Читать книгу Помещик. Том 2. Новик - Михаил Ланцов - Страница 7

29 июня, Москва, кремль

Иоанн свет Васильевич сидел за небольшим столиком, на котором лежала книга. Разместился он у настежь распахнутого окна, чтобы и воздух свежий, и света больше. И читал, водя небольшой резной палочкой по строкам. Медленно, едва заметно шевеля губами, словно бы пытаясь вокализировать текст. Но воздерживаясь от этого…

Его детство было очень непростым. Отец умер, когда ему стукнуло всего три годика. Очень скоро у руля встала его мама. Однако её регентство не продлилось и четырёх лет. Отравили. Бояре не хотели, чтобы ими правили Глинские, то есть те, кто равен им по статусу. Так что остался он в свои неполные семь лет круглой сиротой под присмотром ряда аристократов, не сильно жаждущих, прямо скажем, его воцарения и успешного правления.

Сначала они держали в чёрном теле, ограничивая даже питание, не говоря уже про образование. Потом всячески старались отвлечь его от процесса познания, стремясь «утопить» в развлечениях самого разного характера. Дабы он не дай Бог не оказался достаточно подготовлен для самостоятельного правления и оставался марионеткой в их руках.

Так что на престол Иоанн Васильевич вступил, умея едва-едва читать-писать-считать. И, как окружающие говорили, ему более и не требовалось. Ведь есть помощники. Но он сам так не думал. И столкнувшись с реальными проблемами государственного управления, начал учиться. Как мог. Прежде всего, стал читать всё, что под руку попадётся. К сожалению, в силу обстоятельств попадались в основном книги духовного содержания, которые не сильно помогали Иоанну Васильевичу развиться в нужном для правителя ключе. Но даже их чтение было намного лучше, чем ничего. Во всяком случае, к 1553 году он уже настолько продвинулся в чтении, что начал мало-мало читать тексты про себя и знал наизусть многие фрагменты Святого Писания и Святого Предания…

– Государь, – тихо произнёс вошедший слуга, глубоко поклонившись.

Царь мельком глянул на него и ответил:

– Зови.

После чего положил палочку на книгу и потёр руками лицо.

Минуту спустя к царю в помещение вошли трое человек, которые тут же заломили шапки и поклонились.

– Рассказывайте.

– Государь, – осторожно начал первый докладчик, – интерес митрополита не связан с Сильвестром и князем Григорием Ивановичем. Они все сами по себе.

– И Сильвестр, – заметил второй докладчик, – просто интересовался.

– Добре. Тогда давайте по порядку. Какой интерес у Макария?

– Андрейка сын Прохора сначала откуда-то достал ляпис-лазури с гривенку. Да не камня, а краски. Говорят – наследство отца, которое тот хранил на чёрный день. Из числа трофеев. А потом удумал лампу добрую, – произнёс первый докладчик, кивнул на ту, что стояла у царя на столике. – Вот эту. И печь, что греть греет, а дым на улицу сразу отводит.

– Он из мастеровых?

– Он сын поместного дворянина.

Поместные дворяне были епархией царя, и интерес митрополита к столь головастому пареньку из поместных вызвал в Иоанне Васильевиче некоторое раздражение. Как и то, что лампу ему презентовали как Божью благодать, полученную через Церковь, а не как выдумку царёва слуги.

Царь нервно дёрнул подбородком, словно поправляя одежду, но промолчал.

– Макарий ему заплатил?

– И да, и нет.

– Как это?

– Сначала Андрейка краски принёс чуть и попытался её продать через местного купца. Дабы на вырученные деньги зиму прожить. Его же отец умер минувшим летом, обороняя Тулу от татар. Сказывают, славный был воин. И погиб в бою от стрелы, сразив нескольких супостатов. Кони его пали. Доспех и многое другое досталось татарам. А поместье оказалось опустошено. Жить ему было не с чего. Мать же умерла ещё раньше, отчего паренёк остался круглой сиротой без средств к существованию. Но сразу же вмешалась Церковь. И оставшуюся краску парня вынудили частью продать, а частью подарить ей.

– ЧТО?!

– Четыре десятых доли гривенки Церковь у него купила за бросовую цену. Остальное он Церкви вкладом отдал.

– Хотя эта цена была выше, чем та, что дал купец, – добавил третий докладчик.

– Но несильно, – поправил второй докладчик.

– А что с лампой и печью?

– Он их пожертвовал Церкви.

– Безвозмездно? – спросил, поиграв желваками царь.

– Митрополит выделил ему сто рублей, хотя, как нам удалось выяснить, просил он сотую долю от выручки. Местный тульский священник удумал вместо денег подарил ему шесть меринов со сбруей. Прилюдно. Дескать, от Матери Церкви. Макарий одобрил, когда узнал.

– Они обошлись ему в сто рублей?

– В семьдесят два и тридцать семь копеек.

– Андрей сумел верстаться? – после долгой паузы спросил Иоанн Васильевич.

– Да. Выехал сам на коне в кольчуге с мисюркой, луком, саблей, щитом и копьём. А с ним два холопа выехали, также одвуконь, с копьями да щитами. Но их ему засчитали только кошевыми, так как вместо кованой брони тегиляй на них был.

– Тоже митрополита дела?

– Нет, – ответил первый докладчик. – Это уже воевода.

– А этому что не сиделось?

– Бедно же город служит. Он посчитал, что невместно новику сразу засчитывать и послужильцев. Это ведь оклад денежный нужно ему добрый положить. Получше многих.

– А волнение отчего среди посадских и служилых в Туле вышло?

– Отец Андрейки, Прохор, взял в долг у Петра Глаза мерина с меринцом да панцирь со шлемом. Когда же тот погиб, то сыну не оставил их наследством, так как ранее потерял от татар. Андрейке тогда ещё пятнадцати лет не было, поэтому долг должен был отдавать Петру глава рода – Степан Седой из Коломны. Но Пётр рассудил иначе и попытался взыскать деньги с Андрейки незадолго до верстания.

– Зачем сие?

– Сказывают, чтобы тот не смог его пройти. И пошёл, как все, в послужильцы на два-три года. Вроде как урок.

– Но на самом деле оказалось, что это не так, – заметил второй докладчик. – Воевода Григорий Иванович подговорил Петра потребовать долг. И когда тот сие сделал, то воевода признал и погасил долг из пожертвований, сделанных ранее от имени Андрейки на нужды города.

– Себе же взял долю, – заметил третий.

– А волнение с чего?

– Пётр не успокоился. Он тем же вечером попытался с Андрейки взыскать ростовые деньги и самолично наложенную виру в двадцать пять рублей. За то, что Андрейка, дескать, имя его славное поносил.

– САМОЛИЧНО?! – рявкнул царь, чуть привставая. Покушения на такие вещи он очень не любил.

– Судить некого, Государь, – спешно заметил третий докладчик. – Андрейка вышел против него с сабелькой и зарубил насмерть. Пётр ведь провозгласил Божий суд самовольно.

– Не Пётр, а его человек по его приказу, – поправил второй докладчик.

– Верно. Вот воевода и посадил Андрея в холодную. Самовольный Божий суд ведь не суд. И выходит, что сие убийство государева человека. Так что ему требовалось время, чтобы во всём разобраться. Народ же вышел за него просить.

– Отпустил?

– Отпустил. Куда ему деваться? – вяло улыбнулся второй докладчик.

– Много наварил?

– Воевода-то? За то, что Петра сгубил, сказывают, что он сто рублей получил. Тот ведь в сотники метил. Ещё десять рублей получил он как долю в возврате долга. Семнадцать рублей на взыскании штрафов с вдовы Петра заработал. Ну и при покупке зерна для нужд разорённого города ранее ещё около двухсот рублей. Частью твои, Государь, деньги. Частью пожертвованные Церковью от имени Андрея.

– Как это? – в первый раз царь это уточнение не заметил, а теперь оно его царапнуло.

– Они небольшую часть от стоимости краски передавали на нужды города в распоряжение воеводы.

– А откуда вы узнали о наваре?

– Так окладчика спросили. Он про всех всё знает. Со всеми купцами дружит. Напоили, показали бумагу, тобой, Государь, подписанную. Вот он всё и вывалил.

– Окладчик – это хорошо, – скривился царь от с трудом скрываемого раздражения.

– Обидел воевода окладчика. Иначе бы промолчал.

– Чем обидел?

– Воевода разорил вдову Петра совершенно и оставил его единственную дочь без приданого. Ещё и роду остаток долга пришлось выплачивать, – начал первый докладчик.

– Чтобы не допустить кровной вражды, – продолжил второй докладчик, – он поженил Андрея на дочери Петра – Марфе-бесприданнице. Андрею же он пообещал в качестве приданого нарезать поместье Петра, в котором жили три дюжины крестьян.

– Но обманул.

– И это поместье никому не выделили. А крестьян себе разобрали сотники.

– А окладчика чем обидел?

– Ему он тоже крестьян обещал с этого поместья, но…

– Какой Гришка молодец, – процедил царь. – Прямо слушаю и не нарадуюсь.

Все помолчали. А что тут добавить?

– А что Андрейка? Где он сейчас?

– В поместье своём. Он туда отбыл. Нанял каких-то людей и отбыл.

– Каких-то?

– Кузнеца, разорившегося после нашествия. С женой и двумя детьми. Плотника безногого. Нищего с паперти. Двух бобылей да трёх вдов крестьянских с детьми малыми, что после нашествия маялись, нужду терпя. Рты же лишние. Ещё жену, тёщу и двух своих холопов, которых прежде прилюдно объявил свободными. Но они всё одно за ним пошли.

– Интересно… – задумчиво произнёс царь. – А что он там делать собрался?

– Мы не смогли узнать. Сказывают, что по осени он с купцом тульским Агафоном о каком-то торге сговорился. Но зерна вряд ли привезёт. Там ведь ничего не посеяно у него. Да и некому сеять.

– Очень интересно, – ещё тише и каким-то холодным, могильным голосом произнёс царь, барабаня пальцами по столику.

– Ещё про Андрейку всякие сказки сказывают.

– Он ведь зимовал в отцовском поместье. Там и волчья стая приходила, и медведь-шатун, и разбойники. Всех побил и разогнал. Болтают даже, будто бы и не волки то были, а волколаки, которых на него колдун натравил.

– Там ещё и колдун есть? – удивился царь.

– Болтают. Но люди любят болтать. Точно же мы не смогли выяснить.

– А что Макарию от Андрейки надобно? Чего в покое не оставит? Вытряс же с мальца уже всё до нитки.

– Точно этого выяснить не удалось, – неуверенно произнёс третий докладчик. – Но наш человек шепнул, что у них поговаривают, будто было бы неплохо, если бы он постриг принял.

– Вот, значит, как… – совсем похолодел голос царя, начав отдавать лязгом металла. – Ступайте.

Все трое поклонились и, попятившись, убрались с глаз долой.

Иоанн Васильевич же уставился в окно, рассматривая облака. И задумался над тем, на кой бес Макарию сдался этот паренёк. Да, удумал лампу и печь. Это интересно. Но он ли? Краску же он из отцовского наследства взял. Может, и лампу тоже? С печью не сходится. Но её устройство тоже он мог откуда-то вызнать. А что, если нет? А что, если он действительно всё сам удумал? Но тогда с краской не сходится…

– Чертовщина какая… – пробурчал царь и скосился на книгу, которую до того читал.

А воевода, конечно, шалун. Вроде и руки погрел, а в его, государя, казну особо и не залез. Так. Маленько. На полшишечки. Иные так залазят, что только пятки торчат. И парня не совсем заклевал. Взял ровно столько, чтобы он сумел верстание пройти…

Послышались тихие шаги, и на плечи переполненного волнительными размышлениями Иоанна Васильевича легли достаточно изящные женские руки. Начавшие легко и нежно массировать…

Царица Анастасия не вмешивалась открыто в дела супруга. Но её способность гасить природные вспышки гнева приводила к тому, что она частенько была где-то поблизости. И нередко присутствовала при важных переговорах, да и вообще – она удерживала внимание супруга, не оставляя его слишком долго наедине с проблемами, из-за чего выступала в роли кого-то вроде «серого кардинала» и «ночной кукушки» в одном флаконе. И открыто она, конечно, не вмешивалась в дела мужа, но вот «за кулисами» действовала очень активно, из-за чего советники из числа так называемой Избранной Рады в изрядной степени нервничали по этому поводу. Ведь её аргументация подкреплялась сексом и тактильной нежностью. А их ограничивалась только словами. Что ставило их в слишком уж неравные положения. Ситуация усугублялась ещё и тем, что Иоанн Васильевич свою супругу любил без всяких оговорок. И брак этот был по любви, а не из политической необходимости. Что аукалось царю всю его последующую жизнь и непрерывно выходило боком то тут, то там…

– Ты только не спеши, – тихо произнесла она, видя, что царь явно раздражён после этого разговора. И готов на резкие, необдуманные шаги.

Её нежные руки массировали плечи несильно. Скорее лаская, убаюкивая и расслабляя. Плавно мигрируя на шею и голову, с которой она сняла небольшую шапочку, прикрывающую чисто выбритый череп. Иоанн Васильевич по обычаям тех лет носил окладистую бороду, но начисто избавлялся от растительности на верхней части черепа.

– Ты всё слышала?

– Да, муж мой.

– Они обокрали моего человека. Моего!

– Это только слова.

– Ты думаешь, врут?

– А ты думаешь, что их никто не мог купить? Или посулить что.

– Мог.

– Вот и не спеши. Макарий верен тебе. И негоже с ним ссориться из-за болтовни досужей. Сам же им не доверяешь. Вот и перепроверь.

– А если правда?

– А если нет?

– Мне не нравится, что он у меня пытается переманить к себе на службу дельных людей. Ежели Андрейка и лампу удумал, и печь, то розмысл он. А много ли их на Руси?

– А если нет, то попусту с митрополитом поссоришься. Надобно точно всё разузнать. И не спеши. За митрополитом большая сила стоит. Если с ним разругаешься, то их поддержки лишишься.

– Ты предлагаешь ему отдать этого Андрейку?

– Я предлагаю сначала точно во всём разобраться. Они же сказали, что Сильвестр тут ни при чём. А если соврали? А если это он или ещё кто всё задумал. Сам ведь видишь, за любовь нашу осуждают тебя бояре. Если ещё и Церковь против себя настроишь, то…

– Ты думаешь?

– По болезни твоей недавней ясно всё было. Бояре костьми лягут, лишь бы на трон не взошёл наш сын.

Иоанн закрыл глаза, скрипнув зубами. Боль от той истории уже ушла. Но он ничего не забыл и ничего никому не простил.

Помолчали.

А потом невольно, погрузившись в свои мысли, царь и вовсе задремал. Вспышки ярких эмоций и умиротворяющий лёгкий массаж супруги сделали своё дело.

Анастасия же, заметив это, осторожно надела на него шапочку. И удалилась, давая возможность царю поспать. А значит, остыть получше. Что самым лучшим образом защищало его от резких, необдуманных поступков…