Читать книгу День ликвидатора - Михаил Митрофанович Буков - Страница 9

В начале июня я уже был в Полесском. Работы в Чернобыле проводились по вахтовому методу – пятнадцать дней работаем мы, нас сменяет другая вахта, а мы отдыхаем, и наоборот. И так каждый месяц. На окраине города Полесское, в общежитии училища, жили тогда вахтовики Управления строительством Чернобыльской АЭС (УС ЧАЭС) и моя организация КССК, оттуда каждый день ездили на работу в Чернобыль, расстояние – 60 километров.

Я приехал к самому началу наладки двух передвижных бетонных заводов. Их строила какая-то московская организация. Организовали поездку на нашу базу КССК на промплощадке АЭС, взяли кое-какой инструмент и электроизмерительные приборы. Честно говоря, я не ожидал увидеть такую военную собранность. Мы оказались на чужой территории (строительный участок по ул. Котовского). Нам досталась база с большими мастерскими и склад той организации, где, в основном, была сантехника и стройматериалы. Меня удивило, что там еще были духовые музыкальные инструменты – полный оркестр: трубы, альты, тенора, баритоны, басы и два ленинградских кларнета (я когда-то в училище играл в оркестре). Я взял один кларнет, побаловался немного (трости пересохли) и положил обратно. Вроде бы оно ни чье, но и не мое. Не люблю брать чужое. Позже узнал судьбу этих инструментов, они же были, в основном, медные, а в Чернобыле все рыбаки. По рассказам вся эта красота ушла на изготовление блесен для рыбалки.

Но в то время – работа, прежде всего. Мы быстро приспособились к новым условиям и знали, что делать. Меня сразу же, как опытного наладчика, подключили к москвичам. Бетон к тому времени уже шел на блок. Работала военная строительная организация УС-605 в селе Лелев, они смонтировали несколько бетонных заводов, и бетон шел непрерывным потоком. Но, наверное, этого было мало, поэтому мы монтировали еще два. А пока на нашей территории уже трудился маленький бетонный заводик, который работал еще "при царе Горохе". Мы работали по 12 часов в две смены. Бетон нужен был, как хлеб. В это лето он стал стратегическим материалом, в прямом смысле этого слова. Мы монтировали весы и дозаторы, отлаживали автоматику. Я не знаю, откуда были поставлены эти заводы, но электронные весы были из Тюмени. У нас что-то не ладилось, не хватало комплектующих. И тут на площадке оператора (это такое возвышенное место) появляется наш директор, в ту пору это был Ю.Б. Муравьев, начинает спрашивать, что происходит и чего не хватает, а за его спиной, как референт, записывает все это какой-то мужик. А через день самолетом все комплектующие с запасом были у нас на складе. Оказалось, что мужик был из КГБ. Вот так тихо, но результативно нам помогали. Рекордов никто не ставил, но за 2 недели заводы были запущены в работу, и пошел большой бетон. Я остался обучать операторов и следить за автоматикой. При такой интенсивной круглосуточной работе, честно говоря, она часто отказывала, и мы переходили в ручной режим.

Бригада КССК УС ЧАЭС. Среди других В. Кравец, И.Маруженко,

В. Мельник, М. Буков, В. Копычев, А. Рабков. Чернобыль,

лето 1986 года

Ежедневные поездки в общежитие в Полесском очень утомляли, да и лепесток на лице (такой марлевый респиратор от пыли) раздражал, хотя в автобусе мы в них и спали. Поэтому иногда приходилось нарушать: у нас на участке в Чернобыле была мастерская-вагончик, мы принесли туда две кровати и там иногда оставались. Я не называю точных дат – не помню, может быть это "чернобыльский синдром", но лето 86-го было для меня одной глыбой, большой, цельной, жгучей. Кто бывал на бетонных заводах, тот знает, что это такое. А передвижной бетонный завод – это такой комплекс подъемных механизмов, состоящий из подвижного поворотного скипа, который загребает в бункера песок или щебень, засыпанные в металлические сегменты. Все это подается, через дозаторы и весы, в бетономешалку, куда добавляется цемент и вода, и замешивается бетон. Дальше будет понятно, к чему я сделал это техническое отступление.

Лето, жара, пыль, цемент, песок, щебень и так 100 раз в день, а может, и больше. Я не оговорился, имеется в виду, что столько "миксеров" за день мешают эту кашу и поднимают все это в воздух. "Миксер" – это такая большая, вращающаяся, грохочущая бочка на базе КамАЗа, МАЗа или "Татры". Я не говорю еще о гамма-фоне в то время, об этом в УДК все расписано, он был в 2,5 мР/час. И вот в этой кутерьме на нашей вахте появляется новое лицо. Я не помню точно даже его имени, кажется Эдик, может как-то иначе, ведь он приехал из Армении. Молодой человек, стройный, не героического телосложения. По его словам, в свой отпуск приехал, чтобы нам помочь. Поучаствовать в ликвидации последствий аварии на ЧАЭС. Через комитет комсомола добился, и его взяли в нашу бригаду. Такой спокойный парень, даже застенчивый. Старался везде поработать, и лопатой, и отверткой. Все заработанные деньги переводил в Фонд Чернобыля. Я обучил его работе оператора – управлять процессом. Так он проработал у нас две вахты, правда, закончилась его работа не очень весело. У нас был непрерывный цикл, работали в две смены и в обед, то есть подменяли друг друга. Эдик остался один за оператора и тут соскочил с направляющих скип. Это такой большой железный ящик с песком или щебнем (примерно тонну весом) поднимается на тросах по роликам. Он, конечно, один геройски пытается ломом поставить его на место, трос соскакивает и зажимает ему руку. От боли он может только кричать, но его никто не слышит, под ним гудят штук двадцать "миксеров", да и своих механизмов достаточно. Так несколько минут он был прикован к этому барабану, пока, наконец, кто-то из водителей заметил и поднялся к нему на помощь. Эдика я встретил по дороге к столовой, рука была забинтована, а он шутил. Вот такой Эдик. Что его заставило приехать, ведь у него трое детей и, как оказалось, он из династии сапожников, а это у них уважаемая профессия. Он даже показывал татуировку на руке, и такая же эмблема на его ботинках – треугольник, а в нем какие-то буквы, наверное, армянские.

В то лето у нас было несколько таких же героев-комсомольцев, некоторые переводили свои деньги в Фонд Чернобыля, кто-то работал в свой отпуск. Я не владею всей такой статистикой, пишу только о том, чему был свидетелем сам.

Каждый раз, в день приезда на вахту, нас везли в чернобыльскую больницу: у нас брали кровь на анализ, и осматривал терапевт. Один раз в год мы проходили комиссию там же – всех врачей и флюорографию. Вначале все это происходило в старых зданиях районной больницы, несколько бараков, наверное, до военной постройки. Через год, в здании школы по ул. Кирова, открыли МСЧ-126 (сейчас это СМСЧ-16). Кирпичное трехэтажное здание соответствует всем требованиям СЭС. Центральный вход, регистратура, доврачебный кабинет, СИЧ и скорая помощь (позже открыли кабинеты реабилитации). Второй этаж: лаборатории, все специалисты, ЭКГ и рентген. Третий этаж: администрация, УЗИ и стоматологи. Конечно, все это не сразу заработало, вначале только самые необходимые специалисты, теперь есть спортзал, реабилитационное отделение и процедурная.

Встретился я с одним из фельдшеров г. Припять – А.И. Скачеком,

в Припяти их было два: А.И. Скачек и П.А. Рожков. 26 апреля 1986 года они дежурили на скорой помощи города Припять. Ночью сообщили об аварии на ЧАЭС, больше никакой информации не было. Ни о масштабах, ни о радиационной обстановке. Скачек рассказал мне, что все увидели своими глазами, когда поехали на станцию по вызову. Вывозили обожженных пожарных и пораженных радиацией работников станции. Все они были в плохом состоянии, некоторые без сознания. Привезли пожарного Владимира Шашенка, одежда на нем была вся в лохмотьях, сильно обгорел. Он единственный, кто умер в городе Припять в то время. Затем стали вывозить пострадавших в Киев и дальше в Москву. Самого Скачека тоже отправили в Москву на лечение. Запретили работу в 10-километровой зоне. Позже он стал работать на скорой помощи в г. Чернобыль.

Несколько врачей, еще из Припяти, работают, по сей день. Это наши терапевты Г.Я. Лятусова и Н.А. Поспелова. На одном из стендов поликлиники я увидел фамилии уже умерших врачей и медсестер, их более тридцати пяти по состоянию на 2013 год. Даже я многих узнал по фотографиям, особенно хирурга-стоматолога Бакулина. Он был легендой еще в Припяти, лучше всех удалял зубы.

Встретился я с еще одним доктором – стоматологом Натальей Павловной Яценко, как оказалось позже, я долго работал с ее мужем Виктором в ПО "Спецатом". Вот что она мне рассказала: «Судьбы всех эвакуированных из города Припять чем-то похожи. Утром 26 апреля я была на дежурстве в детской поликлинике города Припять. Иду на работу, а санитарочка уж очень тщательно все моет, вот тут-то нам и рассказали об аварии. Нас послали раздавать йодистые препараты по участкам и квартирам. На следующий день эвакуировали в село Коленцы. Как только выехали за город, автобус сломался возле «рыжего леса», потом кое-как доехали до села, с собой сумочка да термос. Виктор только что из больницы. В селе всех уже разобрали по хатам, нас поселили у лесника. На следующий день начали выбираться из этой беды, уехали в Полтавскую область, на родину мужа. Через три часа к нам пришли из КГБ и провели беседу о неразглашении информации об аварии. Мой муж Виктор работал в «ЮТЭМ», в дозиметрической службе. Дочь отправили к родственникам на Донбасс.

Третьего мая Виктор уехал в Киев, в трест – его уже разыскивали. Начал организовывать дозиметрическую службу в своей организации на ЧАЭС. Я поехала в Полесское, там были штабы всех предприятий города Припять. Меня направили в Тетерев, в поликлинику, здесь нас собрали на расформирование. Приехали из главного управления № 3 г. Москвы, которому мы подчинялись. Был приказ передать материальные ценности в Киев, в МСЧ-146 на "Большевике": золото, спирт и наркотики. Провели собрание: кто и куда хочет перевестись по медсанчастям. Поскольку мой муж работал в зоне, меня оставили. Беда, конечно, объединяет людей, но попадались и недобрые, завистливые, циничные люди. Прямо по-хамски говорили, что вот вы будете работать по вахте, у вас будут доплаты. А чему завидовать: о деньгах мы не думали, остались без жилья, семьи разбросаны, кто где, да и голову суем, кто знает куда.

Вот тут и начались мои путешествия, я стала работать по вахте. Летом оказалась на кораблях в селе Страхолесье (Киевское море), в сорока километрах от Чернобыля. В то время там жили работники ЧАЭС, на 14 речных теплоходах. Они стояли прямо на воде у берега. На каждом была штатная команда, кормились тоже на судах. Нам поставили медицинскую амбулаторию на берегу – сборный домик. Мы там работали осень и лютую зиму 1986 года, поселок Зеленый Мыс только заселялся. Я отработала две вахты, холодно, неуютно, кресло застывало. Работа стоматолога скрупулезна, точна и с влагой. Стояло три камина, но все равно работать было тяжело и холодно. Наша помощь была нужна во многих местах. Меня посылали в Глебовку (пионерские лагеря на Киевском море), там тоже жили ликвидаторы, в Чернобыль на ЧРЭБ (Чернобыльская ремонтно-эксплуатационная база).

На ЧАЭС медосмотры проводили выездные бригады врачей, к осени 1986 года открылась поликлиника в поселке Зеленый Мыс, который был построен для вахтового проживания работников ЧАЭС. Открыли стоматологический кабинет. Поликлиника работала с 8 часов утра, днем три часа перерыв – и до 23 часов. Затем я работала на АБК-1 (административно-бытовой корпус № 1) ЧАЭС, в здравпункте на первом этаже. У нас была бригада: я – стоматолог, два терапевта и две медсестры – оказывали медицинскую помощь работникам ЧАЭС.

Осенью 1986 года мужу дали квартиру в Киеве, на Троещине, устраивали свой быт. В Чернобыле, в старой поликлинике, работали бригады командированных врачей из городов: Львов, Харьков, Тернополь, были и россияне. К 1991-92 гг. часть командированных стала разъезжаться, перестали оплачивать проезд. Меня перевели в Чернобыль, еще в старые помещения больницы.

В 1992 году открыли поликлинику в Чернобыле, в здании школы. Здесь у меня большой кабинет, на третьем этаже, два кресла. С жильем устроились, дали неплохое общежитие, недалеко от столовой "Сказка". В поликлинике работали: терапевты Г.Я. Лятусова, Н.С. Саломахина, Н.А. Поспелова, А.П. Илясов; хирург А.М. Бень, Валя-медсестра; стоматологи Н.Г. Флюта, А.Н. Бакулин, Ф.М. Пузырев, Ефремова; окулист В.Н. Флягина; отоляринголог М.Ф. Камкина; заведующий поликлиникой Мамчур. Штат поликлиники был около двухсот человек. Многих из них уже нет. Вечная им память».

Я продолжал работать по вахте в Чернобыле. В средине лета 1986 года моя семья и семьи моих товарищей уже жили в одном из лучших санаториев Евпатории. Он назывался "Советские профсоюзы", нам дали двухкомнатный номер. Теперь я между вахтами находился в режиме перелетов: Чернобыль – Киев, самолет – море – самолет, Киев – Чернобыль. Дома своего еще не было, у многих семьи были разбросаны по всему свету. Мы хотя бы в межвахтовый отдых могли побыть со своими семьями, отдохнуть на берегу моря. Дети еще маленькие, старшему Диме седьмой год, Жене восемь месяцев. Уже тогда врачи рекомендовали ограничить пребывание каждого из нас и членов наших семей на солнце. Не хватало нам еще и солнечной радиации. Моя жена все-таки получила дозу того радиоактивного йода. Наверное, у женщин все-таки иммунная система слабее, потому что щитовидная железа пострадала большей частью у них.

В Чернобыле мы могли звонить по междугородке, зная специальный позывной. Телефон на нашем участке был один, в конторе, стоял на подоконнике. И вот как-то мы заезжаем во вторую смену на работу, а телефон не работает. Велись какие-то земляные работы на нашей территории и кабель оборвали. Сейчас трудно представить цену тем звонкам, их ждали наши жены, дети и родители. Было всякое, иногда приходилось работать и целый месяц. А семьи ждут нас. Я, как "старый связист" (армейский опыт), разделываю кабель, нахожу нужную пару, подключаю телефон, и мы прямо из ямы разговариваем со всем Советским Союзом. Это нужно было видеть и слышать, когда ночью из траншеи при свете фонарика слышалось: "…мама у меня все нормально, кормят хорошо…", "…дорогая, жди, я скоро приеду…", "…сынок, ты не спишь? я тебя тоже люблю…". Все это было! Бог тому свидетель!

Сказать, что все было отработано и шло гладко, трудно. Были случаи, которые выбивали из колеи, и не только нас. Ломались механизмы, приходилось выводить их на ремонт, но однажды ночью на одном из наших заводиков все остановилось, наступила тишина. К нам в вагончик забегает мой земляк Сергей и говорит: "Мишка, я бомбу ковшом вытащил из песка", – он как раз был оператором на скипе. Представьте себе: ночь, куча песка в свете прожекторов, и ты тащишь на себя болванку, которая может разнести в любую минуту все в дребезги. Тут у любого заноет внутри. Что делать? Остановка в подаче бетона, когда под тобой ревут, как стадо голодных быков, "миксера", – ЧП. Идет заливка "саркофага", непрерывная подача бетона на блок бетононасосами.

Мы сообщаем своему начальству, те – выше, и ждем, но службы не едут. Тогда начальник смены Милосердов берет этот снаряд на руки и, приговаривая шепотом, медленно относит его подальше на кучу песка. Мы делаем ограждение из проволоки… и вперед! Правда, вначале работали с опаской, с какого карьера привезли этот подарок, мы не знали, а вдруг нас ждет еще сюрприз. Но все, слава Богу, обошлось, к утру приехали военные и увезли снаряд. Оказалось, что он лежал в песке со времен второй мировой войны.

А лето все жарило и пылило. Питались мы в столовой "Энергетик" (здание профтехучилища, ул. Калинина), наверное, первая рабочая столовая в то время в Чернобыле. Уже в 2010 году, благодаря современным технологиям, с помощью Интернета, я нашел много участников тех событий и тех, кто работал в то время в этой столовой.

Вот что рассказала мне Татьяна Ролдугина: «Здравствуйте Михаил. Приятно встретить человека, имеющего с тобой что-то общее. Я была командирована в августе 1986 года в Чернобыль в составе вахтовой бригады (30 человек) от ОРСа (отдел рабочего снабжения) Северо-Кавказского завода стальных конструкций Гулькевичского района Краснодарского края. По прибытии в Киев нас переодели во все белое и отправили на катере "Ракета" по воде. В штабе в Чернобыле распределили в столовую "Энергетик". Это была самая большая столовая на тот момент, питалось ежедневно более десяти тысяч человек, питание было по талонам, а буфет – за наличные деньги. Буфет располагался на первом этаже у входа, здесь же дежурили дозиметристы. Питание было очень хорошим, когда я была: если вечером оставались продукты, то их выбрасывали. Свинью с поросятами я не видела, а вот вялые кошки без голоса были. Часто отключали свет, и тогда выдавались сухие пайки. Вода была привозная, а пили минеральную. Нас никуда из Чернобыля не вывозили, мы там и жили: работники кухни в учебном корпусе, а я и еще 3 человека – в столовой. Работали по 18 часов в сутки, без выходных. И поскольку радиационный фон был высокий, вместо 17 командировочных дней мы пробыли всего 12 дней (медики нас комиссовали). Еще помню, при нас приезжал с концертом Николай Гнатюк. Он был именно в Чернобыле, а не в Славутиче. Что меня, действительно, тронуло там, так это общая сплоченность и солидарность людей всех национальностей. Общая беда настолько объединила, что все друг другу хотели и пытались помочь».

Следует отметить, что действительно кормили очень хорошо, тогда было запрещено обрабатывать мясо, поэтому давали ломтями, иногда отбивная больше, чем тарелка. Давали шоколад, апельсины и даже пепси-колу. Каждый день видели такую картину: у входа в столовую вальяжно возлежала свинья с поросятами, видимо, ее там подкармливали. К нам на территорию заходили попастись кони, брали хлеб с рук и терлись благодарно, позже они одичали и не шли к людям, кусались; видели кроликов и другую домашнюю живность. Как-то прилетел карликовый петушок, красавец, такой же бездомный, как и мы, забрали в общежитие, там он и жил.