Читать книгу Мохнатый бог - Михаил Кречмар - Страница 2

Сила есть – ума не надо. Детские впечатления о нашем герое чаще всего напоминают именно эту поговорку.

Бурый медведь известен каждому из нас с самой колыбели. Бурого медведя мы видим в детских книжках, народных сказках, анекдотах, детских игрушках. Для большинства это неуклюжий увалень, немного простоватый, немного коварный, однако по-своему симпатичный зверь. Он обязательно наделён неимоверной мощью, которую использует направо и налево, иногда с пользой, а чаще – без. Более глубокое знакомство с этим абстрактным персонажем заставляет нас относиться к нему более серьёзно.

Медведи как они есть, или по-научному как семейство млекопитающих, появились на исторической арене почти одновременно с первобытными людьми и в течение всей истории развивались, так сказать, бок о бок. В первую очередь это касается самого типичного представителя этого семейства – бурого медведя. И другие медведи занимали в истории человечества заметное место – как, например, медведь пещерный, – но об этом речь ещё впереди. Тем не менее обычаи и традиции, связанные с бурым медведем, до сих пор очень заметны в нашей повседневной жизни.

История совместного существования людей и медведей тесно связана с историей освоения человечеством земного шара. Однако всерьёз взаимоотношения этих двух видов млекопитающих обострились довольно поздно – в тот интереснейший период, которым ознаменован переход от Средневековья к Новому времени.

^{Таким чаще всего предстаёт медведь человеку – размытый силуэт в полумраке.}

Если XV–XVII века принято называть эпохой Великих географических открытий, то XIX и в особенности XX век было бы справедливо обозначить как века Великого освоения пространств. Только к этому времени – точнее, ко второй половине XIX столетия – человечество приобрело необходимую материальную базу, набрало ту гигантскую мощь, которая должна была принести победу в неизбежной, как тогда казалось, схватке с природой.

Схватки не получилось – человечество, вооружённое наисовременнейшей технологией, входило в живое тело природы, как нож в масло. Было время, когда казалось, что захват-освоение «диких земель» – дело лишь недолгого времени. Наступил момент, когда человечество занесло ногу над пропастью экологического краха и в ужасе оглянулось… Выяснилось, что природа и люди не могут существовать раздельно и, разрушая окружающую среду, человечество губит самоё себя.

В эпоху Великого освоения пространств в первую очередь пострадали именно крупные млекопитающие. Некоторые из них исчезли с лица Земли, как, например, тасманийский волк, другие вплотную подошли к роковой черте вымирания – это американский бизон, беловежский и кавказский зубры, яванский и белый носороги, амурский тигр.

Бурому медведю в данном случае повезло больше. Он не был поголовно истреблён, когда леса Сибири и Северной Америки наполнились сначала лихим народом, а потом – бесчисленными экспедициями освоения, и даже не оказался на грани исчезновения. Хотя не для всех подвидов этого зверя безудержная экспансия человечества прошла безболезненно.

Если говорить о поведении большинства людей в первый этап освоения Сибири по отношению к бурому медведю, то это поведение, безусловно, было направлено на истребление данного вида. Конечно, ни у нас, ни в Северной Америке не проводилось специальных экспедиций по очистке больших территорий от опасных животных, как это происходило в Восточной Африке, но не будем забывать, что с оружием не расставался ни один, пусть даже временный, житель тундры или тайги. И если он в каком-нибудь живом существе замечал угрозу для его жизненных интересов, то без особого раздумья пускал в него пулю. В первую очередь это касалось такого неудобного соседа, как бурый медведь.

Подобное отношение к нашему зверю привело к тому, что ряд его рас, или подвидов, оказались на грани исчезновения. В такое положение попали, например, сирийский и тянь-шаньский белокоготный медведи. В настоящее время все они строго охраняются законом.

Истреблению медведей способствовало также укоренившееся мнение о вредоносности этого зверя. В 30-х годах прошлого столетия, например, считалось, что около половины всех потерь крупного рогатого скота в деревнях приходится на долю отнюдь не волка, а бурого медведя. И в какой-то степени эти претензии к косолапому были оправданны. В Европейской части России, а также в освоенных районах Южной Сибири и Дальнего Востока в то время большая часть домашней скотины находилась «на руках». Условия её содержания были, конечно, далеко не идеальные, коровы и лошади нередко паслись на закрытых полянах, в лесу, присмотр за ними был чистой формальностью – тут, конечно, поле деятельности для хищников было обширное.

Дело доходило до того, что в некоторых заповедниках, как, например, в Карелии, отстрел медведей поощрялся круглый год. Во многих областях и автономных республиках за медведя выплачивалась премия – как за волка. И это тоже не способствовало процветанию медвежьего племени.

После Великой Отечественной войны в руках человека волей научно-технического прогресса оказалось оружие истребления, сыгравшее решающую роль в сокращении медвежьего поголовья. Я говорю не о дальнобойных винтовках и карабинах, в которых какие-то недалёкие люди склонны видеть корень всех зол, не моторную вездеходную технику и не малую авиацию, хотя отнюдь не склонен преуменьшать её роль, – я говорю о простейшей на первый взгляд штуке, сделавшей охоту на медведя делом, доступным каждому человеку и одновременно безопасным на 99 процентов. Я говорю о петле из стального троса.

Конечно, самоловы на медведя были известны с незапамятных времён. Охотничьи книги прошлых десятилетий пестрят описаниями разных «щемих», «кулёмок», «опадней», «кряжей», избушек-живоловок. Просто поразительно, насколько народная мысль была хитра на изобретения такого рода.

Но, несмотря на присутствующее в подобных самоловах инженерное остроумие и смекалку, все они были далеко не просты в изготовлении, трудоёмки в работе и не давали гарантии успеха. В самом деле – медведь мог уклониться от щемихи, выскочить из жёма, а большой зверь был вполне способен разобрать изнутри избушку-живоловку. Время от времени это случалось, и насмарку шёл огромный, тяжёлый физический труд.

Петля дала возможность охотнику, как говорится, не уродуясь и не тратя излишнего времени, устанавливать на своём участке огромное количество самоловов. Конечно, и это дело, как всякое другое, требовало определённой сноровки, опыта и умения, но всё равно затраты на добычу медведя – а взять этого умного и осторожного зверя даже в наших чересчур медвежьих местах не так-то просто – свелись к минимуму.

Так как человеку в любом деле свойственно стремиться к совершенству, то очень скоро «петельная» добыча медведей тоже была возведена в ранг искусства. Петли ставили простые, двойные и дублированные, на тропах и на приваде, с «очепом» – вздёргивающие жертву мгновенно на дерево, и с «шалашиком». Одним словом, петлевой промысел за кратчайший срок – какие-нибудь десять-двенадцать лет – достиг невиданного расцвета. Всё произошло настолько быстро, что этот варварский промысел даже не успел найти практически никакого отражения в многочисленной романтизированной охотничьей литературе.

^{Малая авиация – одно из основных средств истребления медведей в безлесных районах.}

Нельзя сказать, что с петлями никак не боролись. С самого начала они были официально запрещены в охотничьем законодательстве. Но труднодоступность большинства медвежьих угодий, малочисленность «лесной охраны» и продержавшееся вплоть до конца 70-х годов отношение к медведю как к вредному хищнику привели к тому, что на подобные запрещённые методы власти часто закрывали глаза. Весь этот комплекс причин, способствовавших развитию браконьерства, имел в результате плачевные итоги.

В различных районах Чукотки и Камчатки, а также на юге Дальнего Востока появились охотники-медвежатники, хвастливо доводившие до сведения неискушённых слушателей совершенно фантастические сведения о количестве убитых ими животных. И самое удивительное – чаще всего эти цифры оказывались правдой! Если для степенного и неспешного промысловика довоенного времени, вооружённого примитивной трёхлинейкой или винчестером, это число за всю его беспокойную жизнь редко пересекало роковой сороковой рубеж, то в расцвет петельной эпопеи появились молодцы, набиравшие за десять-двенадцать лет на своём счету сотню-другую медведей. Число медвежатников росло и множилось, постепенно закрепилось представление о медведе как о звере примитивном и в добыче доступном. То, что время от времени такого горе-охотника мишка всё же сгребал в свои объятия, объяснялось элементарным нарушением правил «техники безопасности» – неквалифицированно прикрутил трос, установил слишком лёгкий «потаск» (тяжёлое бревно, привязанное к другому концу петли, которое мешает зверю двигаться) или дрогнула рука, когда добивал пойманного, уже, казалось бы, совсем беззащитного зверя. Пуля попала по петле, зверь вырвался и…

^{Медведь на плавучих льдах.}

^{Чукотский полуостров. Фото А. В. Кречмара.}

Одним словом, элемент риска в этой охоте был сведён к риску пешехода, переходящего улицу. Правда, появился новый контингент покалеченных медведями людей – туристов, геологов, рыболовов – из тех, кто спокойно шёл по своим делам медвежьими тропами и попал в лапы разъярённого пойманного хищника.

Петли сделали гораздо больше вреда для сокращения поголовья медведей, чем проклинаемые всеми авиабраконьеры. Дело в том, что у медведей очень скоро выработался условный рефлекс на звук авиационного двигателя. Заслышав его, они сразу спешили в укрытие, которое частенько находилось поблизости. Это делало их в большинстве случаев малоуязвимыми для отстрела с воздуха.

Когда с петлевым промыслом начали вести наконец достаточно эффективную борьбу, численность медведей во многих районах СССР оказалась непоправимо подорванной. В частности, это относится к некоторым областям Европейской России, Западной Сибири, а также к ряду местностей на Камчатке.

Но существует и ещё один вид ущерба, нанесённого петлевым промыслом охотничьему хозяйству. Борьба за существование, с одной стороны, удалая азартная охота, на которой было воспитано не одно поколение российских воинов, солдат, борцов за свободу, мыслителей, писателей, таких как Л. Толстой, И. Тургенев, Н. Некрасов, – с другой были в одночасье подменены корыстной бесхозяйственной погоней за «длинным рублём». Дошло до того, что к середине 70-х годов, когда «петлевики» на практике стали отходить от дел, на северо-востоке Сибири практически не осталось людей, способных добывать зверя с оружием в руках.

Прекращение варварского петлевого лова практически означало прекращение промысла вообще. Способствовала этому в какой-то мере и введённая в ту пору лицензионная система: отныне за право добыть одного медведя охотник должен был внести пятьдесят рублей и получить специальную бумагу – лицензию. Отвыкшей от контроля вольнице это правило показалось каким-то недопустимым ущемлением охотничьих привилегий. Потребовалось несколько лет, чтобы положение хоть как-то нормализовалось. Одним словом, наступил такой момент, когда добыча медведей на Дальнем Востоке свелась к минимуму.

И медведи сразу повели себя по-другому.

Если в силу экономических, социальных или иных причин наступает перерыв в промысле куропатки, зайца или лося, результаты его вряд ли будут иметь абсолютно непредсказуемые последствия. Когда же дело касается крупного хищника, очень трудно заранее предположить итог его строгой охраны или недоопромышления.

Но всякое рациональное использование должно иметь под собой разумную научную основу – на то оно и рациональное! И такую же основу должна иметь под собой и охрана.

Известно достаточно много примеров, когда прекращение промыслового пресса со стороны человека давало у других животных, в частности крупных хищников, рецидив агрессивного поведения. Такие явления особенно ярко прослеживаются там, где строгая охрана сочетается с туризмом, а значит, и с большим количеством народа рядом со зверем. Это происходило в национальных парках Азии, Африки и Северной Америки. Очень ярким примером остаётся история с бурым медведем гризли в национальных парках США и Канады.

Когда первые фронтиреры-скваттеры проникли на великие пространства за рекой Миссисипи, бурый медведь являлся типичным обитателем тех лесов и прерий. Конечно, недавних жителей окультуренных пространств Британии, Франции и Германии (да, добавим, и Новой Англии) не мог не поразить этот зверь, трансформированный их фантазией в какое-то допотопное чудовище. И поскольку они, видимо, считали, что соседство с медведем недопустимо для цивилизованного человека, то и к охоте на него они отнеслись со всей серьёзностью – как к индейским войнам. Словом, когда власти Соединённых Штатов, спохватившись, стали принимать меры по спасению своего гризли, то едва не опоздали…

Одним из национальных парков, призванных сохранить остатки американских бурых медведей, стал небезызвестный Йеллоустон. Кроме популяции медведей эта охранная территория должна была защищать от разрушения уникальный памятник природы – Долину гейзеров.

Прошли годы. Медведи в национальном парке размножились и наряду с гейзерами стали одной из самых привлекательных приманок для туристов.

А потом…

^{Американский исследователь настраивает бочку-ловушку для медведя.}

^{Рядом – грузовик для радиослежения за зверями.}

Кое-кто считает, что винить в случившемся надо только туристов. Конечно, свалки пищевых отходов вокруг кемпингов привлекали медведей, и они потихоньку, сперва по ночам, памятуя о дальнобойных стволах винчестеров и ремингтонов, стали приближаться к человеческому жилью. Но огнедышащие стволы молчали. Медведи уловили перемену в поведении людей, обнаглели, принялись рыться в мусоре, невзирая ни на погоду, ни на время суток, ни на щелчки фотокамер и блеск объективов. Затем сочли (и справедливо), что территория вокруг кемпингов также является их собственностью.

В таком неустойчивом состоянии отношения между медведями и людьми пребывали недолго. На первые агрессивные выпады люди сперва не обратили внимания, усыплённые добродушным видом мохнатых увальней. До той поры, пока не начались первые несчастные случаи. И вот – первый смертельный исход.

Когда Департамент рыбы и дичи спохватился и закрыл на некоторое время национальный парк для посещений, агрессивное поведение, как пишут наблюдатели, стало нормой более чем для половины его обитателей. «Из машины не выходить!» – такая надпись прочно завоевала место на дорогах парка по сию пору.

Безотчётный страх перед человеком у большинства диких зверей, видимо, уже закрепился генетически, и поэтому говорить, что медведи Сибири и Дальнего Востока более агрессивны по отношению к человеку, – бессмысленно. Мнение, что европейские медведи осторожнее сибирских, имеет под собой более твёрдую основу. Возможно, дело в том, что на территории густонаселённых районов страны медведей, не проявляющих страха перед людьми, неизбежно отстреливают. И практически всех, быстро, не давая им достигнуть значительных размеров и прерывая их жизнедеятельность, так сказать, в зародыше. Одновременно с этим достигается и другой результат – у них меньше шансов оставить потомство и передать свои беспокойные качества преемникам.

^{Американский исследователь надевает радиоошейник на усыплённого медведя.}

^{Теперь зверя будет постоянно отслеживать радио.}

Таким образом, в Европейской России уже давно действует искусственный отбор, направленный в сторону «уважения к человеку», несоприкосновения с ним и плодами его деятельности. Это и неудивительно, ибо там у медведей есть обширный материал для закрепления рефлексов. Другое дело, что в Сибири и на Дальнем Востоке, где добыча зверя всё же не столь велика, некоторая часть животных просто при отсутствии опыта может не увидеть «человека в человеке» и счесть плоды его трудов за свою законную добычу.

А может, и не столько добычу. Медведь крайне любопытен – это аксиома. Медведя интересует всё необычное, но отличить необычное от безопасного он может не всегда. Давно прошли те времена, когда даже слабый человеческий запах служил зверю безошибочным индикатором тревоги. Ещё в книге В. Каверзнева «Медведи и охота на них», выпущенной в 1933 году, медвежьи капканы рекомендуется вываривать в хвойном отваре. Сейчас же такая рекомендация вызывает только усмешку.

К настоящему времени на земле практически не осталось мест, где на расстоянии двадцати километров не найти предмета, сделанного человеческими руками. Человек заполонил собой, продуктами своего производства всё пространство. Консервные банки, полиэтиленовые пустые пакеты, доски с гвоздями, железные бочки из-под горючего можно встретить и в ледяной пустыне Антарктиды, и в арктической дриадовой тундре и на каменных папахах гольцов посреди эвенкийской тайги, на тропических островах Тихого океана и в южноамериканской сельве. Человек, по выражению В. Вернадского, создал вокруг себя антропосферу – сферу человеческой деятельности, и в этой сфере оказался весь растительный и животный мир планеты. Так что тревожный в былые времена человеческий запах стал неотъемлемой частью нашего мира, любого уголка земного шара. Неудивительно поэтому, что медведь не проявляет той прежней легендарной осторожности, которая отличала его, судя по работам прежних авторов, от других хищных зверей. Медведь с интересом обнюхает бочку с бензином, заглянет в окно промысловой избушки, опрокинет брошенный в тундре снегоход… Известен факт, когда медведь забрался в оставленный посреди тундры неисправный американский истребитель «Кобра»… Это произошло во время Второй мировой войны, когда на Северо-Востоке действовал корпус, который перегонял самолёты из Америки в сражающийся СССР…

Присутствие людей – фактор, в значительной степени ограждающий творения рук человеческих от посягательства зверья. Сами мы порой с трудом себе представляем, как одно наше присутствие удерживает животных на значительном расстоянии от нашего жилья – постоянного или временного. Не раз и не два экспедиции и туристские группы проходили по местам, буквально кишащим зверьём, так и не встретив никого на своём пути. Недаром в экспедициях 30-х годов бытовало выражение: «В дороге встретишь только того зверя, который сам на ловца бежит».

Именно такое определение часто подходит бурому медведю.

Однако зададим вопрос – нуждается ли бурый медведь в охране? Не совершаем ли мы, объявляя поход в его защиту, такую же ошибку, что была допущена в 70-е годы по отношению к волку? Тогда в результате ослабления усилий в борьбе с волками многократно вырос ущерб, наносимый ими животноводству. Не ошибкой ли было прекращение выплаты премий, запрещение неограниченной охоты, введение лицензионной системы? Зачем нам и нашему хозяйству бурый медведь?

Мне кажется, что уже давно разумное большинство людей на нашей планете пришло к выводу, что любой вид животных вне зависимости от его взаимоотношений с человеком имеет право на существование. В настоящее время никакая наука не в состоянии определить, что найдём мы через десять, двадцать, сто лет на том месте, где сегодня что-то потеряем. В конце концов мы придём к тому, что охране будет подлежать любая, даже самая маленькая часть живой природы. Так, истребляемый у нас ныне волк в Германии, Франции, Польше находится под охраной закона. А в Соединённых Штатах всерьёз рассматривают вопрос о повторном заселении волком тех штатов, в которых он ранее был истреблён. Постепенно наступает время, когда жители передовых стран осознают, что дикие животные – это не братья наши меньшие, а компаньоны по проживанию в одном доме – на планете Земля. И никому из нас другого дома не будет.

^{Медведи на нефтяных приисках Аляски почти не боятся людей.}

^{По крайней мере, их машин.}

Ущерб, наносимый медведями охотничьему и сельскому хозяйству, вовсе не так велик, как его порой пытаются представить. Условия содержания лошадей и крупного рогатого скота в деревнях и посёлках Северной России и Сибири резко отличаются от довоенных. Можно сказать, что опасность со стороны этих мохнатых хищников в значительной степени миновала. Домашнему оленеводству медведь угрозы практически не представляет; посевы овса в лесной зоне сведены к минимуму, и вред зверя здесь также ничтожен.

Единственной серьёзной претензией, предъявляемой к бурому медведю, может быть то, что

БУРЫЙ МЕДВЕДЬ

В НАСТОЯЩЕЕ ВРЕМЯ

ЯВЛЯЕТСЯ ЕДИНСТВЕННЫМ МНОГОЧИСЛЕННЫМ

КРУПНЫМ ХИЩНИКОМ,

СО СТОРОНЫ КОТОРОГО ВОЗМОЖНО

НЕСПРОВОЦИРОВАННОЕ НАПАДЕНИЕ НА ЧЕЛОВЕКА.

С другой стороны, медведь всегда занимал в культурной жизни как русского народа, так и других народов Евразии своё, совершенно особое место. Медведь знаком нам и был знаком нашим предкам как персонаж сказок, баек, легенд, множества «медвежьих» пословиц, поговорок, присказок. «Неуклюжий, как медведь», «медведь на ухо наступил», «с медвежьей силой», «пусть медведь работает…» Издавна медведь неотделим от бескрайних просторов России, её глухих урманов, лесов, голубых пространств сибирской тайги. Выражение «русский медведь» прочно вошло в языки всех народов мира. Не случайно же именно медведь стал эмблемой Московской Олимпиады, ещё раз подтвердив свой титул исконно русского зверя.

Но даже если мы отложим на время в сторону соображения морального характера, то только один экономический эффект, получаемый (или который можно получать) от этого зверя, значительно превосходит небольшой ущерб, им причиняемый.

Об этом и ещё о многом другом, что удалось мне узнать, изучая бурого медведя, и будет рассказано в этой книге.