Читать книгу Гуляния с Чеширским котом - Михаил Любимов - Страница 4

Но мы не сразу пошли, мы уселись вдвоем с Чеширским котом у искусственного камина. Кот держал в лапе фарфоровое блюдце с изображением розовокаменного готического собора в Честере, главном городе графства Чешир, и прихлебывал оттуда молоко, а я на английский манер сначала наливал молоко в чашечку, а затем добавлял туда крепкий и пахучий «Эрл Грей». Настроение у меня было не только туристское (ведь предстояло утомительное топанье по англичанам), но и академическое – не бродить же по англичанам просто так, без научно-теоретических попыток глубоко проникнуть в их души?

– Нет никакой науки об английском национальном характере! – мяукал Кот, облизываясь. – Все это химера, выдуманная шарлатанами для выбивания зарплаты, грантов и прочего из наивных дураков! И вообще, слишком много развелось разных наук! Зачем они нужны?

– Как это нет науки об англичанах, если существуют англичане? – возражал я. – Представь себе русских без русской идеи, евреев без еврейского вопроса или сердце без кардиологии.

– Ты когда-нибудь пробовал национальный характер на зуб или на ощупь? Молоко в моем блюдце прекрасно распознается языком…

О, эти чеширские коты, отравленные английским эмпиризмом! Они долго принюхиваются даже к кусочку мяса, подозревая, наверное, что это муляж.

– Но позволь, разве возможно держать в руках понятия вроде «пространства» или «времени»? – возмущался я. – Но ведь они существуют! Или ты, подобно епископу Беркли и модному писателю Пелевину, – заблудший солипсист и считаешь, что мир вокруг нас лишь миф или сон?

Кот в ответ поднял лапу и стал умывать свою неизменную улыбку, намекая на то, что и я – лишь жалкий фантом в его зеленых глазах.

Неужели англичанин и китаец не отличаются друг от друга? Неужели они одинаково воспринимают мир? Почему итальянцы темпераментнее и говорливее англичан? Почему обитатель южных морей или индеец смертельно устает, поговорив с бледнолицым братом час-другой? Чем русский отличается от англичанина?

Чеширский кот лишь загадочно улыбался, а мне хотелось, как положено, индуцировать и дедуцировать, анализировать, обобщать и делать надлежащие выводы.

– Прекрати улыбаться, мне это мешает! – просил я Кота.

– Твой соплеменник, ученый Тимофеев-Ресовский, известный в России как «Зубр», говорил: «Наука – баба веселая и не любит, когда к ней подкатываются с паучьей серьезностью», – поэтому пусть моя Улыбка постоянно напоминает тебе о скуке и тленности твоих рассуждений.

И Кот в подтверждение своих аргументов смачно зевнул; собственно, для этого ему пришлось лишь растянуть улыбку по вертикали. Это обескураживало. И без того весь путь по англичанам и к англичанам был усеян острыми камнями. Это были субъективные суждения талантливых людей и бездарных идиотов, и все они претендовали на исчерпывающую объективность.

Известна притча об одном путешественнике, который въехал в английский городок, выглянул в окошко из своей кареты и увидел рыжеволосого прохожего. Он зевнул, опустил шторы и с тех пор утверждал, что в этом городке живут одни рыжие.

Владимир Набоков пишет об аудиенции у Георга V писателя Корнея Чуковского, который «внезапно, на невероятном своем английском языке, стал добиваться у короля, нравятся ли ему произведения – „дзи воркс“ – Оскара Уайльда. Застенчивый и туповатый король, который Уайльда не читал, да и не понимал, какие слова Чуковский так старательно и мучительно выговаривает, вежливо выслушал его и спросил на французском языке, не намного лучшем английского языка собеседника, как ему нравится лондонский туман – „бруар“? Чуковский только понял, что король меняет разговор, и впоследствии с большим торжеством приводил это как пример английского ханжества – замалчивание гения писателя из-за безнравственности его личной жизни».

Наши взгляды на другой народ формируются не только из прочитанных книг, но и под влиянием случайных событий. Турист, попавший в переделку с английскими болельщиками на международном футбольном матче, так и умрет с мыслью, что все англичане фанатичны, злобны и ведут себя как вандалы. Новый русский глубоко убежден, что англичане – жулики, и все потому, что его однажды крупно надули приехавшие в Москву английские бизнесмены; они корчили из себя богатых джентльменов, говорили через губу, образовали фирму, а потом смылись (впоследствии оказалось, что в Англии они неизвестны, просто это были проходимцы, которые хлынули в российское эльдорадо после 1991 года, многие нагрели у нас руки).

Зато выпускница педагогического института, упивавшаяся телесериалом «Сага о Форсайтах», бегавшая в «Иллюзион» на просмотры фильмов с Лоуренсом Оливье и Вивьен Ли и никогда не видевшая живого жителя Британских островов, убеждена, что англичане – глубоко честный, порядочный и воспитанный народ, хотя и среди них попадаются нехорошие люди, вроде Сомса, который тоже не подлец.

А вот красавица-ялтинка, без английского языка, но с маленькой дочкой на руках, вышла замуж за очаровательного англичанина, который вывез ее с дочкой в свой дом в провинции Йоркшир. Насмотревшись сериалов о богатых, которые плачут, она считала, что будет кататься как сыр в масле, а оказалось, что дом маленький и его еще надо выкупить, а хорошие врачи стоят денег и бесплатная медицина требует записи в очередь, иногда за несколько недель. Когда она развелась и вернулась в Ялту, ее представление об англичанах уже потеряло розовые тона: жадные, злые, считающие каждое пенни, склочные, невоспитанные, ставящие детей ниже собак: их собственные создания почти в голом виде валяются в холодной грязной луже, в то время как мамаши попыхивают рядом сигареткой и болтают о распродаже в «Вулворте».

Совсем недавно я оказался за праздничным столом с почтенным редактором журнала, который никогда не был в Англии и очень этому рад. Конечно, я удивился: чему тут радоваться? Оказалось, что он Англию на дух не переносит, просто терпеть не может, и поэтому ноги его там не будет! Почему?! Да он просто любит и уважает своего зятя, а тот недавно провел целую неделю в Англии и пришел от нее в ужас. Я пытался возражать, я приводил многочисленные аргументы в пользу Англии, но редактор лишь скептически усмехался: мол, мели, Емеля, твоя неделя! Надеясь его смягчить, я стал подливать ему виски, он с удовольствием его глотал (видимо, потому, что скотч шотландского, а не английского происхождения), но не сдавался. Я осторожно намекал, что, бесспорно, любимый зять – умница и прекрасный человек, и Англия, конечно, не рай небесный, но ведь все люди могут ошибаться.

Мы расстались врагами: не подав руки, он взглянул на меня как солдат на вошь и всем своим видом дал понять, что я враг России и английский шпион.

Что́ мой почтенный редактор, если сам Федор Достоевский, всегда ненавидевший, как и большинство русских писателей, «буржуазность» и в 1862 году впервые посетивший Лондон, нарисовал совершенно жуткую картину:

«Говорили мне (не зять ли? – М. Л.), например, что ночью по субботам полмиллиона работников и работниц, с их детьми, разливаются, как море, по всему городу, наиболее группируясь в иных кварталах, и всю ночь до пяти часов празднуют шабаш, то есть наедаются и напиваются, как скоты, на всю неделю… Точно бал устраивается для этих белых негров… ругательства и кровавые потасовки. Все это поскорей торопится напиться до потери сознания… жены не отстают от мужей… дети бегают и ползают между ними».

Как гениально все сгущено! Но изрядная доля истины присутствует, как и в любом пристрастном суждении.[15]

Писательница Одетта Кейн застыла около общественного туалета в центре Лондона, пытаясь вникнуть в суть надписей: «Джентльмены одно пенни. Мужчины бесплатно», «Леди одно пенни. Женщины бесплатно». К мадам даже подошел полисмен и деликатно поинтересовался, имеется ли у нее пенни. Видимо, писательская душа трудилась у входа в туалет так долго, что захлебнулась от любви к англичанам: «вежливые, добрые, обязательные, терпимые, умеренные, сохраняющие самоконтроль, с чувством справедливой игры, жизнелюбивым характером, приятными манерами, спокойствием».[16]

Не буду никого осуждать: все мнения о нациях отличаются друг от друга лишь разным уровнем приближенности к Истине (если она существует), эмоции и личные наблюдения всегда, воленс-ноленс, образуют фундамент оценки, несмотря на самую изощренную игру ума.

У англичан всегда хватало ненавистников. Швейцарский ученый Мюро в конце XVII века сравнивал англичан с собаками: «молчаливые, упрямые, ленивые, упорные в драке». Германский поэт Генрих Гейне задыхался от злости, предупреждая против «вероломства и коварных интриг карфагенян Северного моря», «самой противной нации, которую Бог создал в гневе Своем». Уважаемый писатель и шпион Даниель Дефо считал своих соплеменников «расой самых отъявленных негодяев». Наполеон презрительно именовал англичан «нацией лавочников». Наш дорогой Ильич тоже их заклеймил (естественно, ненавистную буржуазию, ведь трудящиеся подобны ангелам небесным!): «Везде и всюду они лицемерны, но едва ли где доходит лицемерие до таких размеров и до такой утонченности, как в Англии».

Певец «потерянного поколения» Первой мировой войны английский писатель Ричард Олдингтон написал еще круче: «Добрая старая Англия. Да поразит тебя сифилис, старая сука…» С писателя много не возьмешь, его всегда заносит перо. А вот блестящий дипломат и разведчик Роберт Брюс Локкарт, известный своими хитроумными заговорами против большевиков: «Англичане имеют много достоинств и немного недостатков. Последние включают их любовь к деньгам… Поскольку они считают себя наиболее справедливыми и наименее продажными среди других народов, то претендуют или претендовали на божественное право руководить другими расами, известное как „бремя белого человека“».

Отрывок из личного письма агента английской разведки, латыша Силоройса (выкопан в архивах КГБ), который по заданию СИС бился в Прибалтике против советской власти: «На основе своей многолетней работы я пришел к выводу, что англичанину можно верить только тогда, когда он мертв… Англичане все калькулируют, даже риск, к сожалению, за наш счет».

Ужасный народ!

Но гром победы раздавайся! Вереницы и целые армии англофилов, англоманов и просто потерявших голову от Англии намного превосходят число зловредных англофобов и прочих сомнительных типов.

Патриархом англофильства, как ни странно, считается ядовитый Вольтер. Трудно поверить, что из его желчно-ледяных уст вырвалось эмоциональное: «Прокляни меня Бог, но я люблю англичан. Прокляни меня Бог, если я не люблю их больше, чем французов, прокляни меня Бог!» Конечно, великий философ не являлся обожателем английской кухни или английской культуры, он видел в Англии, покончившей с абсолютной монархией, образец для Франции: свобода! власть закона! частная собственность!

Немецкий философ и публицист XVIII века Георг Лихтенберг тоже видел в общественном устройстве Англии образец для подражания и всей душой симпатизировал ее жителям. В Англию был бесконечно влюблен американо-испанский философ и поэт Джордж Сантаяна, написавший в 1922 году «Монологи об Англии»: «Если мы считаем, что главное в них – приверженность к обычаям и условностям, то стоит задать вопрос: как же получилось, что Англия является раем для индивидуальности, эксцентричности, ереси, аномалий, хобби и юмора? Где еще человек сообщит вам с гордым вызовом, что он питается лишь орехами или что он через медиума находится в переписке с сэром Джошуа Рейнольдсом?»

Голландский писатель Ян Бурума выпустил в 1999 году благожелательную книгу об англофильстве – «Англомания», его список выдающихся англоманов охватывает не только Вольтера, но и Гёте и отца итальянского национализма Мадзини. По его мнению, англофилы особенно пышно расцвели после Второй мировой войны, когда многие европейцы, в страхе перед Гитлером, эмигрировали в Англию, однако ныне это племя, вроде профессора Оксфорда Исайи Берлина, уже вымирает. Правда, Бурума осуждает английскую ксенофобию и «отвратительную привязанность» к своей стране. «Британский миф, – пишет он, – может служить свободе, но он также является осуждением всего иностранного».

Американскому писателю Ральфу Эмерсону в Англии нравилось абсолютно все, причем до слез; американский поэт Огден Нэш считал англичан «самым эксклюзивным клубом» в мире, а английский писатель Дэвид Лоуренс писал: «Англичане, несомненно, самые милые люди, и каждый делает все таким легким для других, что почти невозможно устоять».

– Да что ты все о богеме и о богеме? – встрял Чеширский кот. – Будто нет приличных людей среди тех, кто нас любит! Вот один голландский торгаш долгие годы свято хранил и ныне выставляет на обозрение окурок сигары самого Уинстона Черчилля! А знаешь ли ты, что до сих пор французские, голландские и итальянские денди на английский манер щеголяют в синих блейзерах и клубных галстуках? А разве ты сам не натягиваешь на себя пиджак из твида «Харрис»? У нас масса искренних поклонников и почитателей, одних притягивают веджвудские вазы, других – полосатые костюмы, третьих – чиппендейлская мебель. Германский принц фон Пюклер-Маскау был без ума от английских садов, а организатор Олимпийских игр барон де Кубертен уверовал, что английское регби создает мужчину и джентльмена. А вот несчастный кайзер Вильгельм II разрывался на части от любви и ненависти к Англии!

Мой случай.

Ведь я самый настоящий Близнец, мечущийся, как буриданов осел, между двумя охапками сена. Боролся с заклятым врагом, ненавидел жуткий капиталистический строй и в то же время нежно писал о газовых фонарях и белесых аббатствах Лондона, вздыхая:

И как не любить Лондон! Свободно, и никто не обращает внимания – ходи по Оксфорд-стрит хоть голый, хоть вываленный в смоле с перьями. И обязательно, во всех случаях, при любых обстоятельствах – «thank you!». В какой еще столице к вам, растерянно стоящему с развернутой картой посредине Слоун-сквер, подкатится старушка—божий одуванчик и ласково спросит: «Могу я вам помочь?» Где еще такие великолепные парки со скамейками и газонами, на которые приятно плюхнуться, сжимая в руке бутылку пива «Гиннес»?! И добродушно выстаивает длинная очередь, и никто не упрекнет за медлительность («что вы, дядя, чешетесь?»). И английское чувство «справедливой игры»… Справедлива эта «справедливая игра», ох как справедлива!

Недавно подписал договор с английским издателем и только через неделю понял, как он меня, дурака, облапошил! Над чем они хохочут на своем скучнейшем телевидении? Подумаешь, толстяк поскользнулся на банановой корке! Неужели это тонкий английский юмор? А Лондон? Ведь это не только ухоженные дворцы и парки, сделайте пару шагов от Гайд-парка в сторону, выползите на цветной Ноттинг-Хилл, и тут же дохнет убогостью при всем блеске вывесок. А пригородные, слабо освещенные районы с облезшими многоэтажками, похуже наших «спальных»…

Так и мучаюсь между двумя огнями в поисках таинственного острова!

А может быть, эти черно-белые, серо-буро-малиновые, переливчатые, разбегающиеся тона и есть Истина? Она приближается, и уже вот-вот ухватишь ее за хвост, и на миг кажется, что все или почти все знаешь об Англии. Нет, голубчик, птичка упорхнула, луч солнца не поймать, и ты как был невеждой – так и остался.