Читать книгу Очерки истории Руси до монголов - Михаил Погодин, М.П. Погодин - Страница 3

Старший из братьев, Рюрик, сел в Ладоге, откуда, при истоке Невы, всегда удобнее было встретить норманнов, которые обыкновенно приставали к этой гавани, известной у них под именем Альдейгоборга, Синеус поселился у веси на Белоозере, а Трувор в Изборске у кривичей.

Война была любимым занятием, промыслом, привычкой и жизнью норманнов, и вот призванные братья, лишь только утвердились в новых становых своих жилищах, как и начали «воевать всюду» с соседними племенами.

Но через два года меньшие братья умерли: старший, Рюрик, унаследовал их волости и переселился со своей дружиной в Новгород, главный город словен, уже сильный, богатый торговлей, владевший обширной волостью и имевший свои гражданские учреждения, – «и прозвались Новогородцы от них (от пришедшей руси), Русскою землею, а прежде были Словене».

Мужам своим Рюрик раздал: кому Полоцк, кому Ростов, кому Белоозеро, – с обязанностью собирать дань, судить и рядить народ и приходить к нему с воинами по требованию. Срубив сам город в Новгороде (Городище?) он велел им также, по исконному обычаю норманнов, рубить везде города или крепости как необходимые точки опоры, где легко держаться, откуда удобно нападать, куда можно приводить пленников и сносить добычу.

Мужи Рюриковы разошлись со своими бранными родичами, переселение которых с Севера продолжалось еще много времени, «и по тем городам, – говорит древнейшая наша летопись, – Варяги везде находники, а первые жители в Новегороде Словене, в Полоцке Кривичи, в Ростове Меря, в Белеозере Весь, в Муроме Мурома». Пришельцы составляли главную, господствующую часть городов славянских и финских, и военное, высшее сословие нового государства. «И теми всеми (пришельцами и туземцами) обладаше Рюрик».

Привыкнувшие к воле новгородцы вскоре не поладили с ним, говорит позднейшая летопись: «Оскорбишася глаголюще, яко быти нам рабом, и много зла всячески пострадати от Рюрика и рода его… уби Рюрик Вадима храбраго, и иных много изби Новогородцев, советников его».

Двое из спутников Рюрика, Аскольд и Дир, не князья и не бояре, выпросились у него с родом своим в Константинополь, намереваясь, без сомнения, служить в числе императорских телохранителей или секироносцев.

Отпущенные, они не попали, однако же, куда собирались: пронесясь в легких ладьях по Днепру мимо Смоленска и Любеча, показавшихся им слишком крепкими, они остановились под крутой горой, на которой, в сени тополей и черешен, виднелся городок…

Осмотревшись и порасспрашивав, они узнали, что городок называется Киевом, что строители его, три брата, Кий, Щек и Хорив, с сестрою Лыбедью, умерли, а жители платят дань родам их, хазарам.

Искателям приключений понравилось место при широкой реке, текущей прямо в любезное для них море, на перепутье с Севера, из родины, в Грецию – так тепло здесь и привольно, всего растет, кажется, вдоволь. А жители смирны, воинов нет, городок не крепок. Не остаться ли здесь?

Подумано, сделано. Аскольд и Дир остались, а поляне, самое тихое из племен славянских, приняли их к себе без прекословия.

Разнеслась молва об удаче и выгодном поселении. Из Новгорода вскоре прибыло к ним несколько мужей, ушедших от Рюрика. После могли останавливаться у них проезжие земляки, а другие приплыть даже нарочно. Число товарищей увеличивалось беспрестанно: они утвердились и начали владеть Полянской землей, как владели их единоплеменники на Севере, и, подобно им, воевать с соседями.

Рюрик, Трувор и Синеус. Радзивилловская летопись. XV в.

Но таких легких войн вскоре стало для них недостаточно. Другая мысль запала им в голову, другая мечта овладела их живым воображением, достойная норманнской крови. Они вздумали идти на Константинополь, о котором на их родине рассказывались чудеса. Миклагард, Миклагард, великий город! Чего там нет! Какие сокровища везде собраны! Сколько золота и серебра, паволок! Что за вина, что за яства! А защита плохая. Греческие воины изнежены до того, что имя их у родственных варангов употребляется в насмешку. О жителях и думать нечего. Путь же недалек, морские бури знакомы. Отчего не попытаться? Ходили же их братья, прежде и после, на Рим, на Париж, на Лондон, на Севиллу. Смелость города берет. Авось!

Начались приготовления к походу. Кликнут клич, который, передаваясь от города к городу, мог вскоре донестись и до отдаленного Севера.

Стали со всех сторон собираться охотники делить труды, опасности и успехи, как это обыкновенно случалось при всяком большом норманнском предприятии. На Царьград, на Царьград!

Славяне принялись строить лодки, которые выдалбливались из цельного дерева и потому назывались у греков однодеревками, а после у казаков душегубками.

И через два года пустилось по Днепру сборное ополчение из двухсот судов. Первые четыреста пятьдесят верст по реке не представляли никакого затруднения. Но вот начинаются страшные Днепровские пороги, продолжение Карпатских гор, которые до сих пор препятствуют свободному судоходству. Привычные к воде норманны успевают кое-как пробраться через все преграды, где на веслах, где под парусом, где выходя на берег и неся на плечах свои легкие лодки. Но вот открылось раздольное море, и вдали показался перед ними желанный Константинополь.

Там никто не ожидал гостей.

«Поход этих варваров схитрен был так, – свидетельствует патриарх Фотий, – что и молва не успела предупредить нас, дабы мог кто-либо подумать о безопасности, и мы услышали о них только тогда, когда их увидели, хотя и отделялись от них многими странами и народоначальствами, судоходными реками и пристанищными морями…

Помните тот час, несносный и горький, говорит он же после, вспоминая это событие, когда в виду нашем плыли варварские корабли… когда это море, утихнув, трепетно расстилало хребет свой, соделывая плавание их приятным и тихим, а на нас воздымало шумящие волны брани; когда они проходили пред городом и угрожали ему, простерши свои мечи?

Помните ту мрачную и страшную ночь, когда жизнь наша догорала с последними лучами солнца, и заря бытия нашего поглощалась глубоким мраком смерти?»

Быстро и смело вошла русь «внутрь суду», в пристань, высадились на берег, разделили жребием предместья и принялись убивать и грабить.

«Что это? – восклицает ученый, красноречивый проповедник, обливаясь слезами в соборном храме Святой Софии, перед собравшимся народонаселением столицы, – откуда упал на нас этот дально-северный и страшный перун?… откуда нахлынуло это варварское, сгущенное и грозное море?…

Народ жестокий и дерзкий разоряет и губит все, нивы, жилища, пажити, стада, женщин, детей, старцев, юношей, всех сражая мечом, никого не милуя, ничего не щадя. Он, как саранча на ниве и как ржавчина на винограде, или страшнее, как жгучий зной, тифон, наводнение, или не знаю, что и сказать, явился в стране нашей и сгубил жителей ее».

Испуганным грекам показалось, что неприятели уже перелезли через стены и что город взят.

Молодого императора Михаила III не было тогда в городе: он только что вышел на агарян в Малую Азию. Эпарх (наместник) послал к нему известие, которое настигло его на Черной реке. Михаил поспешил вернуться…

Аскольд и Дир просят у Рюрика в Новгороде разрешение на поход в Царьград и их прибытие к Киеву. Радзивилловская летопись. XV в.

Греки между тем вступили, без сомнения, в переговоры с напавшей русью. Предложена была им богатая дань, лишь бы они сняли осаду и удалились…

Всю ночь жители Константинополя провели в беспрерывных молитвах.

Фотий вынес из церкви Влахернской ризу Богоматери и вместе с народом совершил крестный ход по городу у стен его, держа ризу на руках своих. Все молились усердно, слушая сугубые ектеньи и литургии на определенных местах.

И настал день спасения, 5 июня 865 года.

Русь, видно, довольная богатством, награбленным в предместьях, довольная и полученной данью от города, удалилась столь же быстро, как и явилась, на своих легких судах.

«Как только девственная риза Богоматери обнесена была по стене, – говорит Фотий во втором своем слове, – варвары сняли осаду города, и мы избавились от ожидаемого плена и сподобились нечаянного спасения…

Мы избавились от грозы, избежали меча, и губитель миновал нас, покрытых ризою Матери Слова: воспоем вместе с нею благодарственные песни рожденному из нее Христу Богу нашему… Она оружие наше и стена, щит и воевода».

Долго после сохранялось между греками воспоминание об этом внезапном нашествии руси.

Походом киевских витязей Аскольда и Дира имя руси огласилось в мире: «Начаша прозывати Русска земля; о сем бо уведахом, говорит летописец, яко при сем Цари (Михаиле) приходиша Русь на Царьград, яко же пишется в летописаньи Гречьстем».

Много золота, серебра, драгоценных камней и паволок добыли удалые варяги, но они привезли в Киев сокровище драгоценнее золота, серебра, драгоценных камней и паволок: они привезли семя христианской веры для будущего государства, которое зарождалось в Новгороде с прибытием первого князя, Рюрика, как родоначальника русских государей.

Тот же патриарх Фотий свидетельствует об их обращении в грамоте, писанной им к восточным епископам в 865 году: «Россы, славные жестокостию, победители народов соседственных и в гордости своей дерзнувшие воевать с Империею Римскою, оставили суеверие, исповедуют Христа и суть друзья наши, быв еще недавно злейшими врагами. Они уже приняли от нас епископа и священника, имея живое усердие к богослужению Христианскому».

Таким образом, в одно время с началом государства в Новгороде, зародилась у нас и христианская вера в Киеве. В отличие от народов западных, получивших ее из Рима, мы приняли ее из Константинополя, от греков, и именно в то время, когда церковь вышла там с победой из борьбы со всеми лжеучителями и успела отпраздновать торжество православия, на основании семи Вселенских соборов. Сообщил ее нам патриарх, который первый восстал и против суемудрия западного, и против папского властолюбия. Принесенное на Русь богослужение, сохраняя в себе учреждения и предания первых времен христианства, оживлялось вдохновенными славословиями великих духовных песнопевцев и незадолго перед тем украсилось священной иконописью.

Осада Константинополя князьями Аскольдом и Диром в 860 г. Патриарх Фотий омывает ризу Богоматери в водах залива. Фрагмент иконы XVII в.

И Священное Писание со всеми богослужебными книгами, к счастью новых христиан, было только что переведено на славянский язык, для соседних славянских стран, двумя святыми братьями, уроженцами Селунскими, Кириллом и Мефодием. Проповедники болгарские, их ученики, могли принести нам Божественное слово на родном наречии, в основание Русского духовного просвещения.

Государственное начало, вера христианская и духовное просвещение на своем языке – вот три семени, великие, благодатные, почти единовременно упавшие свыше на славянскую почву, в великое знамение будущности русской!

А что происходило между тем на Севере? Неужели Рюрик оставался, сложа руки, в Новгороде?

Вероятно, норманнской веревкой, о которой надолго сохранилось воспоминание, он межевал землю, полученную во владение, определяя, куда должны тянуть его волости или верви: к князю, к боярам, к городам.

Может быть, он принимал участие в норманнских походах по Балтийскому и Немецкому морям, в Германии, Франции и Англии; может быть, распространял пределы новгородского владычества на востоке и юге, к стороне Уральских гор; может быть, в продолжение семнадцати лет он успел и там, и здесь. Киевская летопись молчит об этих действиях, сообщая, под 879 годом, лишь известие о его кончине, перед которой он отдал на руки родственнику своему Олегу только что родившегося сына Игоря (следовательно, он был еще тогда в поре полного мужества), ему же передал и свое княжение.