Читать книгу Как я бил Гудериана - Михаил Катуков - Страница 3

Теперь, по прошествии тридцати с лишним лет особенно четко представляешь себе замысел гитлеровского командования на четвертом месяце войны. Командование вермахта планировало главный удар нанести на московском направлении группой армий «Центр» (9, 4 и 2-я полевые армии, 2, 3 и 4-я танковые группы). Немецкие дивизии должны были, прорвав оборону советских частей на брянском и вяземском направлениях, окружить и уничтожить войска Западного и Брянского фронтов, охватить Москву с севера и юга, отрезать ее от восточных баз снабжения и таким образом вынудить советские войска сдать столицу.

Для этой цели Гитлер к концу сентября значительно усилил группу «Центр», доведя ее до 77 дивизий, в их числе было 14 танковых и 8 моторизованных. Примерно 1700 танков сосредоточилось в трех мощных компактных группировках на направлениях главных ударов. На некоторых участках фронта противнику удалось достичь восьмикратного превосходства в танках.

Нашей бригаде впоследствии пришлось воевать против частей 2-й танковой группы генерала Гудериана. Она должна была нанести главный удар в направлении Орел – Тула – Серпухов. Танковая группа генерала Гудериана имела в своем составе около 600 бронированных машин.

После войны мне пришлось прочитать немало мемуаров, всевозможных трудов по истории второй мировой войны. Многие западные авторы приписывают генералу Гудериану теорию массированного применения танков. Правда же заключается в том, что еще задолго до Гудериана эту теорию выдвинули и обосновали М. Н. Тухачевский, В. К. Триандафиллов, К. Б. Калиновский. «Отец танковых войск», как называют Гудериана на Западе, всего лишь тщательно изучил и обобщил наш опыт.

У каждого события своя предыстория. Если говорить о боях под Орлом и Мценском в первой декаде октября, то, вероятно, надо начать с совещания под Смоленском, в группе армий «Центр». На этом совещании, состоявшемся 24 сентября, присутствовали не только командование группы армий и танковых групп, но и главнокомандующий сухопутными войсками вермахта, а также начальник генерального штаба. Гитлеровцы планировали нанести удар южнее Москвы из района Глухова на Орел и Тулу. Операция намечалась на 2 октября, но, как стало известно из архивных документов, Гудериан решил начать наступление на два дня раньше. При этом он руководствовался двумя соображениями: во-первых, длительная подготовка к операции сведет на нет внезапность удара; во-вторых, если он начнет действовать раньше, то ему будет обеспечена хорошая авиационная поддержка. Надо сказать, что последний довод действительно подтвердился. Прорыв Гудериана сопровождался мощным прикрытием с воздуха.

Первоначально командование Брянского фронта расценило удар Гудериана в районе Глухова как «отвлекающий» и полагало, что главный удар противник будет наносить на брянском направлении. Однако моторизованные колонны противника за два дня наступления пробили 60– и 15-километровые бреши в полосе обороны 13-й армии (командующий генерал А. М. Городнянский) и группы генерала А. Н. Ермакова и, продвинувшись дочти на 100-километровую глубину, угрожали охватом всего левого крыла фронта. Правда, ослабленные части 13-й армии и группы Ермакова предприняли контрудар по флангам и тылам группы Гудериана в направлении хутора Михайловский, но это не изменило общего критического положения. Группа Гудериана частью сил устремилась на Карачев и Брянск, а другой частью – на Орел.

3 октября, на пятый день наступления, один из самых боеспособных корпусов Гудериана – 24-й моторизованный, пройдя с боями 250 километров, неожиданно – и для командования Брянского фронта, и для Орловского военного округа – ворвался в Орел.

Впоследствии командующий округом генерал-лейтенант А. А. Тюрин рассказал мне, что он находился в штабе на южной окраине города, когда совершенно неожиданно вбежал посыльный и сообщил ему, что в Орел с запада ворвались вражеские танки. Сам Гудериан пишет в своих воспоминаниях: «Захват города произошел для противника настолько неожиданно, что, когда наши танки вступили в Орел, в городе еще ходили трамваи».

Все это привело к тому, что войска Брянского фронта оказались охваченными с флангов и тыла. Они были вынуждены с тяжелыми боями под непрерывным воздействием гитлеровской авиации выходить из окружения.

Таким образом, гитлеровские механизированные армады вырвались на дорогу, ведущую к Москве. «По мнению главного командования сухопутных войск, создавшаяся выгодная обстановка благоприятствовала дальнейшему развертыванию операции в направлении на Москву», – писал Гудериан. Путь врагу в столицу в первых числах октября по существу был открыт. В районе Орла создалось угрожающее положение. И это прекрасно понимали в Ставке Верховного Главнокомандования. Сюда срочно перебрасывались боевые соединения. В районе Мценска развертывалась группа войск (5-я и 6-я гвардейские стрелковые дивизии, 11-я танковая бригада, части 5-го воздушно-десантного корпуса, Тульского военного училища, 36-й мотоциклетный полк и полк пограничников). Эта группа была объединена в 1-й гвардейский стрелковый корпус, командиром которого назначили генерал-майора Д. Д. Лелюшенко. В состав этого корпуса вошла и наша 4-я танковая бригада.

На войне, как, впрочем, и в других сферах человеческой деятельности, фактор времени часто решает все. Сам Лелюшенко прибыл в Мценск 3 октября. А части его 1-го гвардейского корпуса еще находились в пути. 4-я танковая бригада оказалась первой прибывшей в Мценск воинской частью и по существу наиболее боеспособной. В ее состав входили танковый полк (примерно 49 боевых машин), которым командовал майор Еремин, мотострелковый батальон, зенитно-артиллерийский дивизион (16 орудий), транспортная, ремонтная роты и другие специальные подразделения. Вслед за нами под Орел прибыли 32-й пограничный полк полковника И. И. Пияшева, а также добровольческий батальон Тульской оружейной школы под командованием капитана В. И. Проняева. Остальные войска подошли несколько позже.

Поскольку враг стремительно наступал, и жизненно необходимо было немедленно остановить его продвижение на север, бригаде практически с ходу пришлось вступить в бой.

Итак, 2 октября я получил приказ Я. Н. Федоренко срочно погрузиться в эшелоны и двинуться в Мценск, а оттуда своим ходом на Орел. Нам ставилась задача – закрыть танковым колоннам Гудериана дорогу на Тулу.

Рано утром того же числа бригада погрузилась на станции Кубинка. Как водится, состоялся короткий митинг. Проводить нас на фронт приехал член Военного совета бронетанковых войск Красной Армии армейский комиссар 2 ранга Н. И. Бирюков. Он напомнил, что мы идем выполнять специальное задание И. В. Сталина, и что мы входим в гвардейский корпус, поэтому должны драться по-гвардейски.

Грузились в полной темноте, без какой-либо подсветки. Едва только экипажи закрепляли тросами последний танк на платформе, как железнодорожники давали сигнал к отправлению. На всем пути нам была открыта зеленая улица. Мчались на юг без задержки.

Мценск встретил холодным дождем и пронзительным ветром. На улицах уже кое-где торчали на пепелищах прокопченные трубы и зияли воронки – следы недавних бомбежек. Война, словно смерч, переворошила и разметала размеренный быт тихого городка, летом утопавшего в садах и зарослях бузины.

Выбравшись из привокзальной сутолоки, выехали с Кондратенко на Симферопольское шоссе. Со стороны Орла непрерывным потоком тянулись машины и подводы.

Остановили трехтонку с военными. Из кабины вышел высокий человек в мокрой шинели с петлицами генерал-лейтенанта. Познакомились. Оказалось, что передо мной командующий Орловским военным округом А. А. Тюрин. Вместе со своим штабом он направлялся в Мценск. Что происходит в Орле, каковы силы немцев, и где они сосредоточены – ни сам Тюрин, ни его штабисты толком сказать не могли. Твердо они знали только одно: город занят врагом. Там наблюдается большое скопление танков и бронетранспортеров. Вероятнее всего, крупные механизированные силы неприятеля вот-вот двинутся на север.

Вернулся я в свой штабной автобус в большой тревоге. Решил, не дожидаясь прибытия остальных эшелонов бригады, выслать в район Орла разведку.

Уже заканчивалась разгрузка первого эшелона, когда на станции появился приземистый, широкоплечий человек в плащ-палатке и каске, с которой струилась вода.

– Чьи танки? – спросил он, подойдя к командиру батальона капитану В. Г. Гусеву.

Командир окинул незнакомца подозрительным взглядом.

– С кем имею дело? И как вы здесь оказались?

– Генерал Лелюшенко, – представился незнакомец. – Проведите меня к командиру.

Гусев привел командира корпуса в мой штабной автобус. Так мы познакомились с Дмитрием Даниловичем Лелюшенко. Тут же, в автобусе, провели первое совещание. Командира корпуса, как и меня, беспокоила полная неясность обстановки.

Я всегда придавал разведке первостепенное значение. Любые усилия, затраченные на выяснение действительных сил противника, всегда оправдывали себя. Поэтому на первом совещании с Лелюшенко мы решили прежде всего прощупать силы гитлеровцев в Орле и организовать оборону.

Утром 4 октября я отдал устный боевой приказ. Этим приказом комбату-1 капитану В. Гусеву и командиру роты средних танков старшему лейтенанту А. Бурде ставилась задача – двумя группами с десантом мотопехоты установить силы противника в Орле. Утром в Мценск прибыл батальон Тульского военного училища, и группе капитана Гусева была придана рота из этого батальона, а с группой старшего лейтенанта Бурды отправилась рота мотострелкового батальона нашей бригады.

В половине одиннадцатого 4 октября обе разведгруппы направились к Орлу.

Оставив в Мценске начальника штаба бригады П. В. Кульвинского руководить разгрузкой эшелонов, я отправился вслед за разведкой в сторону Орла. Нужно было срочно выбрать рубеж обороны. Рассчитывать, что нам удастся разгромить врага контратаками, даже организованными искуснейшим образом, не приходилось. У нас было слишком мало сил. Все, чем я располагал, – это два батальона: 46 танков, включая батальон танков БТ-7 со слабой броней и вооружением.

Хотя точных данных о силах противника в тот момент не было, я исходил из предположения, что враг располагает на нашем участке фронта многократным превосходством в танках, артиллерии и, безусловно, в авиации. Так оно и оказалось.

Вместе с начальником оперативного отделения Никитиным мы выбрали рубеж обороны на северном берегу реки Оптуха, неподалеку от села Ивановское. К вечеру сюда подтянулись все части бригады. Тщательно изучив местность, расставили засады таким образом, чтобы не дать противнику пройти по шоссе на Мценск. Всю ночь укрепляли рубеж обороны. Солдаты рыли окопы полного профиля, а на отдельных участках и ложные окопы.

Все это время меня беспокоила судьба разведывательных групп. Если от Гусева время от времени поступали сообщения, то Бурда как в воду канул. Наши попытки связаться с ним по радио ни к чему не привели. Бурда молчал. Неужели нарвался на засаду и погиб?

Все стало ясно, когда обе группы вернулись в расположение бригады. Что касается Гусева, то его 13 танков с сотней десантников вскоре подошли к селу Ивановское. Отсюда Гусев выслал в сторону Орла взвод средних танков младшего лейтенанта Г. Ф. Овчинникова. На окраине города взвод наткнулся на немецкую засаду. Немецкими снарядами на всех трех машинах были подожжены бачки с запасным топливом. Но, выведя танки из-под огня противника, экипажи не растерялись: сбросив запасные бачки на землю, они потушили огонь. К сожалению, при внимательном осмотре машин выяснилось, что в танке Овчинникова два верхних поддерживающих катка оказались разбитыми. Овчинников пересел в танк младшего лейтенанта И. Н. Полянского, а ему приказал вести подбитую машину в ремонт. Танки Овчинникова и младшего лейтенанта И. Г. Дракина обошли засаду и ворвались на окраину Орла, после чего связь с ними была потеряна.

Помочь товарищам вызвался командир роты средних Панков старший лейтенант В. И. Раков. Это был рискованный шаг, поскольку система обороны противника была нам неизвестна. Но все же Ракову удалось прорваться через немецкие заслоны и, маскируясь в дыму горящего переулка, ворваться в город. Волнуясь за судьбу подчиненных, Гусев направил им подмогу – два тяжелых танка КВ. Но и эти машины, прорвавшись в город, не давали о себе знать.

Оставшиеся танки капитан Гусев поставил в засаду по левую сторону шоссе. Обстановка складывалась неблагоприятная. Все попытки связаться с ушедшими экипажами оказались тщетными.

Ночь выдалась темная, дождливая. Тьму прорезало только зарево пожарищ под Орлом, да изредка в разрывах облаков светила луна. И вдруг со стороны шоссе, идущего на Болохов, послышался лязг гусениц и шум моторов. Неужели это возвращаются разведчики? Осторожный Гусев все же дал команду: «Приготовиться к бою!». Экипажи замерли в напряженном ожидании. Танки были совсем близко. Свои или чужие? Вынырнувшая в этот момент из-за туч луна осветила местность, и Гусев с товарищами увидел десять быстро приближающихся машин. По силуэтам нетрудно было определить, что это танки противника.

– Огонь! – скомандовал Гусев, и на шоссе взметнулись взрывы. Над двумя танками сразу же заплясало пламя Немцы заметались по шоссе, а экипажи Гусева но прекращали огня, все время меняя позиции. Вспыхнули еще два танка, озаряя все вокруг багровым заревом. Остальные машины противника, отстреливаясь, скрылись во тьме.

И все же я был не удовлетворен действиями капитана Гусева. Практически он не смог добыть столь необходимые нам сведения о противнике. Я приказал комбату вернуться к селу Ивановское, где основными силами намерен был занять рубеж обороны.

Значительно успешнее действовал старший лейтенант Александр Бурда. Но прежде чем говорить о его разведке, хотелось бы несколько слов сказать об этом танкисте, ставшем потом одним из самых прославленных в бригаде.

Александр Федорович Бурда родился в семье донецкого шахтера. Рано потеряв отца (он погиб в гражданскую войну), Александр пошел в пастухи, затем выучился на электротехника и стал работать на шахте. Любовь к знаниям, к технике заставила его учиться. Он освоил профессии машиниста, слесаря-инструментальщика, потом механика. Не удивительно, что, будучи призванным в армию, он попал в танковую часть. За два года прошел путь от механика-водителя до командира учебного радиовзвода. Война застала его в Станиславе уже в должности командира линейной роты. В нашу бригаду А. Бурда пришел обстрелянным, получив первое боевое крещение в Винницкой области, где он, прикрывая отход 15-й танковой дивизии, разгромил немецкое танковое подразделение. К тому времени, когда он был зачислен к нам, на его боевом счету уже числилось восемь уничтоженных танков и четыре колесные машины противника. Спокойный, дружелюбный, с открытым широкоскулым лицом, Александр Бурда стал любимцем бригады.

Утром 4 октября, получив мой приказ, Бурда проявил себя опытным и находчивым командиром. Он продвигался к Орлу с исключительной осторожностью, выслав вперед хорошо проинструктированный разведдозор во главе с лейтенантом Ивченко. Благодаря этому его группе удалось незаметно для противника подойти к юго-восточной окраине Орла и замаскировать танки в зарослях орешника.

Неожиданно в орешнике объявился парнишка лет одиннадцати в драном ватнике и лихо надвинутой шапке.

– Что тебе здесь надо? – спросил его Бурда.

– Я предупредить вас пришел, дяденька, – быстро заговорил мальчонка. – Там у немцев две пушки. – И мальчик указал в сторону сарая, видневшегося у дороги в город.

Мальчика звали Гришей. Отец его ушел на фронт, а мать погибла во время бомбежки. Гриша искал своих: он хотел отомстить фашистам.

Бурда накормил парнишку и отправил его в тыл. Высланная вперед пешая разведгруппа во главе с заместителем политрука Евгением Багурским подтвердила сведения неожиданного помощника. Более того, она установила, что единственная дорога в город с юго-востока в районе завода № 9 и товарной станции охраняется дивизионом противотанковых орудий, тщательно замаскированных в сараях и стогах сена. Разведка Багурского установила также, что главные силы противника расположились вдоль шоссе, идущего на Мценск.

Бурда вполне резонно решил, что в этих условиях прорываться в город бессмысленно: напоровшись на засаду, можно потерять и людей, и машины. Теперь самое главное – не обнаружить себя. Бурда принял строжайшие меры маскировки и установил тщательное наблюдение за шоссе.

Ночь прошла спокойно, а серым, дождливым утром из Орла по направлению к Мценску выползла колонна немецких войск. Впереди грохотали бронетранспортеры с прицепленными противотанковыми орудиями. За ними ползли танки и опять бронетранспортеры с пехотой. Колонну замыкали три тяжелых танка. По подсчетам Бурды, по дороге двигалось до полка моторизованной пехоты.

Старший лейтенант выждал, когда колонна поравняется с засадой, и только тогда дал команду открыть огонь. Сначала разведчики били по танкам и бронетранспортерам. Сразу же вспыхнуло несколько машин. Другие, пытаясь повернуть назад, подставляли борта и сейчас же получали снаряд. Полетели в воздух колеса и обрывки гусениц.

Гитлеровцев охватила паника.

А в это время из засады выскочил взвод лейтенанта А. М. Кукаркина с десантом и принялся давить и расстреливать метавшихся вдоль дороги гитлеровцев. Заместитель политрука Багурский, стоя на танке Кукаркина, расстреливал бегущих фашистов сначала из винтовки, а потом из пистолета. Взгляд его упал на толстого офицера, который, шумно дыша, пытался удрать от танка. Багурский соскочил с брони и, прицелившись, выстрелил в фашиста. Тот упал. Обыскав труп, политрук обнаружил в кармане офицера важные документы, которые впоследствии очень пригодились нам. В них назывались номера частей, сосредоточенных в Орле.

Почти вся вражеская колонна была разгромлена. Правда, часть гитлеровцев попыталась скрыться в лощине. Но там они наткнулись на стоявший в засаде танк Петра Молчанова. И здесь враг понес тяжелые потери.

Как обычно в подобных случаях, гитлеровцы запросили помощи у своих летчиков. Но когда в воздухе появились девять «Юнкерсов», Бурда уже увел свою группу с места боя в лесочек неподалеку от села Кофаново. Сбросив свой груз на кустарники, в которых полчаса назад стояли танки Бурды, самолеты направились в сторону Орла. Но, благополучно уйдя от немецких пилотов, разведчики чуть было не стали жертвой своих. Перейдя в район Кофаново, группа по-прежнему оставалась в тылу противника. Неудивительно, что пилоты шестерки наших штурмовиков приняли танки Бурды за гитлеровские. Разостланное на траве полотнище, означавшее «мы свои», охладило пыл летчиков. Они приветливо помахали крыльями и ушли.

Проведя день в лесу, группа ночью по проселочным дорогам совершила марш и присоединилась к нам в районе села Первый Воин. Из беседы с Александром Бурдой и его комиссаром Александром Степановичем Загудаевым выяснилось, что их молчание, доставившее нам столько волнений, объяснялось очень просто. С самого начала рейда у них из строя вышла рация.

Результаты разведки Бурды подняли настроение всего личного состава бригады. Боевой счет группы был внушительным: 10 средних и легких танков, 2 тягача с противотанковыми орудиями, 5 автомашин с пехотой, 2 ручных пулемета и до 90 гитлеровцев.

Учеба в лагере не прошла даром. Она приносила свои плоды.

Но особую ценность представляли пленные, а также трофейные документы. Они помогли установить, что перед нами находится 24-й моторизованный корпус Гудериана в составе двух танковых и одной моторизованной дивизий. Пленные показали также, что с запада, из района Болохова, стремясь выйти нам в тыл, движется еще одна танковая дивизия. Вся эта лавина бронированных машин, артиллерии и мотопехоты имела целью развить успех вдоль шоссе Орел – Мценск – Тула и выйти к Москве с южного направления.

Теперь позволю себе пояснить читателю, не сведущему в военных вопросах, что такое немецкие танковые и моторизованные дивизии тех времен. Ибо само понятие «дивизия» – растяжимое.

Готовясь к походу на Восток, Гитлер создал довольно мощные бронированные силы. Каждая полностью укомплектованная танковая дивизия состояла из танковой и мотопехотной бригад, моторизованного артиллерийского полка и дивизиона противотанковых орудий. В дивизии насчитывалось до 566 танков, из них 180 средних. Они имели легкую броню и слабое вооружение, но зато обладали быстроходностью и маневренностью.

Что касается моторизованной дивизии, то она состояла из двух моторизованных полков, одного моторизованного артиллерийского полка, дивизиона противотанковых орудий. По штатному расписанию ей полагалось 14 тысяч солдат и офицеров, 37 бронемашин, 1473 мотоцикла, 1353 грузовика.

Следует, правда, уточнить, что к осени сорок первого ударная мощь гитлеровских танковых соединений резко упала. Ожесточенное сопротивление нашей армии, меткий огонь советских артиллеристов и бронебойщиков нанес дивизиям врага огромный урон. Парк их машин сократился. Тысячи танков остались лежать на русских полях грудой бесформенного металла. В октябре сорок первого немецкая танковая дивизия уже состояла только из одного танкового полка, одной мотобригады, моторизованного артиллерийского полка, дивизиона противотанковых орудий и специальных частей. Количество танков сократилось до 209.

Я привел эту статистику, чтобы дать хотя бы общее представление о тех крупных силах противника, которым нам предстояло преградить путь на Москву. Допустим, что все дивизии в Орле и на подходе к нему понесли серьезные потери, и все-таки, по самым заниженным подсчетам, нам противостояло 350 танков, сотни орудий и до 20–25 тысяч мотопехоты, вооруженной автоматическим оружием.

Напомню, что вся эта бронированная армада поддерживалась мощной авиацией. Как ни грозен сам по себе танк, но он может добиться успеха только при тесном взаимодействии с другими родами войск, и прежде всего с артиллерией и авиацией.

Надо ли говорить, что в те октябрьские дни, приняв все эти соображения в расчет, я отнюдь не чувствовал себя спокойным. В то время у нас еще были отдельные командиры, которые считали, что сражение можно выиграть на одном героизме солдата, на безапелляционном, зачастую нереальном приказе «волевого командира». Я не принадлежал к их числу. Как ни важен героизм воина, силе может противостоять только военное искусство – этот драгоценный сплав знаний, опыта и изобретательности.

К октябрю сорок первого я уже достаточно изучил приемы наступления немцев. Обычно в боях на Украине гитлеровцы бросали против нас массы танков, которым предшествовало появление мотоциклов и автоматчиков. Вслед за мотоциклистами и автоматчиками шли в небольшом количестве легкие танки. Иногда, если мотоциклисты и автоматчики не появлялись, танки несли на себе десант пехоты. Попадая под наш обстрел, фашисты спешивались, рассредоточивались и, открывая беспорядочный огонь, пытались создать видимость действий крупных сил.

Если этот прием не удавался, и легкие танки наталкивались на стойкое сопротивление, то через некоторое время немцы бросали против нас средние и тяжелые танки, ведущие за собой пехоту. Танки, имея, как правило, на прицепе противотанковые пушки, заскакивали на фланги – за стога, дома, в высокую рожь – и, отцепив пушки, вели огонь по нашим войскам. Описанный прием особенно часто применялся, когда немцы ожидали контратаку наших танков.

Высылая вперед небольшие группы танков, немцы пытались отвлечь внимание наших боевых машин и артиллерийских средств от своих главных сил. Выбрасывая вперед противотанковые орудия, они стремились уничтожить наши зазевавшиеся танки, которые увлекались борьбой с отдельными прорвавшимися машинами противника.

Немецкие наступающие танковые части, как правило, сопровождаются «кривой ногой» – так называли наши бойцы немецкий разведывательный самолет «хеншель», который корректировал огонь артиллерии и маршруты автоматчиков и танков, пытавшихся проскочить через наше боевое охранение.

Если это противнику удавалось, то он продолжал двигаться вперед, ракетами (обычно зелеными и голубыми) давая знать своей артиллерии и авиации о своем местонахождении.

На сей раз немцы действовали иначе. Но расскажу все по порядку.

В ночь на 5 октября 4-я танковая бригада заняла оборону на широком фронте по берегу реки Оптуха, в пяти километрах северо-восточнее Орла. Впереди, оседлав шоссе Москва-Орел, расположился мотострелковый батальон под командованием капитана Д. А. Кочеткова, а танковый батальон стоял в засаде во втором эшелоне на опушке рощи южнее села Казнаусево. В резерве я оставил один танковый взвод.

Учитывая, что соседи бригады еще не заняли свои позиции, для прикрытия флангов выделил несколько танков с десантом.

Ночь прошла сравнительно спокойно. На КП поступали донесения о мелких стычках разведывательных групп с обеих сторон.

Больше всего меня беспокоили правый фланг и тыл бригады, упиравшиеся в Болоховское шоссе. С этого направления я ждал атаки свежей дивизии Гудериана. Ее неожиданное появление могло поставить бригаду в тяжелейшее положение. Поэтому здесь нужно было организовать тщательную разведку.

Но с самого утра зарядил мелкий, по-осеннему затяжной дождь. Проселочные дороги превратились в сплошное месиво. Разведгруппам на мотоциклах по ним не пробраться. Пришлось просить лошадей в окрестных селах и выслать конные дозоры.

Часам к десяти дождь прекратился, небо расчистилось. И вдруг ударили немецкие орудия, а в воздухе появились гитлеровские самолеты. После 15-минутной артиллерийской и авиационной подготовки со стороны Орла в низине перед линией нашей обороны появились танки с крестами на броне. За ними виднелась темная россыпь мотопехоты.

Танки ползли медленно, неуклюже переваливаясь на кочках с боку на бок. Гитлеровцы, видимо, не знали системы нашего огня и двигались осторожно. Мы с Кульвинским насчитали примерно 40 танков, множество бронемашин и бронетранспортеров. По спине пробежал неприятный холодок. Как поведут себя мои танкисты и артиллеристы? Не дрогнут ли перед этой армадой?

Но вот напряженную тишину разорвал первый выстрел, затем второй, третий. В гуще танков врага взметнулась в воздух земля. Это открыли огонь малокалиберные пушки мотострелкового батальона.

Атака противника застала меня на переднем крае. Пригнувшись, бегу на КП, оборудованный в трех щелях. Рядом со мной оказались двое связистов, тянувших провод. Кого из нас приметили гитлеровские артиллеристы – не пойму. Но только снаряды ложатся все ближе и ближе. Кинулся на обочину, прижался к земле и в ту же секунду увидел, как двое связистов упали – снаряд разорвался рядом с ними. Кустарниками добрался до КП и почувствовал, что, несмотря на холодный, промозглый ветер, с меня ручьями льет пот.

На КП начальник оперативного отдела М. Т. Никитин надрывается в трубку полевого телефона, пытаясь перекричать грохот орудий.

– Что?! Что там у вас?! Громче – не слышу! – Через минуту он опускает трубку и оборачивается ко мне, – Товарищ полковник, противник подавил батареи мотострелкового батальона.

В бинокль с командного пункта поле боя просматривалось хорошо. Видно было, как танки противника ворвались на позиции батальона и, стреляя, утюжили его окопы. Несколько машин горели, окутанные пламенем и шлейфом черного дыма.

Наступили критические минуты… Прорвав нашу оборону, танки противника могут выйти нам в тыл, и тогда…

Даю команду по радио ввести в бой танковые засады. В бинокль вижу, как из-за пригорка выскочило несколько тридцатьчетверок. Сверкает пламя выстрелов. Одна за одной, словно наткнувшись на невидимую преграду, застывают гитлеровские машины. А юркие, стремительные тридцатьчетверки выскакивают и выскакивают из-за стогов сена, из-за сараев, из-за кустарников, делают несколько выстрелов и так же стремительно меняют позиции.

Грохот стоял невообразимый. Неумолчно трещали пулеметы и автоматы, хлопали винтовки. Цепи гитлеровских автоматчиков залегли.

В такие напряженные минуты время словно спрессовывается. Три часа длилась эта вражеская атака. А мне показалось, что прошло всего несколько минут.

Мне доложили, что мотострелковый батальон понес существенные потери. Но и танки противника, остановленные засадами, не смогли продвинуться сколько-нибудь существенно вперед. Под Казнаусевом гитлеровцев удалось остановить.

В тот же день гитлеровцы предприняли еще несколько атак, но так и не сумели прорвать нашу оборону. Вечером, когда была отбита последняя атака, мы подвели итоги первого боя: гитлеровцы потеряли 18 танков, 8 орудий и несколько сотен солдат и офицеров.

«При неудаче наступления или в том случае, когда на успех его рассчитывать нельзя, целесообразно оторваться от противника и снова организовать наступление в другом месте», – говорилось в одной из директив гитлеровского командования.

Согласно этой директиве и поступил на сей раз Гудериан. Получив отпор на главном направлении, он двинул часть сил на Болохов и Новосиль, оставив на мценском направлении значительные силы. В связи с этим нашей бригаде пришлось занять новый рубеж. На сей раз, оседлав шоссе Орел-Мценск, мы заняли оборону в районе Нарышкино – Первый Воин.

Новые позиции давали нам преимущества перед врагом. С высоток открывался хороший обзор местности в южном направлении, откуда мы ожидали подхода новых колонн противника. Кустарник, стога сена, небольшие рощи закрывали наш район от наблюдения противника и позволяли маскировать танки и орудия.

Мотострелковый батальон занял оборону вблизи шоссейной дороги. Танки я поставил в засаду в роще юго-западнее Первого Воина. Шесть засад организовали на позициях мотострелков. Левый фланг прикрыли тремя машинами и взводом мотопехоты, а за правый фланг отвечал сосед. Комкор усилил бригаду дивизионом противотанковой артиллерии.

Рано утром 6 октября, когда я находился на командном пункте, поступило донесение от дозоров, что со стороны Орла движется крупная колонна танков и мотопехоты противника. Прочитав донесение, нанес на карту данные о движении колонны и отправился на опушку рощицы, где стоял в засаде 1-й батальон под командованием майора А. А. Рафтопулло.

Об этом замечательном танкисте мне хочется сказать особо. Невысокого роста, проворный в движениях, Анатолий Анатольевич обладал завидной храбростью. За его плечами был опыт боев на советско-финляндском фронте. Об этих днях его боевой биографии напоминал орден Красного Знамени. Летом сорок первого он воевал на Украине, и воевал умело: семь танков под его командованием два дня удерживали железнодорожный узел. Воспитанник трудовой колонии, он с детства любил технику, мечтал стать летчиком, но судьба решила иначе – он попал в танковые войска.

И вот, стоя на опушке леса, мы наблюдали, как до 100 танков с противотанковой артиллерией лавиной двигались на боевые позиции бригады. Ползли бронетранспортеры с пехотой. Стрекотали мотоциклы с автоматчиками.

Гитлеровцы открыли ураганный огонь по позициям мотострелкового батальона и противотанкового дивизиона.

Подавив наши орудия, танки ворвались в наше расположение и начали утюжить окопы мотострелков.

На помощь пехотинцам я выслал группу из четырех танков под командованием старшего лейтенанта Лавриненко. Тридцатьчетверки выскочили из лесу наперерез танкам противника и открыли ураганный огонь. Гитлеровцы никак не ожидали появления танков. Они рассчитывали на безнаказанность. Со своего НП я видел, как вспыхнуло несколько машин противника, как остальные остановились и затем, огрызаясь огнем, в замешательстве попятились. Танки Лавриненко исчезли так же внезапно, как и появились, но через несколько минут показались левее, из-за пригорка. И снова из их пушек сверкнуло пламя. За несколько стремительных атак 15 гитлеровских машин остались на поле боя, охваченные оранжевыми языками пламени.

Прорыв ликвидирован.

Солдаты мотострелкового батальона стали собираться вокруг своих танков. Получив приказ на отход, Лавриненко посадил раненых на броню и вернулся на место засады – на опушку леса.

Немцы пытались прорвать нашу оборону и на других участках, но, натыкаясь на танковые засады, вынуждены были отступить. Однако противник не успокоился. Из донесений разведки я знал, что справа от шоссе Орел-Мценск сосредоточились группа до 200 вражеских танков и большое количество мотопехоты. Ясно, что противник готовит новую атаку. Но сумеем ли мы ее отразить?

Сгущались ранние осенние сумерки. Артиллеристы противника продолжали обстреливать наши позиции. Небо прочерчивали светящиеся трассы снарядов. Тягачи вытаскивали с поля боя поврежденные танки. Скрипели повозки с ранеными. Ревели застрявшие в грязи машины с боеприпасами.

Неожиданно на КП появился мой порученец и доложил, что меня разыскивает капитан Чумак.

– Кто такой? – удивился я.

– Говорит, от генерала Лелюшенко.

Передо мной предстал рослый смуглолицый артиллерист в походной накидке и заляпанных грязью сапогах.

– Командир дивизиона гвардейских минометов, – скороговоркой выпалил он. – Приказано подбросить на вашем участке огоньку. К вашим услугам, товарищ полковник. – И капитан лихо козырнул.

Мне еще тогда не приходилось видеть в действии новое оружие, но о его огромной разрушительной силе я уже слышал. Рассказывали, что немцев оно приводило в панику. И неудивительно: от одного залпа PC все горело вокруг на сотни квадратных метров. Такого оружия военная техника еще не знала.

– Мне приказано дать один залп, – сказал Чумак, кратко охарактеризовав боевые данные установки.

– Почему так мало? – вырвалось у меня.

– Не волнуйтесь, – усмехнулся капитан. – И этого хватит. Только вот что: нужно предупредить людей на переднем крае. Грохот поднимется страшный. Может возникнуть паника. Танкисты за броней, глядишь, и не услышат, а вот пехота…

Я приказал Кульвинскому принять необходимые меры, и в окопы были отправлены посыльные.

Чумак между тем попросил, чтобы ему точно указали границы района сосредоточения противника. Я расстелил карту и очертил контуры лощины, где противник накапливал силы.

Когда с группой офицеров штаба мы подошли к установкам, то были разочарованы их видом. Они вовсе не производили грозного впечатления. Обыкновенные грузовики, только ряды стальных рельсов упирались в небо.

– Подождите, – предупредил капитан, услышав наши замечания, – вот увидите, как «играет», тогда поймете, что это такое.

Установки вывели на позиции. Мы укрылись в щели. Капитан Чумак подал команду. Ослепительные космы пламени прочертили ночное небо, осветив все вокруг голубоватым пламенем. Воздух прорезал пронзительный свист. Земля задрожала, как от раскатов грома.

Когда несколько минут спустя мы вылезли из щели, то увидели внизу, в лощине, пляшущие языки огня. С каждой секундой пламя ширилось, разливалось, и вскоре перед нами бушевало огненное море. Пораженные невиданным зрелищем, мы стояли не в силах произнести ни слова. И не сразу до нашего сознания дошло, что снизу доносится гул сотен моторов. Потом мы услышали взрывы – это рвались машины с боеприпасами. Я взглянул в бинокль – там в языках пламени метались тени.

Но вот оцепенение прошло, и среди командиров поднялось радостное возбуждение. Многие просто не знали, как выразить свой восторг. Капитана Чумака дружески хлопали по спине, пожимали ему руку. А он, довольный произведенным эффектом, только улыбался. Многим казалось, что новое оружие вызовет коренной перелом в войне.

Примерно через час, когда пламя над лощиной стало гаснуть, выслали разведку. В низине дымились десятки танков, грузовиков, тягачей, мотоциклов; валялось много обгоревших трупов. Залп Чумака оказался точным.

Поздно ночью мы подвели итог дня. Главное – нам удалось отбросить гудериановцев на исходные позиции, и с большими потерями. Они недосчитались 43 танков, 16 противотанковых орудий, 6 автомашин и до 500 солдат и офицеров. У нас же сгорело на поле боя только два танка. Четыре подбитых удалось вернуть в строй. Серьезные потери в людях понес мотострелковый батальон.

И все же противник по-прежнему превосходил нас в силах. Поэтому рассчитывать мы могли только на танковые засады, целиком оправдавшие себя в минувших боях. Но повторять приемы на тех же позициях было нецелесообразно. Противник теперь хорошо знал местность и расположение наших сил. Поэтому в ночь на 7 октября мы отошли на новый оборонительный рубеж Ильково – Головлево – Шеино.

Непрерывные бои, бессонные ночи, слякоть и холод вконец вымотали людей. Бойцы падали от усталости. А тут еще этот мокрый снег: шинели, комбинезоны промокли насквозь, а обсохнуть негде и некогда.

Но все мы понимали, что впереди тяжелые бои. Поэтому снова рылись окопы и траншеи, снова устраивались засады. В короткие часы между атаками были проведены партийные и комсомольские собрания. Комиссар Бойко, начальник политотдела Деревянкин, комиссары батальонов Загудаев и Лакомов беседовали с людьми. Они разъясняли, что, сосредоточив под Орлом огромные силы, Гитлер намерен прорваться к Москве. Наша задача – не пропустить гитлеровцев к столице. Политработники ежедневно выпускали на ротаторе боевой листок. В нем последняя сводка Совинформбюро, рассказы о наиболее отличившихся. Должен особо подчеркнуть, что мы старались говорить бойцам только правду о нашем положении, как бы горька она ни была. Ничто так не действует на моральное состояние бойца, как сладенькая полуправда, которая потом трещит по швам под напором реальных фактов. Мы старались воспитывать своих воинов так, чтобы они понимали: победа или поражение – это не результат указаний свыше. Это твоя победа, твое поражение.

Но именно в те дни был особенно большой приток в партию. Партийные собрания тех дней были короткими и волнующими. Люди подавали заявления, зная, что, возможно, через несколько часов они не вернутся с поля боя. Реальный вклад в победу, в общее дело – вот что было главным критерием при приеме в партию.

Рано утром 7 октября на мой КП приехал Д. Д. Лелюшенко. Он сообщил, что Ставка осведомлена о действиях бригады и оценивает их высоко. Кроме того, он порадовал еще одной вестью: бригаде передается полк пограничников под командованием полковника И. И. Пияшева. Я приказал командиру одного из батальонов пограничников майору Дрожженко оседлать шоссе Орел – Мценск на рубеже Головлево – Ивлево. Слева от него окопался еще один батальон Тульского военного училища под командованием Проняева. Артиллерийские подразделения разместились за боевыми порядками пехоты. На направлениях возможного появления противника организовал танковые засады кинжального действия.