Читать книгу Дочь вампира - Михаил Ладыгин - Страница 8

Странное дело, Болотово выглядело вымершим, почти заброшенным. Ни один человек не выглянул из окошка, ни одна собака не тявкнула на меня из подворотни, пока я медленно проходил по единственной улице села, разделявшей его на два ряда убогих подворьев. Отсутствие собак и кошек не удивило меня: я помнил зловещее предупреждение Мотрина об агрессивности местных волков, но полное отсутствие хоть какой-нибудь живности производило угнетающее впечатление. Мне трудно представить себе село без кур, уток, коз и прочей домашней твари, безмятежно бродящей в поисках пропитания. Это место мне не нравилось, но я нравился ему ещё меньше. Казалось, сам воздух Болотова был соткан из скрытой враждебности к моей особе.

Большинство изб села казались давно покинутыми и заброшенными, о чём недвусмысленно свидетельствовали заколоченные досками ставни, прохудившиеся крыши и заросли буйного сорняка, заполонившего бесхозные подворья. Однако несколько домов сохраняли жилой вид, а болтавшиеся на верёвках предметы крестьянской одежды и оставленные у крыльца вёдра указывали на присутствие обитателей, ни один из которых не показался мне, пока я медленно проходил по селу и возвращался обратно. Рекогносцировка не принесла мне новой информации, но несколько испортила настроение.

Возвратившись к поповскому дому, я не стал задерживаться. Обойдя его, по вымощенной камнем дорожке я поднялся к сельскому храму, стоявшему на небольшом холме чуть выше моей временной резиденции. С архитектурной точки зрения здание не представляло особенного интереса: моему взору предстала типичная кладбищенская церковь в стиле позднего классицизма с пристроенной рядом тяжёлой приземистой колокольней, чья грубоватая простота дисгармонировала с аляповатостью основного здания. Жёлтая краска строений местами облупилась, а фальшивая позолота купола и крестов потускнела. Отпечаток заброшенности и неухоженности ощущался здесь не менее сильно, чем на улице Болотова.

Моё внимание привлёк небольшой домик, за стенами которого начиналось кладбище. Этот каменный дом, очевидно, первоначально предназначался для священников храма, но они по неведомым мне причинам предпочли жить в избе на окраине села, оставив это строение для хозяйственных нужд церкви.

Достав из кармана связку ключей, я долго подбирал подходящий, а потом возился с ржавым замком. Наконец замок издал печальный, протестующий скрип, позволив мне проникнуть внутрь здания. В небольшой прихожей не имелось окон, поэтому входную дверь пришлось оставить открытой. С потолка свисал провод, в патроне блеснули остатки разбитой лампочки. Толстый слой пыли на дощатом полу и две закрытые двери.

Толкнув ногой ближайшую, я скривился от омерзительного скрипа, издаваемого её несмазанными петлями. В небольшой комнате, сквозь грязное окно которой с трудом пробивался солнечный свет, я увидел два прислонённых к стене гроба, несколько лопат с короткими черенками, удлинённых и изогнутых, мотыги, кирки, примитивный сварочный аппарат и некоторые другие предметы, явно указывавшие, что это помещение предназначалось для хранения утвари, необходимой могильщикам. Пол комнаты оказался густо усыпан головками чеснока, некоторые из которых были раздавлены. Чесночный запах, пропитавший, казалось, даже стены небольшой комнаты, моментально отозвался в левом виске нудной болью, предвещавшей острый приступ мигрени: эту аллергическую реакцию на чеснок я хорошо знал с раннего детства. Поспешно закрыв за собой дверь, я вышел в прихожую.

Вторая комната оказалась запертой. Мне вновь пришлось возиться с ключами. Но победа над замком не принесла мне облегчения. Хотя помещение выглядело гораздо просторнее комнаты могильщиков, чесночный запах здесь ощущался ещё более сильно, поскольку у самой двери стояла бочка, доверху наполненная сухими луковицами, которые также в связках свисали со стен, а ещё ровным слоем устилали матрас стоявшей у окна железной кровати.

Прямо на полу лежало несколько подшивок «Вестника Московской Патриархии» рядом с пустыми бутылками из-под церковного «Кагора», подрясник, да пара мужских туфель со стоптанными каблуками.

Я поспешил покинуть дом, чтобы на досуге поразмыслить, почему место, явно недоступное посещениям упырей, не использовалось отцом Никодимом для проживания.

Слегка отдышавшись и переждав, пока головная боль из острой не превратилась в ноющую, я направился к храму. Поднимаясь по его ступеням, я вдруг ощутил на себе чей-то очень внимательный взгляд. Не торопясь открывать дверь в церковь, я внимательно огляделся. Осмотр ничего не дал, кроме точной уверенности, что кто-то держал меня под наблюдением, хотя местоположение наблюдавшего мне так и не удалось обнаружить. Впрочем, моя невнимательность прекрасно объяснялась навязчивой головной болью, неизбежным следствием общения с чесноком.

Решив, что рано или поздно наблюдатель появится передо мной, я решительно вошёл в церковь. Внутри оказалось сравнительно чисто и уютно. Это был дом Бога: даже пыль, неизбежное следствие долгого отсутствия прихожан, не могла осквернить его. Заметив на конторке у входа пучок свечей, я разорвал связывающую его тесёмку, чтобы взяв несколько штук, запалить их перед храмовой иконой Рождества Богородицы.

Проходя по церкви, я вглядывался в лики святых и чувствовал, что храм оставался единственным чистым, благостным местом среди сгущавшихся вокруг проявлений злобы и ненависти. Действительно, священников Болотова следовало считать подвижниками. Но их жертва пока оставалась для меня загадкой. Ведь я приехал сюда завершить умирание Болотова. Не имело смысла оправдание, связанное с тем, что село следовало освободить от владычества упырей. Иных здесь не имелось, а значит, не имелось потенциальных прихожан, для которых предназначался храм. Quod non est paululum disere8.

Вздохнув, я вышел на паперть, спустился к кладбищу. Его заброшенные могилы грозно ощерились стрелками чеснока, который бурно разросся, потеснив крапиву и чертополох. Отец Никодим даже здесь проявил свойственные ему упорство и основательность. Кладбище казалось небольшим, поэтому я довольно быстро убедился, что на нём не осталось ни одного холмика, не проверенного бдительным священником. Не было нужды приводить сюда лошадь, чтобы убедиться в отсутствии угрозы.

Но это открытие вовсе не обрадовало меня. Вампиры продолжали править бал в Болотове, а значит, у них имелось дневное убежище. Его следовало разыскать как можно быстрее, иначе все мои хитроумные планы окажутся пустой тратой времени.

Заметив у одной из могил чудом сохранившуюся металлическую скамеечку, я присел на неё и задумался. Беглое знакомство с именами покоящихся здесь не давало даже намёка на мучивший меня вопрос: а откуда вообще появились в Болотове вампиры? Ну, не купец же третьей гильдии Иван Иванович Дурнев, почивший в 1907 году (самая древняя из обнаруженных мною могильных плит), мог оказаться их прародителем? Кто и когда занёс эту заразу в Болотово, почему другие сёла района оказались ей неподвластны? Что остановило распространение вампиризма? Est dolendi modus, non est timendi!9

Вопросов я себе задал предостаточно, но не нашёл не только ответов, но даже мало-мальски правдоподобных догадок. Я ввязался в скверное приключение, и скверность его заключалась в том, что я пока не представлял себе, как можно разрешить задачку, с которой не справился подвижник-священник. Он всё делал правильно, последовательно, не оставив упырям ни одной лазейки, а вот, поди ж ты! Вампиры добрались до его собственного сына. Приходилось признать, что мои предположения о неаккуратности или непосвящённости местных борцов с вурдалаками были продиктованы непростительной самонадеянностью.

Слабый шорох за спиной заставил меня обернуться. Никого я не заметил, но взлетевшие в небо вороны указывали на чьё-то присутствие рядом. Следовало возвращаться к храму, оставленному мною открытым. Вновь ощущая тяжёлый запах чеснока, я поднялся и поспешил к паперти.

То, что открылось взору, заставило меня остановиться в полном изумлении.