Читать книгу Айн Рэнд - Михаил Кизилов - Страница 4

Начнем биографию традиционно – с места и времени рождения героини. Алиса Зиновьевна Розенбаум появилась на свет 20 января (2 февраля) 1905 года[13]. Впрочем, в ее еврейской метрике[14] дата была указана в соответствии с иудейским календарем – 27-е число месяца швата 5665 года от Сотворения мира. Рождение ребенка зафиксировал в синагогальной метрической книге раввин Авраам Нотович Драбкин (1844–1917), известный еврейский ученый и общественный деятель.

Все дети в семье Розенбаум – Алиса, Наталья и Элеонора – получили европейские, а не традиционные библейские или идишские имена. Подобное предпочтение является достаточно необычным, но не то чтобы совсем удивительным: во многих образованных и секуляризированных еврейских семьях того времени, проживавших в больших городах и занимавшихся коммерцией, уже начинали предпочитать европейские имена традиционным. Вспомним, к примеру, что родившийся в 1890 году будущий нобелиат по литературе Пастернак получил славянское имя Борис, в отличие от его отца Леонида Осиповича, по документам звавшегося Аврум Ицхок-Лейб. Ради интереса мы проверили в архивной папке с метрическими данными за 1905 год имена других еврейских детей, родившихся в Санкт-Петербурге в том же году, что и Алиса. Бóльшая часть из них (в особенности девочки) также получила христианские или славянские, а не традиционные еврейские имена.

Впрочем, существует созвучное Алисе еврейское имя Ализа, означающее «веселая», «радостная», «ликующая»[15]. То же самое можно сказать и об именах других дочерей в семье Розенбаум. Так, имя Элеонора, предположительно имеющее древнегреческое или германское происхождение, похоже на имя Элиор, переводящееся с иврита как «Бог – мой свет», а имя Наталья (от лат. natalis – родной) – на еврейское имя Анат. Однако неизвестно, принимали ли родители это фонетическое сходство; записи в метрической книге велись только по-русски, и там содержится лишь русская форма имени будущей писательницы.

Алиса родилась в Санкт-Петербурге – столице Российской империи и одном из самых красивых европейских городов. Тем не менее, чтобы понять, как жила семья Розенбаум до потрясений 1917 года, необходимо проанализировать историю петербургской еврейской общины. Первые евреи появились там еще в эпоху его основателя Петра I. Правда, это в основном были выкресты – любимый шут царя Ян д’Акоста (Лакоста), первый петербургский генерал-полицеймейстер Антон Девиер, вице-канцлер барон Петр Шафиров и др. Санкт-Петербург с его белыми ночами был, прямо скажем, не слишком удобен для проживания религиозных иудеев. Раввин Лев Эпштейн в 1750-е годы писал: «Провидением предуказано, чтобы евреи не жили в Санкт-Петербурге, так как в летние месяцы ночи нет (белые ночи) и, следовательно, невозможно определять время утренней и вечерней молитв».

Тем не менее в XVIII веке в городе появляются уже и евреи-иудаисты, нашедшие возможность преодолевать подобные религиозно-правовые трудности. С 1860-х годов, когда правительство ввело определенные послабления в закон о черте оседлости[16], количество евреев в столице начинает неуклонно расти, достигая двух процентов от общего числа обитателей города – вроде бы немного, однако в абсолютных цифрах, по данным на 1910 год, это около 35 тысяч человек.

В 1910 году только 55 процентов евреев Петербурга называли идиш родным языком. Вырвавшиеся из черты оседлости евреи зачастую жаждали полностью порвать с местечковым прошлым, и идиш был для них символом жизни тягостного и беспросветного гетто. Отец и мать Айн Рэнд, вне всякого сомнения, знали идиш, но не учили ему своих дочерей, предпочитая преподавать им русский и европейские языки.

Проживавшие в столице евреи, безусловно, входили в интеллектуальную и финансовую элиту еврейской общины империи. В распоряжении общины были величественная Хоральная синагога, отдельный сектор и синагога на Преображенском кладбище, многочисленные школы-хедеры. Еврейская пресса Санкт-Петербурга была разнообразна и многоязычна. К примеру, на иврите печатался еженедельник «Ха-Мелиц» (1871–1904), на идише – ежедневная газета «Дер фрайнд» (1903–1909) и толстый журнал «Ди идише велт», на русском – журнал «Восход», еженедельник «Рассвет» (1879–1884), еженедельная газета «Русский еврей» (1879–1884) и др. Из тридцати девяти русско-еврейских газет и журналов, выходивших в России между 1860 и 1910 годами, 21 издание публиковалось в Санкт-Петербурге. Именно здесь увидела свет шестнадцатитомная «Еврейская энциклопедия Брокгауза и Ефрона» (1908–1913).

Первая в России консерватория была открыта в Санкт-Петербурге в 1862 году усилиями композитора, пианиста и дирижера Антона Рубинштейна. В столице работали академик живописи Моисей Маймон, художники Исаак Аскназий и Лев Бакст, скульптор Марк Антокольский, воспевал в стихах любимый город Осип Мандельштам. В Санкт-Петербурге действовало несколько еврейских партий, особенно активных во время революционных событий 1905–1907 годов. Среди местных евреев были сотни аптекарей, фотографов, юристов, ученых, врачей, коммерсантов. В 1859 году здесь был открыт первый частный банк западного типа «И. Е. Гинцбург»[17].

К началу ХХ века евреи селились в нескольких районах города: в районе Коломны обитали небогатые переселенцы из еврейских местечек[18]; более зажиточные селились в районе Николаевского (Московского) вокзала; самые богатые – миллионеры Гинцбурги, Поляковы и др. – имели дома в аристократической Адмиралтейской части. Пороки и болезни большого города в значительно меньшей степени касались еврейской общины, чем остальных его обитателей: смертность ее членов от острых инфекционных заболеваний была значительно меньше средней по городу, а от алкоголизма – ниже в 18,2 раза! В целом община была достаточно секуляризованной, важную роль в ней играли не религиозные авторитеты, а просветители-маскилы.

Увы, время появления на свет будущей писательницы было омрачено одним из самых драматических событий российской истории – Кровавым воскресеньем 9 января 1905 года, послужившим толчком к началу первой русской революции. 6 августа того же года был обнародован манифест об учреждении Государственной думы, а 17 октября – манифест об усовершенствовании государственного порядка. Таким образом, Россия сделала шаг от неограниченной власти к конституционной монархии. Подданным предоставлялись гражданские свободы слова, печати, собраний, союзов, вероисповедания и неприкосновенность личности. К сожалению, в манифесте ничего не говорилось об отмене ограничений для евреев – им по-прежнему предписывалось жить в черте оседлости, их всё так же принимали в университеты только по процентной норме и не давали продвигаться по штатской или военной службе. Более того, вскоре после провозглашения манифеста 17 октября, с энтузиазмом принятого левыми партиями (Бундом, Социалистической еврейской рабочей партией, эсерами, социал-демократами), активными членами которых были евреи, по империи прокатилась волна беспримерных по жестокости еврейских погромов, зачинщиками которых были Союз русского народа, Союз Михаила Архангела и другие черносотенные организации.

В октябре 1905 года в России произошло около 690 погромов в 660 городах, селах и местечках, во время которых были зверски убиты более трех с половиной тысяч человек, более десяти тысяч ранены. Подавляющее число жертв составляли именно евреи, но пострадали и лица других национальностей: случайные прохожие, сторонники левых партий, прислуга еврейских домов. Петербургский поэт Семен Надсон писал об этих ужасных событиях:

К счастью для родителей Алисы, основная волна погромов затронула лишь черту еврейской оседлости на юге и западе России, не добравшись до столицы. Тем не менее зверства черносотенцев, о которых постоянно писала российская и зарубежная пресса, не могли не волновать семью Розенбаум. Из кого же она состояла?

Отцом семейства являлся Зельман-Вольф Захарович (Зорахович) Розенбаум. Многие светские евреи того периода меняли сложные для произношения традиционные еврейские имена на европейские или славянские, начинавшиеся с той же буквы: Абрамы зачастую становились Александрами или Адольфами, Симхи – Семенами, Барухи – Борисами, Ривки – Раисами или Розами и т. п.[19] Розенбаум тоже предпочитал для светского общения не использовать имя Зельман (Залман) – идишский вариант иудейского имени Шломо (Соломон). В повседневности Зельмана-Вольфа называли в основном Зиновием, а в семье – фамильярно З. З. или Захаровичем. Энн Хеллер предположила, что наличие нескольких имен могло помочь петербургским евреям, в том числе Зельману-Залману-Зиновию Розенбауму, избежать возможных проблем с регистрацией.

Поскольку дети Розенбаума да и сам он предпочитали использовать имя Зиновий, так его будем называть и мы.

В этом контексте выглядит весьма странным, что в биографии Барбары Брэнден, основанной в основном на беседах с самой Айн Рэнд, ее отец именуется исключительно Фронцем (идишский аналог немецкого имени Франц) Розенбаумом. Однако этот вариант не встречается ни в одном другом доступном нам источнике. Возможно, сама Айн Рэнд специально называла его так, чтобы не навлечь репрессий на родственников, остававшихся в СССР.

Родившийся, по некоторым сведениям, 18 ноября 1869 года (по другим данным – в 1871-м), Зиновий Розенбаум был, что называется, self-made man – человек, всего добившийся сам. Это любили подчеркивать и он, и его дочь, будущая Айн Рэнд. Зиновий Захарович был красивым темноволосым широкоплечим мужчиной, выше среднего роста, с пышными, слегка подкрученными усами. Высокий лоб и внимательный взгляд свидетельствуют о большом интеллекте и богатом жизненном опыте. Семья, из которой он вышел, бедная и многодетная, происходила из городка Брест-Литовск (на иврите и идише – Бриск или Бриск де-Лита), находившегося на западе империи, в черте оседлости. Некогда крупный торговый центр, ко второй половине XIX века Брест-Литовск превратился в типичное еврейское местечко. Заработок населению давали в основном легкая и перерабатывающая промышленность, торговля, транспорт, частная и общественная служба.

Амбициозный и умный юноша Зиновий Розенбаум не хотел повторить судьбу большинства своих соплеменников и приложил все силы, чтобы вырваться из местечкового уклада. Увы, бедные родители не могли оплатить учебу сына в университете. По этой причине Зиновию пришлось до двадцати семи лет работать, чтобы накопить деньги на образование. Отметим, что он завел семью только в 34 года, что было необычно: как правило, юноши из черты оседлости вступали в брак в 18–20 лет.

В 27 лет молодой человек смог поступить в Варшавский университет и два года спустя, в 1899 году, получил европейское образование со специализацией в шагавшей тогда семимильными шагами фармацевтике – науке, спасавшей миллионы людей от многих болезней. Изначально Зиновий не хотел быть фармацевтом. К этому его принудили обстоятельства. Во-первых, далеко не во все российские университеты можно было поступать евреям; во-вторых, даже в тех из них, где это было разрешено, существовали специальные еврейские квоты. Как только на факультете химии Варшавского университета появилось свободное место, Зиновий решил немедля воспользоваться этой возможностью.

Увы, из-за своего происхождения он был вынужден довольствоваться статусом слушателя, а не полноправного студента. По этой же причине он не смог получить официального звания бакалавра медицины. Тем не менее полученное им свидетельство о завершении двухлетних курсов позволило покинуть черту оседлости и начать зарабатывать на жизнь в качестве аптекаря. Необходимо отметить, что Зиновий не забывал о своих корнях и помог получить медицинское образование своим шести сестрам и брату (некоторые из них потом также переехали в Санкт-Петербург). Кстати, по какой-то причине родственники Зиновия не очень любили его жену и поэтому почти не общались с его семьей.

Айн Рэнд рассказывала:

«У него были строгие убеждения, о которых практически не было известно, так как он в основном молчал и редко спорил. Мать рассуждала о политике, а отец этого никогда не делал. Казалось, что он не был заинтересован в интеллектуальных вопросах, однако, даже будучи ребенком, я чувствовала, что он воспринимает идеи гораздо более серьезно, чем мать. Однажды он сказал мне, что хотел бы быть писателем; он считал идеи и их распространение самой важной вещью на свете… Его самой главной темой был индивидуализм; он был привержен к рассудочному мышлению, но, к сожалению, никогда не заявлял о своих убеждениях; он был не религиозен, хотя никогда не возражал против религиозных идей матери – он выражал мысль: “Ну, ни в чем нельзя быть уверенным”».

Сестра Алисы, Элеонора, в замужестве Дробышева, также говорила об отце с глубоким уважением и описывала его как «высокого и красивого» мужчину. Однако и она отмечала отсутствие в нем энергичности, свойственной матери. По ее словам, полная жизненной энергии мать была «домашним тираном» и «начальником в семье».

Красивая осанистая женщина со смуглым цветом кожи и несколько надменным обликом, с полными чувственными губами, любившая дорогую одежду и украшения, Анна Борисовна (Хана Берковна) Розенбаум родилась в Санкт-Петербурге 16 октября (11 хешвана) 1879 года[20]. Айн Рэнд называла ее просто Борисовной. В отличие от бедняка Зиновия, Анна происходила из достаточно успешной еврейской семьи. Ее отец Берко Ицкович Каплан был портным. По данным петербургского историка А. И. Хаеша, Б. И. Каплан был мещанином города Лиды Виленской губернии и отцом семерых детей. В столице он проживал с 1873 года, а в 1876-м стал цеховым мастером по портновскому цеху. Лишь 29 мая 1907 года, после тридцати четырех лет обитания в столице, ему было официально разрешено постоянно проживать в Санкт-Петербурге независимо от занятия ремеслом[21].

Семейная легенда гласит, что граф Игнатьев[22], окончив Пажеский Его Императорского Величества корпус, обратился к Каплану с просьбой пошить для него офицерскую униформу. Вскоре после этого, увидев высокое качество работы еврейского мастера, к нему стали ходить другие гвардейские офицеры. Случилось это, вероятнее всего, около 1896 года. Впрочем, по другой, менее правдоподобной, версии Берко Каплан или кто-то из его родственников шил сапоги для военнослужащих[23].

В метрических книгах Хоральной синагоги Санкт-Петербурга с 1873 по 1893 год, хранящихся в городском Центральном государственном историческом архиве (ЦГИА СПб), нам удалось обнаружить имена четверых рожденных в Санкт-Петербурге детей лидского мещанина Берко Ицковича (его фамилия дважды записана как Каплун и дважды как Каплан) и его законной жены. 28 сентября 1877 года у них родился Яков, 16 октября 1879-го – Хана (будущая мать Айн Рэнд), 4 сентября 1880-го – Израиль, 14 июня 1886 года – Аркадий.

Регистрационная запись о бракосочетании Зиновия Захаровича (Зельмана-Вольфа Зораховича) Розенбаума и Анны Борисовны (Ханы Берковны) Каплан от 20 мая 1904 года.

Центральный государственный исторический архив Санкт-Петербурга. Публикуется впервые

Некоторые вопросы вызывает имя бабушки писательницы по материнской линии. Во всех четырех метрических записях она названа Сарой, причем один раз записана без отчества, дважды как Сара Авелева и еще один раз – возможно, ошибочно – как Сара Абрамовна. Тем не менее в книге Энн Хеллер жена Берко Ицковича Каплана названа Розалией Павловной. Впрочем, вполне вероятно, что исследовательнице был известен лишь европейский, а не еврейский вариант имени.

Из имеющихся, согласно документам, на 1907 год семерых детей семьи Каплан нами выявлены имена четырех других родных братьев и сестер Ханы Берковны (Анны Борисовны)[24]: Добруля – жена Иезекииля Конгейма, Елизавета – жена врача Исаака Моисеевича Гузарчика, Йосель (Яков)[25] и Мойша (Михаил).

Регистрационная запись о рождении Алисы Розенбаум. 20 января 1905 г.

ЦГИА СПб. Публикуется впервые

Все вышеуказанные родственники Алисы Розенбаум по материнской линии, а также некоторые из восьми братьев и сестер Зиновия Захаровича проживали в центре Санкт-Петербурга совсем недалеко друг от друга. Таким образом, маленькая Алиса Розенбаум провела всё детство в окружении многочисленных родственников. И несмотря на то, что семья Розенбаум была не слишком религиозная (таковыми были, пожалуй, 80–90 процентов проживавших в Санкт-Петербурге евреев), попытки некоторых биографов (да и самой писательницы) вырвать ее детство и юность из еврейского контекста, безусловно, в корне неверны.

В Государственном архиве Республики Крым (ГАРК) сохранилась анкета Анны Борисовны Розенбаум, которую она как служащая советского учреждения заполнила при регистрации в отделе управления Евпаторийского ревкома, очевидно, в декабре 1920 года. Из анкеты мы узнаём, что она окончила Литейную женскую гимназию Санкт-Петербурга, посещала врачебные курсы, а также курсы современных языков. Из других источников известно, что она получила профессию зубного врача, но после замужества перестала работать по специальности. Анна была, несомненно, более широко образованна, чем ее муж. В дополнение к медицинским знаниям она прекрасно владела французским, английским и немецким языками, что очень помогло ей в 1920-е годы: как многие бесприютные российские интеллигенты того времени, она могла преподавать иностранные языки и заниматься переводами зарубежной литературы для государственных издательств.