Читать книгу Легенды об оружии бессмертных - Михаил Мазель - Страница 4

Самолёт приземлился в Нью-Йорке.

                                                        Обычное дело.

Пассажир сел в такси

                         и поехал на нём в Ривердейл.

Через трафик и дождь,

                                   раздвигая эпохи пределы.

Это после мы скажем,

                                        «отметив» её передел.

Вереница огней колыхалась, как море,

                                                                        и город

нависал над дорогой

                                       и таял в дожде за спиной

ожиданием встречи,

                           волненьем про гордость и горе

и о том, что никто не находит

                                                      дороги иной.

А дорога петляла

                       неспешною красной гирляндой

и внезапно рассыпалась

                                      с тихим шуршанием шин

за воротами сада.

             Дом встретил симфонией ладной —

птиц.

       Пахнуло Гудзоном и хвоей.

                                                    Спешите?

                                                                 Спешим!

– Проходите, Маэстро!

                                   С приездом.

                                            Маэстро Вас примет!..

Во и он.

            Невысокий.

                               Старик,

                                      но лицом – молодой.

Жизнь в усталых глазах.

                                Что нашёл

                                            пилигрим в пилигриме?

Непохоже,

                    что сад в этом доме

                                                        порос лебедой.

(Посетитель был в курсе:

                                         хозяин

                                                живёт, как отшельник.

Скоро год…)

                       Он хотел поклониться

                                                                 и

                                                                  сразу уйти,

но по просьбе… остался.

                                       Так много

                                                    на свете расщелин.

Так редки остановки

                    на нашем тернистом пути.

Прилететь из соседней галактики

                                         слушать пластинку?

Для кого-то абсурд.

                                 Для другого —

                                                       подарок небес.

Соткан звук и намотан на память

                                                живой паутинкой.

И зудит паутинка на душах,

                                      как вечный порез.

В полумраке,

  подсвеченном тусклым мерцаньем

                                                                  камина,

проживая до дна

                 свою долгую трудную жизнь,

он опять дирижировал… звуком,

                                          но было не мнимым

ощущенье от горькой,

                                     но светлой

                                                 и чёткой межи.

Он на время исчез.

           Он стоял, как всегда, пред оркестром,

сидя в кресле, он им управлял

                              через …дцать долгих лет.

И он слёз не стеснялся —

                                   навеки великий

                                                          Маэстро,

и слеза оставляла

                            у всех

                                     на щеках

                                               лёгкий след.

Как они говорили?

                               Непросто,

                                         двойным переводом.

Как?..

    О музыке той, что звучала.

                                      О дальней стране,

из которой и гость и создатель симфонии

                                                                          родом.

О Победе…

           Смотрели журналы.

                                                            Начало турне.

Гость,

       дослушав,

                    уехал навстречу «открытью эпохи».

Фотография с дарственной надписью…

                                                        Громкий успех.

А хозяин остался…

                 Умерьте, пожалуйста, вздохи.

Он прошёл долгий путь.

                    Он достоин расставленных вех.

Он не молод,

                   да что там он – стар:

                                              ему семьдесят пять.

Он уже потерял три страны

                                      и любимый La Scala.

Пусть на радио…

                 Новый оркестр, что новая пядь.

Миллионы сердец его палочка

                                                разом ласкала.

Да, он – стар,

                       но не сломлен

                                 и может продолжить борьбу.

Он – в Нью-Йорке,

             но каждою нотой он против фашизма.

Седины не добавить

                    и складок не видно на лбу.

Не сломать его духа

                     и не переполнить трагизмом.

Страха нет.

         Только боль и желанье

                              служить, как дышать.

Никогда не уронит он чести —

                                 сын гарибальдийца.

Он читает газеты и рвётся

                                    страдая душа.

Согласитесь: не каждый

                  страданием сможет гордиться.

Да. Он знает теперь,

            чем внесёт в этой битве свой вклад.

Он запишет её…

                      Он достанет её партитуру.

Слава Б-гу, за право её исполнять

                                      не устроили гвалт,

посчитали за честь для него

                                 без единого тура.

Его палочка часто звучала сквозь тучи войны,

вдохновляла борцов,

                   собирала для них сотни тысяч.

Слава Б-гу,

    он не был раздавлен стандартом двойным:

итальянец в Америке…

                       Славу из камня не высечь.

Кружным путём на юг:

                                   в Ташкент,

                                         в Иран, Ирак, Египет…

Как в «Касабланке»…

О, My Lord!

           My Captain, please keep it!

     Атлантика… За кадром кадр.

                      Минуя

                               минные поля,

 Он попросил,

                и

                  Он следил за

                                  кораблём,

                                             благоволя.

За кадром кадр.

                       Лист за листом.

                                         Так нужно и

                                                             так должно.

Желанье противо->

                                      <-стоять.

На фильм не снята лонжа.

     Жара в Нью-Йорке. Пыль. Корабль. С

                            ней не сравнится

                                                      жар внутри.

     Ну наконец-то!

                  Сколько дней

                                рошло?

                                       Пять дней?

                                                       Нет —

                                                           целых три.

Победа? К сожаленью, нет!

                                   Участие? Бесспорно!

Рыдают флейты, да гремят

                                   литавры да валторны.

     За звуком – звук.

                  Отправлен диск.

                                    Назад:

                                       путём опять кружным.

     В оружии бессмертных нет

                              иных

                                   деталей и пружин.

Он вытворяет чудеса.

                       Летает иммельманом.

И телеграмма, год спустя,

                  в кармашке с талисманом

     под сердцем. Шквал в Нью-Йорке.

           Эх…

             (молчанья в Куйбышеве залп).

     Не маг. Волшебным жезлом бой

          и боль

               в единый

                             вдох связал.

«Автограф» Верди на груди

                               хранит его полвека.

Что человек в руках судьбы?

                                  Что звук без человека?

     Он темп хранит.

                  Всё дело в нём.

                                В нём пульс

                                              и

                                                долгий чистый звук.

Все партитуры в голове.

                                           Они,

                                                  как будто дело рук.

Он никогда не считал себя храбрым,

                                                                 однако

в эту трагичную осень

                            подолгу бродил он

между бомбёжками.

                                  Всюду

                                        он чувствовал знаки.

Всё говорило:

      Быть стойким – необходимо.

Резким контрастом с

            на редкость прекрасной погодой

в лицах читалась тревога,

                    но с нею – решимость.

И,

  продолжая бродить

                     по любимому городу,

мог ли он знать,

                  что

                          симфонией новой кружим он.

Сколько не рвался,

             был признан он к службе негодным.

Вместе с другими

                            тушил зажигалки на крыше.

Могут ли люди, как боги, влиять на погоду?

…Делалось небо яснее, прозрачней и выше.

Ясность

             давала отчётливей слышать безумье.

Звёзды дрожали,

                              и

                                в этом дрожании звуки

в крепость слагались и

                                          он