Читать книгу Хранитель - Михаил Павлович Рожков - Страница 3

Поликлиника

Пётр Алексеевич открыл левый глаз. Голова отозвалась пронзительной болью. Стараясь не шевелиться, он начал разглядывать потолок, чтобы хоть чем-то отвлечь себя от боли. Потолок был самый обычный, бревенчатый, местами с паутиной, посередине висела лампочка. Собравшись с силами, Ручкин открыл правый глаз. Это движение уже было не настолько болезненно. Полежав для верности ещё минут десять, он начал оглядываться. Лежал он на кровати, в одежде и обуви, накрытый одеялом. Очень хотелось пить. Язык, казалось, присох к нёбу. В голову Петра Алексеевича пришла мысль, но пришла она не просто так, а с болью. Мысль была проста – где бы найти воды. Пить хотелось безумно, и с каждой секундой всё больше и больше. Эта мысль заняла всю голову, усилив боль. Пытку прервал или усилил, тут как посмотреть, раздавшийся за окном звук сирены. Ручкин тихо вскрикнул от боли и накрыл голову подушкой.

– Угадай кто? – раздался жизнерадостный голос Семенова. – Проснулись? А я вам водички принёс, холодной, колодезной.

Первая мысль журналиста была проста – убить! Убить этого кричащего жизнерадостного человека, но при виде протянутой бутылки в его руке вернулась прежняя мысль – пить. Он резво протянул руку, выхватил бутылку и начал поглощать жидкость, фыркая и обливаясь.

– Спасибо, Захар Аркадьевич, – произнёс журналист, опустошив бутылку. Самочувствие его стало заметно лучше, но голова по-прежнему болела, и мысли его были не ясны. – А что это меня вчера так вырубило?

– Так самогон-то у нас крепкий, его наш учитель гонит, Самуил Степанович, да и к тому же аномалия скорее всего подействовала.

– О каких аномалиях вы всё время говорите, Захар Аркадьевич?

– О, да у нас их много, всех и не перечислишь, а вот вид у вас, Пётр Алексеевич, неважный, как бы вы ненароком не крякнули. А я, между прочим, за вас в ответе. Давайте в поликлинику сходим, я вас нашему доктору покажу, Ивану Филипповичу. Он специалист у нас знатный, его даже в Москву звали работать, но не пустили. Нас вообще никого отсюда не выпускают.

– А пойдёмте, – сказал Ручкин, которого, кажется, опять накрывало. – Только давайте пешком, а то я сейчас в таком состоянии поездку на вашем лимузине не переживу.

– Как скажете, Пётр Алексеевич, тем более что тут и идти недалеко, минут десять.

– А что же вы тогда все время на транспорте разъезжаете?

– Мне пешком много ходить нельзя, я же глава, мне по статусу не положено. А то люди посмотрят, что я пешком хожу, и уважать перестанут. Большому кораблю – большое плавание.

Ручкин медленно встал с кровати, накинул пальто, и они вместе с мэром не спеша вышли на улицу. Погода стояла прекрасная, ненавязчиво светило солнышко. Температура для прогулок была комфортная, тёплая поздняя осень радовала глаз. Единственное, что входило в диссонанс с текущим пейзажем, – земля, кругом красная земля.

– Захар Аркадьевич, может, расскажете про красную землю, так сказать, из первых уст? А то в новостях про это известно мало, вот и хотелось бы услышать от вас, от очевидца событий.

– Ну а почему бы и нет, – улыбнулся Захаров. – Дело было как раз пять лет назад. Просыпаюсь как-то поутру, гляжу в окно, а земля красная. Ну, решил, всё, отравил меня Самуил Степанович своими экспериментальными настойками. Выхожу во двор, народ бегает, кричит, собаки лают. Ну, думаю, всё, война. Побежал к себе в администрацию, а там помощник мой, Иван Серафимович, плачет, крестится. Я к себе в кабинет, за телефон, а связи-то нет, включаю радио – а там тишина. Через пару часов понаехали военные, полиция, МЧС, скорая, вертолеты. Год они у нас все тут ошивались, все эти ученые-мочёные. С одной стороны, вроде село как село – Красный Богатырь, а с другой стороны, земля красная. Связи тут нет. А потом, как аномалии начались, и вовсе решили всё наше село стеной обнести, от греха подальше, и никого посторонних не впускать, ну и нас никого не выпускать. Год назад тут ещё какие-то учёные землю копали да и ничего не накопали, только Зинка-продавщица забеременела. Так вот, почитай, из людей с большой земли ты первый за последний год, а из журналистов так вообще единственный. Ты только смотри, Алексеич, с Зинкой не связывайся, она сифилисом болела, её Иван Филиппович долго лечил.

– Так что за аномалии-то?

– Так разные, всех и не перечислишь, а вот, кстати, мы и пришли.

Взору Петра Алексеевича предстало одноэтажное здание, с аккуратно выкрашенными в белый цвет стенами. Три окошка, занавешенные шторкой, были чистыми и ухоженными. Над дверью красовалась надпись: «Краснобогатырская поликлиника».

Захар Аркадьевич и Пётр Алексеевич зашли внутрь. Они оказались в небольшом коридоре. Справа было окошко с надписью «Регистратура», в котором сидела скучающая женщина в белом халате и громко жевала яблоко. Слева была дверь с надписью «Туалет» и стояла лавочка. Прямо же находились три двери: на центральной висела табличка «Коновалов Иван Филиппович – врач», справа от неё была дверь с надписью «Процедурная», а левая дверь была без надписи. Людей в коридоре не было. Из-за двери врача доносились голоса.

– Что же это такое, Иван Филиппович, творится? – слышался старческий голос. – На приём к вам не попасть. А я ветеран труда, я очень старый и больной человек. У меня гипертония, гипотония, сахарный диабет и несахарный. А лекарства, лекарства-то – жуть какие дорогие.

– Дорогая Анна Серафимовна, – отвечал ей голос, по-видимому Ивана Филипповича. – Во-первых, приём я веду исключительно по предварительной записи. Во-вторых, государство вам дало бесплатные бахилы, возможность записи на приём через интернет. В-третьих, государство, между прочим, болеть вас не просило.

– Так ведь нет у нас тырнета, у нас и связи-то нет.

– А это уже частности, Анна Серафимовна. Вот вам таблетка, придёте домой, положите под язык и будете рассасывать, пока все болезни не пройдут.

Дверь открылась, из кабинета вышла дряхлая старушка, смерила мужчин недовольным взглядом и засеменила прочь.

Мэр постучался в дверь и тут же вошёл в кабинет.

– Захар Аркадьевич!

– Иван Филиппович!

Было видно, что мужчины очень рады видеть друг друга, они пожали руки, а затем крепко обнялись.

Иван Филиппович был небольшого роста и плотного крепкого телосложения. На вид ему было лет пятьдесят. Чёрные волосы с сединой на висках, идеально отглаженный белый халат очень гармонично и представительно смотрелись на нём.

– Вот, Филиппыч, это журналист, из самой Москвы, Пётр Алексеевич по батюшке. Худо что-то ему сегодня, никак аномалия подействовала, ты уж посмотри по старой памяти, – произнёс Семёнов, указав рукой на Ручкина.

– Так-так-так, – сказал врач, взглянув на журналиста, – ну, руки на месте, ноги на месте, а голову мы сейчас поправим. С этими словами Иван Филиппович достал из стола бутыль с мутной жидкостью и три стакана.

– Я не буду, – попытался воспротивиться журналист.

– Ты, Алексеевич, доктора-то слушайся, он у нас тут голова, к нему из самой Москвы на консультацию раньше ездили, – произнёс мэр и разлил по стаканам.

Все трое выпили. После чего доктор разлил ещё раз и достал из ящика стола хлеб, кусок сала и варёные яйца.

– Все болезни, они же от чего? – начал говорить Коновалов. – Они либо от нервов, либо от шибко большого ума. Вот раньше, помню, рекламу таблеток целый день по телевизору крутили, да ещё и всякие передачи про здоровье показывали, по интернету люди всё болезни у себя выискивали. А сейчас что?

– Что? – спросил журналист.

– А вот что – больных нет, редко кто зайдёт, палец там порезал или что, все ходят здоровенькие, улыбаются. А всё почему?

– Почему? – спросил вновь захмелевший Ручкин.

– Потому что перестали страдать ерундой. А то раньше ходили, умничали. Насмотрятся по телевизору передач про здоровье и давай ныть, – ответил доктор, разлив ещё по одной.

– Интересный у вас самогон, – сказал журналист, рассматривая наполненный стакан. – Просто термоядерный.

– А то! – произнёс мэр, – Самуил Степанович делает, он у нас мастак на эти дела.

Дальнейшие события Пётр Алексеевич помнил плохо. Помнил, что Иван Филиппович достал ещё одну бутыль, потом они пели песни, потом его везли домой на скорой помощи, с мигалками. Последнее воспоминание – про то, как его положили на кровать и заботливо накрыли одеялом.