Читать книгу Семейные пазлы. Сборник рассказов - Михаил Лекс - Страница 5

– Я, Аглая, человек решительный, – произнёс Гаврила, – прямой и откровенный. Ты ведь знаешь?

– Знаю, – ответила Аглая.

– Не хитрю, не лукавлю. Смело говорю всё так, как оно есть. Чёрное называю чёрным, белое – белым. И людям я прямо в глаза сообщаю всё, что о них думаю.

– Я знаю, Гаврила.

– Это я сейчас к тому, что мне нужно с тобой обсудить одно важное дело. Ты готова на мои смелые вопросы давать честные ответы?

– Готова.

– Твой дядя, Аглая, он кто?

– Афанасий Иванович – очень хороший человек. Не такой, конечно, смелый, прямой и открытый, как ты, Гаврила, но… Хороший. Честный человек.

– А ты, Аглая? – весело поинтересовался Гаврила.

– Я?

– Ты – честная?

– Честная, конечно. А как же. Для меня в человеке это самое главное.

– Это хорошо, что ты тоже честная, Аглая. Но, вернёмся к твоему дяде.

– Вернёмся, – согласилась Аглая.

– Твой дядя, он ведь не только хороший и честный? Да? Он ведь ещё и богатый человек? Я правильно понимаю?

– Очень богатый. Я бы даже сказала, слишком богатый. Чересчур!

– Чересчур, чересчур, чересчур, – задумчиво повторил Гаврила, – это хорошо, что чересчур.

– Наверное, – согласилась Аглая. – А к чему ты это?

– К чему? – переспросил Гаврила. – Да я вот думаю, когда его не станет, кому достанется всё его сказочное богатство?

Аглая пожала плечами.

– Мне, наверное, – ответила она.

– Почему тебе? – серьёзно спросил Гаврила. – Почему не кому-то другому?

– Потому что я – его единственная родственница. Других наследников нет. И он меня очень любит.

– Всё правильно! – решительно заявил Гаврила. – Всё верно. Так и должно быть.

– Что правильно? – не поняла Аглая.

Гаврила ласково посмотрел на неё.

– Да всё, – радостно ответил он. – Ты – единственная. Других нет. Тебя любит богатый дядя. Слушай, Аглая, выходи за меня замуж.

– Ты делаешь мне предложение?

– Делаю. Если, конечно, ты меня любишь, Аглая? Потому что я тебя очень люблю.

– И я тебя люблю. И согласна стать твоей женой.

– И тебя не смущает, что я, прежде чем сделать тебе предложение, завёл разговор о наследстве твоего дяди?

– Не смущает. Наоборот. Мне нравится твоя прямота. За это я тебя ещё больше люблю.

Прошло полгода после свадьбы.

– Надо что-то делать, Аглая, – сказал Гаврила.

– Что? – спросила Аглая.

– Не знаю, что. Что угодно. Лишь бы твой дядя написал завещание.

– Он не хочет. Говорит, что это глупость.

– О, как! Для него, значит, это глупость. Для всех людей – не глупость, а для твоего дяди – глупость. А мне как жить? Ты подумала? Я каждый день засыпаю и просыпаюсь с одной и той же мыслью, что вот его не станет, а завещание не составлено. А вокруг нас толпы претендентов, взявшихся неизвестно откуда. Ты понимаешь, что я жить спокойно не могу в такой атмосфере?! Это ты понимаешь?

– Понимаю.

– У меня перед глазами всё время стоит одна и та же картина, что нам сообщают, что дяди не стало, а мы беспомощно разводим руками и растерянно хлопаем глазами. Потому что мы не знаем, как нам жить дальше. Его не стало, а распоряжения насчёт огромного наследства нет. Ты понимаешь, что мы не готовы к его уходу?

– Понимаю.

– Тогда почему, если ты всё понимаешь, завещания до сих пор нет? Как ты это объяснишь? Ты помнишь, сколько ему лет?

– Помню.

– В этом возрасте каждый час на счету. Каждая минута. Вот прямо сейчас нам могут позвонить и сообщить!

– Я не знаю, как с ним ещё разговаривать. А давай вместе. Я ему позвоню и договорюсь о встрече.

– Ничего без меня не можешь. Ладно. Звони своему дяде. Скажи, что завтра утром будем. Сам с ним поговорю.

Утром Гаврила и Аглая приехали в гости к Афанасию Ивановичу.

– У вас, Афанасий Иванович, из родственников осталась только одна Аглая, дочь Вашей любимой младшей сестры Лизаветы, – произнёс Гаврила.

– И что? – равнодушно спросил Афанасий Иванович.

– И то! – строго ответил Гаврила. – Я не буду ходить вокруг да около и наводить тень на плетень. Я, вы знаете, человек прямой и… Скажу, как есть. Пишите завещание, Афанасий Иванович, что всё оставляете своей любимой племяннице. Чтобы после вашего ухода не объявились ещё какие-нибудь претенденты и не испортили нам жизнь.

– Не могу, – ответил Афанасий Иванович.

– То есть? Как это, не можете?

– Вот так и не могу. Уж извини за прямоту. Говорю, как есть. Рука не поднимается.

– Почему не поднимается?

– Потому что я не люблю Аглаю. И с какой стати я должен чего-то там оставлять своей нелюбимой племяннице.

– То есть? Я не понял сейчас. Вы не любите Аглаю?

– Не люблю.

– Она ведь ваша племянница. Единственная родственница. Дочь сестры вашей любимой, Лизаветы Ивановны. Которая так внезапно покинула нас несколько лет назад.

– И что?

– И при всём при этом вы её не любите?

– Не люблю.

– Сестру любили, а племянницу нет?

– Сестру я и сейчас люблю. Несмотря на то, что её нет. А Аглаю…

Афанасий брезгливо посмотрел на племянницу.

– Нет, – уверенно заявил он. – Не люблю.

– Но почему? – воскликнул Гаврила.

Афанасий снова посмотрел на племянницу.

– А за что её любить-то? Пустая девчонка. Разве что только замужем. А так, – он махнул рукой. – Удивляюсь, как ты-то на неё польстился.

– В смысле, польстился? – недоумевал Гаврила. – А раньше?

– Что раньше?

– Любили племянницу?

– Да никогда я её не любил. Вот ещё.

– Но Аглая мне говорила, что…

– Да мало ли что она тебе говорила. Она может и не такое сказать. Всему верить, что ли?

Гаврила посмотрел на жену.

– Как это понимать, Аглая? Получается, ты меня обманула?

– Нет! – воскликнула Аглая. – Я всегда была и буду честна с тобой.

– В таком случае, как это всё понимать, Аглая?

– Я была уверена, что дядя любит меня.

– Надеюсь теперь, когда всё выяснилось, вы отстанете от меня со своим завещанием? – спросил Афанасий Иванович. – Придёт время, и всё решится само собой. Других родственников у меня всё равно нет. Она – единственная.

– Это сейчас нет, – ответил Гаврила, – а что будет, когда вас не станет, никто не знает.

– Когда меня не станет, мне вообще всё равно, что будет.

Но Гаврила не хотел сдаваться.

– А как вы относитесь ко мне, Афанасий Иванович? Только честно.

– Честно?

– Да!

– С уважением. Ты напоминаешь мне лучших людей страны нашей.

– Что вы имеете в виду?

– А такой же смелый, прямой, открытый. Думаешь только о своей выгоде. Даже не скрываешь, что на Аглае женился не только потому, что любишь её, но и потому, что у неё богатый дядюшка имеется.

– Значит, я вам нравлюсь?

– Очень нравишься. Да и как ты можешь не нравиться? Такие, как ты, – гордость страны нашей.

– Если всё так, как говорите, почему бы вам всё своё имущество не завещать мне?

Афанасий Иванович немного подумал.

– А и в самом деле, – ответил он, – почему и нет. Оставлю всё тебе.

– Едем к юристам?

– А поехали.

– Вы серьёзно?

– Более чем. Но, откровенность за откровенность. Ты был со мною честен, хочу ответить тебе тем же. Я напишу завещание и ты станешь моим единственным наследником, а за это я хочу, чтобы и ты написал завещание.

– Я?

– Ты! В котором укажешь своим единственным наследником меня.

– Вас?

– Меня!

– Вы думаете, что я…

– Я ничего не думаю. Но в одном я уверен точно. Мне ещё жить долго и счастливо, а вот насчёт тебя я не знаю, что и думать.

– Мне всего 30 лет, Афанасий Иванович!

– Лермонтов не дожил до этого возраста. А если судить по Грибоедову, то… Сколько тебе осталось?

– Пять лет?

– Четыре, – уточнил Афанасий Иванович, – если быть точным. Вот и подумай. Из них разве что Пушкина можно назвать долгожителем.

– Афанасий Иванович, но Вы ведь, смею заметить, тоже не…

– Не вечен?

– Мягко говоря.

– Согласен. Но в моём случае, в качестве примеров, на ум приходят совсем другие личности. Надеюсь, ты понимаешь, о ком я говорю?

– О ком?

– Бернард Шоу дожил до 94. Рэй Брэдбери до 91.

– Простите, Афанасий Иванович, но, по-моему, вы несправедливы ко мне.

– Почему?

– Потому что. С какой стати вы поместили меня в один ряд с Лермонтовым и Грибоедовым, а себя сравниваете с Бернардом Шоу? Может, я тоже хочу, как Брэдбери.

– Хочешь прожить больше 90?

– Хочу!

– Не получится.

– Почему это?

– Склад характера. Образ жизни. Много всего. Ты по натуре – Пушкин, Лермонтов, Грибоедов. Слишком прямой и открытый. Такие долго не живут.

– Я? Пушкин?

– А кто? Конечно, Пушкин. Вот помяни моё слово, пройдёт семь лет и ты встретишь своего Дантеса.

– Где это я его встречу?

– Да уж не знаю, где. Найдёшь где-нибудь. Дурное дело не хитрое. С твоим-то характером. А не встретишь Дантеса, так покинешь нас при других каких-нибудь обстоятельствах. В любом случае, как не крути, а тебе осталось-то самое большее лет семь. А ты?

– Что я?

– О моём завещании беспокоишься.

– Я не беспокоюсь, но…

– О своей душе подумай, Гаврила. Твоё завещание в мою пользу оно куда как более актуально, чем моё по отношению к тебе. Можно сказать, что тебя уже скоро с нами не будет. Тогда как мне, как минимум, двадцать лет ещё жить и жить. Почти в три раза больше, чем тебе. Соображаешь? А насчёт Аглаи не беспокойся. Я её хоть и не люблю, но не обижу.

– В каком смысле?

– Ну, когда тебя не станет, я о ней позабочусь. За неё не волнуйся.

Гаврила молчал, думая о чём-то своём, глядя куда-то вдаль.

– Ну, что приумолк, прямой, открытый человек? – спросил Афанасий Иванович. – Едем составлять завещания?

– Не едем.

– Чего так?

– Настроение пропало.

– Ну, пропало, так пропало.

Гаврила и Аглая ещё немного побыли у Афанасия Ивановича и уехали домой.

***

Вечером Аглая позвонила Афанасию Ивановичу.

– Спасибо вам, дядя, – сказала она, – кажется, у нас получилось. А то он меня уже утомил этим завещанием.

– Как он там?

– Мрачный. Биографии долгожителей изучает.

– Хорошее дело. Всё лучше, чем о моём завещании беспокоиться. Если снова о какой-нибудь глупости заговорит, мы ещё чего-нибудь придумаем.

Михаил Лекс / 18.07.2023