Читать книгу Долгая дорога к маме - Михаил Константинович Зарубин - Страница 2

Читать эту книгу мучительно. Но эта мука – очищающая, эта мука – возвышающая душу, и возвращающая себя к себе. В ней равномерно, по всему тексту растворена боль главного героя, и, следовательно, автора, поскольку она автобиографична. Не почувствовать этой душевной боли – значит ничего не понять в новой книге Михаила Зарубина.

Впервые в своей творческой биографии автор обратился к жанру рассказа, возможно, самому трудному из существующих жанров. Скажу сразу: рассказы вызвали у меня живейший интерес, хотя далеко не все они совершенны. Однако новизна ситуаций и та психологическая достоверность, которую невозможно сочинить, выдумать, а можно только угадать, почувствовать интуитивно, и к тому же выразить – вот что привлекает в творчестве писателя, и что само по себе есть немалое достижение.

Особенно выразительно рассказано о душевных терзаниях героя рассказа «Долгая дорога к маме» Михаила Карнаухова, о том непреходящем чувстве вины перед своей матерью, которое сопровождало его долгие годы. Большую часть своей жизни он провел в Петербурге, а воспоминания о своей Малой Родине, которой давно уже нет на карте, по-прежнему бередят душу. Он любил свою мать, той сильной, ревнивой, болезненно-сиротской любовью, которая обычно бывает в неполных семьях. Отца своего он никогда не видел, да и не испытывал в этом особой надобности. Но когда смертельно заболела мама, для четырнадцатилетнего подростка это стало трагедией:

«…Это же его мама! Как она может умереть?

Мама погладила его руку, прижалась к ней щекой, и слезы ручьем полились из ее глаз.

Мишка молчал. Смотрел на мокрое, родное лицо, на покрасневшие глаза, и понимал, что слова ее не успокоят. Ему хотелось кричать от отчаяния и беспомощности. Он встал на колени, положил голову на грудь матери, а она гладила ее тонкими холодными пальцами, повторяя, как заклинание:

– Прости меня, прости меня…»

Он слишком рано покинул свою родную деревню, но связи с матерью не потерял. Это была какая-то мистическая, сверхъестественная связь, природы которой он не понимал и сам. Впервые мама пришла к нему, когда он жил у своего старшего брата, и не во сне, что было бы делом обычным, а наяву. Они сидели на крылечке, беседовали, обсуждали житейские проблемы, потом мама вдруг исчезла, и он отчетливо понял: приходила она неспроста. Разбудил брата.

«– Коля, мама умерла.

– Что это ты придумал? Ты не заболел?

– Она только что была здесь…

Николай с тревогой и недоумением вглядывался в лицо младшего брата, вероятно, пытаясь разглядеть в нем признаки безумия.

– Она была здесь, – упрямо повторил Мишка. – Мы сидели на крыльце, разговаривали, но я не видел ее. Она сказала, что всех, кто на том свете, увидеть нельзя…

Невестка тоже проснулась, при последних Мишкиных словах покрутила пальцем у виска.

А в полдень почтальон принес телеграмму, в ней было всего три слова: «Мама умерла ночью».

Другая весточка пришла от матери примерно через полвека, когда герой рассказа вместе с женой был в составе туристической группы на острове Валаам, и при чрезвычайно странных обстоятельствах. Вестником оказался местный монах, которого Михаил не знал и никогда не видел. Он назвал Михаила по имени и передал просьбу матери: побывать у нее на могиле не позднее сентября. Уже потом, пытаясь анализировать этот невероятный случай, он не смог ничего объяснить самому себе, и принял единственно правильное решение: выполнить просьбу матери.

Он преодолел семь тысяч километров. На само кладбище Михаил добирался на катере, потому что его родная деревня Погодаева уже много лет покоилась на дне рукотворного моря.

«…А вот здесь, возможно, был их огород. Он посмотрел на воду: ничего не видать. Все скрыто водой и темнотой. Грустно, печально, жалко той давней детской жизни, когда тебя любили, и ты любил, когда и хлеб был вкуснее, и чай слаще, а впереди – долгая-долгая, интересная жизнь…»

Удивительный эффект возникает при чтении этого рассказа: все эти мистические и полумистические происшествия вовсе не кажутся чем-то из ряда вон выходящим, требующим немедленного объяснения с точки зрения логики, физики и прочей науки, которой нас пичкают в средней школе.

Наоборот, они вполне укладываются в рамки простой житейской мудрости: любовь может творить чудеса!

«…Мамину могилку он увидел во втором ряду от центральной дорожки. Встал на колени, обнял могильный холмик, прижался к нему.

– Здравствуй, мама!

– Здравствуй, сынок, – голос был тихий, еле слышный. Но он его слышал. – Я знала, что ты придешь.

– Прости меня, мама.

– За что?

– Я так долго у тебя не был. Все собирался, и никак не мог собраться…

– Как ты живешь, сынок?

– Живу, как многие. У меня жена, две дочки, четыре внука. Я им рассказываю о тебе, о нашей деревне. А ты как?

– Скучно здесь, Мишенька, люди редко бывают…

– А зачем тебе люди?

– А как же, сынок, с людьми веселее…

Он лежал на могиле, поглаживая ладонью землю, словно волосы матери. Потом встал, подошел к краю обрыва, обнял молодую сосну и долго смотрел на то место, где когда-то была его деревня: пристально, до рези в глазах, словно хотел навсегда запомнить и унести с собой то, что было ему дороже всего на свете…»

Рассказ «Долгая дорога к маме» заслуживает того, чтобы так подробно о нем говорить. Его вполне можно назвать программным: Зарубин принадлежит к числу тех прозаиков, для которых то, что было заложено в детстве, в юности, в ранней молодости, играет особенно большую роль. Сопоставление, противопоставление, связь с начальными основами жизни, их новое переосмысление проходят через все его творчество.

Рассказы, собранные в этой книге, очень разные и по объему, и по проблематике, и тематически – от небольшой зарисовки, эпизода, до глубокого, напряженного анализа-размышления, сегодняшнего переживания, напоминания, нравственного и гражданского обязательства. И, наконец, некоторого первого подведения итогов, результатов пройденного пути:

«…Завтра мне шестьдесят пять лет. Годы эти ушли от меня, словно на мягких кошачьих лапах, так тихо и стремительно, что я не заметил.

Странно. Куда ушли? Ведь жизнь моя началась только вчера!

Я открыл глаза и увидел кусочек нашей прекрасной сибирской природы: пронзительно-синее небо, высокий ангарский берег, а на берегу дом, где жила наша семья. Глухо шумела Ангара, о чем-то своем шелестела впадающая в нее речка Кеулька, а на меня внимательно смотрели три пары глаз: мамины и сестер – Милы и Капы. Не знаю, сколько мне было: месяц, два, три? Память выхватывает только отдельные картинки – яркие и радостные. Но самой первой, конечно, я увидел бабку Степаниду с черными и корявыми от тяжкого крестьянского труда руками: это она принимала роды у моей матери, произведя увесистый шлепок в нужное место, отчего я громко заорал, оповещая жителей Кеуля о своем появлении на свет. Смотрите: вот он Я – ваше продолжение, ваша надежда и опора!»

(Рассказ «День рождения»)

Для автора (и для его героя, конечно) чрезвычайно важны традиции, вернее, остатки традиций, которые еще существуют в отдельных местах и отдельных сообществах. Можно только позавидовать персонажу рассказа «Семейный совет», к которому пришел старший внук с невестой и попросил у деда благословения на брак. Пусть это было неофициально, пусть не вполне серьезно (сейчас даже у родителей не спрашивают!), но все же так наивно-трогательно… Разумеется, дед вспомнил свое собственное сватовство, трудности, с ним связанные, и всю свою нелегкую, но счастливую жизнь в многолетнем браке… А поздно вечером, уже перед сном, младший внук Паша признался деду, что влюблен в свою одноклассницу, но не знает, как сообщить ей об этом – стесняется… Этот рассказ – ответ автора тем, кто уже похоронил институт семьи и брака, кто отвергает любовь, верность, самопожертвование, и даже свою единственную на свете «половинку» предпочитает искать с помощью компьютера…

Отдельный блок рассказов выделен автором под рубрикой «невыдуманные истории» – это портреты-зарисовки людей, с которыми его сталкивала судьба. Люди эти ничем не примечательны, кроме, пожалуй, одного – они отвратительны. Целая галерея отрицательных персонажей проходит перед читателем: судья-взяточница, общественница-шантажистка, руководитель банды, рядящийся в одежды респектабельного бизнесмена, старый партийный работник, вымогающий у бывшего коллеги кусочек недвижимости… Да, они неинтересны, и писать о них, возможно, и не стоило бы, если бы не одно обстоятельство: они типичны для нашего сложного времени, когда слово «коррупция» стало обыденным, привычным, а высокопоставленные коррупционеры никого не боятся, потому что их охраняет целая армия продажных судей и адвокатов. Именно в этих «невыдуманных историях» проявляется темперамент Зарубина, его умение хлестко и точно характеризовать общественные пороки, его гражданская позиция.

Завершает книгу большой очерк о великом волейбольном тренере Платонове, человеке нелегкой судьбы, ярком и талантливом. Блюстители жанровой чистоты, вероятно, не согласятся с тем, что в художественной ткани книги появляется откровенная публицистика, но вряд ли это смутит автора. У него тоже свои резоны: знаменитому петербуржцу слишком многого не додали и при жизни, и после жизни. Нужно спешить, нужно исправить положение, нужно восстановить справедливость… С этой точки зрения автор, разумеется, прав, и кому придет в голову упрекать его за «жанровую неразбериху»…

О рассказе «Во сне и наяву…» хочется сказать особо. В нем нет четкого сюжета, какой-то явной сверхзадачи, а просто есть дедушка, внук, теплая осень, дача, поездки на велосипеде, обыденные домашние разговоры, замечательная природа, словом, все то, из чего и состоит настоящая жизнь. Жизнь без ложного пафоса и так называемой «идеи», которую неопытные авторы часто помещают в самый конец произведения, боясь, что читатель не поймет их глубокого замысла.

А может быть, в жизни и нет никакого замысла, и прелесть ее в том, чтобы в хороший летний день покататься с внуком на велосипеде, ответить на его наивные вопросы, погулять по осеннему саду, и наперегонки бежать к дому, когда бабушка позовет за стол…

Такие рассказы «ни о чем» писать чрезвычайно трудно, и уж если автор сумел это сделать – можно говорить о нем, как о состоявшемся, одаренном литераторе.

Александр Яковлев,

доктор филологических наук