Читать книгу Дочь капитана Летфорда, или Приключения Джейн в стране Россия - Михаил Логинов - Страница 11

«Кроме того, ты увидишь море с борта корабля, а не с берега», – сказал на прощание Лайонел. На этот раз брат ошибся. Сказать, что Джейн не видела море совсем, было бы ложью. Но последний раз более или менее спокойно взглянуть на волны ей удалось лишь в Портсмуте, перед тем, как подняться на борт «Пасифика». После этого она видела только камбуз, а море – лишь на бегу.

«Ничего себе морское путешествие, – не раз думала Джейн. – Вот интересно, если мы пойдём ко дну, меня предупредят или нет? Зато тогда море увижу точно».

После того, как Джейн была назначена стюардом, море стало доступнее. Удавалось ненадолго задержаться на палубе и осмотреться. Правда, картина не радовала. Балтийское море оказалось таким же мрачным, как и Северное. Холодное, по-осеннему неприветливое, с волнами цвета грязного свинца, оно не было похоже на тропические моря, о которых так часто рассказывал папа. А может, это Джейн было зябко на палубе после жаркого камбуза.

Сам корабль тоже не радовал. Он дымил двумя трубами, вываливая в блеклое небо тяжёлые дымные облака. От этого дыма были закопчены мачты и паруса. Паруса выглядели невзрачно, как забытые сироты, когда в дом пришла мачеха.

«Может быть, Лайонел был и прав, – подумала Джейн, – парусам только и остаётся, что истлеть да мелькать на картинках. Жаль. Вот было бы здорово как-нибудь поплавать на настоящем корабле, под белоснежными парусами, без паровой машины. Наверное, уже не получится».

Из-за утренних трудов на камбузе Джейн даже пропустила стоянку в Копенгагене. Впрочем, её и стоянкой-то было не назвать: «Пасифик» вошёл в гавань (говорили, чтобы принять почту и какого-то пассажира), после чего сразу продолжил движение прежним маршрутом.

Грустить из-за того, что не удалось взглянуть с палубы на город, Джейн не стала. В жизни появилось столько тревог и забот, что даже и не погрустишь толком. Ближайшей заботой было поскорее добраться до кают-компании и обслужить джентльменов.

* * *

Джентльмены опять говорили о войне.

– У каждой войны должно быть имя, – говорил капитан Тремэйн. – Конечно, дарить эти имена войнам – занятие для историков, но никто не мешает нам дать этой войне хотя бы временное прозвище. Думаю, что самое лучшее из них – это «Странная война». Уже прошло почти восемь месяцев после разрыва отношений, а война, собственно, не началась. Мы обстреляли Одессу, заплатив за это удовольствие пароходофрегатом «Тигр»[25]. На юге наша армия вместе с французами сидит в Варне и ждёт, пока русские нападут на неё, а русские сами ждут нашей атаки. В Белом море мы обстрелялиSolovetski монастырь, видимо, желая проверить, не разразит ли нас небесный гром. Гром не грянул, но и монахи не стали сдаваться, так что ядра и бомбы потрачены впустую[26]. В Балтийском море, в которое мы, собственно, уже прибыли, дело ограничилось прогулкой адмирала Нэпира под Кронштадт. Правда, как мне известно, готовится взятие крепости Бомарзунд[27], но я не уверен, успеем ли мы принять участие в этом развлечении. Для двух союзных эскадр маленький островной форт с тысячей солдат гарнизона и двумя десятками малокалиберных пушек – не самый достойный трофей. Если, конечно, этому гарнизону не придёт в голову сражаться.

– Я не постесняюсь повториться, – отозвался майор, – ещё раз напомнив собственную метафору о битве медведя и акулы. Медведь ревёт с берега, а мы клацаем зубами в волнах. Если медведь зазевается на берегу, то потеряет лапу, если мы полезем на сушу, то узнаем его когти.

– Не стоит забывать о третьем участнике, который не позволит этой войне остаться Странной, – заметил ещё один офицер, определённый Джейн как капитан сапёров. – Это французский орёл. Он помнит, как русские ощипали его при Наполеоне, кстати, с нашим участием, поэтому машет крыльями и хочет взять реванш. Французы лезут в драку и на Чёрном море, и на Балтике. Я слышал, что штурм Бомарзунда затягивался лишь из-за ожидания французского корпуса.

– Что же, – усмехнулся майор, – судьба послала нам идеального союзника. Нам не приходится толкать его, надо лишь глядеть, как он рвётся в драку, и идти следом. Вообще-то, урон на войне – неизбежность, к которой не следует стремиться. Пока что мы потеряли лишь фрегат «Тигр». Не знаю, как будет под Бомарзундом, но на Балтике потери несёт лишь наша морская пехота, время от времени совершающая шлюпочные прогулки на русское побережье…

Речь майора прервал звук, который, как считают вежливые люди, приносит счастье. Услышав слова офицера о потерях в морской пехоте, Джейн уронила пустую чашку с подноса.

От неожиданности она присела, не выпуская поднос, чтобы подобрать осколки. В эту секунду корабль качнуло, и ещё одна чашка разделила судьбу подружки.

– …а также наш буфет, – продолжил майор прерванную фразу. – Может быть, юный стюард решил, что потери в личном составе вынудят командование перевести его в морскую пехоту? Боюсь, если опустошение сервиза продолжится, ничего другого не останется.

Весь стол сдержанно и вежливо засмеялся.

«Вы пьёте чай, а мой отец сейчас сражается!» – Джейн с удивлением поняла, что гневные слова так и остались на языке. Губу себе она прикусила надёжно. Её пальцы торопливо, несмотря на порезы, собирали осколки и сбрасывали на край подноса. Вроде бы не осталось.

– Этот мальчик все равно лучше своего предшественника, – заметил капитан Тремэйн по-французски. – Он чистоплотен и не попрошайка, а потери на войне, как верно заметил Колверн, всегда неизбежны…

– Но долг командующего, даже если он командует над буфетом, сводить потери к минимуму, – продолжил майор. Джейн поклонилась, так как не знала, обязан ли воспитанный стюард извиняться вслух за разбитую посуду, и покинула кают-компанию.

* * *

О потерях, понесённых буфетом, пришлось доложить коку. Разговор вышел неприятный.

– Джонни Всезнайка, – сказал Эндрю, – тебе знакома кошка для юнг?

– Наслышан, – ответила Джейн. А что ей ещё оставалось сказать?

– Так вот, Всезнайка, ещё одна разбитая посуда, чашка, тарелка или стакан, не важно, и ты познакомишься с этой полезной штукой не на словах. Надеюсь, тебе уже объяснили, такая кошка, хоть в ней и не девять хвостов, а пять, ненамного легче кошки для взрослых?

– Мистер Эндрю, прошу вас, вычтите стоимость чашек из моего жалованья, – сказала Джейн. – Кроме того…

Она хотела сказать: «Я могу заплатить за них», но осеклась. В первый же день на борту, узнав о репутации Микки Вонючки, она постаралась несколькими репликами объяснить всем обитателям камбуза, что денег в плавание бедный Джонни не захватил.

Непонятно, расслышал ли кок её слова, но он уловил мысль и протянул Джейн три шиллинга.

– Возьми, сходи в посудную лавку и купи чашки, взамен разбитых. Не забудь принести сдачу.

– Но мистер Эндрю…

– Вот именно! Из жалованья вычитают в городских кофейнях. В море лавок нет, поэтому взыскивают по-другому. Тебе шкура явно дороже кармана. Хочешь сберечь её – не бей посуду. Ещё одна разбитая чашка – порка! Повтори!

– Разбитая чашка – порка, – сквозь зубы выдавила Джейн.

– Разбитая чашка – порка! – весело воскликнул Микки, подслушавший разговор. – Джонни, не тяни, разгрохай ещё чего-нибудь, тогда бояться уже будет нечего!

* * *

Джейн и прежде аккуратно носила посуду, теперь же она, пожалуй, сберегла бы свой бьющийся груз и в десятибалльный шторм. Она помнила каждый поворот, каждую ступеньку, каждый фут пути между буфетной, камбузом и кают-компанией. Поднос стоял прямо, несмотря на качку, а посуда, прежде чуть-чуть колыхавшаяся, не двигалась, будто её приклеили к музейной полке. Услышав шаги на своём пути, Джейн замирала, а если шаги были слишком быстрыми, предупреждала: «Идёт офицерский сервиз!»

Репутация всезнайки, заработанная ею вчерашним вечером, оказалась устойчивой, как посуда на подносе. Во время файф-о-клока Джейн остановил боцман.

– Мы сегодня утром Копенгаген прошли. Видел?

– Нет, – честно ответила Джейн. – Я иногда так спешу, солнца не вижу.

– И правильно, – заметил боцман. – Побегаешь юнгой – дорастёшь до боцмана, других будешь гонять. Если море не надоест. Слушай, Всезнайка, расскажи про Копенгаген. Я слышал, его лорд Нельсон обстреливал, а потом мы его захватили.

Джейн постаралась вспомнить и рассказы отца, и книгу о Нельсоне, найденную в библиотеке дяди Хью.

– Это были две разные войны, но обе из-за Наполеона.

– Не время сейчас. Вечером на камбузе расскажешь.

Вечером на камбузе Джейн опять ожидала немытая посуда и компания друзей боцмана Три Пинты. Впрочем, с посудой на этот раз возиться не пришлось. Кок приказал Джейн сесть, а сам шагнул в соседнее помещение. Джейн видела через открытую дверь, как он подошёл к гамаку со спящим Микки и вытряхнул его на пол.

– Любовница морского дьяво… – заорал тот, но проснулся и прервал реплику, увидав, кто его выкинул.

– Топай к лохани, – сказал кок, – заодно руки помоешь.

Микки добрёл до указанного места и принялся драить сковороды и котелки. На грязную посуду он глядел с тоской, а на Джейн со злобой.

Та, не обращая внимания на Вонючку, принялась за рассказ. Обстоятельно обшарив свою память, Джейн вытащила все, что могла, о двух сравнительно мелких эпизодах Наполеоновских войн, когда Англия дважды принуждала Данию покориться своей воле. Первый раз просто выйти из союза с Россией и Швецией (против Англии, конечно), а второй раз отдать Англии свой флот (чтобы Наполеону не достался). Учитывая, впрочем, что во время второй войны Копенгаген почти весь сгорел – сорок тысяч ракет Конгрива[28] по городу выпустили, не шутка, – для датчан такое событие вряд ли было мелким. Джейн даже пожалела, что утром не разглядела город: интересно, отстроили его датчане после пожара или нет?

– Да, умели воевать тогда, – заметил боцман, – приплыли, все сделали и обратно. Джонни, может, ты ещё и «Гамлета» в театре смотрел? Я-то только его пьесу видел о том, как два итальянских лорда враждовали, их дети полюбили друг друга, да в итоге и пошли на тот свет самым грешным путём.

Джейн не видела «Гамлета» в театре, зато читала и пересказала камбузному клубу сюжет трагедии. Философские размышления Гамлета она безобразно сократила, зато досочинила подробности боевых сцен, а также утопления Офелии. А уж когда дошло до призрака, Джейн вспомнила все вечерние издевательства Лайонела, с его рассказами о привидениях и оборотнях, и растянула скромную шекспировскую сцену на пятнадцать минут. «Может, призрак приснится Микки?» – мстительно подумала она.

– Все ясно, – заметил боцман, когда Джейн, устами Фортинбраса, отправила Гамлета в королевскую усыпальницу, – сошлись подлец да рохля, а все умному осталось. Это тебе урок, Джонни, если надо, так первым бей, не тяни. Если бы Гамлет дядю сразу шпагой наколол, когда узнал, что тот его отца угробил, тогда сидел бы на троне, и Офелию не пришлось бы из омута вытаскивать.

Моряки согласно кивнули: да, так оно и есть. У кока оказалось своё объяснение шекспировскому сюжету.

– А мне теперь все понятно стало с Копенгагеном. Ведь зачем Гамлета в Англию послали? Дань с нас собирать. Ну, когда нужда припрёт, кому угодно заплатишь, лишь бы выжить. Главное, должок не забыть. Вот мы и вспомнили. Послали лорда Нельсона, он полгорода сжёг. Датчане обещали заплатить, но узнали, что адмирал погиб, и деньги зажали. Пришлось весь город сжигать и флот уводить, в счёт долга. Так ведь было, Джонни, на самом-то деле?

Джейн ответила, что не знает, а про себя подумала: жаль, я не Лайонел, он лучше разбирается в политике и, наверное, смог бы правильно ответить.

Разговор перекинулся на нынешнюю войну. Моряки судачили: можно ли так же просто поджечь из пушек Петербург, как Копенгаген, и увести русский флот. Джейн пришлось отвлечься от обсуждения, она вспомнила, что должна подать джентльменам вечернюю выпивку. «Хорошо, что моряки подают её себе сами», – подумала она.

* * *

Выполнив обязанности стюарда и убедившись, что все джентльмены корабля, включая капитана, беседуют в кают-компании, Джейн опять заперлась в облюбованной умывальне первого класса. На этот раз она смогла вымыть водой и лицо, и руки по плечи, и шею. Осмелев, Джейн даже несколько намочила носовой платок и обтёрла тело, стараясь хоть чуть-чуть победить въевшиеся камбузные запахи.

Разница, пожалуй, была только одна: умываясь дома, Джейн никогда не прислушивалась в страхе к шагам за дверью умывальни. Ей даже почудилось сквозь плеск воды, когда споласкивала голову, что кто-то подошёл и дёрнул за ручку. Нет, почудилось, наверное. Дёрнули и отошли.

Вода так освежила Джейн, что она чуть не стала насвистывать. «А ведь бывают дети, которые не любят умываться, – подумала она. – Всех грязнуль – на три дня на камбуз. Нет, это жестоко, на один день!»

Джейн взглянула в зеркало. На неё глядел юнга Джонни, явно не Всезнайка, а Задохлик. Лицо юнги осунулось, под глазами была синева. «Странно, по глазам вроде ещё не колотили», – с грустным любопытством подумала Джейн. Подтёрла брызги на полу и открыла дверь.

На пороге умывальни стоял капитан Тремэйн.

И Джейн, и капитан были удивлены примерно одинаково. Но если Джейн, кроме изумления, ещё и испугалась, то капитан был возмущён. А молчал потому, что не мог найти подходящих слов для этого чувства.

Наконец он вымолвил с непередаваемым сарказмом:

– L’egalité a la latrine, l’egalité a la guillotine. (Равенство в уборной – равенство на гильотине, фр.)

И приготовился раскатать наглеца следующей фразой, на языке, понятном британскому юнге. Но Джейн, секунду назад готовая пролепетать «простите, сэр», неожиданно сказала:

– Pardon, monsier, mais la latrine ce n’est pas la Convention Nationale. (Пардон, мсье, но уборная – это не Конвент.)

Капитан застыл, а потом расхохотался. Гнев испарился, и Джейн тоже улыбнулась. Правда, смеяться не рискнула.

– Ты что, джерсеец? – спросил капитан[29].

– Нет, – ответила Джейн, – я из Портсмута. Я очень хотел вымыть лицо тёплой водой.

Страх уступил место тоске и обиде. Неделю назад она со страхом ходила по коридорам своего дома. Теперь она стала преступницей из-за того, что захотела умыться и сходить в уборную с запирающейся дверью.

– Вот что, юнга-шутник, – сказал капитан Тремэйн, – советую не рассчитывать на чужое чувство юмора. Я ценю шутки, но их ценят не все. Ты понял?

– Да, сэр. Мне можно идти?

– Можно. Погоди-ка. Ты сегодня утром уронил чашку, когда мы говорили о потерях в морской пехоте. Это было совпадение?

– Вы очень наблюдательны, сэр… – Джейн замялась, но неожиданно для себя сказала: – Мой отец служит в морской пехоте, под командованием капитана Летфорда. Может, его послали на Балтику.

– Летфорд? Знакомое имя, – сказал капитан. – Тогда мне понятно, почему буфет понёс потери. Будь мужчиной, жди вестей, а не слухов. А шутка про уборную и Конвент мне понравилась.

И капитан Тремэйн заперся в умывальне, саркастично насвистывая «Марсельезу».

* * *

Когда Джейн, выполнив все обязанности стюарда, вернулась на камбуз, клуб уже разошёлся. «Ну вот, умылась перед сном, и за это мне, представьте, не влетело», – подумала Джейн, пытаясь понять, как отнеслась бы к такой фразе миссис Дэниэлс.

Кстати, как она? Как, наверное, сейчас тревожится за меня…

Она легла в свой гамак, закрыла глаза. И тут в темноте раздался шорох, и что-то мягкое и тяжёлое обрушилось ей на живот.

Джейн еле удержалась, чтобы не взвизгнуть. «Видимо, сюрприз от Микки», – подумала она, открыла глаза и увидела перед собой два зелёных огонька. И услышала протяжное «мууурррр».

– Мистер Морган, добрый вечер, – прошептала она. – Скажи, я первая, к кому ты прыгнул на живот на этом корабле?

В ответ послышалось короткое «мууурр», и Джейн перевела его как «да».

– О, мне все понятно. Ты единственный в экипаже, кто увидел во мне девочку. Ведь ты же родился не на корабле, правда?

И опять «мууур».

– Хочешь, я расскажу сказку про тебя? Может, это и неправда, как все сказки, но мне хочется, чтобы все было так. Давай, я буду тебя гладить и рассказывать, а ты – слушать и мурлыкать.

«Мууур».

– Жила-была маленькая девочка на берегу моря. Брата у неё не было, и папа подарил ей котёнка, чтобы ей было не скучно, пока папа плавает на корабле. Но котёнок был глупым и непослушным. Девочка просила котёнка никогда не уходить из дома, но он не послушался и ушёл. Его поймали мальчишки, совсем глупые и непослушные, и бросили в канал. Котёнок бы утонул, но его спасли моряки. Они отнесли его на корабль, и котёнок стал взрослым котом, Мистером Морганом.

Слева храпел Джейми, справа – Микки, кок храпел в стороне. Говорить можно было только таким шёпотом, чтобы даже самой себя не слышать. Поэтому Джейн слышала только мурлыканье Мистера Моргана.

– Девочка долго плакала. Она не знала, что её котёнок остался жив. А ещё она не знала, какая она счастливая: ведь ей не приходится изображать мальчишку. Если бы она знала, как плохо, когда тебе нельзя даже плакать!

Потом из плавания вернулся папа. Он тоже огорчился и, чтобы дочка не плакала, подарил ей щенка. Щенок был умным и послушным, он не отходил от девочки. И девочка радовалась, хотя иногда думала: «Что же случилось с котёнком?»

Но однажды девочка гуляла в порту со своим другом – взрослым псом Терри – и увидела корабль. На палубе стоял большой чёрный кот… Ведь ты иногда выходишь на палубу, если глупая крыса пытается спастись от тебя там, правда?

Мистер Морган муркнул в ответ, что это правда.

– И девочка сразу узнала его. Ведь ты всегда узнаешь того, о ком долго грустил. Но девочка не смогла подняться на палубу – на ней не было костюма юнги, как у меня. Поэтому она просто помахала своему котёнку рукой. А пёс пролаял: «Если бы ты знал, какая у меня отличная хозяйка!»

– С тех пор кот обижался на всех собак. А может, он стал взрослым и ревнивым. Поэтому ты бросаешься на всех собак подряд. И не позволяешь себя трогать мальчишкам-обидчикам, вспоминая, как барахтался в канале. И ловишь крыс, ведь это твоя профессия.

– А девочка стала счастливой-счастливой. И не только потому, что убедилась: с её котёнком все в порядке. Её папа вернулся домой и решил больше не плавать. И девочка отныне не тревожилась за него. Мистер Морган, правда, всё было именно так… И так будет?

Мистер Морган протяжно мурлыкнул. Это можно было понять и как подтверждение, и знак того, что пора спать.