуты счастья.

Моя любимая жена, целую тебя, соскучился, и вообще без вас троих я не могу существовать на этом свете – без дома у меня такое чувство заброшенности, как будто я самый последний гадкий утенок.

Обнимаю всех вас и жду своего возвращения как величайшей манны небесной. (Прохожу мимо тысяч магазинов только с одной мыслью – что купить для тебя, Яшки, Златки. Но ничего не покупаю: 1) куда мне с этим тащиться, 2) все можно купить дома.)

14 февраля. Утрехт. Вчера на поезде прибыл в Утрехт; Либуше и все были рады мне, мы поужинали, и вскоре я лег спать, так как устал как собака.

Денег от Бар-Геры еще нет, может быть, из‐за забастовки почты в Германии. Я должен срочно уезжать отсюда, я чувствую, что мой голландский цикл закончился.

Сейчас еще раз перечитал твое первое (и последнее) письмо. Как там мои детки? Я надеюсь, ты получаешь все мои письма.

В Европе ветер, но мне не холодно в моей овчине.

15 февраля. Утрехт. Моя дорогая жена, сегодня я получил от Бар-Геры 500 ДМ, завтра я вылетаю в Лондон.

За мое пребывание (месяц и 5 дней) в Германии и Голландии я нарисовал: акварель в подарок Куке Бар-Гере, тушь в подарок Франтишеку Кинцлю, темперу в подарок Терезе Брожковой. Плюс 4 стихотворения.

Настроение мое резко улучшилось в связи с тем, что завтра еду дальше – новые впечатления и + ближе к дому.

17 февраля. Лондон. Любимые детки и любимая жена, я в Лондоне, Лондоне, Лондоне. Вчера рано утром я прибыл из Утрехта на аэродром Схипхол под Амстердамом и вскоре летел в Англию. Я позвонил Колину Нирсу и сейчас нахожусь у него. Он живет в домике (не в центре Лондона). Он приехал на машине и взял меня. Мы были в ресторанчике, пообедали и поехали к нему домой. Он предложил жить у него. Лондон – большой настоящий город, с метро и живыми улицами, людьми. После тихой Европы Лондон – действительно столица. Вечером я был у израильского худ. Михаэля Друкса (2 года в Лондоне). Мы ужинали, беседовали об искусстве, смотрели его работы. Он ко мне отнесся сперва с некоторым охлаждением, но потом ничего. Это потому, что я ругаю левых, а он говорит, что он левый, и потому, что я говорил об искусстве всякие вещи. Работы его симпатичны, но уж очень неоригинальны. И т. д.

Вчера ночью на метро и автобусе я вернулся домой.

А в Утрехте последний день был – Тереза взяла меня на вечеринку (день рождения) к одному итальянцу, и там были симпатичные мальчики и девочки, я пил вино и танцевал с девочками всякие современные танцы.

Вечер того же дня в Лондоне. Мы с Колином на его машине ездили сегодня к морю (≈100 км от Лондона). Англия очень красива. На море и на земле был густой туман, и Колин не мог фотографировать для его работы (он теперь ставит фильм). Мы погуляли на берегу, я нашел камень с отверстием и теперь на веревочке ношу его на шее. Мы с Колином пили пиво и ели бутерброды. Сейчас вечер, Колин уехал к какой-то даме, а я вечером иду к Джилиан Вайс. Джон Лоуренс сейчас не в Лондоне. Кэтрин Мэррол была очень рада, когда я позвонил, Джеффри сегодня в Париже. В четверг я буду у них. Кэтрин сразу же предложила жить у них. К сожалению, я не знаю адреса Зильбербергов. На Главпочте я еще не был, может, там есть твои письма? Я очень, очень хочу прочитать хоть пару строчек из дома.