Читать книгу Души порыв и совести распад - Михаил Лиознов - Страница 3

Для страданий создан человек:

Для болезней, а не исцелений,

Для смятений, неуспокоений,

Для тяжёлых бед, а не для нег.

…Лепит что-то мальчик во дворе,

Родом из окраинных бараков:

Никакая тяжесть на земле

Не снесёт его воздушных замков…

За сорок лет меня никто ни разу,

О чём я думаю, по сути, не спросил

И этим самым, может, исказил

Мой разум…

За сорок лет я никого ни разу,

О чём он думает, по сути, не спросил

И этим самым, может, исказил

Ваш разум…

Зеркальны наши искаженья

В самоубийстве выраженья,

В них равнодушие царит,

И мысли мечутся навзрыд…

Процесс мышления на части разложить:

Проникнуть в хаос, углубиться в сферы

Добра и зла, где соляная нить

Основу обретает в виде нерва.

Дойти туда, куда ни мысль, ни взгляд

Еще не проникали, к самой сути

Чувств потаённых, где из сонной мути

Симфония встаёт и стынет яд.

Понять времён теченье и разлад,

Глухие стоны ощутить столетий,

Всё пережить и в памяти отметить

Души порыв и совести распад…

Всё знаем наперёд,

Лишь точных дат не знаем,

Когда и чей черед,

Вчерне предполагаем.

Всё знаем наперёд —

Убытки, обретенья,

Плюс-минус месяц, год

До полного забвенья.

Всё знаем наперёд —

Неодолимость круга,

Внутри который год

Мы в поисках друг друга

Спешим, летим, бредём,

Всё знаем… Тщетность знанья —

Со всей землёй живём

В родстве непониманья…

Я живу, как календарь —

Тонкие странички:

Март-апрель, январь-февраль,

Сутки-единички.

Рвёт поспешный ветерок

Дни мои и даты:

Вот иду я на урок,

Вот ушёл в солдаты…

Перемешаны сполна

Этих дней картины:

Память – круга крутизна,

Бритва гильотины.

Громче грома этот звук

И землетрясенья:

Календарных листьев стук,

Грохот, изверженье…

1

Не баснословные богатства

Тебе оставлю я,

Не золото и не полцарства,

Лишь отчество, Илья.

Я перейду в твоё дыханье

В холодный час утрат,

Но ты продлишь мой взгляд

На будущее мирозданье…

2

Я – не вечен, ты – не вечен,

Чёрным жизни круг очерчен,

Светлое внутри пятно —

Тает с каждым днём оно.

И в тисках железных круга

Потеряем мы друг друга, —

Перейду я в круг иной,

Перейду я в круг иной,

Не ходи, сынок, за мной!…

Разноцветные начала,

Одиссеи ждут вдали,

У незримого причала

Наших судеб корабли.

Дни отплытий, дни скитаний,

Паруса мечтой полны,

Расставаний, расстояний

Мили, волны, валуны.

Соль земли ищи не в небе,

Чтоб найти своё руно —

Кто поднимется на гребне,

Кто опустится на дно…

Не даруют вечность боги,

Есть конец у всех дорог:

Станет холмиком убогим

И герой, и царь, и бог…

Моё лицо – одутловатое,

Шестидесятилетнее —

Проклятое…

С мешками под глазами тяжкими,

Взращёнными тоской да бражками,

Отягощённое морщинами,

Как будто сонными лощинами.

Моё лицо – неинтересное:

Одутловатое и пресное,

Со взором не орлиным вовсе —

И до полуночи, и после.

…И перебита переносица,

И страшно,

что красивым быть уже не хочется…

…Что ж, пора подводить итоги,

Вытирать о жизнь свою ноги,

Признаваться, что был убогим,

Лысым, гадким и хромоногим…

Что ж, пора подводить итоги,

Скольким жёнам внушал я тревоги,

Звал в небесные их дороги:

Чердаком оказались чертоги…

Думал в жизни я мало о боге,

А всё больше о Фете и Блоке,

Ну а если их дар был божьим,

Значит, думал о боге я тоже!

Что ж, пора подводить итоги,

Не любезен я был очень многим,

Не сдавался, не прогибался,

Даже в памяти чьей-то остался…

…Жизнь моя – одноактный спектакль:

Чтобы помнили, чтобы плакали…

Чтоб смеялись паяцы, рыдал Арлекино,

Одноактную жизнь я играл нестерпимо!

Я кривлялся и бился на сцене в припадке,

Чтоб таланта во мне разглядели задатки…

Я кричал и молился одновременно,

Всем богам, всем векам

бесконечно – мгновенным…

Я был пеплом, зерном, ветром и листопадом,

И безмолвной травой, и грохочущим градом,

Я вживался в природу,

В деревья, в ограды,

Я держал на плечах небосводов

Громады…

…Вот и занавес дали,

Окончен спектакль…

Я хотел, чтоб рыдали,

Но никто не заплакал…

Все, сбивая друг друга, бегут в гардероб,

Лишь рыдает один – потеряв номерок…

С годами всё меньше кровной родни,

И к старости мы остаёмся одни!

За славой уже не гонимся,

С бессонницей, хворями боремся.

И утром средь сумрака зимнего

Не нужно вставать нам с будильником,

И хочется спать, да не можется,

И хочется жить, и не хочется…

С годами всё меньше кровной родни,

И вот мы с собакой гуляем одни,

Она нам родню заменяет

И наших страданий не знает!

Бежит и под кустиком мочится…

И хочется жить, и не хочется…

Я был стократ, ещё стократ пребуду,

В плену у Времени себя добуду,

Чем в невесомости забвенья биться,

Не лучше ль перевоплотиться:

Я в птицу обращусь, взойду растеньем,

Переиначив вечности мгновенья,

Всему родня, я жизнь прожил не в ссуду,

Я был стократ, ещё стократ пребуду!

Одно страшит – конечное господство

Над каждым «Я» – стократного сиротства…

Уже растаяла халва,

И мёд до дна допили,

И полушарий жернова

О мысли затупились.

Уже исписана душа

Вся, до последней ноты,

А за душою – ни гроша

Бесплодной и бесплотной…

Но горек мёд, горька халва,

Когда ты понял, бедный,

Что жизнь кончается, едва

Ты смысл её изведал…

Слышишь: кто-то идёт под травой,

Мягко ступает за влажной спиной,

Взглядом, проросшим сквозь терпкий гранит,

Каждую клетку твою бередит.

О, этих глаз безутешная хроника,

Вся в ожиданье нечаянных встреч,

Память – больничная тишь подоконника,

С мёртвым окном двухсторонняя речь…

Мне приснилась мама,

Мама дорогая,

Не в холодной яме,

А опять живая…

Мне приснилась мама,

Как была – живою,

У оконной рамы

С русою косою…

Мне приснились корни

Все мои и ветви,

Всё, что я запомнил,

Когда жил на свете.

Мне приснилась мама,

Все века, все песни,

…На двоих та яма,

В ней мы снова – вместе…